23 страница

Как и другие бюргерские поэты, Сакс склонен к дидактизму; даже веселые шванки имеют у него, как правило, назидательную концовку. Той же задаче служат любимые поэтом аллегорические композиции.

Ганс Сакс искренне жалел бедных и угнетенных и желал, чтобы большие господа и богатеи не доводили трудовой люд до сумы и тюремной решетки. Он любил свою отчизну и хотел видеть ее единой, мирной и процветающей. Но на сословную структуру общества он не посягал, полагая, что, хотя все люди и равны перед богом, они самим творцом предназначены для выполнения разных обязанностей. И в своих нравственных воззрениях Сакс обычно не выходил за пределы бюргерской морали. Он ратовал за трудолюбие и честность, за дружную семью, не знающую раздоров и своеволия. Каждый труженик обязан соизмерять свои расходы о доходами.

Иллюстрация:

«Пляска носов...»

Текст Ганса Сакса, гравюра Г.-З. Бехама, 1534 г.

Домашний очаг был для Сакса эмблемой благополучия, олицетворением прочности земных связей. В будничном мире таилась для него уйма поэзии. В стихотворении «Вся домашняя утварь, числом триста предметов» (1544) обстоятельно и не без наивного пафоса описал он окружающий его мир вещей Каждая деталь этого натюрморта дорога автору. И дорога потому, что любой названый в стихотворении предмет, изготовленный искусными руками взыскательного мастера, прославляет полезный человеческий труд. А Ганс Сакс, непосредственно связанный с ремесленной средой, умел ценить труд и видел в нем основу земного бытия.

Не следует, однако, думать, что прилежный башмачник, на досуге сочинявший стихи, знал только свою мастерскую да нюрнбергских ремесленников, о которых он столь лестно отзывался в «Похвальном слове городу Нюрнбергу». Ганс Сакс много читал, о многом размышлял. Ему были известны произведения античных, средневековых и ренессансных авторов, будь то «Декамерон» Боккаччо, шванки, народные книги или «Энеида» Вергилия, будь то труды историков, естествоиспытателей. И он охотно делился с читателями познаниями. Так возник ряд дидактических стихотворений Ганса Сакса: «Описание всех сословий и профессий» (1568) и «О различных красивых платьях и одеждах» (1588) с гравюрами Иоста Аммана, «О возникновении Богемской земли и королевства» (1537), «О разрушении могущественного города Трои» (1545), шпрух «О животных, с описанием их породы и свойств» (1545) и др.

Но лучше всего у Ганса Сакса получались шванки и фастнахтшпили, связанные с народной традицией. Есть у них общее с лубочными картинками: они также шероховаты и немного топорны и также подкупают своей демократической непосредственностью и почти детской наивностью. Как в сказке, земное в них причудливо переплетается с небесным («Святой Петр и ландскнехты», 1556; «Сатана не пускает в ад ландскнехтов», 1556, «Портной с флагом», 1563; «Святой Петр и коза», 1559). Из народной сказки вырастает популярное стихотворение Ганса Сакса «Страна лентяев» (1530). В безмятежной Шларафии никто не обременяет себя трудом. Там летают жареные куры, гуси и голуби, попадая прямо в рот ленивцу.

В Шларафии тунеядцы в почете. «Глупцы, невежды и болваны» получают там «титулы и саны», в то время как честному и умному человеку нет места. Поэт осуждает порядки, при которых наиболее ничтожные и бесполезные поднимаются особенно высоко. И хотя речь в стихотворении идет о сказочной стране, в нем, конечно, встречаются намеки на обычаи феодально-германской империи.

В шванках Ганса Сакса хорошо видна Германия XVI в с ее людом. Поэт входит в гущу повседневной жизни. И о ней Ганс Сакс, превосходно зная слабости соотечественников, их повадки, манеру говорить, пишет очень живо, с юмором и с той отчетливостью, которая характерна для немецких ксилографий XVI в.

