ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 101 страница. достижения цивилизации достоянием поэзии, расширяя таким образом социальную тематику.

696

достижения цивилизации достоянием поэзии, расширяя таким образом социальную тематику.

В иракской литературе в это время стали пробиваться и первые ростки просветительского мышления (арабские литературоведы называют данный период периодом литературного подъема — ан-нахда аль-адабийя). Постепенно у ряда иракских литераторов складывалось резко отрицательное отношение не только к иноземному гнету, но и к феодальной действительности, по мере сил они ратовали за распространение знаний и улучшение жизни населения, взывали к «здравомыслию» и добрым чувствам правителей.

Такие настроения часто проступали в панегириках Абд аль-Гаффара аль-Ахраса (1806—1873). Он восхвалял наместников султана в Ираке, подвергавших жителей Кербелы и Басры жестоким репрессиям. Сквозь традиционные, восторженные преувеличения поэт исподволь оправдывал население этих городов и крайне осторожно пытался подсказать безжалостным властителям мысль о милосердии. Аль-Ахрас посвятил одну из лучших касыд, написанных в духе доисламской поэзии, своему прежнему покровителю Дауду-паше, низложенному и находившемуся в опале. Касыда написана в стиле бедуино-джахилийской поэзии: проезжая на скакуне по пустыне, поэт встречает брошенное становище и проливает слезы при воспоминании о счастливых днях, проведенных здесь когда-то с Даудом. Таким способом не побоявшийся султанского гнева аль-Ахрас выразил верность Дауду, вместе с которым, по словам поэта, из Ирака исчезли все добродетели.

Современникам нравились также хамрийят (стихи о вине) аль-Ахраса, напоминавшие аналогичные стихи Абу Нуваса (VIII—IX вв.). Художественно совершенны его лирико-философские касыды, в каждом бейте которых заключена проникнутая пессимизмом сентенция в духе поздних стихов аль-Мутанабби (X в.) и горьких размышлений аль-Маари (X—XI вв.): раздумья о бренности земной жизни, о неизбежности всепоглощающей смерти.

С начала XIX в. в недрах иракского общества зрело недовольство иноземным господством, часто выливавшееся в открытые выступления. Но подобные неорганизованные и разрозненные выступления со всей жестокостью подавлялись турецкими властями. Все это не могло не отразиться на творчестве иракских литераторов. Аль-Ахрас, например, восхвалял прославившегося злодействами турецкого султана Абдул Азиза и одновременно в сатирических стихах высмеивал турецких правителей. В некоторых стихотворениях он призывал соотечественников восстать против турок. Однако в поздних стихах аль-Ахрас расстался с надеждой на национальное освобождение; в его тахмисах говорится, что для иракцев нет иного спасения, кроме эмиграции. Поэзия аль-Ахраса приобретает особую напряженность чувств в цикле стихотворений, обращенных к поэту-бунтарю Махмуду бен Абд аль-Гани аль-Джамилю (1780—1863). В этом цикле отчетливо выявляются мятежные устремления аль-Ахраса, отвергающего социальную несправедливость, выступающего против засилья иноземных угнетателей. После изгнания в 1832 г. аль-Джамиля из Ирака аль-Ахрас заявил, что принимает на себя обязанности друга — продолжать борьбу с ненавистным османским режимом. Оскорбление правящими чужеземцами национальных чувств — постоянная тема стихов этого цикла. Здесь примечательно неоднократное упоминание так называемых «арабских идей», что связано с ростом национального самосознания.

В своих стихах аль-Джамиль, как и аль-Ахрас, предстает воином-поэтом, умеющим разжечь в сподвижниках неутолимую ненависть к врагам и выйти победителем из кровопролитного сражения. Образы его поэзии безыскусны, лишены традиционной орнаментики. Восхищаясь мужеством и военной сноровкой бедуинов, аль-Джамиль только с ними связывал надежды на освобождение. Горожане, по его мнению, — изнеженные и покорные — не способны на сопротивление. Хотя аль-Джамиль, подобно аль-Ахрасу, обрисовывал положение в Ираке в самых мрачных тонах, тем не менее он был уверен в скором освобождении.

