Письма 5:76

Однажды Джон Уэсли в разговоре с Адамом Кларком тонко под­метил: «Если бы мне довелось заново писать книгу моей жиз­ни, ее начало пришлось бы на времена, когда я еще не родился». Для него очень типично реалистически отдавать дань прошлому. Происхождение оказывает влияние на личность, и очень легко­мысленно с нашей стороны было бы не обратиться к родовым кор­ням Уэсли. Бог призвал его к евангелистской деятельности, и под­готовка к ней началась задолго до его прихода в мир. Подобно про­року Иеремии, он был уверен, что божественный замысел о нем по­влиял и на его предков: «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил те­бя: пророком для народов поставил тебя» (Иер. 1:5). Размышляя о неустанном служении Уэсли во всех уголках страны, д-р Молдвин Эдвардс задается вопросом: «Что заставляло его пускаться в бес­конечные путешествия?» и отвечает: «В строгом смысле слова, это было у него в крови».

Происхождение Уэсли вызывает особый интерес с точки зрения духовной. Сам он не проявлял никакого интереса к своей генеало­гии по той причине, что никогда не ощущал ни социального, ни ро­дового превосходства. Но вслед за евангельским обращением и вступлением на путь, уготованный ему Богом, Уэсли понял, как провиденциально то, что своими родовыми корнями он подготов­лен к служению. В самом деле, как напоминает нам каноник Литем, «если хорошенько рассмотреть родословную Уэсли, то мы обнаружим пуританство в его наилучших интеллектуальных, куль­турных и религиозных образцах».

Уэсли говорил о сыне, отце и деде, имея в виду преемственность истинной евангельской проповеди. Можно сделать еще один шаг назад — его прадед тоже принадлежит к этому ряду. Уволенный с прихода в 1662 г. Бартоломью Уэстли (буква «т» исчезла из родовой фамилии, когда отец Джона Уэсли переехал в Оксфорд) был одним из известнейших пуритан периода Английской республики. По словам Калами, наряду с богословием он изучал в Оксфорде меди­цину. Это сослужило ему хорошую службу, когда его лишили при­хода и содержания.

Около 1640г. Бартоломью Уэстли был приходским священником Хармутского и Кейтерстоуновского приходов в Дорсете. В 1650 г. приходы посетила инспекционная комиссия, с тем, чтобы уточнить список приходских священников и их доходов. Так в списке впер­вые оказалась фамилия Уэстли. В сентябре 1651 г. Карл II, разби­тый в Вустерской битве, бежал во Францию. Лодка, в которой он должен был достичь поджидавшего его судна, задерживалась, и ко­ролю вместе со свитой пришлось провести всю ночь на постоялом дворе в Хармуте. На утро подозрительные слухи разнеслись по округе, и конюх побежал сообщить новости священнику. Однако Уэстли молился в церкви; когда он закончил, побежденный король уже исчез. Позже Уэстли не без юмора заметил приятелю, что если Карл когда-нибудь вернется, то несомненно будет любить длинные молитвы — закончись служба раньше, священник уж точно «изло­вил бы» короля⁷. В рассказе об этом эпизоде Уэстли именуется «хи­лым попиком». Очевидно, он был таким же тщедушным, как его правнук, да и, похоже, все Уэсли.

Как мы уже отмечали, Уэстли уволили в 1662 г.; тогда он служил в Аллингтоне, близ Бридпорта. Когда именно он заступил на при­ход, неизвестно. После увольнения он связал свою судьбу с мест­ными гонимыми нонконформистами и проповедовал на их собра­ниях. Известно, что «речи его отличались необычной простотой, что мешало его популярности»¹⁰. Умер Бартоломью Уэстли в 1671 г. и был похоронен, согласно проф. Мартину Шмидту, «на прибреж­ном кладбище, с которого открывался далекий вид на небольшую долину Лайм-Регис. Некогда, в пору гонений, он устраивал там тайные встречи с немногочисленными верными членами своей конгрегации».

