РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ 1 страница

Глава 2

Осмотритесь в современном мире

Перед тем как брать штурмом основы семантики, давайте проведем короткое исследование некоторых последствий плохого языка в современном сценарии.
Если изначально грех - это принятие на себя, без какого-либо значения ( и я боюсь, что доктор Бриджман не сможет найти операцию, которая сможет его подтвердить); если люди, когда их встречаешь - г-н Браун и г-жа Смит - кажутся по всем параметрам добрыми и мирными ребятами, то я их такими и считаю; и если человеческий мозг - это инструмент внушительной силы и вместимости - как нас уверяют физиологи - то должна быть какая-то причина, какое-то неправильное соединение проводов, в основе нашей невозможности делать наши жизни более счастливыми и адаптировать себя и наши действия под нашу окружающую среду.
Никто в своих чувствах не хочет, чтобы самолеты сбрасывали бомбы и травили газ на голову; никто на самом деле не хочет трущоб, бедных сельскохозяйственных районов и недоедающих, оборванных школьников в потенциально плодородных районах. Но бомбы убивают детей в Китае и Испании сегодня, и больше трети людей в Америке недоедают, а в Западной цивилизации от двадцати до тридцати миллионов сейчас, или были недавно, без работу, и многие из тех, кто восстановился на работе, производят военное снаряжение. Коротко говоря, с ужасной иронией, мы действуем для того, чтобы производить ровно те вещи и ситуации, которые мы не хотим. Это как бедный фермер с плодородной почвой и хорошими зернами пшеницы в амбаре не может вырастить ничего, кроме чертополоха. Тенденция организмов - большая устойчивость к выживанию, а не против него. Но что-то исказило природу поведения человеческого выживания.

Я допускаю, что это временное искажение. Я допускаю, что тесно связано с огромным количеством бессознательно неверного использования самых важных человеческих возможностей - мышлением и его инструментом - языком.
Провал умственного контакта болезненно очевиден фактически во всем, куда мы не посмотрим. Возьмите любой журнал или газету, и вы найдете много статей, посвященных громким и яростным высказываниям политиков, редакторов, лидеров промышленности и дипломатов. Вы увидите, что текст в разделе объявлений посвящен в основном искусным попыткам придать словам значение, отличное для читателя от того, о чем свидетельствуют факты. Большинство из нас осознает хроническую неспособность школьников понимать то, чему их учат; их экзаменационные листы служат знакомыми образцами провала коммуникации. Позвольте мне задать вопрос своим соавторам в области экономики, политики и социологии. Сколько книжных обозревателей показывают в своих обзорах, что они знают о чем говорят? Один из десяти? У меня примерно такое соотношение. И ведь большинство из них уверяет, что это очень хорошо видно, когда я не осведомлен о предмете, о котором пишу. Сколько споров вырастает из ниоткуда? "Дискуссия", говорит Ричардс, "это, как правило, разработка свода недопониманий для боевых целей". Вы когда-либо слушали дебаты в сенате? А слушание дела в Верховном суде?... Это не противостояние слабой гуманности вечному разорению. Это поправимый дефект в механизме. Когда физики начали прояснять свой язык, особенно после Эйнштейна, одна могущественная цитадель за другой принимали участие в поиске знаний. Является ли очистка трущоб более сложным занятием, чем подсчет электронов? Честно говоря, это может быть и бессмысленный вопрос, но, я думаю, что вы поняли мою точку зрения.

Слишком поздно исключать фактор абсолютного буквоедства в уже разгоревшейся войне между "фашизмом" и "коммунизмом". Эта война может уничтожить Европу как конкурентный континент за десятилетия. К слову сказать, что борьбы слов самих по себе противоречит фактам, так как есть существенная разница между так называемыми фашистскими и коммунистическими государствами. Но слова сами по себе, наряду с диалектикой, которая

идет рядом с ними, разожгла эмоциональный огонь, который позволяет разглядеть различия в фактах. Абстрактные термины персонифицируются для того, чтобы стать горящей, борющейся реальностью. Если бы знания семантики были общими, и люди отслеживали бы неудачи в общении, пламя едва ли разгорелось бы. Было бы честное расхождение во мнениях, могла бы быть острая политическая борьба, но не этот конфликт конкурирующих метафизических мнений.

