КНИГА ТРЕТЬЯ 11 страница

Единственный великий духовный хаос сегодняшней жизни представляет собой следствие безудержной борьбы множества идейных систем за господствующее положение. Среди них бескровный гуманизм, который, заглядывая глубоко в прошлое, за схематичной тренировкой памяти задушил истинный импульс жизни; реализм, который платит дань духу времени либералистской техники. С недавних пор -это усиливающиеся церковные попытки снова присвоить себе контроль за школами.

У нас ровно столько типов школ, сколько существует систем, основывающихся на разных ценностях, считающихся высшими. Существуют конфессиональные школы, которые вполне серьезно даже географию и математику собираются преподавать на основе своих ветхозаветных откровений, хотя, преисполненные злобой, вынуждены признать, что сразу после их "религиозного" представления творения Яхве из ничего, Ноева ковчега и после знаменитых 6000 лет сотворения мира провозглашается вечность вселенной и утверждается миллион лет в качестве предпосылки нашего существования на земле*. Принцип сво-

* Иезуит Картрайн открыто требовал конфессионального счета и письма.

бодного исследования стоил Европе лучшей крови в отличие от Церкви, которая в надменной ограниченности и сегодня еще по чистой логике отваживается проповедовать вещи, побежденные разумом, как "вечную истину" и вопреки своим "ученым в области естественных наук" доказывает только то, что не нордический порыв к исследованию истины и познания руководит действием, а враждебная нам система навязанной веры, с которой внутри давно уже покончено. Армия римских церковных ученых преследует только одну цель - естественную науку; вообще всю науку поставить на службу старому суеверию, раз и навсегда разгромленному Коперником. Так Хаммерштайн (общество Иисуса) утверждал, что Церковь превысила свои права, когда не разрешила в естествознании говорить о происхождении человеческого рода от разных предков в связи с тем, что при этом падет проповедуемое учение о первородном грехе*. Старое повествование об Адаме и Еве открыто поднимается, следовательно, до уровня критерия для всех исследований! Папа Пий XI в начале 1930 года в энциклике недвусмысленно подтвердил предопределение Ватиканского собора, по которому "здравый смысл" для того и существует, чтобы доказывать истину навсегда установленной "веры". Таким образом, Церковь последовательна только тогда, когда она выступает против свободы обучения и признает только одно изображение мировых событий, а именно то, которое излагает ее учение откровения.

Яснее всего это проявляется, естественно, в одном предмете, который больше всего воздействует на мир человека, в преподавании истории. Потому что история, больше чем все другие, представляет собой оценку, а не пустое перечисление фактов. То, что римская "история" все свои фальсификации отвергает, само собой разумеется. То, что она проклинает всякий истинный национализм, также делается всегда последовательно, в крайнем случае она может его время от времени использовать как средство в определенных целях. То, что Лютер был гнусным негодяем, для римских учителей во всех государствах разумелось само собой. Каждый может говорить об "отвратительном культивировании", которое позволял Лютер, и поэтому евангелисты для него - это "зачумленные люди". Иезуитское произведение Imago prini saeculi объявляет Лютера "мировым чудовищем и страшной чумой". Папа Урбан VII называет его "отвратительным чудовищем". И это продолжается до сегодняшнего дня. Совершенно неправильно было бы сетовать на это, не понимая в корне римской системы. "Печально об-

* Церковь и государство. С. 131.

стоят дела с наукой, которая не может предложить ничего другого кроме вечного поиска истины". Эта действительно великолепная фраза инсбрукского профессора Йозефа Доната* раскрывает самые большие глубины направленного против Европы духовного мира, против которого все, что было в нас истинного и великого издавна боролось и проливало кровь и уверяло Фауста: "Того, кто постоянно находится в стремлении, мы можем спасти".

