Проявляться в открытом поле ситуации

У нас есть уникальный шанс. У нас может быть те­оретический подход, открытый для всего нового, ин­тегрирующий новое, и в то же время строгий. Этот подход может изменяться в ходе практического при­менения, которое будет разным вследствие различия стилей каждого терапевта, а также вследствие осо­бенностей наших пациентов. Этот шанс кажется мне уникальным по одной простой причине: если мы во­оружимся очками современной философской, соци­ологической, психологической, эпистемологической рефлексии, мы обнаружим, что наш основополага­ющий текст почти пятьдесят лет после своего напи­сания может стать объектом нового прочтения и об­рести поразительную актуальность. Конечно, в этом тексте нет недостатка в противоречиях, нарушениях связности, упущениях. Если взглянуть на него сегод­няшними глазами, натренированными несколькими десятилетиями рассмотрения человека, психотера­пии, субъекта и общества, в нем можно встретить ряд

Жан-Мари Робин

архаизмов и отсылок к отжившим парадигмам, кото­рые стали сегодня мишенью для критики.

Подарив нам эту книгу, наши основатели дали нам один совет. По крайней мере, так утверждает традиция, переданная нам Изадором Фромом. В группе основате­лей гештальт-терапии Фром способствовал оформле­нию институтов и самостоятельных исследовательских программ. Совет, о котором я говорю, состоит в следую­щем: в этой книге нет ни единого примера, ибо каждый читатель должен наделить содержащиеся в ней рассуж­дения своим собственным опытом и своим собствен­ным пониманием. Все помнят склонность Перлза к вер­бальной агрессии, т. е. к стремлению разрушать, разже­вывать, присваивать. Речь идет о том, что любое пред­положение, которое мы соглашаемся принять, долж­но работать на практике. Все также помнят привержен­ность Гудмена идее творческого приспособления, т. е. взаимного преобразования себя и мира, мира идей, пос­редством создания смыслов. Наконец, все помнят при­зыв Лоры Перлз «жить на границе», т. е. строить всякую мысль и всякую практику исходя из «контакта». С таким наследством просто невозможно устоять перед соблаз­ном продолжить это творческое пережевывание в кон­такте с нашими современниками: как пациентами, так и теоретиками и коллегами!

Прорыв, который совершили основатели гештальт-терапии, впрочем, не без колебаний и оплошностей, на мой взгляд, заключался в том, что они поставили на первый план «поле», отодвинув теоретизирование субъ­екта в сферу следствий. Дело было не в том, чтобы ус­тановить дихотомию поле/субъект и противопоставить два этих конструкта как нередуцируемые, а в том, что­бы перевернуть порядок факторов. Первичным высту­пает поле, а уже в поле существуют развертывающиеся операции. Поле и операции в поле группируются под

Быть в присутствии другого 89

родовым именем «контакта». Следствием этой перма­нентной, протяженной во времени операции является порождение субъекта, и если операция протяженна, то и формирование субъекта также является перманент­ным. Следовательно, таким образом устанавливается возможная «протяженность субъекта» или как минимум того, что сам субъект называет субъектом.

«Что такое расстояние между мной и мной самим?»

Говоря словами Ф. Пессоа¹⁶, что представляет со­бой это расстояние «между собой и самим собой»?

Перевести слово self словом «я» было бы непозво­лительной редукцией. «Я» не только сущность, и, сле­довательно, «я» не отностися только к сущности id. Вполне очевидно, что одна из основных трудностей, с которой мы сталкиваемся в понимании теории self в гештальт-терапии и, как следствие, в ее клиничес­ком применении, коренится в различии интерпрета­ций нашего понятия self. Мы рабы заложенной в на­шей культуре тенденции понимать self по аналогии с «я», «субъектом», «личностью», т. е. его овеществить, приписывать ему некие очертания; точно так же мы затрудняемся помыслить себя без границ между «я/ не-я». Таким образом, терапевтическая практика, ко­торая вытекает из этой системы представлений, орга­низованной нашим языком, будет сориентирована в направлении отчетливой солипсической индивиду­альности, которую надлежит уловить, проанализиро­вать, развить, исправить, вылечить...

Чтобы выйти за пределы взгляда на себя как на «единицу», как на цельный субъект, как на субъект,

¹⁶ Pessoa F. L. Le livre de l'intranquillite. Т. 1. 1999.

₉₀ Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

91

преемственный во времени, необходимо заменить слово «я» (или «самость» на языке философов) анг­лийским понятием self.

Вместе с тем мы охотно согласимся с тем, что це­лое и протяженное «я» применительно к живущему может характеризоваться движением. Движение, или само-движение (англичанин, возможно, скажет «self-movement», «мое движение, которое осуществляю я»), отличает живое от неживого. В этой извечной транс­формации, в конститутивной мощи изменения мы размещаем начало и «центральный момент» организ­ма — какой бы ни была локализация, которая ему при­писывается, — и мы называем его «Я».

Но self в английском языке отсылает к операции об­ращения к происхождению действия. Это возвратная операция, в которой действующее лицо себя уточняет, ограничивает, определяет. Это операция, которая пред­полагает интеграцию в поле, чтобы достигнуть продол­жающейся дифференциации. Это не индивид, а про­цесс индивидуации. Это «Я не рисую его пребывающим в неподвижности. Я рисую его в движении» Монтеня¹⁷. И тогда self обозначает возвратную операцию, учрежда­ющую эту дифференциацию «я сам/мир»; и только как следствие — результат этой операции. На каком уровне психотерапевт совершает свои интервенции - на уров­не операции или же на уровне (более или менее стати­ческого) результата данной операции?