Если кто-то атакован и загнан в угол, он борется; реакция разделяется с другими животными и является прощупанным механизмом для выживания. В современные времена, однако, это естественное действие возникло после того, как в конфликт был запущен в действие пропагандой. Плохой язык сейчас является могущественнейшим оружием в арсенале деспотов и демагогов. Свидетель доктор Геббельс. Действительно, сомнительно, стали бы люди, знающие семантику, терпеть любую чрезмерную политическую диктатуру. Указы бы встречались холодным "no comprendo" или рассказами смеха. Типичная речь тщеславного Гитлера приобретала бы истинное значение, если таковое было. Абстрактные слова и фразы без обнаруживаемых референтов оставляли бы семантику пустой, просто ничего не значащий шум.

Родина арийцев, которая вырастила души героев, взывает к вашей наивысшей жертвенности от которой вы, в ком течет героическая кровь, не откажетесь, и которая вечно будет доносится своими отголосками в коридорах истории.
Это перевод лось бы следующим образом:
Бла Бла, которое вырастила Бла Бла, взывает к вашей Бла Бла, от который вы, в ком течет Бла Бла, не откажетесь и которая будет доносится Бла в Бла Бла.
"Бла" - это не попытка быть смешным; это семантическая пустота. Ничего не проходит. Слушатель, изучающий это, уменьшит абстракции высокого уровня до нуля или же до серии достаточно похожих событий реального мира и защищен от эмоциональных ассоциаций с такими словами, так как он просто не слышит ничего вразумительного. Демагог с тем же успехом мог бы говорить на санскрите.

Если, однако, политический лидер скажет:

Каждый взрослый в географических границах Германии будет получать не больше двух буханок хлеба в неделю в следующие шесть месяцев,

тут мала вероятность коммуникационного провала.Ничего лишнего нет во всем этом высказывании. Если применить популярную меру, то все так и получится. Это утверждение подвержено операциональному подходу Бриджмана.

Бесконечные политические и экономические трудности в Америке происходят и разрастаются из-за плохого языка. Кризис Верховного суда 1937 года произошел главным образом в связи с созданием судьями и юристами вербальных монстров в интерпретации Конституции. Они придали целевую, неизменную оценку неопределенным фразам, таким как "надлежащее судопроизводство" и "торговые отношения между штатами". Как только эти монстры попали в зоопарк, никто не знает, как избавиться от них снова, и они продолжают поедать нас из наших домов.

Судьи и юристы кроме того допустили законное разделение прав, привилегий и защиты, гарантированных живущим, дышащим человеческим существам. Получается, что корпорации, также как вы или я, имеют право на на жизнь, свободу и погоню за счастьем. Это было бы, конечно, очень веселым зрелищем, посмотреть на нефтяную компанию "Стэнадрд Оил" из Нью Джерси в погоне за счастьем на танцполе. Также было бы здорово увидеть как компании по плавке и переработке Соединенных Штатов делает искусственное дыхание, приводя в сознание, отряд служащих береговой охраны, вооруженный респиратором, увидеть корпорацию Атлас, наслаждающуюся конституционной свободой на нудистском пляже. Этот ужасный анимизм разрешил относительно небольшому количеству индивидов внести огромный беспорядок в экономический механизм. Под экономическим механизмом я подразумеваю производство фабрик, магазинов, машин, в результате которого мужчины, женщины и дети накормлены, имеют крышу на головой и одеты. Если бы люди были вооружены семантическим понимание, таких поразительных понятий не возникало бы. Корпорации никогда бы не воспринимались как обслуживающий персонал

Корпорации занимают предпоследнюю клетку в большом зверинце. Давайте посмотрим на некоторых других странных существ, созданных персонификацией абстракций в Америке. В самом центре находится громадная фигура, называемая Нацией - величественная и

