ВВЕДЕНИЕ 4 страница. Чэнь Чэнь описывает с симпатией царя Сиама, которого он выдает за потомка ханьского полководца I в

Чэнь Чэнь описывает с симпатией царя Сиама, которого он выдает за потомка ханьского полководца I в. Ма Юаня, царь этот «и мягок, и щедр, и человечен», и в стране у него «каждый год богатые урожаи, всяких тварей там множество, и народ пребывает в мире». Если учесть, что писалось это вскоре после завоевания Китая маньчжурами, то нетрудно увидеть здесь противопоставление бедствий родной земли миру в далеком крае. Чэнь Чэнь подписал свой роман: «Приверженец старинной династии Сун», показывая тем самым, что автор остался верен национальной династии Мин, свергнутой маньчжурами подобно сунскому государству, павшему под ударами монголов. Известно, что Чэнь Чэнь действительно отказался служить завоевателям, стал отшельником, занялся литературой и добывал пропитание гаданием. Его уход к природе был формой протеста и неприятия династии завоевателей, недаром Чэнь Чэнь

493

дружил с другими учеными-патриотами, Гу Янь-у и Гуй Чжуаном. Можно отметить и определенные художественные достижения Чэнь Чэня. В героях его заметно движение от несложных, во многом еще фольклорных типов ранних эпопей к характерам; отточенней стал диалог, индивидуальней описания пейзажа.

В XVII в. продолжает развиваться и фантастический роман. Таково, например, «Дополнение к „Путешествию на Запад“» Дун Юэ (1620—1686), который тоже отталкивается от известного сюжета — эпопеи У Чэн-эня (XVI в.) «Путешествие на Запад». Он берет тех же основных героев, но проводит их через иные миры и пространства. Старый сюжет нужен ему только для «разбега». Дун Юэ был человеком высокообразованным, но склонным к экзальтации и непохожим на обычных для того времени ученых-конфуцианцев. Его увлекают даосские идеи достижения долголетия и отрешения от мирских страстей, а также буддийское учение. В тридцать шесть лет он постригается в буддийские монахи. Роман его, написанный до ухода от мирской жизни, отражает религиозно-философские искания автора. Дун Юэ отправляет своего праведного героя — царя обезьян Сунь У-куна в Мир прошлого, Мир грядущего, Мир иллюзий и т. п. Сунь У-куну как воплощению истинного начала противостоит гигантская рыба Цинъюй, соответственно олицетворяющая все неправедное. Между этими двумя «полюсами» находятся персонажи, которых Дун Юэ рассматривает как некую гармонию чистого и мутного начал. Все эти рассуждения напоминают спекуляцию даосских философов, но Дун Юэ нельзя назвать простым последователем этого учения. Скорее всего на его взгляды оказал влияние характерный для XV—XVII вв. религиозный синкретизм и мистические учения тайных религиозных обществ. Мир в романе Дун Юэ часто иллюзорен, непрочен, опрокинут, особенно в многочисленных снах Сунь У-куна, где действуют порой даже не люди, а предметы-символы. Так, на поле битвы сражаются не воины, а знамена, падающие друг на друга и внезапно окрашивающиеся кровью.

Вместе с тем исследователи усматривают в его фантастике сатирическое отражение действительности. Устами своих героев автор зло высмеивает и начетчиков («Люди без ушей, без глаз, без языка, без рук, без ног, без сердца, без легких, без костей, без крови и без духа именуются блестящими учеными»), и первых министров, которые продают свою страну. Государь вымышленного Нового Танского царства, куда попадает во сне Сунь У-кун, только и знает, что пьянствует со своими красавицами, монах Сюань-цзан забывает о том, что едет в Индию за буддийскими книгами, также поддавшись чарам красотки. Весь мир власть предержащих у Дун Юэ не похож на идеальную конфуцианскую схему, но напоминает реальные отношения в обществе начала XVII в. Создавая особый тип романа, близкого к философскому, Дун Юэ разрушает традиционно-сказовую форму романа (отсутствие трафаретных концовок и начал глав, стихотворных резюме и т. п.).