Ветхозаветная и в дальнейшем доказуемо сфальсифицированная научная ''истина" римского исторического изображения хоть и сомнительна в том плане, что каждый ученик гимназии может ее сегодня разоблачить, но показывает дальнейшее существование римских тезисов, показывает, как мало определяют человека одни только взгляды, как сильно при этом действуют воля, инстинкт и фантазия. Римская система всей своей властью обращается именно к этим свойствам человеческой души. Орден иезуитов представляет собой опробованный инструмент для того, чтобы запуганное "я" при помощи подстегивания фантазии поставить себе на службу и сделать разум слепым к вещам, которые сразу видит пробудившийся рассудок человека. Весь церковный римский аппарат с колыбели до могилы действует, пытаясь овладеть фантазией и не допустить в этом влиянии паузы. Отсюда магическое действие причастия, отсюда одурманивающие разум формы, отсюда требование конфессионального преподавания - вплоть до преподавания чистописания.

Этой замкнутой системе до сих пор пытался противостоять только размягчающий либерализм. Он является неприятным следствием происшедшего наконец прорыва нордической души Роджера Бэкона к Леонардо, Галилею, Копернику. Но через требование свободы исследования он не пробился к политическому ядру. Но в конце концов - сам того не желая - принцип определил также свободу учения либерализующей эпохи: догму о том, что каждому полагается свое, и что всякая форма - это не что иное, как барьер и помеха для развития.

Эта "лишенная предпосылок" наука идет сегодня навстречу своему трагическому концу, после того, как она сама создала гибельную предпосылку к нашему расовому падению. Намеченное вначале понимание мировой истории как истории расовой представляет сегодняшний отказ от этого погибающего учения гуманизма. И здесь идея германского обновления противостоит римской и либеральной, как ясно осознанное и обоснованное в себе требование. Она отрицает так

* Подробности смотри: Хоенсброех. "Орден иезуитов".

называемое лишенное предпосылок познание, она борется против обращения к фантазии, она сознательно признает духовно и расово обусловленную волю как исходный феномен и предпосылку ко всему своему существованию. И она требует оценки прошлого и настоящего в зависимости от того, усиливают или ослабляют эту единственную волю, создающую культуру, исторические события или личности. Не о том сегодня возникает вопрос, не вредят ли знания адамовым "наследуемым грехам", не тем характеризуется величие Фридриха, что он завоевал власть, а тем что он и его дела были вехами на пути к величию Германии. Поэтому уже сегодняшнее наше поколение требует при всем добросовестном отношении к фактам новой оценки нашего прошлого, как в плане политической, так и в плане культурной истории. Отсюда вытекает, однако, и отклонение принятой до сих пор неограниченной свободы обучения в любом направлении для всех профессий. Свобода исследований остается, конечно, неотъемлемым завоеванием в борьбе против Сирии и Рима. Во всех областях. Нельзя затушевывать историю, нельзя затушевывать и слабости наших великих мыслителей, но необходимо ищущей душой почувствовать и сформировать возвышающееся над ними вечное, мифическое. Тогда возникнет целый ряд духов Одина, Зигфрида, Видукинда, Фридриха II Гогенштауфена, Эккехарта, духа из Фогельвайде, Лютера, Фридриха Единственного, Баха, Гёте, Бетховена, Шопенгауэра, Бисмарка. Далеко в стороне от этой духовно-расовой линии развития германской души стоят для нас Инститорис, Канисий, Фердинанд II, Карл V. Далеко в стороне окажутся однажды и Рикардо, Маркс, Ласкер, Ратенау. Служить этой новой оценке призвана школа будущей германской империи. Ее самой благородной, если не единственной задачей в ближайшем десятилетии, является деятельность в области просвещения и воспитания до тех пор, пока эта оценка не станет естественной. Но эта школа ждет еще нового великого учителя германской истории, обладающего волей к германскому будущему. Он придет, когда миф станет жизнью.

Антагонистическая оценка гения. — Кант и Гете в свете иезуитской "науки". — Преследование национального чувства вплоть до настоящего времени. — Родной язык и иезуитский порядок обучения. — Бескомпромиссное решение!

