РЕФЛЕКСА 5 страница
Навязчивые мысли могут выражаться в виде навязчивых сомнений, опасений, воспоминаний, кощунственных или «хульных» мыслей и мудрствований.
При навязчивых сомнениях обычно возникает мучительная неуверенность в правильности или завершенности того или иного действия со стремлением вновь и вновь проверять его выполнение.
Больная с навязчивым сомнением, так ли она выполняет домашнюю работу, десятки раз перетирала тарелки, сотни раз поправляла положенную на стол скатерть или расставленную посуду. Другой больной утратил трудоспособность из-за мучительного сомнения, правильно ли он выписал рецепт, и стремления вновь и вновь его проверить. Рецепт десятки раз сверялся им с рецептурным справочником и все же мысль, что он мог ошибиться, не покидала его. Третий сомневался, не забыл ли он наклеить марку на конверт, правильно ли он написал адрес. Даже после того, как он несколько раз проверял правильность написания адреса, мучительное сомнение возобновлялось, едва письмо было опущено в ящик. Навязчивые сомнения иногда могут заставлять больного часами, до изнеможения проверять правильность выполненного действия.
При навязчивых опасениях больные мучительно боятся, что они не смогут совершить то или иное действие или выполнить тот или иной акт, когда это потребуется, например сыграть перед публикой на музыкальном инструменте или вспомнить слова роли, ответить, не покраснев (эрейтофобия), совершить половой акт, помочиться в присутствии посторонних, уснуть, начать ходить, встав после болезни с постели, проглотить пищу и т. п. Навязчивое опасение иногда может вести к нарушению соответствующей функции и тогда, как мы увидим, давать картину невроза ожидания.
При навязчивых воспоминаниях могут возникать не только навязчивые представления (образы), но и навязчивые мысли. Например, больной должен мучительно вспоминать те или иные географические названия, имена, стихотворения. При навязчивых кощунственных или «хульных» мыслях, помимо воли больного, в сознании всплывают мысли, по содержанию противоположные тем, которые отражают действительное отношение человека к тем или иным вещам — мысли циничного содержания в отношении уважаемых лиц, богохульные мысли у религиозного человека.
При навязчивых мудрствованиях («умственной жвачке») больные вынуждены бесконечно размышлять по поводу тех или иных вещей, которые для них не имеют никакого значения и не представляют интереса, например, размышлять о том, что случится, если на земле наступит состояние невесомости или если человечество лишится одежды и все должны будут ходить обнаженными или если у людей сзади вырастет еще по две руки, как тогда люди будут работать, одеваться.
У одного из наших больных мудрствования выражались в виде навязчивых сравнений, причем вещей, не имеющих между собой ничего общего «Эти мысли,— говорит он,— появляются у меня чаще всего, когда я сижу спокойно. Когда я нахожусь в движении или занят интересным делом, я забываю думать о них. Я взял книжку и тогда задумался, что лучше: книжка или фуражка (она лежала рядом). Ну, думаю, фуражку надену, это ерунда, а книжку можно читать и т. д. Я понимаю, что это глупые мысли, что думать об этом не надо, но сделать с собой ничего не могу».
В другой раз этот же больной навязчиво обдумывал, что лучше: авторучка или школа. Одно время его не покидали навязчивые мысли, как он понимал бы русскую речь, если бы был не русским. При этом он мысленно помногу раз произносил одно и то же русское слово, чтобы довести себя до того, что он перестанет понимать но смысл, и тогда сможет себе лучше представить, как оно будет восприниматься человеком, не понимающим его содержания.
Навязчивые страхи (фобии) наиболее разнообразны и встречаются чаще всего. Сюда относится боязнь смерти or всевозможных причин — заболевания сердца (кардиофобия), возможности покончить жизнь самоубийством (например, выброситься из окна, броситься в воду с моста, нанести себе ранение острым предметом), боязнь погибнуть под обломками здания или во время железнодорожной катастрофы, быть пораженным молнией и т. п., боязнь заражения сифилисом (сифилофобия), бешенством, сапом, заболевания раком (канцерофобия), инфарктом миокарда (инфарктофобия), психическими и прочими заболеваниями, страх загрязнения, боязнь высоты и глубины, боязнь открытого пространства, улиц, широких площадей, закрытых помещений (клаустрофобия), страх за судьбу своих близких, боязнь одному ходить по улице или обратить на себя внимание и тому подобное.