Наиболее заметный след в иракской литературе того времени оставил ближайший сподвижник аль-Джамиля по антиосманской борьбе Махмуд Шихаб ад-Дин аль-Алюси (1802—1854) — поэт и прозаик, филолог и богослов. События жизни, полной взлетов и падений, легли в основу четырех художественных сочинений аль-Алюси, изданных после его смерти: «Странное и удивительное вдали от родины и развлечение души в поездке, пребывание на чужбине и при возвращении», «Опьянение универсальным знанием при путешествии в Стамбул», «Опьянение вином при возвращении в Град спокойствия» и «Макамы аль-Алюси» (1857). Его «Макамы» относятся к эпистолярной литературе. Это собрание назидательных эпистол подчинено единому замыслу: аль-Алюси адресовал их своим сыновьям, желая поделиться с ними жизненным опытом, подготовить их к критическому восприятию действительности. Все прозаические произведения аль-Алюси написаны традиционным саджем (рифмованной прозой). На примере произведений аль-Алюси

697

видно, как иракская проза постепенно расчленялась на научную и художественную. Он приблизил иракскую литературу к действительности, насытив свои произведения конкретными сообщениями. Аль-Алюси создал предпосылки для возникновения новой художественной прозы, раздвинув жанровые рамки макамы, в которую вплетены путешествия, послания, назидания, биография, мемуары: в зарождавшейся иракской прозе жанровые формы еще не успели обрести своего четкого выражения.

Хотя преемственность литературных поколений в Ираке никогда не прерывалась и на литературной арене там постоянно возникали крупные фигуры, эволюция идей и образов в той стране была крайне замедленной. Лишенные контактов с носителями культур других народов, иракские литераторы обретали поддержку только в своем, арабо-мусульманском культурном наследии, ни один местный литератор не был известен за пределами своей страны. Однако заслуги иракских писателей первой половины девятнадцатого века весьма значительны, поскольку именно они направили общественную мысль в русло национально-освободительного движения и просветительской идеологии.

697

КУРДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

К началу XIX в. многодиалектная курдская литература представляла собой довольно пеструю картину. Классическая поэзия, развивавшаяся на северном диалекте курманджи и достигшая в XVII в. своего высшего расцвета, уже с середины XVIII в. стала клониться к упадку. К концу XVIII в. литература на курманджи порывает с характерными для нее народными традициями и становится достоянием узкого круга суфийских шейхов и придворных поэтов курдских феодалов. Тематика литературы на курманджи к началу XIX в. ограничивается рамками интимной лирики, панегирических и религиозно-мистических стихов.

Продолжает свое существование в XIX в. и литература на диалекте горани, выражающая главным образом идеи, взгляды, настроения секты «людей истины» (ахли-ль-хакк); основная тематика поэзии на горани — религиозно-философская, проникнутая глубоким мистицизмом, а также любовная и пейзажная лирика. Наиболее выдающимся поэтом, писавшим на этом диалекте, был вдохновенный певец природы Маулави (1806—1882).

В XIX в. возникает и получает дальнейшее развитие литература на южном диалекте — сорани, который до этого времени никогда не был в курдской среде языком литературным. Впоследствии литература на сорани выдвигается на первое место. Эта литература зародилась в районе Сулеймании, бывшей в течение двухсот лет столицей одного из сильнейших курдских княжеств — Бабанского эмирата, который, невзирая на номинальную власть Османской империи и Ирана, сумел не только сохранить фактическую независимость, но и играл немаловажную политическую роль на всем Ближнем Востоке. До нас дошло мало произведений курдских поэтов описываемого периода, хотя, вероятно, существовала богатая поэзия на этом диалекте. Так, один из крупнейших курдских поэтов XIX в. Хаджи Кадыр Койи пишет о «бесчисленном множестве» современных ему курдских поэтов, живущих «в степях Киркука и в горах Авромана», и называет имена Фикри, Ранджури, Кейфи, Эмин Бек Дазайи Машви, Вафаи и др.

Для новой литературы были характерны: некоторый отход от традиционной тематики (воспевание любви, панегирики, религиозно-мистический экстаз), желание по возможности упростить поэтический язык, приблизив его к народному, а главное — попытки отразить насущные нужды и чаяния народа. Несмотря на относительно благоприятные условия на территории Бабанского эмирата, политическая обстановка в целом была крайне трудной для курдов: частые столкновения бабанских правителей с османскими властями, непрерывные восстания курдов в различных вилайетах, неизменно жестоко подавлявшиеся османскими и иранскими правителями, создавали крайне тяжелые условия для отстаивания права на существование литературы на родном языке.