Если уже в личности Бартоломью Уэстли угадываются семей­ные черты, то тем более это можно сказать о его сыне. Первый в ряду тех, кто носил имя прославленного проповедника, несо­мненно был достойным представителем рода. Многие события его жизни словно предуготавливают судьбу его еще более велико­го потомка, причем самым удивительным образом. В описании Неемии Карнока Джон Уэстли — «храбрый, умный, образован­ный, бесхитростный странствующий проповедник». Сохранив­шийся портрет хорошо передает черты его личности: хотя и оде­тый в священническое облачение, Уэстли похож скорее на солда­та, чем на священнослужителя, и не потому, что у него очень гроз­ный вид, а скорее благодаря твердой решимости, которая сквозит во всем его облике¹³. Уэстли покровительствовал Джон Оуэн, пу­ританский богослов, занимавший должность проректора Окс­фордского университета. Калами отмечает, что Оуэн был «необы­чайно добр» по отношению к Джону Уэстли, когда тот учился в Нью-Ин-холл, где изучал восточные языки и теологию. Среди современников Оуэна выделялись Томас Гудвин, Стефан Чарнок, Джон Хау, Филип Генри, Джозеф Аллен - яркая плеяда пуритан­ских деятелей.

По окончании университета Уэстли некоторое время был связан с «индивидуальной церковью» Джона Джанеуэя в Мелком-Регис, где служил проповедником и портовым капелланом. Там же он стал странствующим евангелистом и свидетелем многих обращений. В 1638 г. кромвелевские судьи назначили его священником приход­ской церкви в Уинтернберн-Уитчёрч — при том, что он не рукопо­лагался епископом и, по слухам, даже проповедовал против епи­скопства. Женился Уэстли на дочери Джона Уайта, одного из двух асессоров Уэстминстерской ассамблеи. Известный своими высту­плениями против арминианского учения и чрезмерного ритуализма, Уайт был для архиепископа Лауда как кость в горле.

В 1661 г. против Джона Уэстли выдвинули обвинения за отказ служить литургию по служебнику. Он оказался в тюрьме и на сле­дующий год был лишен права служения. Калами опубликовал ма­териалы допроса, учиненного епископом Бристольским Гилбертом Айронсайдом. Эти материалы были воспроизведены в дневнике са­мого Уэстли, к сожалению, утерянном. Джон Уэсли наткнулся на них в 1765 г. и посчитал их настолько важными, что целиком поме­стил их в собственный «Дневник».

Вполне естественно, что первый же вопрос, заданный еписко­пом, касался законности рукоположения Уэстли, — если, конечно, тот подтверждает факт рукоположения. Разговор автоматически сменил направление, когда Уэстли прямо заявил, что он послан проповедовать Евангелие. «Кто вас послал?» — спросил епископ. «Церковь Иисуса Христа», - ответил проповедник. «Что это за цер­ковь?» «Церковь Христа в Мелкоме». Это была конгрегация Джа- неуэя, которую епископ назвал «раскольнической и еретической». Однако Уэстли твердо отвергал обвинения. «Каким образом цер­ковь, о которой вы говорите, могла послать вас на проповедь? — продолжал допрос епископ. - Этак всякий мог бы проповедовать». «Не всякий. Не каждому дарованы дар и благодать проповедника. Кроме того, я могу сообщить вашему преосвященству и о других обстоятельствах в пользу своей проповеди».

Дальнейший ход беседы представляется нам столь важным, что мы передаем ее дословно (для краткости «Уэстли» и «епископ» обо­значаются буквами У. и Е.): «Е. Если вы проповедуете, то должны делать это в соответствии с правилами Англиканской церкви, пред­усматривающими порядок посвящения на проповедь. У. Что ваше преосвященство имеет в виду под «посвящением»? Е. Вы что, не понимаете? У. Если речь идет о тех, кто послан с проповеднической миссией, в соответствии с Рим. 10, то да, я был посвящен. Е. Имен­но это я имел в виду. В чем же состояла ваша миссия? У. Моя мис­сия от Бога и человека. Е. Вы должны были осуществлять ее в соот­ветствии с законом и правилами Англиканской церкви... У. Со­весть не позволяла мне получить посвящение, о котором вы гово­рите. Е. Какие причины мешают вам его получить? У. Я не призван на церковную службу, и, таким образом, не могу быть посвящен. Е. Почему же вы, несмотря на это, проповедовати? У. Я призван к обязанности служить, а не к служебным обязанностям. Полагаю, что мы должны здесь различать vocatio ad opus, et ad minus (призва­ние к службе и призвание к служению). Е. Но почему вы не можете состоять на церковной службе? У. Если угодно вашему преосвя­щенству, я не могу считать, что эти люди подходят для моей служ­бы. Е. Вы имеете в виду церкви-собрания? Но у нас в Англии не должно быть таких церквей, и вы это скоро поймете. Нужно един­ство без разделения, а единства нет без единообразия». Отметим, что обсуждение столь важных тем предвосхищало не только собы­тия XVIII в., но и наше экуменическое время.