Если при этом оценка германского прошлого противостоит в целом враждебно римской и еврейско-либеральной оценке, то это тем более касается оценки великого отдельного человека. Здесь в защите германских великих идей заключается самое важное право вмешательства народного государства в школу. Следует уяснить себе то, что римская мировоззренческая система, основной смысл которой лежит вне всяких политических ценностей, должна увидеть воплощение нации, гения совсем в другом свете. Она удивительным образом коснется духовных чужих заповедей, узнав, что иезуитский писатель Т. Майер представляет Иммануила Канта - как раз самого благородного преподавателя идеи долга - как "источник нравственной, а также религиозной гибели для государства и общества". Его товарищ по ордену X. Хоффманн заявляет, что Кант "никоим образом" не решил задачи заложения основ истинной науки. Причем интересно слышать эти слова из уст представителя мировоззрения, которое подавляло всякую науку везде, где оно имело достаточно власти. Еще более последовательным является К. Кемпф (общество Иисуса), который провозглашает: "Кант поколебал веру в нашу способность мыслить". Совершенно четко высказывается ведущий иезуит Т. Пеш, который имеет наглость сравнивать Канта с "дыханием чумы". По его мнению Кант отравляет якобы всю жизнь нации, и мышление его представляет собой "введение в заблуждение и мистификацию", тогда как Картрайн (общество Иисуса) подчеркивает, что теория нравственности Канта подрывает якобы основы всякого нравственного порядка, а Брорс (общество Иисуса) пытается убедить немцев в том, что вряд ли кто-либо другой так навредил "нашему отечеству", как Кант. Согласно почитаемому всеми обманутыми католиками патеру Дуру, "добродетельный герой" Канта "есть не что иное, как морализирующий нигилист"; систематическая работа мысли должна сломать "колдуна Канта", мировоззрение "изжившего себя маразматического старца из Кенигсберга".

То, что писатели римской Церкви в Мартине Лютере видят "позорное пятно Германии", "свинью Эпикура", "подлого вероотступника" или называют его и вовсе "грязной свиньей", "растлителем монахинь" и

"свиным рылом" (Феттер, общество Иисуса), ввиду обстоятельств церковной борьбы уйдет в прошлое; ужасно то, что приходится констатировать, что вплоть до нашего времени ведущие церковные писатели и сейчас еще занимаются очернением Гёте. Ведущий иезуит Векслер неистовствует против "языческой безбожной литературы", рекомендуемой в качестве "национального образования" и против "так называемых великих классиков". Дос (общество Иисуса) возмущается по поводу мнения о том, что нет образования без знания Гёте и Шиллера, но утверждает, что "с идола сорвана маска", что разгромит Гёте и "некоторых других модных кумиров". Но с особым бешенством это делает величайший "критик искусства" из ордена иезуитов швейцарец Баумгартен, который выпустил в свет два мерзких памфлета против германского Веймара. Для этого господина Шиллер является "ремесленником от литературы", который роется в поисках "пикантных исторических материалов, чтобы заполнить свое "ревю" и заработать свой гонорар". Гёте представляется ему в высшей степени посредственным сборщиком фрагментов. В отношении "Фауста" Баумгартен понял только то, что "все его помыслы и стремления" вертятся только вокруг Гретхен и Елены. Остальная поэзия Гёте становится "прославлением самых обычных приземленных поступков, глупых театральных приключений, поиска чувственных наслаждений" "эгоистичного полубога, разглашающего тайны старца", который представляет "опасность для религии и нравов". Отсюда для иезуита следует вывод о том, что произведения Гёте по сути должны быть ограничены в обращении, причем школе не разрешалось принимать участие в "культе Гёте": "вместо бесконечных безапелляционных решений молодежи следует открывать, как низко Гёте стоит как человек, как пусто и поверхностно его мировоззрение, как безнравственны и пагубны его жизненные принципы..." "Юноши и мужчины не будут больше воспринимать Вертера, Вильгельма Майстера и Фауста как типы истинного германского духа, а должны видеть в них поэтические образы времени, очень низко павшего в нравственном отношении". Таким ограниченным и подлым образом из величайшей культурной силы в руках иезуитов появляется "бывший ярмарочный горлопан из Плюндерсвайлера, Веймар для иезуита Диля - это вообще "грязная лужа".