К числу фантастических произведений с сатирической окраской можно отнести и анонимный роман «Чжун Куй хватает бесов» («Чжун Куй чжо гуй чжуань»), основанный на старинном предании о некоем конфуцианском ученом эпохи Тан по имени Чжун Куй, который блестяще сдал экзамены в столице и был представлен императору. Но государю не понравилась безобразная внешность ученого, и он выразил неудовольствие тем, что Чжун Кую отдали первое место на экзаменах. Тогда оскорбленный ученый выхватил у одного из полководцев меч и закололся на глазах у придворных. Потрясенный император дарует ему посмертный титул «Великого божества, изгоняющего нечисть». На должность изгоняющего нечисть назначает душу Чжун Куя и владыка ада. Все дальнейшее содержание романа — описание путешествия Чжун Куя и двух его спутников — духов Несправедливо обиженного и Затаившего обиду — по Поднебесной с целью истребления изворотливых бесов. Демонология в романе, однако, во многом лишь способ аллегорического показа действительности; бесы, которых ловит Чжун Куй, напоминают традиционные отрицательные образы чиновников. Как и те, они занимаются мошенничеством, вымогательством и т. п.

В романе о Чжун Куе обнаруживается стремление автора разрушить традиционный образ конфуцианского героя, всегда сочетающего в себе прекрасную внешность, добродетель и талант. Автор отстаивает право судить о человеке не на основании данных физиогномики, а по его способностям. Перед нами произведение фантастическое и весьма традиционное по форме, но бесспорно подготовившее появление в следующем столетии сатирического романа У Цзин-цзы «Неофициальная история конфуцианцев» («Жулинь вайши»).

Конец XVI и XVII в. можно назвать временем расцвета любовного романа в Китае, который развивался в основном в рамках шаблонной сюжетной схемы и традиционных героев. Красивый, одаренный юноша влюбляется в прекрасную девушку, а затем, преодолев различные жизненные препятствия и успешно сдав экзамены, необходимые для получения высокого поста, женится на ней. Так, в романе «Счастливый брак» («Хао цю чжуань») повествуется о

494

судьбе талантливого юноши Те Чжун-юя и красавицы — мудрой девицы Шуй Бин-синь. Символичны и их имена: «юй» — «нефрит» — в имени героя должно символизировать красоту и высокие моральные качества юноши, а имя девушки — Бин-синь (букв. «ледяное сердце») — символ решительности и бесстрашия. В изображении главных героев легко увидеть и явное влияние фольклора. В образе молодого ученого неожиданно угадываются черты эпического богатыря (он чрезмерно силен, задирист настолько, что отец вынужден удалить его из столицы), а дочь сановника оказывается решительной и смелой, подобно героине авантюрной сказки и городской повести. Ее уловки, с помощью которых она отвергает домогательства некоего Го, вполне в духе плутовской новеллы (тут и подмена брачного гороскопа, и посылка вместо себя в дом жениха некрасивой и злой двоюродной сестры, и пустой паланкин с мешком камней вместо невесты). Идеальным главным героям автор противопоставляет отрицательных персонажей: чиновников, которые признают только силу богатства и власти и падки на взятки, и изощренных в кознях придворных сановников и евнухов. Но император в романе, как и в прочих произведениях XVII в., лицо положительное, он наказывает отрицательных персонажей и благословляет брак Те Чжун-юя и Шуй Бин-синь. Такая идеализация особы императора в любовном романе, связанная с фольклорной традицией, противостоит прогрессивной философской мысли XVII в., лучшие представители которой резко порицали современных им государей.

Подавляющее большинство любовных романов XVII в. имеет счастливый конец, и это не случайно. Еще в XVI в. в драмах наблюдается стремление к благополучному разрешению конфликта. Именно в таком плане обрабатываются пьесы XIII—XIV вв. с трагическим исходом. «Благополучное завершение» стало традиционным к XVI—XVII вв. Как предполагают исследователи, отчасти это было следствием цензуры и многочисленных запретов произведений «низкой» литературы. В результате в таких пьесах и романах обвинение в несчастиях героев как бы снималось со всей системы правления и переносилось на отдельных несправедливых чиновников. Не исключено, конечно, что в популярности счастливых концовок сказалось и влияние фольклорной прозы, воплощавшей извечную мечту о победе добра над злом.

Среди целой серии однотипных романов о любви в XVII в. резко выделяется «Подстилка из плоти» («Жоу пу туань») Ли Ли-вэна. Так же как и в повестях этого автора, мы находим здесь сочетание ряда традиционных сюжетных ходов с новым их осмыслением и наполнением. «Подстилка из плоти» — это история жизни молодого человека, такого же прекрасного и образованного, как и персонажи других любовных романов. Он также отправляется на экзамены в столицу, но на этом, пожалуй, сюжетное сходство с другими романами и кончается. Экзаменов герой так и не сдает, цель жизни он видит в достижении славы писателя и в любовных наслаждениях. Путь его в столицу растягивается на целых три года.