Сильнейшим аргументом Уэстли в пользу своего служения было количество обращенных. Точно такой же линии придерживался впоследствии его внук. «У. Бог даровал мне успех, явным образом обратив многие души. Е. Что ж, с вашей точки зрения, может быть, это и так. У. Именно, приведя их к благочестию от невежества и скверны. С разрешения вашего преосвященства, какой бы признак благочестия, указанный в Писании, вы не взяли, он обязательно обнаружится у этих людей. В противном случае я готов отказаться от служения, пусть тогда и решается моя судьба. Е. Вы говорите о благочестии, каким вы его воображаете. У. Да, исходя из реалий ве­ры. Обратимся к любой общеизвестной книжке, где описываются благодатные дары. Они нисходят на них и присутствуют в них. Е. Сколько таких людей? У. Я их не считал. Е. Где они? У. Везде, где я был призван проповедовать — в Рэдполе, Мелкоме, Тёрнвуде, Уитчёрче, на побережье. И я бы добавил еще одно, это существенно для моей миссии: когда церковь увидела, что Бог поддерживает ме­ня, она стала посвящать отдельный день посту и молитве, испра­шивая благословений на все мои дела. Е. Индивидуальная церковь? У. Да, ваше преосвященство. И я не стыжусь своей принадлежно­сти к ней. Е. А вы не заблуждаетесь, толкуя намерения апостолов? Они шли обращать язычников. Кто может поручиться за ваши ин­дивидуальные церкви? У. У нас есть ясное, полное и исчерпываю­щее правило для евангельского служения, записанное в Новом За­вете и зафиксированное в Деяниях и апостольских посланиях». Однако с последним тезисом епископ решительно не согласился. Он готов был признать обязательными апостольские предписания, но не их выполнение. Уэстли же настаивал на том, что обязательно и то, и другое.

Завершился допрос вполне мирно. Хотя от д-ра Айронсайда, как епископала, вряд ли можно было ожидать сочувствия пуританистским доводам Джона Уэстли, он с уважением воспринял ис­кренность Уэстли и оценил высокие интеллектуальные способно­сти необычного молодого евангелиста. Приведем заключительную часть беседы. «Е. Таким образом, вы полагаете, что ваша пропо­ведь допустима, хотя и не прошли посвящения согласно существу­ющему закону? У. Все указанные обстоятельства, в их совокупно­сти, кажутся мне убедительными основаниями для моей деятель­ности. Е. Их недостаточно. У. В пользу проповеди одаренных лю­дей было написано так много и с такой похвалой, что до сих пор никто не привел достойных возражений. Е. Вы можете еще что-нибудь мне сообщить, м-р Уэстли? У. Нет. Вы сами меня вызвали, ваше преосвященство. Е. Я рад услышать это из ваших собствен­ных уст. Итак, вы останетесь верны своим принципам? У. Поста­раюсь, милостью Божьей, а также останусь верен его королевско­му величеству, как бы вы не сочли нужным поступить со мной. Е. Не смею вас больше задерживать. У. Прощайте, сэр. Е. Прощай­те, любезный м-р Уэстли»¹⁹. Само собой разумеется, что при по­добных убеждениях Уэстли, как бы к ним не относился епископ, нельзя было воспрепятствовать исполнению закона — что и про­изошло.

