Избегая благодати

Очень часто мне приходилось бороться с законничеством. Я вырос в культуре южноамериканс­ких фундаменталистов, которые с неодобрением смотрели на совместное купание мальчиков и де­вочек, на ношение шортов, ювелирных украше­ний, на использование косметики, на танцы, ке­гельбан и чтение воскресных газет. Употребление алкоголя было грехом особого рода, отдававшим серным запахом адского пламени.

Позднее я посещал библейский колледж, где в эру мини-юбок администрация разрешила носить юбки длинной не выше колена. Если студентка надевала юбку сомнительной длины, декан женс­кой части колледжа требовал, чтобы она встала на колени, дабы проверить, достает ли ее юбка до пола. Носить брюки женщинам было запрещено, за исключением критических дней, когда они дол­жны были одеваться под юбку, в целях соблюде­ния благопристойности. В христианском коллед­же, соперничавшем с нашим, дошли до того, что запретили платья в горошек, так как горошины могли привлечь внимание к «непристойным» час­тям тела. Студенты мужского пола в нашей школе имели собственные правила, включавшие в себя ограничения относительно длины волос и запрет на всякую растительность на лице. Походы на свидания строго регулировались. Я обручился до окончания последнего года обучения, но мог видеть свою невесту только в обеденные часы и не имел права поцеловать ее или просто взять за руку.

Колледж также пытался следить за общением студентов с Богом. Каждый день рано утром зве­нел звонок, призывая нас проснуться и уделить время личным молитвам и размышлениям. Если кого-то заставали в это время спящим, то ему приходилось написать реферат по какой-нибудь книге, вроде «Христианские секреты счастливой жизни». Интересно, понимала ли администрация далеко идущие последствия того, что подобные книги воспринимались как наказание?

Одни студенты бросали колледж, другие иде­ально соблюдали правила, а третьи учились обхо­дить их, ведя двойную жизнь. Я пережил это, отчасти благодаря воззрениям, которые приобрел, читая классический труд Ирвинга Гоффмана «Зак­рытые институты». Великий социолог изучал це­лый ряд заведений, которые он называл «закры­тыми заведениями», включая монастыри, частные пансионы, психиатрические больницы, тюрьмы и военные училища. Каждое из них имело длинный список обязательных правил, направленных на уничто­жение личности человека, которые использовались, чтобы подавить индивидуальность и заставить че­ловека подчиняться. Каждое представляло собой прекрасно отлаженную систему не-благодати.

Книга Гоффмана помогла мне взглянуть на биб­лейский колледж и на фундаментализм вообще как на контролируемую окружающую среду, как на субкультуру. Я испытывал негодование по по­воду этой среды, но теперь начал понимать, что каждый из нас растет в той или иной субкультуре. Некоторые из них (хасидские евреи, мусульманские фундаменталисты) гораздо более авторитар­ны, чем южные фундаменталисты; некоторые (го­родские банды, реакционные группы народного ополчения) гораздо более опасны; некоторые (суб­культура видеоигр/Эм-Ти-Ви) кажутся безобидны­ми, но могут на поверку оказаться коварными. Мое неприятие фундаментализма пошло на убыль, когда я увидел альтернативы.

Я стал рассматривать библейский колледж как своего рода академию.

Вест Пойнт для человеческого духа. Оба заве­дения требовали аккуратнее заправлять постель, носить волосы короче и вести себя дисциплини­рованнее, чем это было заведено в других школах. Если мне это не нравилось, то я мог пойти куда-нибудь еще. Оглядываясь назад в прошлое, могу сказать, что меня больше всего раздражала по­пытка администрации библейского колледжа со­относить свои правила с законом Божиим. В кни­ге правил поведения толщиной в шестьдесят шесть страниц (мы шутили, что в ней на каждую книгу Библии приходится по странице) и в церковных службах деканы и профессора тщательно стара­лись обосновать каждое правило библейскими принципами. Я кипел от возмущения по поводу их извращенных попыток осудить длинные воло­сы у мужчин, несмотря на то, что Иисус и боль­шинство библейских персонажей, которых мы изучали, вероятнее всего носили более длинные волосы, чем мы, и бороды по пояс. Правило, касавшееся длины волос, было скорее связано с возможностью оскорбить вкусы приверженцев на­шей религии, чем с какими-либо требованиями Писания, но никто не осмеливался признать это.

Мне не удалось найти в Библии ни единого слова по поводу рок-музыки, длины юбок или курения сигарет, а запрет на употребление алкоголя ставит нас на сторону Иоанна Крестителя, но не Иисуса. Однако администрация этой школы делала попытку обоснованно представить все эти правила как часть Евангелия. Субкультура смеша­лась с Благой вестью Господа.

Следует пояснить, что теперь я во многом бла­годарен той суровости фундаментализма, которая, возможно, спасла меня от многих неприятностей. Строгий авторитаризм держит человека в рамках. Мы могли сбежать в кегельбан, но нам бы ни­когда не пришло в голову прикоснуться к спир­тному или — ни за что на свете! — к наркоти­кам. Хотя я и не могу найти в Библии ничего против табакокурения, я рад, что фундамента­лизм отпугнул меня от этого, еще до того, как начальник медицинского управления произнес свою замечательную речь.