Развитие новой литературы задерживалось и отсутствием национального литературного наследия — все предшествующие курдские бабанские поэты, находившиеся под сильным влиянием арабской и персидской классической поэзии, писали в духе классических традиций, используя для своих произведений языки арабский, персидский и турецкий.

Начало литературной традиции на сорани связано с именем поэта Нали (Хадыра Ахмеда Нали, 1800—1856). Хорошо сознавая, что национальная

698

литература может успешно развиваться лишь на родном языке, Нали и его последователи Салим (1800—1866) и Курди (1812—1852) ратовали за очищение поэтического языка от арабизмов и персизмов. Они стремились создавать простые и ясные образы. Поэтому их стихи, написанные, правда, в формах арабско-персидской классической поэзии, были близки и доступны курдскому читателю. Используя форму аруз и соблюдая традиции классической ближневосточной поэзии, поэты передавали в своих стихах национальный дух и колорит. Особенно характерно это было для Нали, стихи которого нередко можно было принять за произведения фольклора, благодаря их простоте и ясности их образности и лексики.

Катастрофа, разразившаяся над родиной поэта, — гибель Бабанского эмирата под натиском османских войск — нашла живой отклик в произведениях Нали и его современников. Поэт и его последователи воспевали подвиги и славу курдских героев, прославляли былое могущество курдских княжеств и оплакивали их крушение, тосковали об утраченной родине (большинство курдских бабанских поэтов, в том числе и Нали, вынуждены были скитаться на чужбине), а также резко выступали против иранских и турецких поработителей. Салим скорбит о трагической гибели Бабанского эмирата в знаменитом стихотворении «Оставьте меня»: «О, сердце, в назидание взгляни на судьбу века, // Взгляни, что сделали турки и рок с народом, говорящим по-курдски!».

Еще большую остроту и социальную направленность получают антиклерикальные мотивы в поэзии Шейха Реза Талебани (1842—1909) — основоположника сатирической курдской поэзии. Его творчество, проникнутое резкой непримиримостью к социальному неравенству и несправедливости, обличающее продажность и корыстолюбие власть имущих, лицемерие и ханжество духовенства, сыграло огромную роль в формировании прогрессивных демократических взглядов в курдском обществе. Поэт высмеивает уродливые проявления социального неравенства: «Коли есть у голого бедняка // Один-единственный недостаток, он известен всем, // А у богача с толстой мошной будь хоть целая сотня пороков — все они скрыты».

Патриотические, антиклерикальные мотивы в поэзии последователей Нали, их стремление создать литературу на родном языке, которая служила бы интересам народа, тенденция к очищению и демократизации поэтического языка отчасти были продолжением творческих исканий, связанных с именем Ахмеда Хани (XVII в.), отчасти же явились естественным порождением общественно-политической и духовной жизни курдов первой половины XIX в.

Одним из самых крупных поэтов был Хаджи Кадыр Койи (1816—1897) — певец курдских восстаний, просветитель и демократ, творчество которого проникнуто стремлением пробудить национальное самосознание курдов, поднять их на борьбу с национальным угнетением, бесправием и отсталостью. Хаджи Кадыр Койи находился еще под сильным влиянием традиций арабско-персидской классической поэзии. Постепенно он начинает отходить от нарочито сложной поэтической формы, упрекая в этой слабости своих современников: «Так много развелось поэтических приемов, // Что смысл стиха затерялся в них, // Отсутствие смысла перестало быть позором».

В это время поэтом создано множество лирических газелей, воспевающих красоту и чары возлюбленной. Стихи поэта, адресованные народу, написаны ясным, живым языком, поэтические образы близки простому читателю, он часто обращается к курдскому фольклору, заимствуя из него многие образы. Поэт открыто говорит о том, что мечети превратились в очаги и источники разврата, ссор и скандалов, а медресе стали местом сборища пьяниц и гуляк.