Немало потрудился Ганс Сакс и как драматург. Правда, его назидательные, как он их называл, «комедии» и «трагедии» (например, «Жалостная история о Елизавете, купеческой дочери», 1548), лишенные подлинного драматизма, не оставили заметного следа в истории немецкой драмы. Зато веселые фастнахтшпили (масленичные представления), бесспорно, могут быть отнесены к числу самых ярких образцов этого демократического жанра, распространенного в Германии в XV и XVI вв. В основе их, как и в основе шванков, лежит какое-нибудь забавное происшествие из жизни горожан, крестьян или клириков. Впрочем, к крестьянам Ганс Сакс, подобно другим бюргерским авторам, относится немного свысока. Он охотно изображает их неотесанными, придурковатыми увальнями, по своей вине попадающими впросак. Так, в фастнахтшпиле

«Фюнзингенский конокрад и вороватые крестьяне» (1553) ловкий вор оставляет в дураках алчных сельских простофиль, кичившихся своим хитроумием. Ганс Сакс ценит смекалку и расторопность, но, изображая проделки находчивых проныр, он в то же время как бы говорит зрителям: не будьте ротозеями и дурнями, не верьте на слово первому встречному, готовому вас облапошить. Яркий пример такой дурацкой доверчивости приведен в популярном фастнахтшпиле «Школяр в раю» (1550). Простоватая крестьянка, приняв странствующего школьника за небожителя, просит его навестить в раю ее покойного первого мужа и передать ему деньги и узел с одеждой, чтобы умерший на том свете ни в чем не терпел нужды. Оборотистый школяр охотно соглашается выполнить просьбу женщины, а затем надувает и ее второго мужа, отправившегося на поиски мошенника.

Осмеивает Ганс Сакс ханжество и распутство попов («Старая сводня и поп», 1551; «Слепой пономарь, поп и пономариха», 1557), лукавство неверных жен («Испытание каленым железом», 1551) либо крайнее простодушие («Высиживание теленка», 1551). Подобно шванкам, фастнахтшпили Ганса Сакса тяготеют к повседневному быту, к изображению семейных неполадок или иных обыденных проявлений человеческого «неразумия». Иногда, правда, в этот обыденный мир врываются яркие карнавальные маски («Пляска носов», 1550), подчас связанные с традицией литературы о дураках. В этом отношении примечателен фастнахтшпиль «Извлечение дураков» (1536), в котором изображено забавное врачевание занемогшего «глупца», распухшего от всевозможных пороков. Из его огромного брюха врач извлекает множество «дураков», олицетворяющих тщеславие, алчность, зависть, распутство, — короче говоря, всех тех, «кого доктор Себастиан Брант поместил на своем корабле».

Широко используя приемы площадного комизма с его потасовками, перебранками и солеными словечками, восходящие к традициям нюрнбергского фастнахтшпиля XV в., Ганс Сакс не упускает из виду назидательных целей, пересыпает речь персонажей поучительными сентенциями и предостережениями, подчас прямо обращенными к зрителю. Со старинным фастнахтшпилем связывает Сакса также преобладание повествовательного элемента над сценическим действием. При всем том лучшим пьесам Сакса присущи живость и непосредственность, веселый задор и масленичное балагурство. Недаром молодой Гете подражал нюрнбергскому поэту в своих «масленичных фарсах». Вспоминая о творческих исканиях бюргерской молодежи в период «Бури и натиска», он писал в «Поэзии и правде» (кн. 18): «Ганс Сакс, настоящий мастер поэзии, был к нам всех ближе. Это был истинный талант, правда, не рыцарь и не придворный, как те (т. е. миннезингеры. — Б. П.), а простой бюргер, чем могли похвалиться и мы. Его дидактический реализм был нам по вкусу, и мы нередко пользовались его легким ритмом, его удобной рифмой».

ИОГАНН ФИШАРТ
И НЕМЕЦКАЯ САТИРА КОНЦА XVI в.

На исходе XVI в. вновь обострилась религиозная полемика, на этот раз связанная с наступлением Контрреформации. Католическая церковь укрепляла и перестраивала свои ряды. Протестанты обрушивали на папистов памфлеты, сатиры, песни и пародии. Как правило, сочувствие широких общественных кругов было на их стороне. Ведущим жанром бюргерско-демократической литературы вновь становится сатира. Оживают традиции Бранта и Гуттена.