Произведение Ли Ли-вэна, бесспорно, испытало на себе влияние знаменитого романа XVI в. «Цзинь, Пин, Мэй». «Подстилка из плоти» продолжает традицию подробного описания любовных похождений молодого человека. Эротический элемент занимает в этом произведении значительное место, что послужило причиной частых запрещений его в феодальном Китае. Уже в самом заглавии содержится намек на пристрастие героя к чувственным наслаждениям (он отвергает молитвенную циновку из тростника, меняя ее на нежную — из плоти).

Сюжет романа состоит из любовных авантюр героя и параллельных трагических злоключений его жены. Вэй Ян-шэн приходит к знаменитому буддийскому наставнику, дабы испросить наставлений. Тот призывает молодого ученого посвятить себя служению Будде, но Вэй Ян-шэн мечтает о мирских радостях и отказывается. Монах напоминает ему об аде и рае, где воздают за добро и грехи. Юноша смеется, говоря, что ни ада, ни рая не существует. Если же любовь к жизни и заведет его несколько в сторону, то это нарушит лишь этические принципы конфуцианства. Наставник же утверждает, что за каждое содеянное зло человек наказывается аналогичным образом (не соблазняй жену соседа, иначе и твою жену соблазнят другие). Но и эта философия, близкая к житейской, не удовлетворяет Вэй Ян-шэна. Он решает жить в свое удовольствие. По пути в столицу он совращает жену торговца шелком и женится на ней, а затем соблазняет еще четырех красавиц. Но торговец решает мстить, едет на родину героя, проникает в дом его добродетельной жены, соблазняет ее, а затем вынуждает бежать и продает в публичный дом. Она становится знаменитой на новом поприще. Слава ее доходит до Вэй Ян-шэна, который добивается свидания с ней, не подозревая, что это его жена. Но женщина узнает мужа и вешается. Разглядев труп, он в ужасе узнает свою первую жену. Молодой человек хочет вернуться ко второй жене, но узнает, что и она сбежала. В отчаянии Вэй Ян-шэн отправляется к буддийскому наставнику с твердым желанием предаться служению Будде и оскопляет себя, чтобы его не волновали мирские страсти. В храме

495

он видит и торговца шелком, который, свершив месть, также хочет стать монахом. Оба они стремятся вместе с наставником раствориться в нирване. Возмездие свершилось, сюжетная цепь как бы замыкается. Доказана пагубность мирских соблазнов. Будь этот роман построен целиком по литературным канонам Средневековья, на этом бы повествование и кончилось. Ли Ли-вэн же с помощью приема двойного отрицания отвергает и путь монашества, так как, по его мнению, человек должен оставаться таким, каким создала его природа. Писатель утверждает даосское в своей основе понимание естественности человеческого поведения, осуждая как невоздержанность в любовных утехах, так и противоестественность оскопления. Занимательный рассказ превращается в эпилоге в подобие морализующего трактата. Характерно, что Ли Ли-вэн сознательно стремится к созданию увлекательного повествования, так как убежден, что никто не захочет тратить деньги на сухой трактат. (В этом заметно явное влияние времени, когда беллетристика привлекает к себе внимание всей читающей публики.)

Роман Ли Ли-вэна известен и под другими названиями, в частности «Круговорот возмездия». Это заглавие раскрывает идею буддийского воздаяния, которая формулируется автором в первой и последней главах. Здесь Ли Ли-вэн как бы следует уже установившейся традиции. (Одно из продолжений «Цзинь, Пин, Мэй» было построено на демонстрации возмездия, которое постигло героев знаменитого романа.) Но автор «Подстилки из плоти» в эпилоге как бы снимает и этот буддийский аспект.

