Ключевые русские и американские концепты

«Dushais the essence of Russian behaviour. The romantic ethos, dusha, appeals to feeling rather than fact, sentiment over certainty, suffering instead of satisfaction, and nostalgia for the past as opposed to the reality of the present. In a broader sense, dusha is also a reaffirmation of the purity of traditional Russian values against the encroachment of Western enlightenment, rationalism, and secularism in things cultural».

«They make considerable reference to dusha, the soul, where we appeal to the heart or, more likely, the unconscious».

«Dusha symbolizes a model person, not just as a distinct physical body with a rational and mindful self within, but further contrasts this organismic entity with a kind of cosmological connectedness, with a transcendent moral (good or bad), deeply feeling, and distinctly inter-human realm».

Д. Карбо, автор последней цитаты, не пользуясь самим термином «концепт», фактически противопоставляет концепты «soul» и «self» как ключевые понятия, характеризующие русскую и американскую личность. Он утверждает, что в США презентация «себя» (self) есть предпочтительная форма коммуникативной деятельности, с указанием на личный опыт, мысли и чувства, что считается адекватным способом самовыражения. Self – это нечто внутреннее и уникальное, ценимое в обществе и имплицитно предполагающее достоинство как говорящего, так и его собеседника. В российском же дискурсе, по его мнению, одним из основополагающих измерений межличностной коммуникации становится задушевность (soul-to-soul) беседы. Таким образом, с одной стороны, имеется «душевный» коллектив, общение которого основано на понятиях морали и нравственности общественной жизни, с другой – группа индивидуумов, в основе коммуникации которых лежит фактически информация, раскрывающая их личный опыт взаимоотношений с обществом. В результате русские нередко воспринимают американцев как «бездушных», а американцы считают русских недостаточно владеющими навыками аналитического мышления и способными использовать фактическую информацию.

В качестве параллели русскому концепту «душа» можно выделить афро-американский концепт «soul», существенно отличающийся от англосаксонского и обозначающий глубокую искренность, задушевность и эмоциональность, присущие негритянской культуре. Этот концепт, который не совпадает с русским, может, однако, быть сопоставлен с ним по эмоциональной насыщенности и глубине. В его «сферу влияния» попадают такие понятия, как soul brother (букв. «брат по духу» – черный, чернокожий ( также soul sister – о девушке или женщине) – и soul music – музыка «соул», разновидность направления «ритм и блюз», включающая элементы негритянских религи-озных песнопений, которая характеризуется четким ритмом и эмоционально насыщенным вокалом. Однако «аура» русского и афро-американского концептов и вызываемые ими культурные ассоциации глубоко различны и могут быть сопоставлены лишь для объяснения связанной с ними «задушевности».

Подробный анализ концепта «душа» также содержится в книге С. Г. Тер-Минасовой «Язык и межкультурная коммуникация».

Русский концепт «тоска» также не имеет аналогов в американской концептосфере, о чем достаточно убедительно пишет американский переводчик Р. Лури:

«In the zone of feeling that exists apart from the state and history, the Russians have developed a cult of spontaneity and sincerity. Their emotional palette is broader than ours and favors the moodier hues. They experience considerable toska, an undefined longing, a sense that what you most need and want is elsewhere, if anywhere at all».

Для передачи концепта «тоска» на английском языке можно попытаться заполнить лакуну (лакунарность – отсутствие явления в одной лингвокультуре при наличии его в другой (напр., отсутствие артикля в русском языке при наличии его в английском) с помощью пограничных концептов (melancholy, depression, yearning, anguish, ennui, longing, grief, etc) – с тем только, чтобы доказать его непере-даваемость. «Нужно делать различие между тоской и страхом и скукой, – писал Н. А. Бердяев. – Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира. Страх и скука направлены не на высший, а на низший мир. Страх говорит об опасности, грозящей мне от низшего мира. Скука говорит о пустоте и пошлости этого низшего мира. В тоске есть надежда, в скуке – безнадежность».

В противовес трем ключевым русским концептам «душа», «тоска», «судьба» можно выделить три американских концепта «challenge», «privacy», «efficiency», непереводимость которых на русский язык нельзя не заметить.

В словаре концепт «challenge», практически не имеющий аналога в русской концептосфере, объясняется следующим образом:

1) задача;

2) проблема, трудность;

3) испытание;

4) вызов.

Это слово – одно из ключевых для понимания американского национального характера; оно выражает отвагу, готовность рисковать, чтобы испытать себя, дух авантюризма, стремление к соперничеству и т. д.

Недаром именем Challenger в свое время был назван американский корабль. Даже простейшее предложение «The creation of a new company is extremely challenging» сложно для перевода на русский язык. Более того, не укладывается в русскую концептосферу эвфемистическое употребление слова challenged (нетрудоспособный, искале-ченный), тесно связанное с понятием политической корректности, например: physically challenged (person) – инвалид; visually challenged – слепой. Характерно, что это слово, используемое для эвфимизации, фактически означает готовность бороться с трудностями, бросить вызов судьбе и победить.

«Privacy», a concept with far reaching implications, is absolutely untranslatable into Russian. It would be unfair to ascribe the lack of this concept solely to living conditions in the Soviet era, though, needless to say, communal apartments where 10 families share a bathroom, dormitories and the thin-walled barracks where a few generations lived their lives, as well as the overcrowding in today’s urban dwellings, did and do little to foster the introduction of that concept into our daily experience. Tolstoi and Turgenev lived at a time when privacy must have existed in Russia, but their works contain now word or expression that adequately conveys the range of attitudes bound up with this notion.