и завёрнутая во Флаг. И когда она строго поднимает руку, мы готовы погибнуть ради неё. А сразу позади зловещая фигура Правительства. А за ней ещё более зловещая – Бюрократия. Обе фигуры украшены извивающимися красными змейками тесьмы для документов. Высоко в небесах парит Конституция, как чаша Грааля, излучающая божественный свет. Её ни в коем случае нельзя трогать. Под ней плывёт Верховный суд, жрец в чёрной одежде, несущий вечный огонь. К нему нужно относиться с уважением, иначе он выронит огонь, и Конституция погаснет вместе с ним. А это будет означать конец мира. Где-то над Скалистыми горами лежат огромные каменные скрижали Закона. И мы подчиняемся не людям, а этим скрижалям. Неподалёку от них, в сатиновых брюках с серебряными пряжками, стоят суровые фигуры наших Предков, угрюмо созерцающие Нацию, которую они создали. Демон в форме лука, прячущийся за Конституцией – это Частная Собственность. Выше, чем Суд, Флаг и Закон, близко к солнцу и почти такая же яркая, как Прогресс, единоличный Бог Америки.

А на побережьях смутно прорисовываются два устрашающих монстра, оскаливших пасти: Фашизм и Коммунизм. А против них со щитом в руке стоит величественная Демократия, немного косоглазая из-за постоянного наблюдения за обоими монстрами. Даст ли она им отпор? Мы заламываем руки в молитве, в то же время предупреждая молодёжь, что правительства, особенно демократические, неспособны к разумным действиям. А от Атлантического до Тихого океана простирается необъятная, жирная фигура Бизнеса, которая охотится за хрупкой, неуловимой Уверенностью без единого шанса на успех. А вот маленький, дрожащий призрак в уголке Массачусетса, запертый в бочке, - это Налогоплательщик. Независимость в прозрачных одеждах прыгает с облака на облако, желанная и недостижимая.

А здесь дугой стоят Массы, плотные, чёрные, копошащиеся. Этого демона нужно приструнить; если он поднимется, произойдут ужасные вещи; Конституция может погаснуть – да всё, что угодно, может случиться. Летом 1937 Джон Льюис был замечен за попыткой всколыхнуть Массы; и страх и ужас наших лучших людей был безграничен.

Капитал, задрав юбку выше колен, готовится оставить страну на острие шпильки, но не уезжает. Преступность кровавым омерзительным зверем перебирается из города в горд, Закон все пытается накрыть ее бетонной плитой, но все попытки тщетны. Преступность все продолжает ритмично вздымать свою Уродливую Голову. Есть здесь и двойственное восприятие Труда - для некоторых это громадная, грязная, когтистая лапа, а для других - рыцарь в доспехах. Нещадной поступью ходят туда-сюда Трастовые фонды и Энергетические компании, разжиревшие грязные монстры с огромными бицепсами. А вот и Уолл Стрит, притаившийся дракон, готовый на броситься на активы, еще не припертые к стенки другим сектором страны. Потребитель, убогая фигура в серой шали, устало идущая на рынок. Капитал и Труд пинают ее, когда она проходит мимо, в то время как Коммерческая реклама, игривое привидение, брызгает духами в ее глаза.
Сзади секс кажется уродливым созданием, но когда она оборачивается, то становится чертовски соблазнительной. А вот и дом, яркий камин в стратосфере. Экономист прогуливается вверх и вниз, совсем без позвоночника. За ним идет неуклюжий демон, называемый Закон Спроса и Предложения. Производство, великан с молнией, зажатой в кулаке, шагает с не охотой с Дистрибуцией, худой костлявой девушкой, которая вот-вот упадет в обморок. Над океанами золотые весы надежного торгового баланса периодически поблескивают на солнце. Когда люди видят этот блеск, они подбрасывают свои шляпы в воздух. А вон колонна дыма, поднимающаяся на десять миль вверх, выглядящая как кобра, это бизнес круги. А тот звенящий гоблин - весь в механизмах и электрощитах- это технологи- безработные. Богачи, нацепив на себя все вечерние регалии, сидят за переполненным банкетным столом, из-за которого они могут никогда не встать, обжираясь навсегда среди хрусталя и серебра...
Таков, господа, своего рода мир, который создает наше использование языка.
В США нет монополии на зверинец подобного рода. Книг ли Мартин, редактор журнала Нью стэйтсмен, недавно посвятил книгу Короне, величайший след в демонологии Британской Империи.(1) Это подробное изучение современного фетишизма, который все больше растет.
(1) магия монархии, Нельсон, 1937

и указывает на опасности культуры тотемов и табу, которая была заменена на Британских островах обрядами Друидов и рисованием синих полос на теле. Мартин задаётся вопросом, а не был ли труд шаманов и колдунов, создающих идеальный «образ отца», несколько преувеличенным. Ведь теперь будет сложнее возвысить нового Короля на уровень Бога после бесспорно человеческого поведения Эдварда VIII.