Антиклерикальные настроения и открытые выпады Хаджи Кадыра Койи в адрес духовенства привели к острому конфликту с влиятельными кругами курдского общества. Поэт был вынужден покинуть родину и провести оставшиеся годы жизни на чужбине. Он переезжает в Стамбул, где входит в тесный контакт с семейством Бедырхана — одного из наиболее выдающихся деятелей курдской культуры, известного поборника прогресса и просвещения. Здесь поэт знакомится с распространенными в то время среди прогрессивной турецкой интеллигенции идеями Французской революции и просветительства, оказавшими огромное влияние на его дальнейшее творчество. Говоря о роли личности Бедырхана в формировании творчества Хаджи Кадыра Койи, его биограф Гив Мукриани пишет: «Койи выпил из рук Бедырхана вино любви к народу». Большое влияние на формирование мировоззрения Хаджи Кадыра Койи оказали также и произведения писателей Танзимата, с которыми он познакомился в Стамбуле.

Среди современных ему поэтов-соотечественником Хаджи Кадыр Койи чувствовал себя одиноким: его собратья по перу писали главным образом о своих переживаниях и не откликались на общественные проблемы эпохи. На долю Хаджи Кадыра Койи выпала трудная миссия — в одиночку прокладывать путь для

699

новой курдской литературы. Большой поэтический талант Хаджи Кадыра Койи и его самоотверженная любовь к народу помогли поэту справиться с этой задачей.

Творчество Хаджи Кадыра Койи, который в дальнейшем открыто выступал против экономической и социальной отсталости родины, призывая к объединению племен и к борьбе против насилия, гнета и бесправия, вошло животворной струей в курдскую просветительскую литературу второй половины девятнадцатого века.

699

ПЕРСИДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Господство патриархально-феодальных отношений, бесконечные разорительные войны, внутренние междоусобицы, произвол шахской власти, нищета и отсталость — все это привело Иран в конце XVIII в. к экономическому, политическому и культурному упадку. О грабежах, разрухе и невыносимо тяжелой жизни народа можно судить по свидетельствам литераторов, например дневнику путешествий известного иранского поэта Шейха Али Хазина.

В самом конце XVIII в. к власти в Иране пришла новая династия Каджаров, которая приняла ряд мер по централизации власти и установлению спокойствия в стране, но деспотические феодальные порядки остались прежними.

Зато процветал новый шахский двор, затрачивавший огромные средства на гаремы, пиры и содержание дворцовых поэтов, которым надлежало восхвалять шаха. Росло количество панегиристов, которые стремились выслужиться перед шахом, дворцовой знатью, а в провинциях — перед губернатором. В первой половине XIX в. при дворе появилось немало поэтов, прославившихся прежде всего своими касыдами — одами шаху, принцам или вельможам, содействовавшим поэту в получении выгодной должности и высоких титулов. Каждый стремился превзойти своего собрата по перу в славословии, соревнуясь в виртуозности, проявляя редкие способности в технике стиха и подражая классикам персидской поэзии. Одним из самых крупных среди них был Фатхали-хан Саба (1770—1822). Он был родом из Кашана. В награду за хвалебные оды Саба был щедро вознагражден: он стал губернатором Кума и Кашана, был хранителем кумских мавзолеев, что считалось и почетным и доходным местом. За касыду, написанную при восшествии на престол Фатхали-шаха, Саба удостоился выского титула Царя поэтов. Им написано свыше двухсот касыд, множество газелей, маснави, таркибандов, рубаи и кыта. Но кульминацией творчества этого придворного поэта оказалась его эпическая поэма «Шахиншах-наме» («Поэма о шахиншахе»), написанная в подражание «Шах-наме» Фирдоуси и тем же размером. В ней Саба всячески превозносит полководческий гений Фатхали-шаха, приписывая ему победы над русскими войсками, хотя известно, что первая и вторая русско-иранская войны, начатые иранской стороной, для Ирана окончились поражением. Шаху понравились безудержные хвалебные гимны поэта. И когда книга, состоявшая из сорока тысяч бейтов, была преподнесена шаху, тот приказал отсыпать поэту сорок тысяч золотников золота — по золотнику за каждое двустишие. Современники Саба хвалили эту поэму, но потом она была расценена как неудавшееся подражание «Шах-наме» Фирдоуси и забыта.