Короче говоря, у меня нет претензий к этим частным правилам, но есть претензии к тому, каким образом они преподносились. У меня было постоянное удручающее ощущение, что следова­ние этому надуманному кодексу поведения было способом удовлетворить Бога — более того, заста­вить Бога полюбить меня. Мне потребовались годы, чтобы освободить Евангелие от субкультуры, в которой я впервые с ним столкнулся. К сожале­нию, многие из моих друзей оставили эти попыт­ки, так никогда и не придя к Иисусу, поскольку мелочность церкви закрыла им путь.

Я колеблюсь, писать ли мне об опасностях законничества в то время, когда церковь и обще­ство кренятся в противоположных направлениях. И в то же время я не знаю ничего, что представ­ляло бы большую угрозу для благодати. Законничество может «функционировать» в таких заведе­ниях, как библейский колледж или академия. В мире не-благодати искусственно выстроенная стыдливость обладает заметной силой. Но есть и плата за это, неоценимая плата: не-благодать не дей­ствует во взаимоотношениях с Богом. Я пришел к выводу, что законничество с его стремлением к ложной непорочности, нужно рассматривать как разработанную схему для избегания благодати. Можно знать наизусть закон, не понимая его сути.

У меня есть друг, который пытался помочь одному человеку средних лет преодолеть его не­приязнь по отношению к церкви, вызванную в его случае слишком строгим воспитанием в католи­ческой школе: «Вы действительно собираетесь позволить нескольким маленьким старым монаш­кам, одетым в черно-белые одеяния, не дать вам войти в Царство Божие?» — спросил мой друг. Как это ни трагично, для многих ответ — да.

Когда я изучаю жизнь Иисуса, один факт по­стоянно удивляет меня. Злейшими врагами Иису­са была та группа людей, на которых он больше всего был похож, по крайней мере, с внешней стороны. Ученые соглашаются с тем фактом, что Иисус очень подходил под образ фарисея. Он почитал Тору, или Моисеев Закон, цитировал фарисейских лидеров и часто принимал их сторо­ну в публичных дискуссиях. И все же, Иисус избрал фарисеев мишенью своих самых жестких обвинений: «Змеи! — называл он их. — Порожде­ния ехиднины! Безумные! Лицемеры! Вожди сле­пые! Окрашенные гробы!»

Что спровоцировало такие взрывы эмоций? У фарисеев много общего с теми, кого сегодня пресса назвала бы библейскими фундаменталис­тами. Они посвящали свою жизнь служению Богу, строго платили церковный налог, во всем подчинялись закону Торы и рассылали миссио­неров, чтобы обращать людей в свою веру. В отличие от релятивистов и сторонников секуляризации, живших в первом веке нашей эры, они твердо придерживались традиционных ценнос­тей. Фарисеи, которых редко можно было ули­чить в прелюбодеянии и насилии, представляли собой идеальных граждан.

Яростное недовольство Иисуса фарисеями по­казывает, насколько серьезно он воспринимал ядовитую угрозу, исходящую от законничества. Эти опасности неуловимы, скользки, их трудно иден­тифицировать, и я перерыл весь Новый Завет в их поисках, особенно одиннадцатую главу Евангелия от Луки и двадцать третью главу Евангелия от Матфея, где Иисус оценивает фарисеев с точки зрения морали. Я упоминаю здесь об этом, пото­му что, по моему мнению, законничество в двад­цатом веке представляет такую же большую угро­зу, как и в первом. Законничество теперь прини­мает формы, отличные от тех, в которых оно проявлялось, когда я был ребенком, но оно ни в коем случае не исчезло. Прежде всего, Иисус осуж­дал законников за ориентированность на внешние детали: «Ныне вы, фарисеи, внешность чаши и блюда очищаете, а внутренность ваша исполнена хищения и лукавства», — говорил он. Выражение любви к Богу со временем превратилось в сред­ства, чтобы произвести впечатление на других. Во времена Иисуса религиозные люди старались выг­лядеть изможденными и голодными во время ко­ротких постов, проповедовали с размахом и носи­ли повязки со словами из закона.

В своей Нагорной проповеди Иисус обличал мотивы, стоящие за этим, казалось бы, безобид­ным поведением: «Итак, когда творишь милосты­ню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая твоя рука не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. И когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавлива­ясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают на­граду свою. Ты же, когда молишься, войди в ком­нату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне».