В аграрном обществе можно было без труда покорить язык, не подвергая выживание общества серьёзным угрозам. Люди пытали и иногда убивали бедных пожилых женщин, называя их «ведьмами». Они снизили эффективность собственных попыток приобрести всё, что нужно для жизни, сложными ритуалами и предрассудками. И хотя язык был препятствием, его нельзя было назвать серьёзной угрозой. В то время не так уж много читали или писали. Зато был собственный опыт, который играл роль проверяющего для утверждений, которые невозможно доказать.

В индустриальном обществе продвинулось дальше проверки собственным опытом. Они стали больше полагаться на печатные издания, радио, коммуникацию на расстоянии. За счёт этого возросла территория слов, и наступил райский период для факиров. Это общество семантических невежд, людей, которые не в состоянии определить значение того, что они читают или слышат. Это общество – одно из опасных периодов балансирования. И рекламодатели, как и ораторы, играют на этом невежестве. До настоящего момента критика рекламы коммерческих продуктов строилась на её лживости. Однако сейчас открытая ложь – например, лекарство от рака, - смягчается туманной правдой. Рекламодатель часто придумывает вербальные продукты, отвлекая внимание читателя от реальных. Он продаёт товар, а точнее, придуманную доктрину, касающуюся этого товара. Обычная женщина, которая воспользуется данной косметикой, превратится в Клеопатру со всем обаянием Востока. Вкратце, покупатели часто платят за слова, а не за вещи.

Не имея возможности придать словам проверяемые значения, большинство людей неизбежно становятся жертвами коммерции и, грубо говоря, обмана. Их разум всё больше развращается. Не умеющие писать крестьяне легче противостоят рекламе, и чаще всего, у них больше здравого смысла.

Иностранные поставщики в Мексике постоянно жалуются на «проклятое отсутствие желания» у индейцев. Индейцы – ремесленники, и для них поступки значат больше, чем слова.

Можно задуматься, а не благоприятствуют ли современные методы массового образования путанице вместо знаний для детей? Очевидно, что в современной Германии, Италии и России пытаются сковать сознание детей так же, как когда-то в Китае сковывали ступни девушкам высокого происхождения, чтобы они не развивались. И как результат – миллионы интеллектуально недоразвитых калек. «Внешний мир», - отмечает Кожибски, - «полон разрушительных энергий, и живой организм может считаться подготовленным к жизни, когда он не только получает стимулы, но и обладает защитными средствами против них». Те из нас, кто не обладает достаточными знаниями о правильном использовании слов, беззащитны перед опасными стимулами. Те, кто преднамеренно учат людей сбегать от реальности с помощью различных культов, мифологий и догм, помогают им сойти с ума, общаться с фантомами, потерять разум.

К счастью, нам не нет смысла серьёзно задумываться над инструментами, которые использует наш разум. Хотя данные не подтверждены, но мозг обычного человека, если цитировать Кожибски, может проводить как минимум десять (10) с 2783000 нолями различных связей между нервными клетками. В арифметике даже нет названия для такого числа. Это больше, чем количество молекул во вселенной, больше, чем количество секунд, прошедший с появления Солнца. Имея такой щит управления, человеческому мозгу приходится довольствоваться выполнением банальных задач.

Люди являются умственно отсталыми не потому, что у них недостаточный умственный багаж, а потому что у них недостаточно методов для его использования. Те "интеллектуалы", которые проводят время, сидя на заборе и сожалея о глупости толпы, на самом деле, находятся в шатком положении. И часто, когда они вдруг это осознают, это осознание шокирует их больше, чем людей вокруг, так как они имеют дело с более возвышенными абстракциями. Когда я слышу, как кто-то говорит: «Мы никогда не продвинемся вперёд, потому что массы такие глупые», я знаю, что передо мной стоит выдумщик, пойманный на своём высоком насесте за решёткой вербальной тюрьмы.