Поведение больных нередко принимает соответствующий характер. Больной со страхом острых предметов просит домашних убирать и прятать их, больной со страхом площадей обходит их или пользуется транспортом, чтобы через них переехать. При посещении на квартире больных с навязчивым страхом загрязнения нам нередко бросалось в глаза, что они целыми днями мыли руки до появления экскориаций на коже, кипятили тряпочку и полотенце, чтобы сделать их «стерильными» и, обмотав ими руки, взять «грязный» предмет. Такие больные обжаривали даже хлеб снаружи, чтобы «стерилизовать» его и избегнуть загрязнения. В то же время в доме у них часто была невероятная грязь. Из страха загрязнения некоторые больные не разрешали никому убирать у них в комнате и сами месяцами ее не убирали, не разрешали сменить себе белье.
В связи с основной темой страха может появиться ряд фобий, связанных с ней по содержанию.
У одной нашей больной был страх смерти. Она боялась, что потолки высоких зданий могут упасть ей на голову, поэтому не могла заходить в эти здания; боялась скопления людей из-за страха перед паникой, во время которой ее могут раздавить, поэтому она не могла ходить в театры, ездить в автобусах и трамваях. "Наконец, она боялась одна выходить на улицу: «Вдруг случится сердечный припадок и никто не окажет помощи». В связи с этим она всегда носила с собой бутылочку с нашатырным спиртом и «компресс для сердца». Больная избегала употреблять слово «земля» и ей было неприятно, когда она его слышала, так как это слово вызывало у нее представление о смерти. Кроме того, больная должна была совершать ряд сложных ритуалов при одевании и еде, чтобы «защитить» себя от возможной смерти. При этом она понимала нелепость, абсурдность всех этих явлений, но преодолеть их не могла. Если же она пыталась их преодолеть, появлялось сильное чувство страха.
«Подумайте,— говорила она,— здание церкви стоит 200 лет и может наверное простоять еще столько же, а я боюсь в него войти, боюсь, что купол упадет мне на голову и меня задавит. Какая нелепость, а поделать с собой ничего не могу. Если пытаюсь зайти, меня охватывает невероятный страх!
Или я боюсь,— говорила она,— одна, без знакомых, ходить по улице,— вдруг мне станет плохо и некому будет мне помочь. Но если со мной идет трехлетний ребенок, который ведь ничем мне помочь не может, наоборот, нуждается в моей помощи, я спокойна. Если я хоть издали вижу его шапочку, я спокойна, но стоит ему скрыться из виду, как меня охватывает невероятный страх и я вынуждена стремглав бежать домой!»
Иногда фобия может вести к возникновению «порочного круга». Например, почему-либо возникшая (часто физиогенно обусловленная) боль в области сердца может привести, особенно у тревожно-мнительной личности или у человека, слышавшего об опасности инфаркта миокарда, к страху смерти от «паралича сердца». Чувство страха и фиксация внимания на деятельности сердца способны усиливать неприятные ощущения в этой области и как следствие этого — усиливать страх и т. д. Возникает типичная картина кардиофобии — боязни за деятельность сердца. Появляются психогенно обусловленные ощущения в области сердца и вторично возникает боязнь физической нагрузки (например, ходьбы), страх оставаться одному дома или уезжать далеко от врачей («некому будет помочь»), мысли о неизбежной скорой смерти.
Многие больные, пытаясь облегчить себе преодоление навязчивого страха, начинают совершать защитные действия, создавая целые ритуалы, которые должны «предотвратить» то, чего они боятся. Так, больная со страхом загрязнения мыла руки до тех пор, пока пузыри из мыльной пены не появятся 9X9 = 81 раз, и лишь после этого чувствовала успокоение. Если же она была вынуждена прервать эту процедуру раньше, возникало чувство страха напряженности. Другая больная со страхом заражения могла есть, не боясь заразиться, только предварительно сложив определенным образом вилки и ножи и постучав 3 раза ногой о ножку стола. Один больной должен был сосчитать в уме сумму квадратов первых пяти цифр, чтобы «предотвратить» ожидаемое несчастье. Некоторые больные совершают сложный ри-1уал при одевании или укладывании ко сну, затрачивая несколько часов на эту процедуру и повторяя ее вновь, если «какая-либо часть ее была сделана не так».