Вся эта борьба инстинктивно и сознательно в результате постоянного культивирования в течение столетий планомерно направлялась против великих представителей народа, связанных с типом для того, чтобы загасить для этого народа путеводные звезды его жизни, отнять у него его собственные идеалы, сковать поток его органичной

жизненной силы. Слова генерала иезуитского ордена Никкеля из XVII века о том, что национальный дух представляет собой чуждый, злобный, несущий чуму ветер, являются сегодня основным убеждением не только иезуитов, но и римской Церкви вообще, даже если она не всегда может провести его ввиду национального пробуждения. "Он (национальный дух) - заявляет Никкель в циркулярном письме ко всему своему ордену от 16 ноября 1656 года, то есть через несколько лет после окончания Тридцатилетней войны - является заклятым и злейшим врагом нашего общества; его мы должны всей душой опасаться... К истреблению этого чумного духа вы должны стремиться, несмотря на просьбы и предупреждения". В конце ХIХ века известный римский католический писатель Картрайн заявил: "К самым бесславным достижениям нашего времени относится принцип национальностей". В годы "благополучия" (1920-1928) германский национализм был охарактеризован "германским" кардиналом Фаульбахером как "величайшая ересь" на съезде католиков в Констанце и во всей церковной римской прессе (только на немецком языке). Мюнхенский пастор д-р Мёниус под защитой своих покровителей окончательно сформулировал эти взгляды в одном предложении: "Католичество сломает хребет любому национализму".

Но этим тянущим вниз силам сегодня уже противостоят непоколебимые духовные силы, так что к борьбе против расового хаоса можно однажды приступить сознательно, earn мы будем начеку и никогда, ни на один миг не забудем, что все, в том числе то, что мы понимаем под народной культурой в широком смысле, было отобрано у этих сил в ходе многовековой борьбы. Отсюда становится понятным возникновение народного хаоса и его организаций. Я говорю все, до самого корня родного языка. В уставах иезуитов мы читаем: "Использование родного языка во всех делах, касающихся школы, никогда не должно быть разрешено..." Там, где это самое нежное движение души становилось заметно, Рим выступал против него. Грубо, если он имел власть. Как бы терпимо уступая, если он чувствовал себя слабо. Когда в дальнейшем Рим вынужден был снизить свои требования, Орден в 1830 году попытался исключить по крайней мере поэзию (0, и это в то время, когда немецкая классика уже существовала, а Гёте был близок к могиле. В 1832 году, после 250-летней борьбы, "порядок обучения" иезуитов вынужден был разрешить преподавание родного языка, чтобы не быть полностью вытесненным. Но и здесь следует заметить, что, как констатирует Хоенсброех, новое официальное издание уставов (Флоренция 1892/93) содержит также "порядок обучения", не включаю-

щий небольшие изменения 1832 года. Официально, таким образом, порядок от 1599 года существует с полным основанием, и конкордаты, законы для школ империи и т.д. нацелены на то, чтобы превратить германскую школу в инкубатор кипящего народного хаоса. А ведущий иезуит Дур позволил вырваться у себя высказыванию: "Это осталось и впредь принципом: тренировка в родном языке достойна рекомендации, но делать из него специальный школьный предмет не следует..." .