Людям как думающим существам приходится проводить чёткую границу между тем, что происходит в них самих и вне их. Внутри – «я», вне – «мир». «Я» уникален, индивидуален, отличен от всех остальных «я». Не существует абсолютно идентичных божьих коровок и даже амёб. И главное для «меня» - найти общий язык с миром, воспроизводство рода и жить так долго и спокойно, насколько это возможно. На данный момент не было произведено никаких проверок, да и не будет, скорее всего, которые бы показали, есть ли «я» где-нибудь вне тел живых существ. С. Чайлд говорит:

Организм неотделим от окружающей среды. Любая его характеристика имеет какое-то отношение к факторам окружающей среды. И в частности организм как единое целое, то есть единство и порядок, психологические характеристики, отношения и гармония между частями, не имеет никакого значения. Значение имеют только отношения с внешним миром.

Окружающий мир вне «меня» может быть описан на трёх уровнях: макроскопический, или обычный, который мы можем наблюдать и трогать; микроскопический, который мы можем наблюдать с помощью специальных инструментов; и субмикроскопический, который мы сознательно не видим и не чувствует, но о существовании которого мы можем догадываться по отношениям, установленным, в первую очередь, математиками. До изобретения микроскопа, ни одно живое существо не догадывалось о существовании так называемого «феномена минуты», и до открытия атома не существовало доказуемого представления о субмикроскопическом мире. Хотя предположения, чаще всего, неточные, строились ещё в древней Греции. Большую часть времени за историю своего существования человек сталкивался с окружающей его средой только на макроскопическом или обычном уровнях. То, что называлось камнем, так и воспринималось, а совсем не сумасшедшие танцем атомов. Лишь позднее мы узнали, что погружённая в огромное море энергии материя называется "пленум", из которого мы вывели новую абстракцию, которой пользуемся в повседневной жизни. Научные знания в настоящее время, цитирую Кожибского, показывают, что обычные материальные объекты представляют собой чрезвычайно редкие и очень сложные случаи спутанности пленума; что жизнь представляет собой очень редкие и очень сложные особые случаи материального мира; и, наконец, что "интеллектуальная жизнь" представляет собой все более усложняющиеся и все еще более редкие особые случаи "жизни".
Ученые материал сыты 19 века так же бездомны, как и классические философы в пост-эйнштеновском мире.
Грубая параллельно этих трех уровней человеческим языком можно описать следующим образом:
Макроскопический: человек, как его видит каждый в повседневной жизни.
Микроскопический: человек и его легкие и печень, как его видят терапевты, технические специалисты клиники и другие ученые. Обыватели начинают осознавать этот уровень. Они знают, что многие болезни, такие как тиф, распространяют микроорганизмы, и они научились его профилактике.
Субмикроскопический: человек как события, происходящие в световом измерении, и не достижима чувствами и большинством мощных микроскопов. Есть некоторые свидетельства того, что человеческим мыслям сопутствует электрохимическая активность коры головного мозга, так может быть и на этом уровне.
Эддингтон призвал обратить внимание на два стола. Первый - это его обычный письменный стол, знакомый ему на обычном уровне на протяжении многих лет. "Но у него есть продолжение; он сравнительно неизменный; он по крашен; и, прежде всего, он материальный". На микроскопическом уровне мы с легкостью можем сказать, что частицы дерева и металла у его ручек, конечно же, со временем изменятся, но "материальность" останется.
Второй - это его лабораторный стол, разбираемый на субмикроскопическом уровне.