Важной особенностью фобий является то, что страх при них кондиционален (по лат. conditio — условие), т. е. появляется лишь при определенных условиях — в той или иной ситуации или при возникновении определенных представлений и не возникает вне этого. Например, больная агорафобией боится одна переходить широкие площади. Она испытывает страх, если пытается перейти площадь без посторонней помощи. Страх может возникнуть у нее от одной мысли о переходе площади. Однако вне этой ситуации или вне связи с этими представлениями она страха не испытывает. Больная инфарктофобией боится, что у нее может возникнуть инфаркт («случится плохо с сердцем»), и никто не окажет ей помощи. Поэтому она боится уезжать далеко от медицинских работников. В кабинете врача она сидит совершенно спокойно, страха не испытывает, понимает необоснованность своего страха, просит избавить от него, однако при попытке выехать на машине за город («нет врача поблизости») ее охватывает панический ужас и она вынуждена немедленно вернуться в город.
Таким образом, фобия — это страх, связанный с определенной ситуацией или группой представлений и не возникающий в их отсутствие, чем, как увидим, она отличается от страха при неврозе страха.
Можно различать следующие три степени выраженности навязчивых страхов (Н. М. Асатиани), которые могут переходить одна в другую: при I степени страх проявляется лишь под действием травмирующего раздражителя, при непосредственном соприкосновении с ним; при II степени, кроме того, и при ожидании реального предстоящего столкновения с объектом страха; при III степени — уже при одном представлении о таком столкновении. В последнем случае навязчивые представления могут настолько охватывать больного, что он не может в течение нескольких часов или дней встать с постели («постельный период») или выйти из комнаты. Характерно следующее наше наблюдение.
Больная Н. в течение 8 лет страдает навязчивым страхом загрязнения и боязнью острых предметов. Она понимает его нелепость, абсурдность, но преодолеть его не может. За время болезни степень выраженности страхов значительно колебалась. Бывали периоды в течение 1—2 лет, когда фобия была нерезко выражена. Больная могла работать, учиться. Страх возникал только при непосредственном соприкосновении с «грязными» или острыми предметами. Бывали периоды в течение нескольких месяцев и даже 11/2 лет, когда Н. совершенно утрачивала работоспособность, часами мыла руки, ни днем, ни ночью не снимала перчатки, особым образом проходила в дверь (так, чтобы не прикоснуться к ее краю), заставляла родителей проделывать сложный ритуал вытирания ног и по нескольку раз повторять его, если ей показалось, что они вытерли ноги недостаточно хорошо. Охваченная страхом, одно время в течение недели не вставала с постели, боясь загрязнения. Могла есть только в том случае, если еду ей подавали особым образом — заранее положив ее на столик, и потом пододвигали стол, не приближаясь к ее кровати. За «постельным периодом» болезни вновь последовало улучшение, во время которого работала библиотекарем, хотя фобия и сохранилась.
Навязчивые действия у больных носят чаще всего характер описанных выше мер «преодоления» фобий. Иногда они могут иметь и самостоятельное значение. Нередко встречается навязчивое стремление пересчитать без всякой необходимости попадающие в поле зрения предметы, окна, проезжающие автомобили или прохожих на улице (аритмомания), а также навязчивые движения, которые носят характер какого-либо простого произвольного акта. Например, больной навязчиво щурит глаза, шмыгает носом, облизывает губы, вытягивает шею и двигает ею, словно ему мешает воротничок, располагает предметы на столе в определенном порядке, если прикоснулся рукой к предмету, обязательно прикасается к нему еще 2—3 раза, постукивает несколько раз ложкой о край стола перед тем, как начать есть, и т. п. Сюда же относятся и некоторые тики — короткие, стереотипно повторяющиеся движения, совершаемые больными. Среди них могут быть гримасы, подмигивания, пощелкивание языком, жест поправления волос или воротничка. Движения эти не ограничиваются мышцами, иннервируемыми только одним нервом, а носят характер довольно сложных актов.