В некоторых своих стихотворениях Саба говорит о борьбе добра и зла, о власти золота и различных житейских делах: «Если ты умен, но у тебя нет золота, // Все будут тебя гнать прочь. // Будь у тебя даже сотня пороков, // Но коли есть у тебя золото, ты незаменим».

Саба принадлежит немало лирических стихов, в которых явственно чувствуется стремление подражать Хафизу. Язык поэта, как правило, традиционен. Он нередко сложен, витиеват, но бесспорно мысль выражена яснее, чем это было у поэтов предшествующих веков.

Другой придворный поэт Сеид Абдолваххат Нешат Исфахани (1761—1829) также был панегиристом, но в отличие от Саба был человеком общительным, скромным. Его обаяние и талант притягивали многих поэтов. Вокруг Нешата в Исфахане стихийно возникло «Литературное общество», где раз в неделю читались лучшие стихи. Вскоре о нем узнали в Тегеране, а написанная Нешатом касыда, восхвалявшая мудрость шаха, привлекла внимание монарха, который повелел выдать ему пять тысяч туманов и пригласил ко двору, где Нешат смог проявить свои способности стилиста, составляя шаху различные государственные документы. Как и Саба, Нешат превозносил шаха в газелях, рубаи и касыдах, но по своему поэтическому призванию он был лириком. Его газели отличались большим изяществом и тонкостью зарисовок природы и быта. Его литературными

700

кумирами были Саади и Хафиз, которым он во многом подражал. Нешат писал и рассказы, следуя традиции орнаментальной прозы Саади. И хотя он и не создал своей школы, но своим творчеством внес определенный вклад в персидскую литературу.

Персидская поэзия того времени не исчерпывалась творчеством этих двух крупнейших поэтов, тогда творили десятки придворных поэтов, таких, как Сеид Хосейн Табатабаи Меджмар Ардестан Исфахани (1776—1810), Мирза Мухаммад Шафи Висаль Ширази (1779—1846) и другие, оставившие свой след в литературе.

В XIX в. начинается экспансия европейских держав в Иран, расширяются экономические и культурные связи иранцев с Россией, Англией и Францией, а также с Турцией. С одной стороны, этот процесс усиливал у консервативной части интеллегенции приверженность к традиции и религии с целью сопротивления всему европейскому; с другой, способствовал проникновению в страну западной культуры. Кризис феодальной системы и резкое обострение социальных противоречий привели к тому, что придворные, побывавшие за границей, начали настойчиво требовать проведения некоторых реформ, не затрагивавших, однако, основных принципов государственной системы.

Событием в жизни страны было введение книгопечатания. С внедрением типографского дела в начале XIX в. сначала в Табризе (1825), а потом в Тегеране стали издаваться религиозные книги и официальная светская литература: исторические хроники, газеты на персидском языке, сначала в Тегеране (1837), а через некоторое время и в других городах. В середине XIX в. газеты выходили уже регулярно. Некоторые из полуофициальных газет высказывались за проведение социальных реформ в стране.

Реформы в области образования начались в первом десятилетии XIX в., когда иранское правительство стало посылать молодых людей учиться в западные страны и приглашать оттуда специалистов по инженерному и военному делу, врачей, учителей. В 1851 г. в Тегеране, а затем и в других городах были открыты школы политехнического типа, получившие название «Дар оль-фонун» («Дом наук»). В них готовили специалистов различных отраслей знания, переводили учебники, создавали оригинальные исторические хроники, географические трактаты, словари. Здесь рождались первые переводы художественных произведений западноевропейской и русской литературы («История Петра Великого», «Карл XII», «Александр Македонский» и др.), позже воспитанники «Дар-оль-фонуна» сами начали создавать художественные произведения нового типа на актуальные темы просветительского характера.

Существенным было упрощение литературного стиля. Пионером в этой области стал поэт и писатель Мирза Абулькасем Каем-Макам Фарахани (1779—1836) — создатель нового прозаического стиля, прославившийся своими прекрасно составленными письмами. Эти начинания были подхвачены его современником, поэтом Мухаммадом Фазель-ханом Гарруси (1783—1852). Фазель-хан рано начал писать стихи. Оказавшись при дворе, он за несколько лет освоил основы литературы, риторики, грамматики арабского языка и других наук. Стихи Фазель-хана носили преимущественно лирический характер. Как и все поэты того времени, он сочинял традиционные газели, восхваляя возлюбленную, страдая и проливая слезы, моля ее о пощаде. Но он писал и стихи, в которых жаловался на превратности судьбы, на огорчения и обиды, проповедовал науку, знание и справедливость.