Это более новое знакомство и я не так хорошо с ним знаком... Это часть мира, которая более извилистыми путями привлекла к себе мое внимание. Мой лабораторный стол это, фактически, пустота. Редко разбросанные в этой пустоте бесчисленное количество электрических зарядов летают вокруг с огромной скоростью. Но их соединения составляют меньше миллиардов столов самих по себе. Несмотря на это, эта странная конструкция на самом деле является достаточно полезным столом. На нем лежат мои документы, также успешно, как и на столе номер один. Когда я кладу на него бумаги, маленькие электронные частицы сломя голову летят, чтобы ударится об их обратную сторону. Таким образом бумаги, оставаясь фактически неподвижными, становятся предметом споров. Если я наклонюсь на стол, то я не пройду сквозь него, или, если быть более точным, шанс того, что мой локоть пройдет через мой рабочий стол, чрезвычайно мал и его можно не принимать во внимание в обычном мире. (1)
Физики раньше использовали для своих опытов материалы из обычного мира, то, что можно потрогать или увидеть. Сейчас все иначе. Многие из материалов сегодня это электроны, частицы, потенциалы, функции Гамильтона и они аккуратно отделяют их от комбинаций макроскопическими концепциями. Он разделяет матери юна электрические заряды, он уже далеко ушел от старого, материального письменного стола. Концепция "материальный" потеряла свое значение. Тенденция современной физики - отказаться от традиционных категорий вещей - греки, если вы помните, разделили вселенную на землю, воздух, воду, огонь, - и заменить основу для всех опытов.
Изучаем ли мы материальные объекты, магнитное поле, геометрическую фигуру или продолжительность времени, наша научная информация сводится к единицам измерения; ни средства измерения, ни способ их использования не предполагают, что в этих вопросах есть что-то очень различное. Сами по себе измерения не дают основы для классификации по категориям.
Так Эйнштейн соединил пространство, время и матерью в одну органических концепцию. Он выяснил, помимо всего прочего, что чем быстрее двигалось тело, тем больше была его масса.
Мы должны отчетливо представлять свои концепции и помнить о том, на каком уровне мы находимся. На обычном уровне повседневной жизни у материального есть огромное количество практических значений.
(1) природа физического мира, издательство Кембриджского университета 1928 г.

Лучше вам не пытаться пробить локтем стол. Лучше вам не отказываться от попыткой увернуться от железного бруса, только потому что его его можно описать как электронный заряд в зацикленной пустоте. Для наших ощущений кусок железа - достаточно плотная вещь. Но в субмикроскопических областях концепция "субстанция" дает дорогу совсем другой концепции, которую лучше выразить математическим языком. "Железо" означает одно для кузнеца, делающего подкову и другое для физика, изучающего структуру атома. Когда инженер строит современный стальной мост, для него подходят обе концепции.
Давайте вспомним известные отношения между "я" и окружающей средой. Для этих отношений центром проблемы является проблема значения и языка. Если мы рассмотрит на те вещи, которые находятся вне снаружи от нас, то мы заметим объекты, силы, вещи, на трех уровнях. В субмикроскопическом мире у нас есть свидетельства, подтверждаемая действиями, событий, пленумов, атомов, активность квантов, феномен электричества. Этот мир еще не приобрел окончательной упорядоченной формы, но многие предметы из его списка уже были подтверждены и с каждым годом их становится все больше. Список достаточно для того, чтобы у вас на кухне был электрический холодильник. В микроскопическом мире мы замечаем хромосомы, молекулы, бактерии. Когда-нибудь возможно большее количество молекул подвергнутся прямому обследованию. В обычном мире с незапамятных времен есть объекты, привлекающие внимание человека - звезды, солнце, луна, облака, вода, земля, горы и равнины, деревья и растения, камни и металл, города, дома, животные, насекомые и люди. Подобные вещи и их отношения и поведение - это все, что у нас было. В этом списке нет существ, объектов, которые бы соответствовали словам "правосудие", "демократия", "фашизм", "капитализм", нет элементов или субстанция такого рода. За нашей кожей только вещи - двигавшиеся, спокойные, жизненно важные и менее важные, из меняющиеся, имеющие поведение. "Капитализм" и "принципы" создаются только у нас в голове языковыми средствами и ими же превращаются в объекты.
Даже самый мощный микроскоп не может найти их.