Элементарные навязчивые движения чаще всего возникают в детском возрасте. Первоначально они могут быть связаны с неудобной одеждой, реакцией смущения» неприятными ощущениями или подражанием. В дальнейшем при многократном повторении они становятся привычными, фиксируются. В отличие от истерических тиков в патогенезе их не участвует механизм «бегства в болезнь», «условной приятности или желательности» болезненного симптома.
Разделение навязчивых состояний на навязчивые представления, мысли, страхи и действия является весьма условным, так как в каждом навязчивом явлении в той или иной степени содержатся и представления, и чувства, и влечения, тесно между собой связанные. У одного больного может быть ряд навязчивых явлений и ритуалов.
По мнению А. Г. Иванова-Смоленского, все навязчивые явления можно разделить на две нерезко различающиеся группы. Первая — навязчивые явления возбуждения. Они могут быть в интеллектуальной сфере (навязчивые идеи, представления, воспоминания, желания, ассоциации), в эмоциональной сфере (чаще всего навязчивые страхи) и в двигательной сфере (навязчивые движения, действия, поступки). Вторая группа — навязчивые задержки, болезненные торможения, препятствующие больному производить какое-либо произвольное движение или действовать при строго определенных условиях. Сюда относится боязнь высоких мест или глубины, узких мест, страх открытых пространств, боязнь выступления перед аудиторией, у учащихся — перед классом, у актеров — перед зрительным залом и т. п.
По А. В. Снежневскому, навязчивые явления делятся на две формы: отвлеченные, безразличные по своему содержанию, и образные, с аффективным, нередко крайне тягостным содержанием. К первой относится бесплодное мудрствование, навязчивый счет, навязчивое воспроизведение в памяти забытых имен, разложение слов на слоги. Остальные представляют собой образную навязчивость.
При экспериментальном исследовании высшей нервной деятельности больных неврозом навязчивых состояний С. Н. Доценко отмечал выраженные явления инертности возбудительного процесса и лишь у незначительной части больных — инертность обоих нервных процессов. По М. И. Серединой, очаг патологически инертного возбуждения, лежащий в основе того или иного навязчивого состояния, вызывает в мозговой коре больного явления отрицательной индукции, с одной стороны, и запредельного торможения — с другой. Исследование корковой динамики у этих больных указало на недостаточность у них процессов внутреннего активного торможения.
Как показывают наши наблюдения, на электроэнцефалограмме в состоянии покоя у больных неврозом навязчивых состояний, в том числе длительно и тяжело болеющих, в большинстве случаев каких-либо отклонений от нормы не обнаруживается. По данным Е. К. Яковлевой, в случаях «невроза навязчивых состояний реактивной формы» на электроэнцефалограмме часто находят неустойчивость ритмов в ответ на словесные раздражители— подавление альфа-ритма, появление не только быстрых, но и медленных, остроконечных ритмов, что, по мнению этого автора, указывает на слабость, неустойчивость нервных процессов. Выраженные реакции со стороны биотоков мозга на эмоционально значимые словесные раздражители характерны для больных неврозом навязчивых состояний по сравнению с другими больными (Е. К. Яковлева). В отличие от этого на электроэнцефалограмме у больных психастенией Е. К. Яковлева отмечала выраженное преобладание бета-ритма во всех долях и слабо выраженную реакцию на внешние раздражители, что косвенно может указывать на преобладание раздражительного процесса в коре.
В основе навязчивых состояний, как указывает И. П. Павлов, лежит патологическая инертность нервных процессов. Этой инертностью процесса возбуждения объясняется невозможность для больных подавить явления навязчивости усилием воли, мучительное чувство бессилия в борьбе с ними, а также невозможность быстро закончить действие, носящее навязчивый характер, отсутствие чувства удовлетворенности при его окончании. Этим же объясняется и то, что явление навязчивости лишь с большим трудом поддается подавлению, например при отвлечении внимания, и что действие различных новых раздражителей для этого часто оказывается слишком слабым.