К концу XVI в. относится творчество одного из значительных сатириков и публицистов эпохи Реформации — Иоганна Фишарта (1546—1590). Ученик Каспара Шейта, автора сатирико-дидактической книги «Гробиан» (1551), осмеивавшей дурные манеры и нравы, Фишарт — разносторонне образованный писатель, с широким кругом интересов, знаток древних и новых языков — тесно связан с традицией гуманистической культуры. Противник папского Рима и особенно иезуитов, он вместе с тем не был ортодоксальным лютеранином.

Уже ранние произведения Фишарта («Ночной ворон», 1570; «Житие святых Доминика и Франциска», 1571) направлены против лагеря католической реакции. Как автор листовок и «ведомостей», заменявших в то время газетную информацию, он знакомил читателей со значительными событиями европейской общественной жизни, преимущественное внимание уделяя борьбе французских, нидерландских и швейцарских протестантов. Ужасная резня Варфоломеевской ночи (1572), равно как и другие кровавые выступления папистов, усиливали ненависть Фишарта. С годами его антикатолические сатиры и памфлеты становятся все более негодующими. Папский Рим рисовался ему чудовищной головой Горгоны, умерщвляющей все, на что направлен ее страшный взгляд («Голова Горгоны Медузы», 1577). В написанной прозой и стихами сатире «Улей святого римского пчелиного роя» (1579), представляющей

собой вольное переложение одноименной антикатолической сатиры (1569) нидерландского кальвиниста Ф. Марникса, воинствующая католическая церковь выступает как средоточие пороков и злодеяний, не совместимых с предначертаниями Евангелия.

Иллюстрация:

Портрет Фишарта

Гравюра работы Н. Ройснера, 1587 г.

Самой злой и яркой сатирой Фишарта была стихотворная «Легенда о происхождении четырехрогой иезуитской шапочки» (1580). Фишарт осыпает сатирическими стрелами всю многоярусную иерархию католической церкви, вполне в духе времени клеймя ее сатанинской печатью. Желая восстановить свою власть над людьми, сломленную пришествием Христа, Люцифер решает неприметно воздвигнуть на земле рог — символ ада. С этой целью бесы шьют однорогий монашеский капюшон. Потом появляется двурогий епископский клобук, сшитый из духовного тщеславия иглой властолюбия и нитками обирания верующих. За ним следует трехрогая папская тиара, которую изготовляют из мошны Иуды, симонии, мстительности, любострастия, вероломства, содомии и колдовства и украшают мнимым даром Константина, торговлей индульгенциями и пр. И наконец, как верх дьявольской изобретательности, появляется четырехрогая шапочка иезуитов, соединяющих в себе все зло, которое ад несет людям: обман, лукавство, мстительность, зависть, кровавые преступления, раздор, ложь и т. п.

Впрочем, Фишарта занимала не только конфессиональная рознь, но и другие стороны тогдашней жизни. При этом он не представлял себе литературного произведения без назидательной тенденции. И гробианизм тоже должен был служить нравоучительным целям. Так, гробианский характер придал Фишарт стихотворной обработке народной книги о Тиле Эйленшпигеле («Новый рифмованый Эйленшпигель», 1572), которая по замыслу поэта должна была стать огромным «зеркалом плутов», отразить все пороки, процветавшие в Германской империи. В целях осмеяния распущенности современных нравов Фишарт и Тиля Эйленшпигеля превратил в человека прожорливого, неопрятного, ленивого. Подобная трактовка хотя и усиливала обличительную направленность, в то же время принижала героя, превращала его в заурядного забулдыгу. В гробианской манере написана также веселая сатира в стихах «Травля блох» (1573, новое, расширенное издание — 1577), повествующая о войне, которую женщины с незапамятных времен ведут с блохами. Сатира изобилует жанровыми картинками, много в ней парабол и историй, заимствованных из различных источников, раздвигающих сатирический и, разумеется, дидактический диапазон произведения.

В назидательной «Философской книжечке о браке и воспитании» (1578) Фишарт тепло пишет о семейных добродетелях, считая любовное воспитание детей и дружбу, объединяющую семью, краеугольным камнем общественной морали. И в этом он гораздо ближе воззрениям Эразма, нежели распространенным в то время жестким и ограниченным взглядам.