Профессор Шмидт комментирует допрос, исходя из дилеммы, возникшей уже перед самим Уэсли в XVIII в.: будучи рукоположен епископом на священническое служение, он стал странствующим проповедником, при этом совершая противозаконное вторжение в жизнь других приходов и используя в качестве помощников мирян, пусть и имевших явное призвание к проповеди. «Гордое осознание того, что ты послан, что ты безраздельно подчиняешь свои дей­ствия библейским заповедям, решимость обратиться к древнему христианству, упор на видимые результаты как плоды твоего труда и на обращение как решающую цель — все это снова проявилось в его внуке»²⁰. С этого момента Джону Уэстли пришлось вести жизнь «самого неземного нонконформиста», по изящному определению эксцентричного антиквария Марка Нобла.

Где бы Уэстли не появлялся, его ждали новые гонения. По сооб­щению Калами, «его часто беспокоили, несколько раз арестовыва­ли, четырежды сажали в тюрьму». «Он пережил множество труд­ностей и опасностей, но чудесным образом сохранял спокойствие и присутствие духа, а нередко в самую нужную минуту к нему прихо­дила неожиданная помощь». Джон Уэстли умер в тридцати четыре года, немногим ранее своего отца²⁴. «Основатель методизма был ис­тинным наследником этого благочестивого человека, — писал Телфорд. — Проповеднические странствия, забота о своем ‘улове’, не­отступное следование своим принципам, успехи в обращении душ к Богу, простая благочестивая жизнь — все это проявилось в его знаменитом внуке».

Дед Джона Уэсли со стороны матери был одним из самых извест­ных пуритан-нонконформистов: не случайно Карнок величал его их «главой». Д-ра Сэмюэля Анзли изгнали из лондонской церкви Сент-Джайлс (Крипплгейт), где Оливер Кромвель женился на Елизавете Буршье; их сын Ричард давал ему рекомендацию. Един­ственный сын богатого землевладельца, Сэмюэль Анзли окончил с отличием оксфордский Куинс-колледж и в 1648 г. получил степень доктора права. Как пишет Калами, «он очень рано испытал религи­озные чувства и говорил, что не знает точно, когда обратился». Рукоположенный в пресвитеры в 1644 г., Анзли служил морским ка­пелланом, потом настоятелем в Клиффе, под Грейвсендом. В 1652 г. он получил назначение в церковь Сент-Джон на Фрайди-стрит, а в 1658 — в церковь Сент-Джайлс. В этой исторической церкви поко­ятся Джон Фокс и Джон Мильтон. Анзли опубликовал сборник проповедей, про которые Шмидт говорил, что они «занимают важ­ное место в литературе о пуританской теологии совести и жизни по совести». Одну из проповедей Анзли его внук положил в основу своей собственной проповеди.

После изгнания из Сент-Джайлс в 1662 г. д-р Анзли остался ве­рен призванию проповедника и со временем, вместе с единомыш­ленниками, смог организовать молитвенный дом при Литтл-Сент- Хелен на Бишопсгейт-стрит, который стал цитаделью лондонского нонконформизма. Тридцать с лишним лет, по словам Шмидта, «он оставался патриархом диссентерства в столице»; именно ему хвати­ло мужества совершить первое публичное рукоположение нонкон­формистских церковнослужителей со времен Великого изгнания³¹¹. Судья из Новой Англии Сэмюэль Сьюэл оставил нам замечатель­ный портрет этого благородного человека при совершении святого причастия. Анзли переходил от скамьи к скамье, причащая верую­щих и «обращаясь к ним с подобающими словами». Когда он под­нес чашу Сьюэлу, то произнес фразу, которая оставалась со Сью- элом всю его жизнь: «Ради Христа не останавливайтесь ни перед чем». Под этим девизом прошла вся жизнь Анзли, а впоследствии — и жизнь Джона Уэсли.

Д-р Анзли женился на дочери еще одного Джона Уайта — выда­ющегося юриста-пуританина, депутата парламента от Саутварка. В Долгом парламенте он был председателем «комитета по делам опозорившихся священнослужителей», который лишал права на служение тех представителей духовенства, чья жизнь не соответ­ствовала их призванию. Уайт входил и в число асессоров-мирян Вестминстерской ассамблеи. Таким образом, оба прадеда Джона Уэсли по материнской линии присутствовали на том памятном со­брании.