Еще в 1913 г. М. М. Асатиани указывал, что в основе ряда фобий лежит механизм образования патологической условнорефлекторной связи. То, что условнорефлекторная связь, возникшая между тем или иным раздражителем и переживанием, ставшим навязчивым, отличается исключительной устойчивостью, длительно не угасает, также объясняется патологической инертностью процесса возбуждения. Лица, у которых имеется недостаточная подвижность нервных процессов, например психастеники и больные с органическими поражениями головного мозга, естественно, склонны к тому, чтобы у них возникали такие патологические условно-рефлекторные связи. В патогенезе фиксации возникшей условнорефлекторной связи может участвовать механизм «условной приятности или желательности» болезненного симптома. В этом случае заболевание относится к истерии.
Нельзя согласиться с мнением Freud, что невротические симптомы, в том числе и явления навязчивости, всегда представляют собой «замену полового удовлетворения» и что фиксированность болезненных симптомов всегда зависит от «бессознательно испытываемого удовлетворения», заставляющего больного сохранить симптом. Больные неврозом навязчивых состояний, в том числе психастенией, обычно не испытывают от них какого-либо удовлетворения, а борются с ними, не имея возможности избавиться от них вследствие патологической инертности нервного процесса.
Очаг патологического инертного возбуждения, лежащий в основе явлений навязчивости, как указывает Л. Б. Гаккель, может носить характер доминанты. В этих случаях не только адекватные, но и все новые раздражители могут вызывать его усиление. Так, у одного больного, тяжело переживавшего смерть отца, после смерти любимой женщины развились навязчивые представления— картины смерти, разложения трупов. При этом различные раздражители (вид публики в трамвае или на улице) вызывали представления о трупах, радостные мелодии, смех, любые разговоры — представление о похоронном пении, стонах и криках умирающих.
В основе трансформации навязчивой идеи в идею противоположного содержания, а также в основе идей, противоположных основному содержанию сознания больного, лежит, по всей вероятности, развитие ультрапарадоксальной фазы в очаге патологически инертного возбуждения. Этим объясняются навязчивые богохульные мысли у религиозного человека, влечение совершить действие, которого больной боится. Так, например, у нашего больного, страдавшего боязнью упасть с высоты, когда он находился на верхних этажах и видел открытое окно, появлялось навязчивое желание выброситься в него. У молодой женщины, неудовлетворенной в браке, желание пережить любовную связь во время поездки в поезде трансформировалось в страх езды по железной дороге.
Ряд больных, пытаясь преодолеть навязчивое состояние, совершают те или иные действия, носящие иногда характер ритуала, после чего чувствуют известное облегчение. В основе этого, вероятно, лежит механизм отрицательной индукции из нового образовавшегося застойного пункта на очаг, вызывающий явления навязчивости.
Большой интерес представляют описанные экологами Явления импринтинга у животных — запечатление предмета, попавшего в поле зрения новорожденного, оказывающее глубокое влияние на последующее поведение. Явления импринтинга у человека, возможно, играют роль в возникновении случаев гомосексуализма, фетишизма, садизма, мазохизма и других аномалий полового влечения, возникших в результате закрепления связи между первым проявлением полового чувства и совпавшим с ними объектом. Может быть, механизмы, близкие к импринтингу, лежат и в основе некоторых навязчивых состояний, в том числе фобий, обусловливая их стойкость.
По своему генезу навязчивые состояния могут быть разделены на элементарные и криптогенные (А. М. Свядощ, 1959). Первые из них возникают непосредственно вслед за действием вызвавшего их сверхсильного раздражителя, причем причина их возникновения очевидна, больные отдают себе отчет в том, что вызвало их заболевание. Сюда относится, например, страх езды по железной дороге, развившийся после железнодорожной катастрофы, боязнь животных у детей, испуганных этим животным, страх качаться на качелях после падения с них, а также некоторые иатрогении. В отличие от этого криптогенные (от греч. «криптос» — скрытый) навязчивые состояния возникают, казалось бы, без внешнего повода, и причина их возникновения скрыта. Больные обычно не могут указать, что явилось причиной возникновения заболевания. Такое разграничение мы считаем практически важным, так как не только патогенез, но, как мы увидим, и лечение их различны.
