Letters 8:328

По словам епископа Пола Тейлора, Джон Уэсли стремился воз­родить и воссоздать «шедевр под названием ‘Святость ради Господа’, много лет пылившийся и терявший краски в церковной ризнице». Уэсли и сам никогда не сомневался, что ему предстоит сделать. В «Больших протоколах» зафиксирован обращенный к не­му вопрос: «Как Вы объясните возникновение так называемого ме­тодизма?», на что последовал ответ: «В 1729 г. два молодых челове­ка читали Библию и поняли, что нельзя обрести спасения, не обре­тя святости. Тогда они стали убеждать в этом других. В 1737 г. они поняли, что святость обретается верой. Кроме того, они увидели, что человек получает оправдание перед тем, как освящается; но святость все равно остается его целью. Бог послал их, совершенно против их воли, создать святой народ». Перед Уэсли-проповедником всегда стояла одна и та же цель: «распространять в мире биб­лейскую святость».

Однако, приняв на себя такую задачу, он пришел к выводу, что ограничиться только вестью о спасении для евангелиста явно недо­статочно. Даже призывая необращенных, необходимо проявлять особое внимание к их последующей жизни в святости. Те, кто при­глашен идти по христианскому пути, должны знать, куда они идут; нельзя создавать впечатления, что обращение — это самоцель. На благовестника возложена обязанность показать природу новой жизни, которая следует за новым рождением. Все это Уэсли гово­рил в своих проповедях, обращаясь не только к методистским об­ществам, но и к толпам еще непризванных слушателей. «Это не эзотерическое послание для избранных» — разъяснял д-р Ньютон Флю! В необходимости освящения следовало убеждать с самого начала даже тех, кто еще оставался только наблюдателем.

«Сохранить благодать Божью намного труднее, чем обрести ее», — писал Уэсли Адаму Кларку. Вот почему его план, который сегодня назвали бы «долговременной программой», придавал такое важное значение призыву к святости. Он знал, что «уровень смертности» в деле благовестия может быть очень высоким, и предпринимал все шаги для его снижения. Конечно, он сознавал, что Бог Сам может позаботиться о Своей пастве, но в той же степени он был уверен, что Бог действует через человека. Уэсли не хотел, чтобы «смерть» тех, кому он проповедовал, была на нем; ему было недостаточно то­го, что он возглашал истину во Иисусе Христе. Он обязан был ис­пользовать все возможности для возрастания новообращенных в благодати и заранее предупредить, что исповедание веры должно быть засвидетельствовано святостью жизни.

В пятницу 30 апреля 1773 г. в Корке служили торжественную всенощную. «Думаю, что многие растеряли свою самонадеян­ность, когда я воззвал в ним: ‘и имею... всю веру, так-что [могу] и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто’. Это очень тяже­лые слова - но совершенно необходимо настаивать на них, особен­но обращаясь к методистам. В противном случае сколько из них построят замки на песке, на вере, лишенной любви и святости!»⁷ Уэсли был преисполнен решимости заложить более основательный фундамент. По-видимому, ему это удалось, поскольку после отъез­да он записал: «Я покинул Корк с должным удовлетворением, уви­дев плоды своего труда».

Для Уэсли евангелизация неотделима от требований святости. Когда святость отвергали, то неизбежно ухудшалась евангелизация. В сентябре 1765 г. он инспектировал методистское общество вБристоле и с горечью констатировал, что за год община уменьши­лась на пятьдесят человек. Он сразу же указал на одну из причин упадка: «Мы мало настаивали на христианском совершенстве, а в таких случаях, будь проповедники хоть трижды красноречивы, не стоит ожидать возрастания слушателей ни в числе, ни в благода­ти»⁹. Уэсли неизменно призывал проповедников уделять именно этому особое внимание. «Тверди без устали, — советовал он Джор­джу Мерриуэдеру, - чтобы никакому человеку не было позволено предавать истину Божью. Пока ты не заставишь верующих ожидать полного спасения, не жди возрождения». Нетрудно понять, поче­му Уэсли заострил на этом внимание. «Рассуждая о страстном благовестии ранних методистов, - объясняет д-р Бетт, - мы должны помнить, что они ничего бы не добились, если бы своей святой жизнью не подтверждали евангельский призыв»". В последние го­ды ученые ищут, откуда взял Уэсли свое учение об освящении. Они резко критикуют концепцию Селла, согласно которой теология Уэсли представляет собой «необходимый синтез протестантской этики благодати с католической этикой святости». Такое утверж­дение очень спорно — как заметил д-р Уильямс, «католический взгляд на святость невозможно соединить с протестантским взгля­дом на благодать»”. Римское учение об освяшении предполагает, что человек способен, с помощью благодати, восходить по лестни­це добродетелей. В конце концов, он достигает совершенства благо­даря собственным усилиям. Бог помогает ему только по мере необ­ходимости. Иначе говоря, освящение не всегда достигается добры­ми делами, но и не всегда — благодатью.

В сравнении с ранними реформаторами, Уэсли больше подчер­кивал истинную праведность как свидетельство спасающей веры. Тем не менее, он оставался в рамках протестантизма, как верно за­метил Уильямс. «Уэсли говорил об освящении только верою. Ины­ми словами, его учение укладывалось в протестантские рамки оправ­дания верой, а не в католические — оправдания верой и делами, и исходило из личного отношения ко Христу, а не из юридического соответствия моральным нормам». Как ясно показывает Монк, Уэсли не только продолжал линию ранних реформаторов, но и сле­довал учению пуритан. По словам проф. Аутлера, «учение о совер­шенстве было для Уэсли еще одним способом восславить всемогу­щество благодати».