Один из самых знаменитых портретов Уэсли оставил нам член Королевской Академии художеств Джон Майкл Уильямс. Стоя пе­ред портретом, д-р Александр Макларен воскликнул: «Теперь я ви­жу человека, который сдвинул Англию с места!» «Когда ты смо­тришь на картину Уильямса, так и видишь пуританских предков Уэсли, глядящих на тебя с холста», - утверждает Джон Саймон. Библиограф Ричард Грин справедливо относил облик Уэсли на этом портрете к «мильтоновскому типу». И в самом деле, без­ымянные гравюры с изображениями Мильтона и Уэсли нередко путали. Дин Хаттон прав, когда указывает на наследственную твер­дость Уэсли и даже на его «сознательное упрямство», заставлявшее его идти против течения. Можно заключить, добавляет он, что у этого человека «нонконформизм был в крови».

С другой стороны, нельзя не признать, что родители Уэсли были убежденными англиканами. Как бы ни впечатляло пуританское на­следие, доставшееся Уэсли от предков, непосредственно от родите­лей он воспринял благочестие Англиканской церкви. Несомненно, в сочетании этих влияний следует искать ключ к его личности. В его характере сошлись англиканин и пуританин; по словам Кадмена — «последовательность и достоинство одного, бесстрашная инициативность и аскетизм другого». Эти же черты были присущи родителям Уэсли; как и их сын, при всей своей приверженности го­сударственной церкви, они не могли полностью отрешиться от сво­их корней. Под крышей дома приходского священника в Эпворте. где 17 июня 1703 г. родился Джон, соединились два направления английской христианской традиции. По словам А.У. Харрисона, «в эпвортском доме царила атмосфера Высокой церкви, но, в сущности, это был пуританский дом»³⁹.

Отца Джона Уэсли, Сэмюэля, готовили к диссентерскому слу­жению. Он родился в зловещем 1662 г. и не достиг еще восьмилет­него возраста, когда семья лишилась своего главы. В детстве Сэмю­эль перенес все лишения, которые выпадали страдавшим во имя незапятнанной совести. До 14 лет он посещал свободную школу в Дорчестере, где его преподавателем был Генри Роллинг, получив­ший известность как переводчик на латынь Карлинианского на­ставления в благочестии «Все об обязанностях человека»⁴⁰. Благо­даря великодушию нонконформистских покровителей, Сэмюэля Уэсли послали в диссентерскую академию в Степни, принципалом которой был оксфордец Эдвард Вил. Затем он учился в таком же колледже в Сток-Ньюингтон; должность ректора в нем занимал Чарльз Мортон, позже проректор Гарвардского университета⁴¹. Одним из соучеников Джона был Даниэль Дефо, автор «Робинзона Крузо»⁴². Казалось, все шло к тому, что Сэмюэль станет священнос­лужителем нонконформистской церкви.

Однако события приняли совершенно неожиданный оборот. В качестве одного из учебных упражнений Сэмюэлю поручили опровергнуть англиканскую диатрибу против диссентеров. Иссле­довав все аргументы, он пришел к заключению, что англиканские обличения справедливы. Мгновенная юношеская реакция вовсе не кажется случайной для будущего Сэмюэля Уэсли, каким мы его знаем: он вознамерился решительно порвать с семейными тради­циями. Сэмюэль всегда выбирал бесповоротно одно из двух. Отны­не он столь же искренне защищал англикан, как ранее отстаивал диссентеров. С этого момента у Англиканской церкви не было бо­лее пламенного поборника. Университет открыл для него свои две­ри, и Сэмюэль приехал в Оксфорд с суммой, достаточной для упла­ты вступительного взноса за обучение. Он переходил с курса на курс, зарабатывая деньги преподаванием и выполняя задания за других. Таким образом, он оказался подготовлен к принятию ду­ховного сана. По точному замечанию профессора Шмидта, «не­обычный поворот в его жизни обусловил две характерные черты его формирующейся личности. С одной стороны, он многим обязан пуританскому акценту на покаяние, обращение и возрождение; с другой стороны, у него был исторический интерес к Просвеще­нию». 7 августа 1689 г. Сэмюэль Уэсли был рукоположен в дьяко­ны, а 24 февраля 1690 г. — в священники.