Большой успех имело пространное стихотворение Фишарта «Счастливый цюрихский корабль» (1576), в котором описана торжественная поездка цюрихских горожан на праздник стрелков в Страсбург в июне 1576 г., знаменовавшая нерушимость дружбы двух протестантских городов. Поэт сравнивает поездку швейцарцев с походом аргонавтов и отдает предпочтение бескорыстным жителям Цюриха, которые отправились в путь «ради славы и

дружбы», каковые и были их великолепным «золотым руном». Он прославляет человеческий труд и его созидательные возможности:

Труд прорывает недра гор,
Долины девственный простор
Им возвеличен и украшен;
Возводит ряд домов и башен,
И возникают города —
Плоды великого труда...

(Перевод А. Сиповича)

Значительным явлением немецкой культурной жизни явилась предпринятая Фишартом вольная обработка первой книги романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Книга увидела свет в 1575 г. под витиеватым заголовком: «Отменная необыкновенная история о жизни, деяниях и возлияниях от безделья за полной чашей прославленных рыцарей и господ Грангузье, Гаргантюа и Пантагрюэля, королей Утопии и Нетового государства» (последующие издания — 1582 и 1590). Немецкий читатель знакомился с крупнейшим памятником французской ренессансной литературы, но, как обычно, Фишарт не ограничился переводом. Под его пером текст Рабле обрастал таким множеством вставок и отступлений, что возникало, по сути дела, новое произведение, по объему в три раза превосходящее книгу французского гуманиста. В романе то и дело появлялись зарисовки немецкого быта. Фишарт перелицевал на немецкий лад имена: Гаргантюа у него становился то Гургельманом, то Гургельдурстом. Языковой гротеск Рабле разрастается у Фишарта до гомерических размеров. Там, где Рабле употребляет одно слово, Фишарт громоздит их двадцать или тридцать. Он изобретает «невозможные дурацкие варварские омонимы и синонимы» либо разыскивает слова, «которые тешат слух своим гулом и звоном». Зато гуманистическое вольномыслие Рабле не находило подчас должного понимания у писателя. Например, знаменитый эпизод с Телемской обителью им не только сокращен, но и подан в ироническом плане. Как противник католицизма, Фишарт не пощадил даже веселого брата Жана, непрестанно насмехаясь над его монашеством. Более резкими и грубыми стали изображения Грангузье и молодого Гаргантюа. Стремясь, как и в «Рифмованном Эйленшпигеле», обличить упадок современных нравов, Фишарт наделил их рядом гробианских черт. Мудрый Грангузье превратился в неумного обжору и пьяницу. Впрочем, сатира Фишарта метила также и в религиозный фанатизм, и в произвол монархов, и в жестокость войн, и во многие другие уродливые явления современности. Наряду с этим встречаются в романе и зарисовки обычаев и нравов, достойных похвалы. Автор тепло отзывается о добродетелях немецкой женщины, а также, предваряя мысли, изложенные им в «Философской книжечке», прославляет честный брак и блага семейной жизни.

Иоганн Фишарт был последним выдающимся представителем немецкого Возрождения. Он многое сохранял из культурного наследия гуманизма. В то же время, будучи воинствующим протестантом, он уже не мог быть последовательным вольнодумцем, во всяком случае в религиозных вопросах. Широта его интересов далеко не всегда сочеталась с широтой взглядов. Художественная форма стала громоздкой, витиеватой, подчас манерной. Это бросается в глаза как в его «Отменной необыкновенной истории», так и в ряде других произведений. Очертания «Истории» причудливы и нестройны, как нестроен мир, окружающий автора. «Запутанным, бесформенным сколком ныне запутанного и бесформенного мира» назвал Фишарт свое творение. Своим творчеством он прокладывал путь немецкой литературе следующего, XVII в., в частности причудливой прозе Мошероша.

ЛИТЕРАТУРЫ СКАНДИНАВИИ
В XIV—XV вв.

Для скандинавских стран в XIV—XVI вв. характерно замедленное общественное и культурно-историческое развитие. Феодальные отношения не получили в Скандинавии классического выражения. Большое количество свободного крестьянства и незначительное количество крупных феодальных владений (за исключением части Дании) оказывали влияние на общественный уклад. В отличие от Германии, скандинавские страны почти не знали феодальной раздробленности. Раннефеодальные монархии, сложившиеся в XII—XIII вв. после относительно кратковременной острой борьбы королей с феодальной знатью, не распались, но королевская власть была ограничена аристократическим государственным советом (риксрод — в Дании, риксдаг — в Швеции).