Известный русский востоковед Н. В. Ханыков, который подружился с Фазель-ханом, отмечал решительность и принципиальность иранского поэта в борьбе с социальным злом: «Пораженный какой-нибудь несправедливостью или людским пороком, он казнил их сильными и жгучими стихами. Какая-то лихорадочная ирония, какой-то болезненный смех сквозь слезы, какое-то притворное смирение Эзопа под палкой своего господина царствует в сатирах его с начала до конца». Фазель-хан входил в искупительную иранскую миссию, направлявшуюся в Россию в связи с убийством А. С. Грибоедова, и встретился на Кавказе с А. С. Пушкиным.

Большое значение в Иране первой половины века имела просветительская деятельность Мирзы Таги-хана Амире Кабира (1805—1852), инициатора ряда реформ. Просветительские идеи (стремление ограничить власть шаха и установить законность в стране, борьба с произволом и тиранией в городе и деревне; требование улучшения условий жизни и проведения реформ в области культуры и просвещения) продолжали зреть в среде передовой иранской интеллигенции и оказали значительное влияние на письменную литературу, которая начинала заметно меняться. Так, в самом начале века впервые в печатном виде распространяются острые сатирические произведения, направленные против произвола казиев (судей). Они строились по принципу известных старинных притч, например о том, как в одном городе

701

преступление совершил купец, а казнили вместо него плотника в другом городе.

Признаки перемен заметны и в персидской поэзии. Начавшееся еще в XVIII в. движение за упрощение поэтического стиля, за возврат от трудного и сложного к ясному и изящному стилю средневековой поэзии, известному под названием хорасанского или туркестанского, оказало воздействие на всю поэзию XIX в.

Существенные изменения обозначились и в содержании поэзии первой половины XIX в. Они отмечаются, к примеру, в творчестве одописца Хабиболлы Каани (1808—1854), которого считают последним крупным придворным поэтом Ирана. Помимо большого числа касыд, он опубликовал сатирическую «Книгу смятенного» («Кетаб-е паришан»), написанную прозой, орнаментированной стихами, наподобие «Гулистана» Саади или «Бахаристана» Джами. В своей «Книге смятенного» Хабиболла Каани пишет об алчных шейхах и несправедливых судьях, о ворах, обирающих бедняков, о притеснении безвинных людей, осуждает пьянство и разврат. В цикле пандов (наставлений) поэт поучает и правителей. Он советует им не обижать людей, думать о доходах государства, о поощрении ремесел, развитии торговли и т. п. «Книга смятенного» Каани — это первые робкие попытки критики современной действительности. В то время подобное выступление было проявлением гражданского мужества и одновременно знаком перемен в общественной мысли и в литературе середины века. Знаменательно, что на такой смелый поступок решился придворный поэт.

Более смело обличал феодальные порядки его современник поэт Абулхасан Ягма Джандаки (1782—1860). Он происходил из небогатой семьи. Его усыновил помещик и дал ему возможность учиться, а затем назначил личным секретарем. Благодаря своим обширным познаниям в области традиционных наук, незаурядному литературному дару Джандаки не раз удостаивался высоких постов и почестей. Но и не раз он оказывался в опале, лишался благосклонности вельмож за свою неподкупность и острое слово правдолюбца. Так, уже первая поэма «Начальственная» («Сардарийе»), в которой он высмеивал одного из своих покровителей, феодала-самодура, издевавшегося над своими подданными, едва не стоила ему жизни. Другая поэма Джандаки — «Экстракт позора» («Холасат оль-эфтезах») высмеивала дикие нравы состоятельной провинциальной семьи, и за нее автор тоже чуть было не поплатился жизнью. Хотя объектом сатиры Джандаки были конкретные лица, которых читатели легко узнавали, это была в сущности критика всего уклада жизни, всей социальной системы.