Если в «Цзинь, Пин, Мэй» правила феодальной морали нарушает богатый горожанин, стоящий вне конфуцианской среды, то Ли Ли-вэн сознательно «заставляет» традиционного конфуцианского героя совершать аморальные поступки. Такая идейная позиция автора приводит во многом к новой трактовке человека, к попытке осмыслить психологически его поведение в сфере чувств — через половое влечение и любовную интригу. Ли Ли-вэн стремится к более глубокому психологическому обоснованию поступков персонажей, при этом его герои уже не просто традиционные типы ранних романов (студент, красавица, монах, вор), они ближе к индивидуализированным характерам, их переживания несколько сложнее, и не случайно автор рисует, как Вэй Ян-шэн или торговец шелком мучаются угрызениями совести. Однако так же, как и в повестях Ли Ли-вэна, интерес к некоторым сторонам внутреннего мира героев уживается в романе еще с традиционной обобщенной манерой описания внешнего облика персонажей. Одновременно Ли Ли-вэн разрушает многие трафаретные сюжетные ходы, резко сокращая при этом и число формальных особенностей романа, идущих от сказа.

В целом можно констатировать, что в XVII в. центр тяжести литературного творчества явно переместился. В отличие от предшествующих столетий, когда основное место в литературе занимали поэзия и изящная проза — гувэнь, в конце XVI—XVII вв. на первое место в литературе выдвигаются повествовательные прозаические жанры — повесть и роман, которые все дальше отходят от устной сказовой традиции и от средневековой эпопеи (что заметно, в частности, в уменьшении самих размеров произведений), развиваясь как особый тип письменного творчества. Обилие разновидностей романа и огромное число изданий их, особенно в первой половине века, свидетельствуют о читательском интересе к этой литературной продукции, а теоретические рассуждения говорят о стремлении к признанию повествовательной прозы таким же искусством, как поэзия или высокая проза.

Так же как в Европе Позднего Средневековья и Возрождения, где наряду с творчеством на живых языках существовала и повествовательная проза на латыни, в Китае XVII в. продолжала развиваться наряду с повестью и романом литературная новелла на вэньяне, достигшая своего наивысшего развития в творчестве Пу Сун-лина (1640—1715) — автора сборника «Описание удивительного из кабинета Ляо» («Ляо чжай чжи и»). Пу Сун-лин родился в обедневшей чиновничьей семье, где особо ценился «аромат книг». С детства он готовился к сдаче экзаменов, надеясь получить чиновничий пост. Но только в семьдесят один год удостоился степени суйгуна (нечто вроде «действительного студента» в дореволюционной России). Пу Сун-лин вынужден был всю жизнь зарабатывать на пропитание частными уроками и службой у чиновников. Свободное время он отдавал художественному творчеству и «славился среди своих современников тонким литературным стилем, сочетавшимся с высоким нравственным направлением».

Пу Сун-лин не был родоначальником новеллы об удивительном, но он создал особый тип ее. Возникновение рассказов о столкновениях человека с нечистой силой в китайской литературе относится к III—VI вв., когда появился целый ряд сборников коротеньких мифологических рассказов-случаев (типа русских быличек), повествований о чудесах, удивительных преданий. Все внимание авторов было обращено на сам необычный факт при определенном безразличии к типу персонажей. Впоследствии на базе этих рассказов выросла танская новелла. Произошло соединение мифологического предания

496

с жанрами высокой словесности. Дальнейшая шлифовка новеллы продолжалась в X—XVI вв. Все эти произведения имели весьма четкие жанровые признаки, указывающие на связь главным образом с формой жизнеописания либо записок.

Пу Сун-лин сначала тоже хотел было продолжить эту традицию, думая назвать свой сборник «Жизнеописания лисиц и бесов», но затем отказался от своего намерения и обозначил жанровую природу рассказов нейтрально — «чжи и» («описание удивительного»), а в названия новелл не стал вводить наименований жанра, как это делали его непосредственные предшественники. В первой же новелле Пу Сун-лин дает понять, что его произведение не есть настоящее жизнеописание героя.

Отказываясь от сложившихся веками жанровых трафаретов, Пу Сун-лин обращается вновь к истокам жанра — простой записи удивительного случая. Но случай у Пу Сун-лина, в отличие от писателей III—VI вв., не имеет самодовлеющего значения. Он зачастую превращает простую запись удивительного события в новеллу-притчу. Еще родоначальник китайской историографии Сыма Цянь (II в. до н. э.) завершал свои жизнеописания резюме, в которых давал оценку событиям и героям. Такого рода резюме вводили в свои рассказы и некоторые танские и сунские новеллисты. Но у их минских последователей эта традиция не нашла продолжения. Пу Сун-лин возродил ее вновь, завершая многие свои новеллы словами: «Историограф удивительного скажет так...». Иногда эти авторские резюме по размерам едва ли не равны описанию самого случая («Что говорили человечки в зрачках») — явное свидетельство их небывало возросшей роли. Резюме Пу Сун-лина подчеркивают сатирический характер его произведений об удивительном.