В XIV в. складывается политическое объединение, своего рода федерация скандинавских государств в форме унии (Кальмарская уния 1397 г.). В рамках этого объединения постепенно произошло подчинение Норвегии, политическое и культурное, датскому руководству (особенно после его закрепления «навечно» в 1450 г.). Политическая связь Швеции с Данией постепенно ослабевала, унию поколебало восстание Энгельбректа Энгельбректсона (1434) Окончательный удар датским претензиям нанесло национально-освободительное движение под руководством Густава Вазы, избранного после победы шведским королем (1523—1560). В XVI в. в Дании и Швеции усиливается королевская власть, использующая реформационное движение (в Дании лютеранство было принято в 1536 г. при Кристиане III, а в Швеции — при Густаве Вазе в 1527—1544 гг.). Монастырские имения в основном переходят к короне, королю подчиняется реформированная церковь.

В XIV—XVI вв. Норвегия и Исландия, бывшие культурным гегемоном на Севере в период Раннего Средневековья, начинают приходить в упадок и становятся культурной провинцией. А сама Дания, так же как в известной мере и Швеция, оказывается культурной периферией Европы; общественные и литературные веяния в этот период доходят до Скандинавии с опозданием, главным образом из Германии. Связь с Северной Германией и Ганзейским союзом имела для Скандинавии кардинальное значение, во многом двойственное, так как экономические и культурные импульсы из Германии сопровождались политическим ущемлением, экономическим закабалением; они форсировали закрепощение крестьян в Дании, общий упадок Норвегии и активное стремление к национальной независимости в Швеции. Эти связи во многом определили особенности культурного развития.

Объединяющим и существенным было общее наследие замечательной древнескандинавской литературы. В художественном отношении ценнейшей частью литературы Скандинавии долго оставались народные баллады, отчасти связанные с традицией древнескандинавской народно-эпической литературы. Возникшие как жанр в XII—XIII вв., баллады импровизировались в XIV—XV вв. и даже позже, в пору их записи в XVII и XVIII вв.

Поэтика баллады фольклорная; для памятников этого жанра характерны «общие места», повторы и параллелизмы. Баллада сочетает лирический и эпический моменты. Повествовательный сюжет передается без эпической ретардации и описаний, стремительно, скачками, от одной кульминационной вершины к другой, диалоги и напряженность коллизий придают балладе драматичность. Конфликты строятся на противопоставлении страстной любви семейно-бытовым преградам, в балладах человек часто выступает как жертва волшебных сил и судьбы. Многие баллады кончаются трагически. Припев, как особенность баллады, связан с ее лирическим элементом, с ее эмоциональным тоном.

Лиро-эпико-драматический характер, в частности, отличает баллады от лирической поэзии Средних веков, не только французской (от которой в них рифмы, а не аллитерация и, возможно, также припев), но в известной мере и немецкой. Наиболее ранним и богатым является балладное творчество в Дании (датский термин — volkevise). Самые архаические по сюжету баллады связаны с темами древнескандинавской поэзии: о возвращении Тором и Локи молота, похищенного великаном Трюмом у громовника (ср. эддическую «Песню о Трюме»), о трагической любви Харбарда и Сигне (сюжет этот пересказан и в «Деяниях датчан» Саксона Грамматика). Баллады о Дитрихе Бернском и мести Кримхильды восходят не только к скандинавским источникам, но и непосредственно к нижненемецким песням. В фантастических балладах в человеческую судьбу вмешиваются персонажи так называемой «низшей мифологии», связанной с народными суевериями: карлики, привидения, эльфы и т. п. Эти существа завлекают героя или героиню, подчиняют своей власти, а в случае попытки противостоять им они жестоко мстят. Жертвами обычно становятся любящие, их разлучают демонические силы. Таковы, например, баллады о рыцаре Олуве, отвергшем любовь хозяйки эльфов; о Германде Гладенственде, обещанном с рождения морскому чудовищу, о его трагической любви к английской принцессе; о рыцаре Бёспере, которого эльфы лишили памяти, и т. д. Многие романические баллады рисуют столкновение любящих героев (любовь изображается как роковая, стихийная сила) с семейными и общественными отношениями, с родовой местью, семейной честью, ревностью и т. п. Фоном для таких баллад большей частью является «рыцарская» обстановка. Таковы, например, баллады о новобрачных Нилюсе и Хиллелиле, попавших под власть дяди жениха (дядя мстит племяннику); такова знаменитая баллада об Эббе Скамальсене и его возлюбленной, «гордой Аделуд», подчиняющейся требованиям своего рода. От рыцарских отличаются исторические баллады, которые группируются прежде всего вокруг датских королей Вальдемара I Великого