Животные, которым не хватает слов, берут их значение в списке макроскопического уровня и, как мы знаем, не имеют высокопарных абстракций. Знает ли лошадь, когда она пересекает Границу Франции с Германией? Люди, как и животные, должны начинать изучение процесса со списка. Концепция "демократия" может иметь полезное значение в данном контексте с очень ограниченными характеристиками, но у нее нет фиксированного или абсолютного значения. Кто-то может со знанием дела обсуждать политические группы, на которых навешены ярлыки "демократии", введенным в употребление в определенном месте в определенное время. Как, скажем, граждане, принимавшие участие в в городских собраниях государства Афинского или Новой Англии. Но когда кто-то категорически утверждает, что "демократия" это то-то и то-то здесь и там и вообще везде;или "свобода слова это" то и это, здесь и там, он попадает в сказочную страну. Если уж "железо" может перейти из категории "материальное", то с насколько большей легкостью могут эти абстракций более обтекаемые и более высокого уровня растаять и исчезнуть.
Посредством своих чувств животные, включая человека, приходят к пониманию своих целей для выживания в своей окружающей среде. Для человека существует больше двадцати чувств, хотя мы и продолжаем говорить о классических пяти. В добавление к зрению, обонянию, осязанию, слуху и вкусу существуют также среди других: мышечное чувство, использующееся, скажем, когда мы судим о весе поднимая объект. Ощущение температуры и чувство боли, которое разнится в зависимости от прикосновения. Чувство артикуляции, которое зависит от движения суставов. Чувство расстояния, которое в особенности развито у слепых, которые достаточно точно определяют насколько далеко они находятся от объекта не видя его (мы все используем это чувство в темноте). Чувство равновесия, которое помогает эквилибристам. Ну и , наконец, рецепторы, которые расположены в каналах внутреннего уха. Когда эти рецепторы затронуты у человека начинается морская болезнь. Ощущения понятны, но им не хватает понять гораздо большей части того, что происходит вокруг. Джадсон Херрик составил таблицу в своем "введении в неврологию" в которой он описал огромное количество вещей, которые наши чувства не осознают. Наша кож не чувствительна к механическим вибрациям до 1552/сек, а за этой точкой ощущает только толчок.

Ухо улавливает звук с длиной волны от 13 до 12280 мм, но не слышит звуки выше или ниже этих границ. У некоторых животных гораздо более широкий слуховой диапазон. Кожа воспринимает тепловые волны от 0,00008 мм до 1 мм длиной. Глаз распознаёт световые волны от 0,0008до 0,00004 мм, но упускает электрические волны, ультра-фиолетовые лучи, рентгеновские лучи, гамма излучение и космические лучи, длиной от 0,00004 до 0,000000000008 мм. Биологи говорят, что очень приблизительно наш глаз видит только одну двенадцатую тысячу того, что можно увидеть.
Фотоэлектрические частицы, чувствительные к инфракрасным лучам, но которых не видит человеческий глаз, сейчас используются для защиты денежных знаков. Грабитель не видит свет, к которому чувствительны частицы. Когда его тело проходит между частицами, частицы запускают сигнализацию, сирены и автоматически звонит в полицию. Включается свет, фотокамера делает его фотографию, а ему на голову разбрызгивается слезоточивый газ, который делает его беспомощным до приезда полиции.
Зубчатое колесо, вращающееся со все возрастающей скоростью, в настоящее время ощущается пальцем при прикосновении как будто бы у него и вовсе нет зубцов, а лишь только гладкий обод. Лопастной вентилятор на определенной скорости вращения тоже кажется глазу плоской, продолжающегося поверхностью.
Ощущения человека не знают, чем эта вещь - камнем, ножом, электрическим светом - может быть. Но когда они получают знак из внешнего мира и они обнаруживает этот предмет в действии, которое очень удачно подходит для выживания организма - камень нужно обрушивать на каноэ, нож заканчивает игру, электрический свет освещает дорогу. Вещи, на которую этот знак указывает, человек дает надлежащее наименование. Но имя- это не вещь. Вещь безымянна и бессловесна.
Давайте проследим за Коржибским в его анализе яблока. На субмикроскопическом уровне его можно описать как невербальное, несъедобное событие в космическом пространстве. На обычном уровне оно становится невербальным съедобным объектом. На вербальном уровне на него навешивает ярлык "яблоко" и его можно описать различными характеристиками - круглое, красное, сочное, содержит семена и так далее. На более высоком уровне абстракции мы можем классифицировать его