Если взглянуть на «Описание удивительного» как на цельное произведение, то легко увидеть, что новеллы с глубоким общественным смыслом перемежаются в сборнике Пу Сун-лина маленькими новеллеттами, каждая из которых представляет собой мастерски воспроизведенный удивительный случай. Такова, например, история «Даос Цзюй Яо-жу», состоящая всего из нескольких строк (некто стал даосом, собрался покинуть дом, оставив одежду и вещи, но те «плавно-плавно вылетели из дома и устремились за ним вслед»). Можно предположить, что Пу Сун-лин намеренно включил в свое собрание такие миниатюры, чтобы не так бросалась в глаза резкая критика современного ему общества.

Как говорил В. М. Алексеев, Пу Сун-лин писал свои новеллы «в обстановке, где на свободную мысль было явное гонение и каждый намек на создавшееся положение, столь обыкновенный в речи негодующего патриота, был бы сочтен за преступление, грозившее смертью». Видимо, именно поэтому в новеллах почти нет прямых упоминаний о маньчжурских завоевателях. Те немногие упоминания о завоевателях и творимых ими бесчинствах, которые писатель не побоялся сделать, были в основном сняты при издании «Описания удивительного», а некоторые новеллы вовсе не были напечатаны. Не случайно, первое издание книги, ходившей в списках, появилось лишь в 1766 г. — через пятьдесят лет после смерти писателя.

По своей тематике новеллы Пу Сун-лина весьма разнообразны. Тут и истории о встрече человека с духом, о дружбе и любовной связи с духами, оборотнями, разными тварями и даже растениями; удивительные случаи из жизни; раскрытие запутанных судебных дел, описаний всяческих чудес. Истории чисто фантастические превалируют в собрании Пу Сун-лина, а среди них самое большое место занимают новеллы о любви ученого-неудачника и прекрасной, неземной красоты девы, оказывающейся лисицей-оборотнем. Бедный ученый, ведущий жизнь, столь похожую на существование самого Пу Сун-лина, возмущающийся засилием бездарей и проныр, но ничего поделать с этим не могущий, вдруг встречает не просто красавицу, какой свет не видывал, а еще и образованную и начитанную. С ней отводит он душу, предаваясь любви или тонкой литературной беседе за чашкой с вином. Если он человек твердых конфуцианских убеждений, никакая химера ему не страшна и его не совратит. Если же герой — человек низкий, подлый, то оборотни в новеллах жестоко наказывают его. Вслед за передовыми философами XVII в. Пу Сун-лин стремился поднять престиж раннего, настоящего (в его глазах) конфуцианства. Пу Сун-лин «своими послесловиями как бы хочет сказать, — писал В. М. Алексеев, — что он, как верный ученик и продолжатель Конфуция, прилагает его систему бескомпромиссных суждений о добре и зле, деле правом и неправом к самой гуще и толще человеческой жизни».

Объединив мир реальный и мир чудес в неразрывное целое, писатель построил свои новеллы так, что столкновение с волшебством у него усиливает критику действительности. Лисы — существа более прозорливые, чем люди, — в новеллах выносят суд над «ясными, как плоскости, людьми». Недаром в новелле «Лис из Вэй-шуя» старик-лис, водивший дружбу с местными жителями, отказывается познакомиться с правителем области, поясняя, что тот «в предыдущем своем рождении был ослом. Хотя в настоящую минуту он и сидит торжественно над

497

нами, но он из тех, кому какую дрянь не давай — все выпьют. Я, конечно, другой породы и стыжусь с такими якшаться». Тема обличения чиновничества особо ярко выражена в многочисленных авторских резюме к новеллам. Так, «Сон старого Бо» кончается словами: «Историограф удивительного скажет так: „Отмечу с сожалением, что повсюду в Поднебесной крупные чиновники — тигры, а слуги — волки. Если крупный чиновник не тигр, то слуга его наверняка волк, и даже более свирепый, чем тигр!“» Пу Сун-лин как бы противопоставляет мир людей, полный несправедливости, миру ирреальному, где, кажется, больше справедливости и порядка. Когда герой новеллы «Три дня на троне судьи ада», временно исполняющий обязанность судьи в аду, некто Ли захотел тайно помочь осужденному, все судилище вдруг охватил пожар. «Ли в ужасе вскочил. Но к нему незаметно подошел писец и прошептал: „В нашем ведомстве не те порядки, что у живых людей. Здесь не допускают ни одной корыстной мысли. Сейчас же расстаньтесь со своим намерением, и пожар сам собой утихнет“». Характерно и резюме к этой новелле, кончающееся фразой: «Как обидно! Ведь нет такого огня, чтобы сжег суды, стоящие над народом!»