Я видел, что происходило, когда христиане игнорировали заповеди Иисуса. Например, цер­ковь, в которой я состоял в детстве, организовы­вала ежегодный сбор пожертвований для миссио­нерских организаций, находившихся за рубежом (Да, это та самая церковь, которая не принимала чер­нокожих. Мы тратили более ста тысяч долларов в 50-х, 60-х годах, чтобы посылать миссионеров к людям с другим цве­том кожи, но сами не пускали их на порог.). С кафедры пастор называл имя каждого сделав­шего взнос и пожертвованные суммы: «Мр. Джонс, пятьсот долларов... и, вы только послушайте — семья Сэндерсон, две тысячи долларов! Хвала Всевышнему!» Мы все аплодировали и отвечали: «Аминь». Семья Сэндерсон сияла от удовольствия. В детстве я страстно желал такого публичного признания, не ради того, чтобы развивать мисси­онерскую деятельность за границей, а ради того, чтобы получить одобрение и овации. Однажды я вытащил перед аудиторией большой мешок мело­чи, и я никогда не чувствовал себя более правед­ным, чем в тот момент, когда пастор остановил свою речь, подозвал меня и помолился над моей мелочью. Я получил свое вознаграждение.

Это искушение существует и по сей день. Ког­да я вложил существенную сумму в одну неком­мерческую организацию, ее члены включили меня в совет директоров, выделив мое имя в информа­ционном бюллетене. Я получал специальные пись­ма, которые, как меня заверили, отправлялись только элитной группе вкладчиков. Должен при­знаться, что я наслаждался льстивыми письмами и подарками, сделанными в знак признательнос­ти. Они позволяли мне чувствовать себя значи­тельным и праведным до тех пор, пока я вновь не обратился к Нагорной проповеди.

Лев Толстой, который боролся с законничеством всю свою жизнь, понимал слабость рели­гии, основанной на внешних эффектах. Название одной из его книг гласит «Царство Божие внутри тебя». По мнению Толстого, все религиозные си­стемы имеют тенденцию навязывать внешние пра­вила поведения или морализм. Иисус же, напро­тив, отказывался выделить набор правил, кото­рым его ученики впоследствии могли бы следо­вать с чувством самоудовлетворения. Никто никогда не сможет «достичь успеха» в выполнении таких радикальных заповедей, как «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим ...Итак будьте совершен­ны, как совершен Отец ваш Небесный».

Толстой проводил различие между подходом Иисуса и подходом всех остальных религий: «Проб­ным камнем соблюдения веры в нехристианских религиозных учения является соответствие или не­соответствие нашего поведения догматам этих уче­ний [Соблюдай Субботу. Делай обрезание. Плати церковный налог.] Такое соответствие действитель­но возможно. Пробным камнем соблюдения веры в учении Христа является осознание нами невозмож­ности достижения идеального совершенства. Нельзя видеть, до какой степени мы приблизились к этому совершенству. Единственное, что мы можем уви­деть, это меру нашего отступления от него.

Человек, признающий нехристианский закон, подобен человеку, стоящему на посту в свете фо­наря. Вокруг него свет, но ему некуда дальше идти. Человек, признающий учение Христа, подо­бен человеку, несущему фонарь перед собой на более или менее длинном шесте: свет находится впереди него, всегда освещая ему дорогу и прида­вая ему силы идти дальше».

Другими словами, показателем духовной зрело­сти является не «целомудренность», а осознание своей греховности. Именно это осознание и от­крывает двери благодати.

«Горе вам, законники, что налагаете на людей бремена неудобоносимые». Со временем дух со­блюдения законов переходит в фанатизм. Я не знаю законничества, которое не стремится расши­рить сферу влияния своей нетерпимости.

Например, книжники и фарисеи, которые изу­чали закон Моисея, сделали множество дополне­ний к его 613 правилам. Раввин Элизер Великий определил, как часто простой труженик, погон­щик ослов, погонщик верблюдов или моряк дол­жен заниматься сексом со своей женой. По пово­ду одного только поведения в субботу фарисеи добавили множество предписаний. Человек имел право ехать на осле, не нарушая правил субботы, но если он использовал кнут, чтобы подгонять животное, он считался виновным в том, что воз­ложил на него ношу. Женщина не должна была смотреться в зеркало, чтобы не увидеть седой волос и не впасть в искушение вырвать его. Разре­шалось глотать уксус, но не полоскать им горло.

Что бы ни сказал Моисей, фарисеи могли вне­сти дополнения. Третья заповедь, «не произноси имени Господа Бога твоего, напрасно», преврати­лась в запрет на любое произнесение имени Бога, так и по сей день набожные евреи пишут «Б-г» вместо «Бог», и никогда не произносят это слово. Просто на всякий случай книжники интерпрети­ровали заповедь «не вари козленка в молоке мате­ри его» как запрет на смешение мяса и молочных продуктов, и по этой причине в домах, где едят кошерную пищу, в больницах и частных лечебни­цах по-прежнему существуют две кухни: одна для мясных продуктов, другая для молочных. Запо­ведь «не прелюбодействуй» произвела на свет пра­вила, согласно которым фарисеям нельзя было разговаривать и даже смотреть на женщин, кото­рые не были их женами. «Кровоточащие фари­сеи», которые бились головами о стены, носили свои раны как свидетельства святости.

(Проявляя неуважение по отношению к этим дополнениям к закону Моисея, Иисус постоянно попадал в неприятности. В субботу он исцелял людей и позволял своим ученикам срывать зерна, если они были голодны. Он разговаривал с жен­щинами среди бела дня. Он принимал пищу вме­сте с «нечистыми» и проповедовал, что никакая пища не может осквернить человека. И, что было наиболее шокирующим, он обращался к Богу, называя его «Авва»).