Его проповедь святости нужно рассматривать в более широком контексте действия Св. Духа. Мы уже говорили о роли Третьего Лица Св. Троицы, толкуя о предваряющей благодати, осуждении возрождении, вменении заслуг Христовых при оправдании, о при­ведении к раскаянию и вере, об убежденности чад Божьих. Учение Уэсли об освящении относится к тому же кругу, поскольку речь здесь идет о непрерывной работе Св. Духа в душе верующего. Одна­ко он тщательно следит за тем, чтобы освящение рассматривалось неотрывно от искупления, которое принес Распятый. Уэсли бук­вально следовал Писанию, полагая святость одним из даров Крест­ной смерти. Он считал, что «несравненным делом Христа» было утверждение Его царства в человеческих душах.

В проповеди «Господь наш — Праведность» он заметил, что не говорит ничего такого, что уже не было сказано в том же году (1765) по крайней мере пятьдесят раз. Он неизменно подчеркивал связь между тем, что сделал для нас Христос Распятый, и тем, что Он сде­лает для нас посредством Св. Духа. Второе невозможно без первого. Никакое учение не будет истинно библейским, если во главе угла не стоит искупительная жертва Христа: «Праведность Христова - целостная и единственная основа всей нашей надежды. Только по нашей вере Св. Дух позволяет нам опираться на нее. Эту веру дает Бог, в тот миг Он принимает нас — но не ради веры, а ради того, что Христос сделал для нас, страдая за нас». С другой стороны, Уэсли неизменно предупреждал, насколько опасно пребывать во вменен­ной праведности Христовой, не заботясь о том, чтобы эта правед­ность повлекла за собой жизнь в святости.

Представление о «великом залоге» тоже прямо продолжает его концепцию возрождения. Возрождение предполагает истинную перемену в человеке, в то время как оправдание — только условную перемену. Поскольку новое рождение происходит в один миг, освящение начинается в тот же самый миг и продолжается, пока христианин остается во плоти. Св. Дух осуществляет работу, начало которой положило возрождение. Сагден разъясняет мысль Уэсли: «Возрождаясь, человек наделяется новой жизнью через вселение Св. Духа. Освящение — это дар святости или духовного здоровья, что одно и то же. Разумеется, жизнь требует хотя бы минимального здоровья, но мы ведь различаем здоровье и жизнь — жизнь не имеет степеней (человек или жив, или мертв), здоровье же может быть разным и способно улучшаться».

По признанию Уэсли, у пуританских авторов его больше всего привлекало то, что они «неизменно высмеивали сами корни анти-номизма, выявляя из речений Божьих абсолютную необходимость _и формального раскаяния, предшествующего вере, и последующе­го евангельского раскаяния, очень важного для обретения свято­сти, без которой мы не увидим Господа»²⁴. Это признание, основа его учения о святости, часто встречается в проповедях, обращен­ных к еще не укрепившимся в вере. Здесь указаны две предпосылки учения о святости. Одна связана с необходимостью евангельского раскаяния, о котором Уэсли прочел у пуритан; ему предшествует раскаяние, связанное с исходным ощущением своей греховности. Остановимся на этом подробнее.

В «Дневнике» от 28 марта 1763 г. Уэсли записал: «Вернулся в Луишем и написал проповедь ‘О грехе у христиан’, дабы исправить ошибочное мнение, на котором некоторые упорно настаивают: кто оправдан, в том нет греха». Произнося проповедь, он не стал попусту тратить время и перешел прямо к делу, задав три важных вопроса: «Есть ли грех у того, кто Христов? Остается ли грех у того, кто верит в Него? Есть ли грех у тех, кто рожден от Бога, или же они полностью свободны от греха?» Все это касается каждого христианина.

Уэсли верил, что Писание подтверждает содержание Девятой статьи «О первородном грехе или грехе от рождения», которую он приводит: «...Поврежденность природы сохраняется и в тех, кто возродился. Посему вожделение плоти, называемое по-гречески не подвластно закону Божьему. Мы не осуждаем тех, кто верует, но вожделение само имеет греховную природу». Он последовательно выводит из Писания (Гал. 2:7 и др.), что два принципа, как бы «противоречащие один другому», действуют да­же в душе христианина: «Важнейшее положение, согласно которо­му два противоречащих принципа — природы и благодати, плоти и Духа — сосуществуют в верующем, проходит через все послания Св. апостола Павла, да и вообще через Св. Писание. Почти все возмож­ные пути и увещевания заключены в нем. У тех, кого богодухновен- ные авторы признают христианами, открываются вредные черты и проступки. Бороться с ними и побеждать их неизменно побуждает сила веры, которая в них заключена».

Все это подтверждается опытом. По сути дела, христиане «в ду­ше тяготеют к греху, склонны отпасть от Бога, остаться привязан­ным к земным вещам. Они постоянно зависимы от греха, гнездя­щегося в их душе — от гордыни, самоволия, неверия. Грех липнет ко всему, что они делают и говорят, даже к лучшим поступкам и святейшим обязанностям. В то же время они ‘знают, что они от Бога’, ни на миг в этом не сомневаясь. Они ясно чувствуют Его Дух, который ‘свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии’. Они хвалятся ‘Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа, посредством Которого мы получили ныне примирение’. Итак, они в равной сте­пени уверены и в том, что в них грех, и в том, что ‘Христос в них, упование славы’».

Так Уэсли подходит к главному вопросу: «Может ли Христос пребывать в той душе, где есть грех?» Его ответ решительно опро­вергает тех, кто полагает такую душу безгрешной (и прежде всего, Моравских братьев): «Разумеется, Он может пребывать в душе, иначе она никогда бы не спаслась. Где болезнь, там и Врачеватель,

‘Упорно трудящийся до той поры,