В основе того, что при криптогенных навязчивых состояниях связь заболевания с вызвавшей его психической травмой остается скрытой, по всей вероятности, лежит, как полагает Л. Б. Гаккель, перерыв функциональной связи между содержанием обсессии и остальными переживаниями; этим же объясняется ощущение чуждости навязчивых состояний, сознание их нелепости, непонятности, в то время как анализ устанавливает их зависимость от прежних переживаний и впечатлений.
Характерно следующее наше наблюдение.
Больной X., 28 лет, однажды, спускаясь утром по лестнице, чтобы пойти на работу, вдруг остановился, так как появилась мысль, не осталась ли дверь открытой. Вернулся, проверил — дверь была плотно закрыта. С этого времени его стало преследовать навязчивое сомнение: «Не осталась ли дверь открытой?». При уходе X. из дому дверь закрывалась женой на засовы, задвижки, замки и тем не менее он помногу раз в день, оставив работу, вынужден был возвращаться домой, чтобы проверить, не осталась ли дверь открытой. Он понимал необоснованность своей тревоги, боролся с ней, но не мог ее преодолеть. Состояние это держалось свыше 3 месяцев. По характеру больной педантичный, аккуратный, общительный, с трудом переключается с одного вида деятельности на другой; признаков преобладания одной из сигнальных систем над другой не обнаруживает. В прошлом каких-либо навязчивых состояний не наблюдалось. Периодически отмечались колебания настроения — становился очень раздражительным, вспыльчивым. Сам больной не мог связать свое заболевание с какой-либо причиной. Оно казалось ему возникшим без всякого внешнего повода.
Больной женат вторично. Первую жену очень любил, прожил с ней около 2 лет. К концу этого периода стал очень вспыльчивым, раздражительным, ворчливым. Отношения с женой стали ухудшаться. Однажды, придя домой, он нашел дверь в квартиру открытой и на столе — записку от жены, в которой она сообщала, что ушла от него к другому. Он очень болезненно пережил это, просил ее вернуться, но она была непреклонна. Через l ½ года женился вторично. Брак оказался удачным. Прожили вместе около 2 лет. Однажды внезапно развилось описанное выше болезненное состояние. Жена отметила, что последние недели больной стал очень вспыльчивым, раздражительным, ворчливым. В связи с этим отношения между ними ухудшились. Сам больной этого не замечал.
В данном случае навязчивое сомнение кажется больному возникшим без внешнего повода, вне связи с его переживаниями. В действительности же боязнь, что дверь осталась открытой, связана с переживаниями больного. Она означает в скрытой, завуалированной форме боязнь ухода второй жены. Когда ухудшились отношения с первой женой, однажды, придя домой, больной застал дверь открытой и тогда узнал, что жена его бросила. Возникла связь между представлением об открытой двери и ухода жены. Теперь, когда стали ухудшаться отношения со второй женой, появился страх потерять ее. Однако мысль о том, что вторая жена может уйти, оказалась столь тягостной, что она была подавлена, вытеснена, не нашла достаточного отражения в сознании, осталась неосознанной и прорвалась в скрытой символической форме — в виде боязни застать дверь открытой. Как бы больной не запирал свою дверь, это не давало ему успокоения, не устраняло истинного источника тревоги, так как, если бы жена захотела уйти, она все равно смогла бы открыть изнутри любые запоры.
Каузальная психотерапия, в процессе которой больному была разъяснена связь его заболевания с представлением об уходе жены, привела к полному излечению, подтвердив тем самым правильность предположения о роли этих переживаний в возникновении болезни.
Нужно отметить, что амнезия психической травмы, вызвавшей заболевание, чаще всего наблюдается при истерии. При неврозе же навязчивых состояний и психастении во многих случаях дело не в том, что больные не помнят психотравмировавшее событие, лежащее в основе навязчивого явления, а в том, что они не могут установить связь между этим событием и навязчивым симптомом в тех случаях, когда последний в прямой форме его не отражает. Так, больная психастенией, у которой навязчивый страх загрязнения являлся следствием «конфликтной ситуации», вызванной влечением к онанизму, и представлением о том, что занятие им является «мерзким, грязным», помнила о том, что она занималась онанизмом, помнила об угрызениях совести по этому поводу, но не знала, что страх загрязнения вызван этой конфликтной ситуацией. Вместе с тем она отмечала, что мысли об этом «грехе» давно перестали ее занимать, перестали господствовать в сознании, хотя и не подвергались амнезии.