История церкви показывает, что христианам иногда удавалось превзойти фарисеев в своем фа­натизме. В монастырях четырнадцатого века люди жили на диете из хлеба, соли и воды. Один монах оборудовал себе такую маленькую келью, что ему приходилось сгибаться пополам, чтобы войти в нее; другой провел десять лет в круглой клетке. Монахи-отшельники жили в лесах и питались дикорастущими травами и кореньями; некоторые носили только набедренные повязки из терновни­ка. Симеон Столпник установил стандарт фана­тизма: он тридцать семь лет прожил на вершине столба и бил поклоны 1244 раза в день.

Христиане в Соединенных Штатах, в этом при­бежище свободы и прагматизма, также переболе­ли фанатизмом. Такие секты, как «трясуны», зап­рещали брак и сексуальные отношения, утверж­дая, что эти понятия скоро исчезнут. Великий сторонник Возрождения Чарльз Финней не пил чай и кофе и настаивал на том, чтобы в основан­ной им школе «Оберлин-колледж» не подавались такие возбуждающие средства, как перец, горчи­ца, растительное масло и уксус. Недавно один мой знакомый действительно читал отходную мо­литву по некоему адвентисту Седьмого Дня, кото­рый насмерть заморил себя голодом, будучи уве­рен в том, что еда — это грех.

Мы смеемся или плачем, в зависимости от каждого конкретного случая, над подобными симптомами фанатизма, и все же христиане дол­жны признать, что эти тенденции являются неотъемлемой частью нашего наследия. Эта мо­дель изменилась, во всем мире понятие «хрис­тианский запад» теперь связывается с упадком, а не с фанатичным законничеством. Между тем, во многих мусульманских странах натравливают полицию нравов на светских дам, которые осме­ливаются водить машину или появляться на людях без чадры. А в израильских гостиницах устанавливаются «субботние» лифты, которые останавливаются на каждом этаже, чтобы орто­доксальным евреям не приходилось совершать активных действий, нажимая на кнопку.

Однако маятник качается, и в некоторых хри­стианских группах фанатизм находится в самом расцвете. Там, где законничество пускает корни, скорее всего, появятся и острые шипы фанатизма.

Законничество представляет собой скрытую опасность, поскольку никто не признает сам себя законником. Свои собственные правила кажутся необходимыми; правила, придуманные другими людьми, кажутся чрезмерно строгими.

«Горе вам, ... что даете десятину с мяты, ани­са, и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру... Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!»

Иисус обвинял фарисеев не в фанатизме как таковом. Я сомневаюсь в том, что ему действи­тельно было дело до того, что они ели, или как часто они мыли руки. Но его беспокоил тот факт, что они переносили свой фанатизм на других и сосредотачивали свое внимание на ме­лочах, игнорируя более важные. Те же самые книжники, которые платили десятину со своих специй для кухни, мало что могли сказать по поводу несправедливости и притеснений в Па­лестине. И когда Иисус исцелил человека в суб­боту, они гораздо больше заботились о соблюде­нии протокола, чем о больном человеке.

Самая низменная сторона законничества про­явилась во время казни Иисуса. Фарисеи стара­лись не входить во дворец Пилата до окончания Пасхи и организовали распятие таким образом, чтобы оно не противоречило правилам, касаю­щимся проведения субботы. Так самое величай­шее преступление в истории было совершено при строгом соблюдении всех тонкостей закона.

Я был свидетелем многочисленных случаев из современной жизни, иллюстрировавших привязан­ность законничества к незначительным вещам. Церковь, в которой я вырос, уделяла много вни­мания прическе, украшениям и рок-музыке, но умалчивала о расовой дискриминации и пресле­довании чернокожих на Юге. В библейском кол­ледже я ни разу не слышал ссылок на массовое уничтожение евреев в фашистской Германии, на этот, возможно, самый отвратительный грех за всю человеческую историю. Мы были слишком заняты, измеряя длину юбок, чтобы беспокоиться по поводу таких злободневных политических воп­росов, как ядерная война, расизм или голод. Я познакомился с южноафриканскими студентами, которые были членами церковных общин, где молодые христиане не жевали жвачку и не моли­лись, держа руки в карманах, и где голубые джин­сы заставляли окружающих сомневаться в духов­ном развитии их обладателя. Однако те же самые церкви решительно поддерживали расистскую док­трину апартеида.

Делегат от Соединенных Штатов на Конгрессе Всемирного Союза Баптистов, проходившем в 1934 году, прислал следующее сообщение о том, каким он увидел гитлеровский режим: «Было большим облегчением оказаться в стране, где запрещена продажа непристойной эротической литературы, запрещен показ отвратительных порнофильмов и гангстерских боевиков. Новая Германия сожгла огромное количество извращенных книг и журна­лов; добавим к этому костры, зажженные в еврей­ских и коммунистических библиотеках».

Тот же делегат изобразил Гитлера как лидера, который не курил и не пил, который хотел, что­бы женщины одевались благопристойно, высту­пал против порнографии.