Этот результат, который именуют «я», указыва­ет также на отличие Я от Другого. «Быть собой — это значит не быть таким, каким тебя делает другой че­ловек или другие люди или стечение обстоятельств»¹⁸.

» МонтеньМ.Опыты.Кн.III,гл.2(М., 1991.Т.З, с. 29). -

Прим. пер.

¹⁸ Maldiney H. Reflixion et qukte du soi // Kimura B. Ecnts de

psychopathologie phenomenologique. P., 1992.

Если это «я» «не такое, каким его делают другой чело­век или другие люди», будь то даже терапевт, хотя мы прекрасно знаем, что мы сделаны из общения с дру­гими, из множественности интроектов, идентифика­ций и т. д., это «я» — которое приобретает здесь пол­ноту значения слова self — является, следовательно, единственным оператором, который трансцендентен операциям, где другой человек присутствует так от­четливо.

Я хотел бы привести здесь выборку цитат из книги Перлза и Гудмена и продемонстрировать, что в сво­ем основополагающем тексте эти авторы без конца колеблются между двумя концепциями self, между концепцией, в которой self мыслится как сущность, и той, в которой self мыслится как оператор; между концепцией организма, имеющего свои нужды и же­лания, и концепцией, которая настаивает на необхо­димости постоянного создания значений; между кон­цепцией, которая определяет контакт-с-миром в тер­минах «пойти и взять», и той концепцией, которая го­ворит об этом в терминах творческого приспособле­ния и конструирования/разрушения гештальтов. В этом можно увидеть не всегда диалектическое проти­воречие в позициях Перлза и Гудмена.

Но то, что для меня, в данном случае, важно, это прояснить, место self в работе психотерапевта.

Если мы определим психотерапию как:

—акт вторжения в содержание психики,

—экспертизу организации личности,

—действие изменяющего в пользу изменяющегося или будущего изменившегося,

—уменьшение патологии и связанных с этим страда­ний, ориентируясь на некую внешнюю норму и не­кое определение здоровья и нездоровья,

92 Жан-Мари Робин

...то, в таком случае, мы, вероятно, должны будем опираться на ту концепцию self, которая теорети­чески описывает self как сущность, и мы для нас бу­дут привлекательны все теории, в которых говорится о внутренней организации индивида, ее инстанциях и структурах, ее «объектных отношениях» или иных структурах, именуемых «внутренними».

Но если мы определяем терапию как встречу меж­ду двумя, которая позволяет «проявляться», «прояв­ляться в открытом поле некоей ситуации», или, как я люблю говорить, «появляться по случаю другого», приоритет сместиться на возвратность self, эту под­вижность поля, которая этим «между» поддерживает продолжающуюся индивидуацию.

Таким образом, практика исследования должна быть нацелена на то, чтобы «узнавать индивида ис­ходя из индивидуации, а не индивидуацию исходя из индивида»¹⁹. Следовательно, операция придания формы определяет бытие: бытие до всякой индивиду­ации есть поле богатое потенциальными возможнос­тями, которое может быть только в становлении, т. е. в индивидуации. Это то, что сопровождает терапевт: он «следует» за бытием в его генезисе.

Объективистская традиция заставляет нас упорс­твовать в непонимании «отношения», которое воспри­нимается как отношение между терминами, которые предшествуют акту их вхождение в отношение. Сле­дуя за Симондоном и его утверждениями, которые оп­рокидывают традиционную точку зрения, можно ска­зать, что исследование индивидуации создает объект (что может обозначать здесь индивида как фиксацию процесса). «Крайний случай отношения — это случай

Быть в присутствии другого 93

непрочности отношения»²⁰. Я утверждаю, что только такая теория, которая осмыслит бытие через множес­твенность операций, в которых происходит его инди-видуация, окажется способной преобразовать подход к отношению: «бытие является как становление через связывание».

Таким образом, суть индивида заключается в отно­шениях. И это «заключается» надо подразумевать на двух уровнях:

- индивид есть не что иное, как отношение или от­
ношения, операции индивидуации, которые он
возобновляет и которые его создают, учреждая его
как то, что связывает разные формы его опыта,

— и это, кроме того, отношение, которое придает
прочность бытию, т. е. реальности.

Индивид есть одновременно то, что он совершает в отношении, и то, что получается в результате это­го. Всякое изменение отношения индивида к другим есть также изменение его «внутренних» особеннос­тей. Впрочем, всякое различие между «внутренним» и «внешним» представляется лишь относительным, ибо то, что для индивида является внешним, может стать внутренним, и точно так же то, что является внутрен­ним, может стать внешним. Разумеется, это движение, которое направляет рост. Одно из фундаментальных прозрений Гудмена заключается в следующем: нельзя понять, в чем может заключаться реальность индиви­да, как нельзя ухватить значение его отношения с его средой, ибо индивид, рассматриваемый изолирован­но, есть неполная реальность; и только акт отноше­ния может позволить преобразовать операции кон­такта в структуру и структуру — в операции контакта.

¹⁹ Simondon G. L'individu et sa germse psycho-biologique. 1995.

Там же.

Жан-Мари Робин