Эти примеры показывают необходимость бескомпромиссного решения школьного вопроса. При всей терпимости к формам веры ни один немецкий государственный деятель не имеет права передать воспитание молодежи Церкви, потому что следствием этой уступки будет - сначала осторожное, а затем все более сильно повторяющееся -оттеснение великих личностей немецкой народности, что подобно обесцениванию творцов нашей культуры, которые не стояли на службе у Церкви. Поддержка протестантством католических требований к воспитанию показывает, что оно, ценя только свои сферы, совсем не сознает опасности для общегерманской культуры и слепо представляет церковные интересы, противостоящие германским. Человек "сам по себе" ничего не представляет, он является личностью только, если в духовном и интеллектуальном отношении присоединяется к органичному ряду предков из тысяч поколений. Укреплять, обосновывать это сознание и воспитывать таким образом волю, продолжать наследование познанных ценностей, бороться за целое - это составляет задачу государства, которое может воспитать истинных граждан, только руководствуясь этим познанием. Подводить метафизический фундамент под это исходное ощущение, утешать тех, кто совершает ошибку, и укреплять души должно стать задачей духовенства. Эта задача требует самой высокой степени человечности, она настолько велика, что может заполнить также жизнь величайших личностей. Но, поскольку во многих человеческих обществах проповедники любой конфессии вынуждены стремиться к тому, чтобы поставить его частью над целым, их нельзя подвергать соблазну воздействия на всех граждан без исключения. Особенно, если среди них находятся представители систем, которые принципиально стремятся принизить великих деятелей немецкой культуры.

Все другие споры по поводу школы и проблемы, какими бы важными они ни были, могут здесь остаться без внимания. В порядке обобщения можно много еще сказать. Сегодняшний спор о школе имеет ту же причину, что и борьба вокруг политики: у нас нет больше образа Германии. Результатом всех старых партий никогда не могла

поэтому быть германская школа, а только нетворческий компромисс между католичеством, протестантством и еврейским либерализмом, т.е. духовное разделение народа.

Спор вокруг школы, пожалуй, яснее всего раскрыл все крушение нашего времени, но одновременно доказал право германского идеала, который не признает компромисса, а требует своего господства. Конфессии являются не самоцелью, а временным средством на службе у национального ощущения жизни и ценностей германского характера. Если они таковыми не являются, то это говорит о заболевании народной души.

Конфессии до сих пор были шаблонами, пытавшимися закрепить свои нормы в живом существовании народов. Отсюда духовные войны. Они не прекратятся до тех пор, пока народы как ценности сознания не исчезнут в случае победы церковных вероучений, или, пока народное бытие не навяжет Церквям свои жизненные законы. В первом случае можно отказаться от всяких свойственных расе жизненных форм. Во втором случае начнется создание истинной цивилизации.

Отказ от германского идеала в Германии - это неприкрытое предательство народа. Будущее поставит это преступление на один уровень с предательством страны во время войны. Поэтому неудивительно, что партии, которые совершили предательство по отношению к стране, начертали и предательские по отношению к народу девизы на своих черных и красных знаменах.

Предпосылкой для любого германского воспитания является признание того факта, что не христианство дало нам цивилизацию, а что христианство долгим существованием своих ценностей обязано германскому характеру. (Здесь можно разглядеть причину того, почему в некоторых государствах христианство этих ценностей не обнаруживает.) Поэтому ценности германского характера - это то вечное, на что должно ориентироваться все остальное. Кто этого понять не хочет, тот отказывается от германского возрождения и сам себя приговаривает к духовной смерти. Человек же или движение в целом, которые способствуют окончательной победе этих ценностей, имеют моральное право не щадить всего, что им враждебно. Их долг духовно подавлять его, не давать ему развиваться организованно и сохранять его политическое бессилие. Потому что, если воля к культуре не превратится в стремление к власти, ей нет смысла вообще начинать борьбу.

VI

Новая государственная система

Внутренняя и внешняя политика. — Путь на Восток; Генрих Лев. — Польша и Чехия. — Расовый упадок во Франции. — 100 миллионный народ. — Цветная армия военного времени. — Современный альпийский тип; Лапуге. — Пан-Европа как Франко-Иудея. — "Значение" истории. — Германский центр Европы. — Схематизм во внешней политике как опасность для органического мышления.

