Кто не узнал Того. Кто спас меня».

С тех пор он посвятил этой миссии всю свою жизнь.

Согласно средневековому экзегету Гуго Сен-Викторскому, су­ществуют три стадии веры. Уэсли прошел каждую. Первая состоит в принятии христианского учения и не требует, чтобы поняли, по­чему оно достойно веры. По его собственному признанию, Уэсли так поступил еще школьником в Чартерхаусе. Было бы удивитель­но для его возраста, если бы он продвинулся намного дальше. Несмотря на откровенное признание, можно не сомневаться, что с самого детства он стремился осознать все, что его просили делать, и искал рационального обоснования веры. Это продолжалось в Оксфорде и привело к логическому выводу, который на время при­нес ему удовлетворение. Однако, будучи связанным, по сути дела, гуманистической идеей оправдания делами, он так и не обрел гот внутренний покой души, которого так отчаянно искал.

Вторая стадия веры требует разумного обоснования. Под влияни­ем Моравских братьев он открыл для себя в классическом англикан­стве реформатское учение об оправдании, которое с марта 1738 г.

стало для него предметом веры. Мы назвали это «интеллектуальным обращением». Третья же стадия веры, по учению Гуго Сен-Викторского, достигается в том случае, если человек внутренне переживает то, к чему пришел разумом. Только тогда он заключает совершенный союз со Христом — союз, проникнутый любовью и знанием⁹. На Олдерсгейт-стрит Уэсли пережил опыт спасения по благодати одной только верой. Обращение стало залогом его убежденности и одно­временно наполнило его миссионерским пылом. Тремя годами раньше он отправился через океан, в Джорджию, но тогда его целью было собственное спасение. Теперь он свел счеты с самим собой и всецело посвятил жизнь спасению ближних.

Здесь нам бы хотелось прокомментировать вывод проф. Амфри Ли, что «попытки интерпретировать этот опыт, как евангельское обращение, превратившее Уэсли из грешника в святого и из сти­хийного гуманиста — в христианина, противоречат собственным его словам и искажают реальные факты»¹⁰. Нельзя отрицать того, что Уэсли был глубоко религиозным человеком по крайней мере с 1725 г., и что его практический гуманизм облекался в рамки сверх­ъестественного откровения. Но при всем том не приходится сомне­ваться, что до олдерсгейтского обращения он никогда бы не пере­вернул сознание британцев. Он все еще был homo perturbatus (лат. «человек неспокойный») и не был готов к миссии, предназначен­ной для него Богом. Он не ощущал, что принят Богом, и, соответ­ственно, не чувствовал за собой никакой движущей силы. Только обращение принесло ему освобождение, уверенность и указало путь. Благодаря божественному вмешательству, Уэсли стал тем, кто сейчас окружен всеобщим почитанием. Несомненно, многие дары уже были в нем заложены, но только через прикосновение Св. Духа они реализовались во всей их целостности. Все, чем был и что делал Уэсли впоследствии, восходит к этому преображающему опыту. Дамасская дорога создала Павла-апостола, миланский сад - учите­ля Церкви бл. Августина, Черная башня Виттенберга — первого ре­форматора Мартина Лютера. Олдерсгейт-стрит в Лондоне создала благовестника Джона Уэсли".

Уэсли понял, в чем он силен. Проводить жизнь в академическом уединении, преподавая в университете, было не для него. Не видел он себя и приходским священником Англиканской церкви. Ему предстояло стать вольным благовестником. «Если в силу естествен­ной или обретенной силы убеждения я способен заставить грешни­ков обратиться к Богу, то нужно ли мне зарывать талант в землю? — спрашивает Уэсли «Джона Смита». ‘Нет. Но все же попробуйте, мо­жет быть, в колледже или на приходе вам удастся сделать больше?’ Я пробовал, но ничего особенно хорошего из этого не вышло — ни в колледже, ни на приходе. С прихожанами в Линкольншире я про­мучился несколько лет, но совершенно уверен, что три дня моих проповедей на отцовской могиле дали им больше, чем три года проповедей на его кафедре».

Мы уже знаем, что двери церквей стали закрываться перед ним, когда его проповеди посчитали опасными новоизмышлениями. Поэтому с апреля 1739 г. он начал проповедовать на открытых ме­стах. Это был решающий момент, положивший начало миссии к британцам. Джордж Уайтфилд к тому времени уже проповедовал; несмотря на то, что два евангелиста отдавали предпочтение разным аспектам благовестия, оба они стали орудиями Св. Духа, пробуждая верующих. В тех препятствиях, что вынудили Уэсли проповедовать вне пределов государственной церкви, можно увидеть божествен­ное предназначение: тогда возникла насущная необходимость из­менить церковную стратегию таким образом, чтобы найти путь ко всем людям. По словам Ф. Снелла, «омертвевшая церковь потеряла этот дар». Ненамного лучше было состояние диссентерства, кото­рое, как пишет Галеви, «растеряло все способности к убеждению». Св. Дух показал Уэсли, что такое истинное благовестие. Он обра­щался к самым разным людям, отказываясь быть повязанным цер­ковными правилами. Он с легкостью отказался от репутации ува­жаемого человека, что было бы немыслимо до его евангельского обращения. Он всецело отдался главной задаче истинной Церкви — проповеди Евангелия тем, кому оно больше всех нужно. Он отпра­вился в невероятное проповедническое странствие, став, по яркому замечанию Раппа, «человеком-‘спутником». Дон-Кихотом во имя Христово».