Слишком легко обвинять немецких христиан тридцатых годов, южноамериканских фундамен­талистов шестидесятых или южноафриканских кальвинистов семидесятых. Меня часто останав­ливает тот факт, что современных христиан за­частую можно осудить не менее строго. Какие банальности имеют над нами власть, и что из важнейшего в законе мы упускаем — справедли­вость, милосердие и веру? Разве Бога больше беспокоят кольца в носу, чем распад, царящий в наших городах? Современная музыка или про­блема голодающих в мире? Способ проведения богослужения или культ насилия?

Писатель Тони Кэмполо, который регулярно объезжает христианские колледжи, выступая в ка­честве проповедника в местных церквях, всегда делает в целях эксперимента следующее прово­кационное заявление: «ООН сообщает, что более десяти тысяч людей в мире каждый день умирают от голода, а большинству из вас наср—. Однако, что еще более трагично, большинство из вас сей­час больше обеспокоены тем, что я сказал грубое слово, а не тем, что сегодня умрут десять тысяч людей». Ответная реакция показывает, что экспе­римент удается. Почти во всех случаях Тони полу­чал письма от капеллана или директора колледжа с протестами относительно грубости его выраже­ний. В этих письмах никогда не затрагивался воп­рос о голодающих.

Большинство из того, что во времена моего воспитания считалось грехом, теперь стало обыч­ным делом во многих евангелических церквях. Хотя требования изменились, дух законничества остался прежним. Теперь я все чаще сталкиваюсь с законничеством мысли. Мои знакомые писате­ли, которые осмеливаются, к примеру, ставить под вопрос общепринятое отношение к абортам или к сексуальным меньшинствам, встречают то же осуждение, что и «пьющий» христианин в суб­культуре южного фундаментализма.

Я уже упоминал, с каким обращением при­шлось столкнуться Тони Кэмполо после его просьбы относиться с большим сочувствием к представителям сексуальных меньшинств. Другая моя знакомая, Карен Мэйнс, вынуждена была оставить свою карьеру ведущей из-за травли, ко­торой подверглись ее произведения. Юджин Петерсон написал свой пересказ Нового Завета. По­слание сразу сделало его объектом нападок со стороны самозванных знатоков культов, которые обнаружили в нем «искажение Слова Божия». Ричард Фостер осмелился использовать такие сло­ва, как «медитация», когда писал о духовной дис­циплине, за что был заподозрен в пристрастии к движению «Нью Эйдж». Чак Колсон рассказывал мне, что самое отвратительное письмо, какое он когда-либо получал, пришло от христиан в от­вет на принятие им премии Темплтона за вклад в прогресс в области религии, которую иногда присуждают нехристианам. «Наши братья были менее милосердны, чем мирская пресса в дни Уотергейта», — сказал он с горькой обидой. Послания в его адрес стали еще более жестки­ми, когда он подписал соглашение о взаимном сотрудничестве с католиками.

«Берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие...по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают». Слово лицеме­рие (англ, hypocricy) просто означает «надевать маску». Очевидно, Иисус сам придумал это сло­во, позаимствовав его у греческих актеров, или hypocrites, которые развлекали толпу в открытом театре недалеко от его дома. Это слово описы­вает человека, надевающего маску, чтобы произ­вести впечатление.

В качестве части своей исследовательской ра­боты, мой друг Терри Мак изучал законничество среди буддистских монахов в Шри-Ланке. Все монахи обязались следовать 212 правилам Будды, многие из которых на сегодняшний день устарели и не имели практической ценности. Терри инте­ресовало, как монахи могли сочетать необходи­мость жить в современном мире со своей привер­женностью древнему кодексу. Например, Будда специально упоминал, что у монахов не должно быть денег, и все же Терри постоянно наблюдал, как монахи платят за проезд в общественном транс­порте. «Вы следуете 212 правилам? — спросил он их. — Да». «Вы держите в руках деньги? — Да». «Вам известно правило, запрещающее это? — Да». «Вы следуете всем правилам? — Да».

Правила также запрещали принимать пищу после полудня, поскольку монахи жили на по­даяния, и Будда не желал, чтобы они станови­лись обузой для домохозяек. Современные мо­нахи обходили это правило, ежедневно останав­ливая часы в полдень; после ужина они устанав­ливали точное время.

Я воспользовался примером, взятым из прак­тики буддизма, но, по моему личному опыту, лицемерие — это одна из основных причин, по которым люди отвергают христианство. Христи­ане исповедуют ценности семьи, но некоторые исследования показывают, что они берут напро­кат порнофильмы, разводятся с женами и плохо обращаются с детьми ничуть не меньше, чем другие люди.