Говоря о Сэмюэле Уэсли как о «высокоцерковнике», уточним прежде всего нашу терминологию. Хотя в то время понятия «низкой церкви» и «высокой церкви» уже существовали, они еще не несли в себе смысл, который известен нам сегодня. Не следует толковать ранний латитудинаризм в категориях трактарианских настроений XIX в. и даже концепций, становление которых отно­сится к концу XVIII в. Высокоцерковничество Уэсли можно на­звать скорее политическим и экклезиастическим, а не доктри­нальным и священническим. Он был решительным противни­ком диссентерства (так сильно сказался его протест против неког­да полученного воспитания) и горячо поддерживал корону, хотя без особых проблем перенес свою преданность на Оранский дом. Но в своих теологических пристрастиях он оставался, по словам Мура, «истинным другом протестантского дела» и не отказался от принципов реформатства, которые он впитал с юности⁴⁸. Из пури­танского образования он вынес большой интерес к библейскому экзегезису.

В письме к «Джону Смиту» от 1748 г. Джон Уэсли коснулся взглядов своего отца, который «был знаком с верой евангельской, раннехристианской и наших первых реформатов; той самой, кото­рую я проповедую силой Божьей, столь же новой, как и христиан­ство». Немаловажно то обстоятельство, что Джон Уэсли включил своего отца в ряд представителей своей семьи, которые проповедо­вали истинное Евангелие. На смертном одре Сэмюэль признался сыну; «Внутреннее свидетельство, сын мой. Внутреннее свидетель­ство — это и есть доказательство, сильнейшее доказательство хри­стианства». Эти слова, пронизанные типично пуританским духом, обращены назад — и одновременно вперед, к учению Уэсли об убежденной вере.

Сюзанна Уэсли во многих смыслах занимала главенствующее положение в эпвортском доме. Сэмюэль женился на ней в 1688 г., и Сюзанна принесла в семью поистине уникальные дары. Дочь д-ра Анзли, она унаследовала богатые традиции; по словам Роберта К. Монка, «дом Анзли представлял собой выдающийся пример пури­танской семьи, где строгие требования к образованию сочетались со строгим благочестием и высокой нравственностью. Кроме того, поскольку дом был оплотом нонконформизма, дети привыкли к бурным теологическим дискуссиям». В первые годы служения Джон Уэсли неизменно советовался с матерью по спорным вероучительным вопросам. Но, как и ее муж, Сюзанна оставила диссентерство и нашла свое место в англиканстве. Это решение она при­няла в зрелом возрасте, тринадцатилетней — раз и навсегда.

Однако ошибкой было бы считать, что она забыла свое нонкон­формистское прошлое. По словам Руперта Дэвиса, внешне отвер­гнутые диссентерские принципы «никогда не переставали бурлить в ее крови». И личное благочестие, и наставления, которые она да­вала детям, носили преимущественно пуританский характер. Ее основные духовные приоритеты по большей части проистекали из нонконформизма, хотя и выражались в рамках англиканства. Она много читала и англиканских, и католических богословов, но пищу для души находила в пуританской классике. «Ее духовная жизнь во многих случаях носит отпечаток пуританского воспитания, - пи­шет д-р Джон А. Ньютон. — Тщательно составленное расписание, обязательное время для медитации и отчета перед Богом, ведение духовного дневника, соблюдение строгой пуританской субботы — все это элементы ее «метода» жизни, если употребить ключевое пу­ританское слово, имевшее хождение задолго до начала деятельно­сти Джона Уэсли». Так что не будет преувеличением сказать вме­сте с Ньютоном, что «Уэсли с молоком матери впитал в себя пури­танское влияние».

Смешанное англиканско-пуританское наследие оставило за­метный след в Джоне Уэсли. Он оставался англиканином до по­следнего дня жизни, придерживаясь высокой самодисциплины и стремясь к внутрицерковным реформам. Он любил богослужение и был убежден, что в догматах и проповедях запечатлена сущность евангельской веры. Но свою миссию он осуществлял скорее в духе предков-нонконформистов. Его без остатка поглощала забота о че­ловеческой душе, и если церковь вставала на его пути, он без коле­баний отставлял ее в сторону. Так прорывался наружу скрытый в нем бунтарь.