Фобии, по И. П. Павлову, являются патологическими пассивно-оборонительными реакциями. Резкое усиление пассивно-оборонительного инстинкта и в связи с этим склонность к фобиям могут возникнуть при взаимодействии безусловных рефлексов (инстинктов), при котором пассивно-оборонительный рефлекс оказывается усиленным не в результате слабости других безусловных рефлексов, а вследствие иррадиации на него возбуждения или положительной индукции со стороны другого безусловного рефлекса, например полового. Отсюда нередко повышенная склонность к пассивно-оборонительным реакциям (фобиям) у лиц, у которых вследствие coitus interruptus или других причин половое удовлетворение не наступает. С нормализацией половой жизни в этих случаях исчезает и повышенная склонность к пассивно-оборонительным реакциям. Характерно следующее наблюдение.
Доктор технических наук, профессор Р., когда ему было 42 года, находясь в командировке, случайно познакомился с одной учительницей и провел с ней ночь. Наутро учительница вдруг окинула его критическим взглядом и спросила: «А ты чистый?» «В первый момент,— рассказывал он,— до меня даже не дошел смысл ее вопроса. Потом я подумал она спрашивает, не болен ли я венерическим заболеванием. Раз женщина может об этом думать, то, возможно, она сама болела. Охватило чувство страха. Не покидала мысль: а вдруг я заразился сифилисом?» Р. пошел к венерологу, но тот ничего не обнаружил. Пояснил, что реакция Вассермана ставится не раньше чем через 2 месяца после заражения. Это время прожил в состоянии страшной тревоги. Затем 4 раза проверял свою кровь на реакцию Вассермана. Ответ был отрицательный. Понимал, что сифилис не обнаружен, но это не давало успокоения. Мучительная навязчивая мысль, что он может быть болен сифилисом, не покидала. Прочел статью о том, что бывает скрытый сифилис. Поехал к учительнице. Уговорил ее проверить кровь на реакцию Вассермана. Сифилис у нее обнаружен не был, однако и это не успокоило. Страх держался 8 месяцев. Пришел к одному видному биохимику и стал просить его, чтобы он взял кровь и еще раз поставил реакцию Вассермана. Биохимик спросил: «Язва на половом члене была?» Ответил, что нет. «Не буду делать анализ,— твердо сказал тот,— без язвы этого не бывает!» И вот эти несколько слов успокоили и устранили чувство навязчивого страха, державшегося 8 месяцев.
С этого времени 12 лет страдает сифилофобией Состояние резко колеблется Бывают периоды от нескольких часов до нескольких месяцев, когда Р. владеет мысль о том, что он болен сифилисом. В это время Р. охвачен сильнейшим чувством страха, отчаяния, не находит себе места, с трудом может работать. Пытается себе логически доказать, что опасения его нереальны, что сифилиса нег, что это фобия. Иногда это удается и страх проходит. Однако чаще всего страх держится, несмотря на все доводы рассудка. Почти не удается тогда избавиться от страха и путем отвлечения внимания. Если страх не проходит, он говорит себе: «Поставлю реакцию Вассермана. Если ответ будет отрицательный — сифилиса нет, если положительный — немедленно кончу жизнь самоубийством. Жить с таким позором не могу». Приходится ждать 2 месяца от момента предполагаемого заражения до постановки реакции. Эти 2 месяца для него сплошная пытка. Когда подходит время ставить реакцию, наступает некоторое облегчение: «Теперь скоро конец сомнениям. Будет определенность — или... или». Кровь сдает одновременно в две лаборатории и реакцию повторяет в каждой из них дважды («во избежание ошибки»). Когда узнает, что ответ реакции Вассермана отрицателен, страх проходит и Р. избавляется от мысли, что он болен сифилисом. Наступает относительно светлый период, который длится от нескольких дней до 1 ½ лет и сменяется новым рецидивом страха.
Дата добавления: 2014-12-10; просмотров: 673;