Великая мировая революция, которая началась в августе 1914 года и на всех территориях сокрушила старых богов и кумиров, перемешала не только духовную и внутриполитическую жизнь каждого народа, но и перепутала раз и навсегда линии границ довоенного времени. Временное урегулирование в Версале, которое в июне 1919 года было признано представителями ненемецкой теории покорности в качестве связывающего закона Веймарской республики, не сковывает, а ускоряет органичное течение заново формирующегося мира. Насильственное сокращение германского жизненного пространства подобно силе судьбы вынуждает всех немцев окончательно решить их древнюю

жизненную проблему. В либерализующей трусости до 1914 года ее не хотели видеть и с трогательной близорукостью превратили всю Германию в сплошную машину. В результате к небу поднялось больше труб, чем выросло деревьев. И все это для того, чтобы накормить растущие миллионы голодных, но без серьезного намерения завоевать для них землю, на которой они могли бы посеять свой собственный хлеб. Судьбоносный вопрос, касающийся жизненного пространства и хлеба, Нижняя Саксония решила мечом, размахивая им перед плугом, но интернационализирующие потомки этих рыцарей и крестьян забыли благодаря проповеди о "завоевании" мира "мирным экономическим путем", что их не было бы, не будь германского меча. Сегодня не поможет больше никакая игра в прятки, никакое хилое указание на "внутреннее заселение" как на единственное спасение, потому что это мало что изменит в общей судьбе нации. Сегодня поможет только преобразуемая в целенаправленную деятельность, воля добыть пространство для миллионов подрастающих немцев. Это требует проявления характера. Это требует признания того, что пока Франция будет при помощи политической власти распоряжаться нами, процветания немецкого народа не будет. Это напряжение может быть снято только при помощи дальновидной европейской политики. Если Германия откажется от того, чтобы направить волю своего сообщества в единственную точку, то есть на жизненное пространство и политическую свободу, то и Восточная Пруссия погрязнет в кровавом болоте, и враг все ближе будет подбираться с востока и запада к основам германской сущности. Поэтому первое требование германской политики заключается в содействии истинному миру в противовес Версальскому договору и его последствий. Это также вызовет истинное понимание ситуации у всех немцев.

При этом крайне важно с расово-политической точки зрения подчеркнуть, что определяющий сегодня французскую жизнь тип не имеет почти ничего общего с типом старой Франции, а должен считаться потомком другого расового слоя (восточных круглоголовых) в отличие от более раннего (северо-западного с продолговатым черепом). Француз Вашер де Лапуж (Vacher de Lapouge) давно уже установил это и приходит к заключению о том, что характер сегодняшнего француза совсем другой, нежели был в прошлом. "Это проявляется, -говорит Лапуж, - в незначительных мелочах. Достаточно сравнить поэзию кафешантана, настоящую негритянскую поэзию, с народной поэзией Средневековья, чтобы заметить духовный отход". "Впервые в истории к власти пришел круглоголовый народ. Только будущее может показать, как будет завершен этот странный эксперимент".

Идеи демократии - это идеи восточных народов, покоренных ранее нордической расой. К ним относятся северные французы, германцы, славяне. Они победили в 1789, 1871 годах во Франции, в 1918 году открыто в Германии. Борьба германского обновления - это борьба за действие германской героической идеи против демократической торгашеской идеи, борьба за европейскую расовую силу и ее свободу. Лучшие представители каждого народа имеют все основания начать аналогичную борьбу в рамках собственной народности.

Уже только благодаря политике французского парламента, которая при помощи всей Африки угрожает Западной Европе, политический Париж предстает сегодня в качестве первостепенной опасности для всей Европы. Когда греческие государства в прошлом воевали друг с другом, они добывали себе все новые партии рабов из Малой Азии и Африки. От этих рабов, и в меньшей степени от политической борьбы друг с другом, погибли древнегреческие кланы.

Это вторжение чуждой крови при деградации крови нордической сочеталось в то время в Риме с идеей безрасовой мировой империи. Сегодня после хаоса мировой войны и идеи мировой революции появляется идея безрасовой Пан-Европы.

Самый громогласный проповедник этой идеи, граф Гуденхове-Калерги (Goudenhove-Kalergi), имеет частично "европейское", частично японское происхождение. Следовательно, он является подходящим человеком для того, чтобы провозгласить старое требование погибающей эпохи о безрасовом едином государстве. Кроме того паневропейское движение признает современное status quo, или по-немецки, оно признает господство французского штыка и его мелких восточных союзников над пробуждающейся Европой. Пан-Европа в таком случае должна называться: Франко-Иудеей. К тому же Пан-Европа отвергает Англию, но включает Индокитай и все африканские колонии Франции.