Уэсли достиг той главной цели, которая всегда стояла перед евангелистами. Он нашел подход к людям и сумел донести до них до них Благую весть. Мы уже рассказывали, какие средства он для этого использовал и насколько разношерстной была его аудитория. Но он всей душой стремился к простым людям. Бедняки должны услышать Евангелие — это главное, что его заботило. На этом по­прище его ждал необычайный успех. В романе Сэмюэля Ричардсо­на «Сэр Чарльз Грандисон» (1753) герой пишет письмо; хотя и це­ликом вымышленное, оно отражает реальные события. «Миссис О’Хара стала методисткой... Слава Богу, это что-то серьезное. Я ви­жу в ее обращении большую заслугу этих людей. Жаль, что у наше­го собственного духовенства нет такого религиозного рвения. Ме­тодисты несут веру шахтерам, жестянщикам, самым распутным людям, которые и слова-то такого раньше не слышали»¹⁶. Сегод­няшние историки тоже подчеркивают благотворные итоги пропо­веди Уэсли угнетенным классам. «Ощущение высшей цели, веру в Провидение подарили тем, кто в противном случае погрузился бы в беспросветное отчаяние», — пишет Дж. Уотсон в недавнем томе «Оксфордской истории Англии».

Отдают должное и всем последующим заслугам Уэсли. Проф. Р. Грейвз напоминает, что «проводя жизнь в бесконечных пастыр­ских заботах, совершая долгие путешествия по британским остро­вам, ведя огромную переписку... Уэсли стоял у истоков многочис­ленной, мощной, гибкой и эффективной организации». Проф. Бэзил Уильямс отметил, что «величие Уэсли состоит не только в его таланте проповедника, но и в создании мощной структуры, в кото­рой его учение сохраняло живую силу». К этому можно добавить, что Уэсли стал первооткрывателем современных методов пастыр­ской опеки в период после нового рождения.

Значительное место в нашей книге занимает исследование бла­говестил Уэсли и его библейских основ. Сейчас стало модно утверждать, что Уэсли был человеком своего времени, а значит, его взгляды на Писание и его понимание Евангелия потеряли ак­туальность. Мы привели достаточно аргументов, предостерегаю­щих против столь упрощенных суждений. Библия уже побывала под огнем рационалистов в XVIII в., и многим казалось, что не слишком приятные вещи разумнее было бы пересмотреть в кон­тексте христианского благовестия. Конечно же, нельзя не заметить контраста между живыми, резкими высказываниями Уэсли и без­зубой теплохладностью обычной тогдашней проповеди. За годы, предшествовавшие возрождению, проповедь в Англии стала не­имоверно скучной. «Вероучение, в самых разных его аспектах, все больше подвергалось послаблению или в тихих мучениях от­ступало, - пишет Леки, - и до XVIII в., в котором все изменилось, проповеди обычно напоминали нравоучительные рассказы. Они были отмечены холодной рассудочностью и апеллировали, глав­ным образом, к разуму».

Страх нанести кому-то обиду лишил тогдашнюю проповедь всей возможной остроты и превратил спасительную весть в бесц­ветную апологию. Ведь власть Евангелия зиждется на вызове Креста, и пригладить Евангелие — значит сделать его нежизнеспо­собным. Каноник Оветтон, характеризуя проповеди в духе Тиллоттсона, заметил: «То, что не должно никого обидеть, обычно ни­кого и не затрагивает». Подобная сдержанность нашла свое край­нее выражение у д-ра Найтли Четвуда, декана Глостерского (1707— 1720). Однажды он проповедовал в суде и смущенно пригрозил грешникам наказаниями «в месте, название которого он считает недостойным произносить в таком изысканном обществе». Это побудило Александра Поупа вспомнить о «кротком декане... кото­рый никогда не осквернял словом ‘ад’ благовоспитанные уши». Нетрудно себе представить, как полнокровное и бескомпромисс­ное благовестие Уэсли, наряду с его грозными предупреждениями о грядущем суде, поражало слушателей непривычной искренностью. Конечно же, те проповедники, которые уклонялись от возвещения призывов Божьих во всей их полноте, ничего не достигали. Цель евангелиста — не ублажать своих слушателей, а спасать их. А это может быть сделано только через «вызов Креста».

По словам Алана Уокера, евангельская проповедь — это по- прежнему «Слово Божье здесь и сейчас». Задача Уэсли - и наша задача. Мы живем в мире, о котором он вряд ли мог мечтать. Но да­же в индустриальном обществе человек без Бога так же потерян, как и раньше. Окружающая среда может измениться, но коренные потребности не меняются. Мы можем достичь луны, но и на луне по-прежнему оставаться грешниками. Вполне можно согласиться с утверждением генерала Брэдли, что современный человек - это «ядерный гигант и этический младенец». Главная задача Церкви — донести до него добрую весть о Христе. Вспоминая о том, кто пре­одолел пропасть в прошлом, мы убеждаемся — это можно сделать и сейчас. Сегодняшний бурный рост населения делает задачу Церкви еще более масштабной. Бог, взрастивший Уэсли и его соратников, ставит задачу и перед нами. И каждому христианину надо молить­ся, чтобы она была решена так же успешно.

[1] Пылающее сердце