Иллюстрация:

Персидский просветитель,
поэт и государственный деятель
Реза Кули-хан Хедаят

Портрет в традициях миниатюрной живописи. XIX в.
Тегеран. Коллекция бывшей шахской библиотеки

Ягма Джандаки писал в различных жанрах. Его диван, изданный в Иране (1866), состоит из почти двухсот писем, изящных газелей, тарджибандов, маснави, рубаи, элегий и пяти поэм. Но за всю свою долгую жизнь поэт не написал ни одной хвалебной касыды. В своих стихах он обличал тех, кто, пользуясь властью, обижал и мучил ни в чем неповинных людей, заботясь лишь о наживе. Джандаки без страха осуждал подлых и жестоких властителей, как никто другой до него.

Стихи упомянутых поэтов, особенно Ягмы Джандаки, против произвола и беззакония были в ту пору редким явлением. Но для Ирана середины XIX в., когда главенствовала панегирическая литература, когда свирепствовала

702

деспотическая власть, относившаяся нетерпимо к любому проявлению свободы мысли, выступление таких поэтов, как Ягма, было принципиально важным. Творчество Ягмы в значительной мере подготовило условия для успешного развития качественно новой, просветительской по своему характеру литературы, которая формируется в последующий период.

702

АФГАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

К началу XIX в. Афганистан еще сохранял положение могущественной державы, созданной после 1747 г. в результате завоеваний афганских шахов. Но разгоревшаяся в это время междоусобная борьба внутри феодальной верхушки, а также усиление крупного удельного землевладения привели в итоге к децентрализации государственной власти. В 1818 г. афганское государство распалось на ряд самостоятельных феодальных владений. Тем самым вновь оказался нарушенным единый процесс социально-исторического и культурного развития афганцев. Крайне неблагоприятные условия сложились для афганской литературы, которая переживает определенный спад. Облик литературы Афганистана первых десятилетий XIX в. определяет отчетливо выраженная феодально-аристократическая направленность и художественный традиционализм с его ограниченным репертуаром сюжетов, тем, образов и ориентацией на заимствование художественных средств из предшествующей литературы.

Как и в предыдущие периоды в литературе сохранялось двуязычие, вызванное преобладанием во многих городах и отдельных районах страны языка фарси, на котором велось официальное делопроизводство и развивалась местная литература, восходящая генетически к классической персидско-таджикской и индо-персидской литературам. Но с другой стороны, по-прежнему сохранял свои позиции, особенно среди населения юго-восточных и восточных областей, язык пушту, на котором создавались самобытное устное творчество и письменная литература афганцев.

Господствующее в первой половине XIX в. феодально-аристократическое направление было представлено творчеством самих афганских феодалов, эпигонски подражавших классическим образцам. Автором дивана стихотворений на фарси, неоднократно издававшегося в Индии, был шах Шуджа аль-Мулк. Ему же принадлежит завершенная в 1826 г. автобиографическая хроника в прозе на фарси «Рузнама-и шах Шуджа» («Дневник шаха Шуджи»), более известная по кабульскому изданию 1954 г., как «Вакиат-и шах Шуджа» («Летопись событий шаха Шуджи»). В поэтических жанрах Шудже подражал его племянник, сын Заман-шаха принц Абдурразак. Стихи на фарси писал и сардар Гулам Хайдар, сын эмира Дост Мухаммад-хана, считавший себя последователем великого Хафиза. Придворная поэзия и историография были призваны не только прославлять «достоинства» и «добродетели» шахов, эмиров, сардаров, но и активно содействовать укреплению сословных позиций и привилегий в феодальном обществе. Усилиями поэтов придворного круга Васфи Кабули, Шихаби Таршизи, Лал Мухаммада Аджиза, Маиля Кабули и многих других господствующим жанром письменной литературы начала XIX в. становится панегирическая касыда (мадх), отличавшаяся чрезмерной пышностью поэтической речи, обилием цветистых аллегорий, выспренной манерностью стиля.

Господствующие позиции официальной литературы в этот период существенно подкреплялись активным участием в политической и литературной жизни страны мусульманского духовенства, а также ортодоксальной религиозно-схоластической и суфийской литературой, проповедовавшей абстрактные эталоны нравственности и благочестия, утверждавшей нереальность окружающего материального мира («реально существует только божественная субстанция»).