Все европейские государства основаны и сохранены нордическим человеком. Этот нордический человек при помощи алкоголя, мировой войны и марксизма частично деморализован, а частично истреблен. Ясно, что белая раса не сможет удержать свои позиции в мире, не наведя порядок в Европе. Отсюда следует только одно требование, которое миллион раз воспринималось как необходимое и которое объясняет таким образом некоторые успехи "паневропейской" пропаганды - это внешнеполитическая защита европейского континента. Но из этой органично верной идеи вытекает вывод прямо противоположный тому, который сделали "паневропейцы" с Курфюрстендамм и из клубов лож в разных государствах. Чтобы сохранить Европу, необхо-

димо в первую очередь снова оживить нордические источники силы Европы, укрепить их: то есть Германию, Скандинавию с Финляндией и Англию. Напротив, влияние Франции, которая на юге уже полностью заселена мулатами, следует сориентировать таким образом, чтобы она прекратила быть территорией нашествия африканцев, что при сегодняшних обстоятельствах имеет место во все возрастающей степени. Необходимо, чтобы перечисленные нордические империи - а также еще США - признали эту предпосылку для своего собственного энергичного существования. Это сделало бы также лишним неизбежный в другом случае конфликт между приближающейся черно-белой республикой Францией и Германией и предоставило бы эту республику выбранной ею судьбе, устранив угрозу для всей Европы быть ею отравленной.

В остальном, в руках благоразумных французов, имеется возможность оздоровления своей страны. Правда, уже не на основе бывших нордических традиций, а в соответствии со своей альпийско-западной расовой особенностью, и если она откажется от претензий на господство в Европе, исключит Польшу, Чехословакию и другие страны из так называемой Малой Антанты, целенаправленно возьмет в свои руки изоляцию негров и евреев и удовлетворится обусловленной ее населением границей. Такая Франция могла бы жить в рамках своей культуры беспрепятственно со стороны Германии, и это было бы в любом случае сильным фактором европейской политики. Но "сто миллионов французов" хоть и обеспечивают ей дешевую славу временного господства, но обеспечивают ей также в будущем расовое и государственное падение. Способна ли Франция сделать разумный вывод, это большой вопрос, на который никто не может ответить однозначно.

"Пан-Европа" как внешнеполитический органичный факт может существовать только после органичного размежевания сфер влияния отдельных стран*.

"Направление развития истории вовсе не проходило с Востока на Запад, а ритмично менялось. Однажды Северная Европа отправила плодотворные народные волны, которые создали в Индии, Персии, Элладе, Риме государства и культуры. Потом с Востока потянулись и просочились в Европу восточные расы, к тому же Малая Азия послала туда тип человека, который дошел до сегодняшней Южной Баварии. Затем по европейским полям прошли полчища монголов и тюрков.

* Смотри в связи с этим мой доклад и Риме о "кризисе и возрождении Европы" (В книге "Кровь и честь". Мюнхен, 1934 г.)

Сегодняшнее крушение родило новое ощущение жизни, которое будет иметь свои последствия. Внешняя необходимость подкрепляет эту неизбежную смену направления. "С Запада на Восток" -должно звучать от Москвы до Томска. "Русский", который проклинал Петра и Екатерину, был истинным. Ему не следовало навязывать Европу. Но тогда он должен скромно перенести свой центр тяжести в Азию. Только таким образом он, может быть, смог бы наконец, достигнуть внутреннего равновесия, не изворачиваться постоянно в фальшивом смирении, одновременно самоуверенно претендуя на то, чтобы сказать "свое слово" потерявшей свой "путь" Европе. Это "слово" он должен сказать после того, как покончит со смесью Бабёфа. Бланка, Бакунина, Толстого, Ленина, Маркса, называемой большевизмом, не в адрес Запада, а на Восток, где для этого "слова" есть место. В Европе места больше не осталось.