Совершенно естественно, что законничество пробуждает лицемерие, поскольку оно определяет набор поведенческих актов, которые позволяют скрыть, что происходит внутри человека. В биб­лейском колледже, в христианском загородном лагере и даже в церкви каждый учится, как выг­лядеть «религиозно». Акцент на внешних прояв­лениях религиозности позволяет человеку легко прикидываться, подстраиваться, даже если он при этом подавляет или прячет внутренние проблемы. Через много лет после того, как я закончил биб­лейский колледж, я узнал, что многие из моих однокурсников страдали от внутренней неустро­енности — депрессия, гомосексуализм, наркозависимость. Пока они были там, их проблемы не нашли отклика. Вместо этого, они старались вес­ти себя соответственно окружающей обстановке.

Один из самых отрезвляющих моментов в Но­вом Завете и один из немногих моментов, кото­рые показывают непосредственное наказание, мы видим в пятой главе Деяний Святых Апостолов: история Анания и Сапфиры. Эта чета соверши­ла очень хороший поступок, продав свое имение и пожертвовав большую часть доходов церкви. Они совершили только одну ошибку. Чтобы выглядеть более религиозно, они сделали вид, что пожертвовали всю вырученную сумму. Дру­гими словами, они представили в ложном свете свою религиозность. Суровый ответ Ананию и Сапфире демонстрирует, как серьезно Бог отно­сится к лицемерию.

Мне известны только две альтернативы лице­мерию: совершенство или честность. Поскольку я никогда не встречал человека, который любит Господа нашего всем своим сердцем, и всем разу­мением, и всей душой любит своего ближнего, как самого себя, я не рассматриваю совершенство как реальную альтернативу. Единственное, что нам остается, это честность, которая ведет к раская­нию. Как показывает Библия, благодать Божия может простить любой грех, включая убийство, неверность или предательство. Но, по определе­нию, благодать должна прийти извне, а лицеме­рие маскирует нашу потребность принять благо­дать. Если снять маску, лицемерие оказывается отработанной уловкой, чтобы избежать благодати.

«Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди... также любят предвозлежания на пир­шествах и председания в сигнагогах и привет­ствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель!»

Критика Иисуса сконцентрирована на том, что законничество делает с хранителями закона: оно вызывает у них чувство гордости и конкуренции. Вместо того, чтобы заниматься построением спра­ведливого общества, которое будет лучом света для неевреев, фарисеи сузили свой кругозор и начали соревноваться друг с другом. Увлеченные попытка­ми перещеголять друг друга в религиозных упраж­нениях, они потеряли контакт с настоящим врагом, равно как и со всем остальным миром. «Спаси нас, Господи, от чрезмерной набожности и от святых с кислыми лицами», — молилась Тереза Авильская.

Будучи исправляющимся законником, я дол­жен заметить, что фарисеев не смущала прину­дительность законов, несмотря на всю их стро­гость. Несмотря ни на что, они продолжали вводить все новые правила. Фарисеи рассматри­вали строгость поведения как средство достиже­ния успеха, как способ приобрести статус. Иисус осуждал эту гордость и их дифференцированную религиозность, которая позволяла одни грехи считать простительными (ненависть, пристрас­тие к материальным благам, похоть, развод), а другие непростительными (убийство, прелюбо­деяние, несоблюдение субботы).

У нас, христиан, есть свои собственные группы «простительных» и «непростительных» грехов. Пока мы избегаем совершения наиболее тяжких грехов, мы вполне довольны своим религиозным стату­сом. Проблема заключается в том, что наше поня­тие о тяжких грехах постоянно меняется. Во вре­мена средневековья ростовщичество считалось настолько аморальным занятием, что евреям было предписано заниматься этой грязной работой. Сегодня христиане без тени сомнения пользуются кредитными картами, получают проценты по зак­ладным на недвижимость, деньги из фондов взаимопомощи. В список семи смертных грехов вклю­чали следующие: обжорство, зависть и леность духа, или «меланхолию» — виды человеческого поведения, которые редко привлекают внимание проповедников сегодня.

В викторианскую эпоху грехи на сексуальной почве находились во главе списка или в самом низу, смотря как на это взглянуть. Так что слово «безнравственность» стало обозначать грех. Во времена моей молодости список возглавляли раз­вод и алкоголизм. Теперь, в современной еванге­лической церкви, аборт и гомосексуализм, веро­ятнее всего, находятся на первом месте.

У Иисуса было совершенно другое отношение к греху. Вместо того, чтобы делить грехи на более или менее значительные, он обращал мысленные взоры своих слушателей к совершенному Богу, перед лицом которого мы все грешники. Мы все нуждаемся в благодати. Исайя выразил это зем­ным языком. Он сказал, что вся наша праведность подобна «запачканной одежде», дословно — «гряз­ному нижнему белью».

По иронии судьбы, у закоренелых грешников есть своего рода преимущество, когда речь идет о благодати. Писатель Грэм Грин обычно говорил, что его религиозная вера разгоралась с новой си­лой, когда он совершал нечто безнравственное, по­тому что тогда он шел в церковь и каялся от от­чаяния. У него не было отговорок, не было моти­вов, которыми он мог бы объяснить свое поведение.