(1157—1182) и Вальдемара II Победителя (1202—1241). Известны исторические баллады о Стиге Хвиде, полководце, участвовавшем в убийстве короля Эрика в 1286 г., о народном герое Нильсе Эббесене, убившем в 1340 г. немецкого графа Герта фон Хольштайна. Эта последняя баллада стала символом датского сопротивления немецкой оккупации во время второй мировой войны (на эту тему написана драма Кая Мунка).

Встречаются, наконец, юмористические баллады, близкие по сюжетам к шванкам и анекдотам. Спорадические записи датских баллад относятся к XIV—XV вв. В XVI в. начинается массовая запись, а в конце XVI в. — печатные издания баллад.

Баллады норвежские и шведские носят сходный характер. Среди норвежских баллад наиболее знамениты «Бендик и Оролилья» (рыцарская баллада), «Роланд и король Магнус» (героическая); «Маргит Хьюске» (фантастическая), «Олув и Кари» и др. Известны шведские песни епископа Томаса Симонсона из Стренгнеса (ок. 1380—1443), а именно «Песни о свободе» и «Песни о верности». Он воспел Энгельбректа — защитника народных прав, убитого в 1436 г. Томаса можно считать первым настоящим шведским поэтом.

Рыцарская литература и вообще средневековые сюжеты французского происхождения проникли в Норвегию и Исландию во второй половине XIII в. (саги о Карле Великом, короле Артуре и его рыцарях). В первом десятилетии XIV в. по инициативе Эуфимии, жены норвежского короля Хакона Магнуссона, были переведены стихотворные романы об Ивейне, герцоге Фридрихе Нормандском, о Флоре и Бланфлэр (Блансефлор). Эти три так называемые «Песни Эуфимии» около 1500 г. появились и в вольном датском переводе. В это же время на датский язык были переведены еще три куртуазных романа, вероятно с немецкого («Король карликов Лаурин», «Персенобер и Константианобис», «Целомудренная Королева»). В последней четверти XIV в. на шведский с латинского языка была переведена одна из версий стихотворного романа об Александре Македонском (Konug Alexander). Это одна из самых удачных «Александрий». Подобные произведения сохраняли популярность в датском обществе еще в XVI и XVII вв., когда они стали издаваться в виде так называемых «народных книг».

Наиболее значительным явлением датской и шведской эпической литературы XIV—XV вв. можно считать рифмованные хроники (например, шведские хроники об Эрике, о роде, восходящем к св. Эрику, содержащие элементы рыцарского романа, о Карле Кнуттсоне, Стуре и др.; а также знаменитую большую датскую рифмованную хронику второй половины XV в.), метрические особенности которых указывают на связь с переводными стихотворными романами.

На протяжении XIV и XV вв. в Скандинавии было создано немало произведений клерикальной литературы, в основном на латинском языке. Самым оригинальным из них является запись первоначально по-шведски (с последующим переводом на латынь) «Откровений» Бригитты (1304—1372). В XV в. с латинского на скандинавские языки были переведены некоторые жития и легенды, молитвы, псалмы, делались попытки перевода Библии. К этому же веку относятся первые опыты религиозной поэзии на скандинавских языках (например, песни о деве Марии), являющиеся отдаленными предшественниками псалмопевческой поэзии реформационной эпохи.

Упоминания заслуживает сделанный в XV в. перевод с немецкого языка на датский и шведский «Люцидария», содержащего сведения из церковной догматики, географии, астрономии и т. д. Для Швеции конца XV в. специфично развитие политически тенденциозной поэзии в форме стихов, хроник, беллетризованных прокламаций.

ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ЛИТЕРАТУРЫ XVI в.