Резкий критицизм писателя по отношению к современному обществу особо заметен при переработке традиционных сюжетов, например, в новелле «Пока варилась каша (продолжение старой истории)», являющейся переложением новеллы Шэнь Цзи-цзи (VIII в.) «Волшебная подушка». Герой ранней новеллы спит на волшебной подушке и видит во сне всю свою будущую жизнь, полную благих деяний, возвышений по службе и ссылок, куда его отправляет государь, поверив клевете завистников. Шэнь Цзи-цзи продемонстрировал в новелле даосскую идею тщетности мирских деяний. У Пу Сун-лина описание сна героя обусловлено общим критическим взглядом писателя на чиновничество. В отличие от героя танской новеллы, который всюду заслуживает благодарность народа, персонаж Пу Сун-лина, наоборот, представляет собой отрицательный вариант традиционного конфуцианского типа. Став первым министром, он развлекается с женщинами, а государственными делами не занимается вовсе. На долю его Пу Сун-лин отводит и гораздо больше суровых наказаний (ссылка, встреча с бродягами, которые по его вине стали разбойниками и которые убивают его, муки в аду, второе рождение в облике девочки — дочери нищих, проданной впоследствии в наложницы студенту...). Иногда Пу Сун-лин изображал и идеальных судей (новеллы «Поторопились», «Приговор на основании стихов», «Тайюаньское дело» и др.).

Широко используя фольклорные мотивы, сближающие новеллы с волшебной сказкой, Пу Сун-лин вместе с тем всего в семи новеллах из четырехсот сорока пяти перелагает сказочные сюжеты. Приведенная выше переработка ранней новеллы — тоже редчайшее исключение в его сборнике. Пу Сун-лин ищет новые сюжеты, черпая их из людской молвы и, видимо, сильно перерабатывая. По преданию, он любил ставить у дороги столик с чашкой чая и трубкой, останавливал прохожих и просил рассказывать что-нибудь интересное и удивительное. Сам писатель в предисловии к сборнику пишет: «Люди одних со мной вкусов со всех сторон присылают мне с почтовой оказией свои записки».

Пу Сун-лин был прекрасным повествователем, соединившим, как указывали еще авторы старинных предисловий, в своем сборнике «вульгарное», простонародное (су) и возвышенное, классически-изысканное (я). К су следует отнести сам материал, сюжеты, близкие фольклору, а к я — изящный стиль, каким, пожалуй, никто до Пу Сун-лина не писал новеллистических произведений. Он соединил повествовательный сюжет и классический стиль, полный намеков и реминисценций из старинной литературы. Как писал Н. И. Конрад, новеллы Пу Сун-лина — «это чистое повествование, крайне простое, освобожденное от частностей, прикрас, отступлений, и при этом повествование настолько доминирующее, что в его орбиту целиком вовлекаются и диалогические части: они не развиты в самодовлеющие единицы, но морфологически почти растворены в рассказывательной стихии». Действительно, прямая речь персонажей дается новеллистом на архаическом, принципиально неразговорном языке, что еще сильнее подчиняет диалог повествованию.

В отличие от большинства своих предшественников-новеллистов Пу Сун-лин иногда активно вводит авторское «я» в основное повествование, строя его как собственное воспоминание (новелла «Крадет персик» — рассказ об удивительном фокуснике, которого автор видел в детские годы). Об усилении авторского начала у Пу Сун-лина косвенно свидетельствует и локализация действия большинства произведений в пределах родных писателю мест — в Шаньдуне.