Притча Иисуса о блудном сыне имеет простую мораль. Блудному сыну не на что было опереться, у него не было вероятной основы для ощущения духовного превосходства. По всем понятиям рели­гии, он проиграл, и теперь ему не на что было' опереться, кроме как на благодать. Конечно же, Божественная любовь и прощение были в равной степени доступны и добродетельному старшему брату, но он, слишком занятый сравнением себя со своим безответственным братом, не видел ис­тины о себе самом. Говоря словами Генри Ноувена: «От оскорбленной «святости» так трудно пол­ностью избавиться, потому что она слишком срод­нилась с желанием быть хорошим и добродетель­ным». Ноувен признает: «Я знаю по своему собственному опыту, как усердно старался быть достойным, приятным, вызывать симпатию у дру­гих людей и быть им достойным примером. Это всегда было сознательное стремление избегать ло­вушек, которые расставляет грех, и постоянный страх перед тем, что я уступлю искушению. Но вместе с тем, появлялось все больше серьезности и морализаторства, я уже приближался к фанатиз­му, и все это мешало мне почувствовать себя уютно в доме своего Отца. Я становился менее свободным, менее спонтанным, менее легким... Чем больше я размышляю над чертами старшего сына, которые присущи мне, тем больше я по­нимаю, как глубоко в действительности укоре­нилась эта форма потерянности, и как тяжело вернуться домой, если человек потерялся в этих дебрях. Возвращение домой после побега, пол­ного искушений, похоже, происходит намного легче, чем возвращение домой из пучин холод­ного гнева, который пустил корни в самых уда­ленных уголках моего существа».

Религиозные игры, в которые мы играем, и многие из которых начинаются с самыми благи­ми намерениями, могут извращеннейшим обра­зом увести нас от Бога, поскольку они уводят нас от благодати. Раскаяние, а не достойное поведение или даже святость, есть врата благо­дати. И противоположностью греха является благодать, а не добродетель.

Если критика законничества со стороны Иису­са звучит для кого-то недостаточно убедительно, то апостол Павел высказал другую важнейшую пре­тензию. Законничество терпит поражение в обла­сти, в которой оно, как предполагается, должно преуспевать. Оно не добивается повиновения. Непонятным образом, система строгих законов порождает в сознании человека новые идеи отно­сительно того, как эти законы нарушать. Павел поясняет: «Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай. Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание». Подтверждая этот принцип, некото­рые исследования показывают, что люди, вырос­шие в сектах трезвенников, в три раза чаще стано­вятся алкоголиками.

Мне вспоминается рассказ Августина о том, как он воровал груши. У него и его друга было много очень хороших груш, но они чувствовали себя обязанными залезть на дерево соседа, просто чтобы нарушить его запрет на воровство груш. Проведя четыре года в учебном заведении, руко­водствовавшемся книгой инструкций толщиной в шестьдесят шесть страниц, я могу понять этот эксцентричный ход мысли. Я научился протесто­вать, слыша строгие предостережения против про­тестов. Я уверен, что отчасти из-за своей незрело­сти, я чувствовал постоянное искушение сопро­тивляться требованиям администрации, просто потому, что это были навязанные требования. У меня никогда не возникало желания отрастить бороду, пока я не прочитал книгу инструкций, запрещавшую ношение бороды.

«Чем искусней сплетена сеть, тем больше в ней ячеек», — писал католический теолог Ганс Кюнг. Поклявшись исполнять 2414 законов Римского Кодекса Канонических Законов, он однажды осознал, что его энергия уходила скорее на то, чтобы соблюдать или обходить эти каноны, чем на слу­жение идеалам Евангелия.

Для тех, кто не протестует, а наоборот, ис­кренне стремится соблюдать правила, законничество расставляет другую ловушку. Ощущение со­вершенной ошибки может оставить незаживаю­щие шрамы стыда. Будучи молодым монахом, Мартин Лютер тратил не меньше шести часов, ломая голову над тем, в каких грехах, совершен­ных за прошлый день, ему следует сознаться! Лютер писал: «Хотя я жил безупречной монашеской жизнью, я чувствовал, что был грешником с сове­стью, нечистой перед Богом. Я также не мог по­верить в то, что мои поступки его удовлетворяют. Я был далек от того, чтобы любить этого справед­ливого Бога, который наказывает грешников, и, в действительности, испытывал к нему отвращение. Я был хорошим монахом и соблюдал свои обеты так строго, что если вообще какой-либо монах и мог попасть на небо благодаря монашеской дис­циплине, то это был я. Все мои собратья по монастырю подтвердили бы это... И тем не менее, моя совесть не давала мне покоя, я постоянно сомневался и говорил: «Ты поступил неправиль­но. Ты недостаточно раскаялся. Ты упустил это в своей исповеди».

Ошибка во взаимоотношениях оказывает вли­яние на обе контактирующие стороны. Когда я читаю историю израильтян и те обязательства, которые они взяли на себя перед Богом, я редко вижу сообщения о том, что Бог остался доволен и удовлетворен. За некоторыми яркими исклю­чениями, исторические книги — и особенно книги пророков — изображают Бога, который кажется раздраженным, разочарованным или откровенно разгневанным. Закон не вызывал повиновения, скорее он увеличивал неповинове­ние. Закон просто констатировал болезнь; бла­годать принесла исцеление.