Культурные веяния Возрождения долго не достигали скандинавских стран, хотя Скандинавия вовсе не была изолирована; многие скандинавы учились в Италии и других европейских странах, университет в Уппсале был организован в 1478 г. по образцу Болонского и т. д. Скандинавские страны не только «отстали», не только были максимально удалены (в пределах Европы) от Италии — родины Ренессанса; в отличие от той же Италии для северных стран их «классическим наследием» была не античная литература, а древнескандинавская, раннесредневековая поэзия («Эдда», скальды, саги), воспоминание о которой теплилось в сохранившихся в форме живого бытования народных балладах. Обращение к своей национальной старине — оригинальная, специфическая черта эпохи Возрождения в Скандинавии. Из двух основных начал этой эпохи — гуманизма и Реформации — в скандинавских странах резко возобладала Реформация. Реформация проводилась в основном «сверху». Движение крестьян и бюргеров в Дании после изгнания Кристиана II пользовалось реформационными лозунгами, но оно никак не может сравниться по своему размаху

и радикальности с Крестьянской войной в Германии; да оно и окончилось компромиссом с Кристианом III, который после подавления восстания ввел лютеранство (в 1536 г.). В Швеции дело Реформации возглавлялось королем Густавом Вазой, было связано с борьбой за национальную независимость и использовалось для усиления королевской власти.

ЛИТЕРАТУРА ДАНИИ

Открытие университета в Копенгагене в 1478 г. под эгидой церкви и средневековой схоластики мало изменило культурную жизнь Дании. После введения книгопечатания (1482) на первых порах в печать пошли давно ходившие в рукописной форме типичные произведения средневековой литературы: латинские теологические сочинения, рифмованная датская хроника (1495 г., первая книга на датском языке), рыцарские романы и т. п. Впоследствии книгопечатание открыло дорогу переводной народной книге, удовлетворявшей потребность довольно широких кругов в развлекательном чтении. Источником народных книг были разнообразные произведения, содержащие авантюрный элемент, — рыцарские романы, христианские апокрифы и легенды, сюжеты из античной литературы и др. В 1528 г. в виде народных книг были изданы восходящие в конечном счете к Боккаччо (но переведенные с немецкого) «Гризельда» и «Сигизмунда».

Знаком новых веяний было издание в Дании в 1522 г. выполненного Эразмом Роттердамским критического текста и латинского перевода Евангелия от Матфея. Первые труды самих датских гуманистов вышли за границей. Это отчасти объясняется тем, что они были из числа датчан, живших или учившихся во Франции и Германии.

Первым и наиболее выдающимся из них был Кристьерн Педерсен (ок. 1480—1554), которого иногда называют «отцом датской литературы». Педерсен начал с издания (Париж, 1514) и с перевода с латинского на датский знаменитых «Деяний датчан» Саксона Грамматика (конец XII в.). Книга была горячо принята европейскими гуманистами и впоследствии дала сюжет трагедии «Гамлет». Далее Педерсен подготовил комментированное издание (Париж, 1515) «Пословиц» Педера Лоле (XV в.), где латинский текст перебивался примерами сочной датской народной речи; перевел народные книги о Карле Магнусе и Хольгере Данске (французский эпический Ожье Датчанин), который воспринимался теперь как историческое лицо и датский национальный герой. Кроме того, Педерсен работал над латинско-датским словарем и латинскими учебниками. На раннем этапе Педерсен проявлял характерный для датского гуманизма интерес к национальной старине, родному языку.

Педагогические устремления Педерсена были подхвачены около 1520 г. группой гуманистов, начавших выпускать новые латинские учебные пособия. Вскоре, однако, робкий датский гуманизм оказался вовлеченным в движение за церковную реформу, а интересы идейной борьбы получили выражение прежде всего в антикатолической сатире. Сам Педерсен примкнул к Реформации, выступил с переработкой сочинений Лютера и уже в 1529 г. прославил себя переводом Нового Завета на датский язык, а в 1531 г. — переводом псалмов. Перевод Евангелия Педерсена (с Вульгаты) лучше, чем в коллективном издании, вышедшем от имени Ханса Миккельсена за три года до этого. Педерсен является основным участником издания окончательного датского текста Библии в 1550 г. под эгидой Кристиана III. Педерсеновский перевод Священного Писания и другие его сочинения сыграли исключительную роль в формировании датского литературного языка.