497

ЖАНРЫ ПРОСТОНАРОДНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Пу Сун-лин вошел в мировую литературу именно благодаря своему «Описанию удивительного из кабинета Ляо» (в нашей стране его популярности способствовали блестящие переводы В. М. Алексеева), но он оставил и другие произведения в различных жанрах изящной словесности

498

и поэзии, а также в жанрах простонародной литературы — гуцы (сказы под барабан) и лицюй (шаньдунский тип напевного многочастного сказа). Казалось бы, такой приверженец классического слова, как Пу Сун-лин, должен был чураться простонародного разговорного языка. Однако ему принадлежит немало произведений на разговорном языке, причем в отличие от своих предшественников Пу Сун-лин смело вводит в эти произведения местный говор родного уезда Цзычуань. Пу Сун-лин перелагал в лицюй свои новеллы. Он стремился создать в этом жанре произведения, которые, по словам одного критика, «были бы понятны старой няньке и в наибольшей мере трогали б людей». Столь резкий переход с чрезвычайно усложненного вэньяня к местному диалекту можно объяснить строгими во времена Пу Сун-лина законами жанров (новелла писалась только на литературном языке, а сказы — на разговорном). С законами жанра связана и разработка сюжета. Так, в новелле «Неудачи честного Чжан Хуан-цзяня» акцент, как это должно было быть в повествовании об удивительном, делается на встрече ученого Чжана с доброй красавицей-лисой, которая помогает ему избавиться от преследования властей и ссылки. Этот же сюжет развернут автором и в сказе «Чрез невзгоды прошедший». Но там, пожалуй, основным является не столько изображение удивительной судьбы героя, сколько описание горькой доли простого люда и бедных ученых, с которыми безжалостно расправляются власти. Описание ужасных стихийных бедствий в Шаньдуне, зверств правителей, народное восстание, казнь восставшими алчных чиновников и разгром ими правительственных войск — все это показано смело и ярко, в лучших традициях пьес и сказов о героях «Речных заводей».

В отличие от новеллы в сказе изображена и успешная борьба повстанцев с маньчжурской (северной) армией. Форма сказа у Пу Сун-лина представляет собой в данном случае переходный этап от сказительского повествования к драматическому. В произведении множество арий на популярные театральные мелодии, есть чисто сценические ремарки, но вместе с тем автор-рассказчик, например, вводит прямую речь персонажей способами, характерными не для драмы, а для повествовательного произведения. Сказ делится не на акты, а на главы, подобно роману или некоторым разновидностям народной литературы.

Наряду с лицюй Пу Сун-лин создал и ряд сказов под барабан («Сказ о Конфуции», «Неофициальное жизнеописание Дун Го» и др.). В сказе «Вопросы к небу», написанном в подражание одноименному произведению поэта древности Цюй Юаня, Пу Су-лин высказывает свое сомнение в учении о воздаянии («О почтенный небесный правитель! Как много ошибался ты прежде, свершая воздаяние! Почему ты думаешь не так, как люди? Все нутро мое полно гнева, который некуда излить»). Конечно, такого рода смелые философские произведения лишь чисто внешне повторяют форму народного сказа под барабан, будучи по своей сути произведениями письменными и по содержанию близкими к философской прозе. Среди этих сказов у Пу Сун-лина есть и другое подобное произведение — «Жертвенная речь духу бедности в канун Нового года». Жертвенная речь (цзи-вэнь) — один из жанров изящной словесности, всегда писавшийся архаическим языком. Пу Сун-лин фактически пародирует жанр, едва ли не впервые употребляя в цзивэнь устную речь. В канун Нового года писатель умоляет духа бедности покинуть его дом, так как у хозяина нет ни полушки, ни нитки, ни зерна, ни одежды. Он пишет и ответное прозаическое послание духа к хозяину (вещь совсем нетрадиционная), в которой дух учит Пу Сун-лина, как избавиться от бедности («не надо изучать конфуцианские книги, а надо быть жадным, думать о пользе только для себя и вредить другим, быть голодным и не есть, и тогда лёсс превратится в золото»). И в сказовых произведениях Пу Сун-лин проводит те же идеи, вскрывая несправедливость современного ему общества.

Интерес Пу Сун-лина, получившего конфуцианское воспитание, к простонародным жанрам стоит в явной связи с общим обращением литературы XVII в. к фольклору, с попытками ввести народное словесное искусство в письменную литературу. Стоит упомянуть хотя бы целую серию созданных тогда произведений в форме северных сказов под барабан — гуцы (например, «Жизнеописание циньского князя эпохи Тан» («Тан Цинь-ван бэньчжуань») Чжу Шэн-линя) и южных — под струнный аккомпанемент — таньцы, в которых преобладают бытовые и любовные сюжеты («Капли небесного дождя» — «Тяньюй хуа» — Тао Чжаньхуая).