Ни Иисус, ни Павел не упомянули еще об одной, последней претензии по отношению к законничеству, которая угнетает меня по очень личным причинам. Я приводил в качестве при­мера моих знакомых, которые отвергли христи­анскую веру по большей части из-за мелочного законничества церкви. Мой собственный брат порвал с первой девушкой, которую он по-на­стоящему любил, потому что она была не доста­точно «религиозна» по его законническим стан­дартам. В течение тридцати лет он пытался бе­жать от этого непробиваемого морализма и по­путно преуспел, убегая от Бога.

Законничество создает субкультуру, и мы, жи­тели Соединенных Штатов, нация иммигрантов, конечно же, знаем, что субкультуры часто не признаются. Сколько родителей-иммигрантов на­блюдали, как их дети отвергают язык, наследие и обычаи семьи, для того чтобы адаптироваться в подростковой субкультуре современной Аме­рики? А сколько строгих христианских семей видели, как ребенок отвергает веру, отбрасывает в сторону правила и убеждения так же легко, как куртку, которая стала ему мала? Законниче­ство облегчает отступничество.

Сэмьюэль Тьюк, английский реформатор де­вятнадцатого века, представил радикально новый подход к лечению психических заболеваний. В то время сотрудники психиатрических лечебниц при­ковывали лунатиков к стене и били их, полагая, что наказание победит злые силы внутри челове­ка. Тьюк учил людей с психическими заболевани­ями, как вести себя за столом и в церкви. Он одевал их так же, как одевались все, чтобы никто не смог распознать в них психически больного человека. Снаружи они выглядели прекрасно. Однако он ничего не делал, чтобы прекратить их страдания, и как бы они себя не вели, они по-прежнему оставались больными людьми.

Однажды я понял, что я был подобен одному из пациентов Тьюка. Церковь, которую я посе­щал в детстве, учила меня правильному поведе­нию, а библейский колледж дал мне прогрес­сивное образование, ничто не излечило глубо­кую болезнь внутри меня. Хотя я и овладел внешним поведением, внутри остались недуг и боль. На некоторое время я отбросил веру моего детства, пока Бог удивительным образом не явил мне себя как Бог любви, а не ненависти, свобо­ды, а не законов, благодати, а не наказания.

До сегодняшнего дня некоторые из моих дру­зей, которые протестовали вместе со мной, ос­таются далекими от Бога из-за глубокого недо­верия по отношению к церкви. Среди всех от­влекающих факторов субкультуры они каким-то образом упустили самое главное — познание Бога. Как говорит Роберт Фэррэр Кэпон: «Церковь потратила столько времени на то, чтобы при­вить нам страх перед совершением ошибок, что превратила нас в подобие заучившихся пианис­тов. Мы играем наши песни, но никогда по-настоящему не слышим их, поскольку наша ос­новная цель не воспроизвести музыку, а не сбить­ся, чтобы не выставить себя на посмешище». Теперь я услышал мелодию благодати и скорблю о моих друзьях, которым это не удалось.

Теперь, когда прошло несколько десятиле­тий, я оглядываюсь на мое законническое вос­питание с некоторым смущением. Честно гово­ря, я не думаю, что Бога заботит, ношу ли я усы или нет. Еще меньше его заботит, пользуюсь ли я молнией, застегивая брюки, или, как меннониты, использую для этого пуговицы. Когда я посе­щал колледж, то видел людей, которые соблюда­ли правила и теряли Бога, и людей, которые нарушали правила и теряли Бога. Однако, что меня угнетает, так это группа людей, которые по-прежнему считают, что потеряли Бога из-за того, что нарушали правила. Они никогда не слышали мелодию Евангелия благодати.

Я писал о законничестве отчасти из-за моих собственных болезненных столкновений с ним, отчасти потому, что я считаю его сильным иску­шением для церкви. Законничество стоит на обо­чине веры, подобно девушке легкого поведения, соблазняя нас пойти более легким путем. Оно дразнит нас, обещая некоторые преимущества веры, но оно не способно выделить самое важное. Как писал Павел законникам его времени: «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но правед­ность и мир и радость во Святом Духе».

Джей Кислер, президент университета Тейло­ра, рассказывал мне о своих собственных столк­новениях с законничеством. Вскоре после реше­ния следовать за Христом, принятого в подрост­ковом возрасте, он был ошеломлен всеми теми правилами, которыми он был окружен. В смуще­нии Джей прогуливался на своем заднем дворе в Индиане и увидел свою верную колли по кличке Ледди, весело грызущую кость, растянувшись на блестящей мокрой траве. Джея поразила мысль, что Ледди, возможно, был самым лучшим христи­анином, которого он знал. Ледди не курил, не пил, не ходил в кино и на танцы, не выражал никаких протестов. Он был безобиден, послушен, пассивен. В этот момент Джей понял, как далеко он ушел от жизни, полной свободы и страсти, к которой его призывал Иисус.

На первый взгляд законничество кажется трудным образом жизни, но на самом деле, свобода во Христе более трудный путь. Относительно просто не совершать убийства, но тяжело преуспеть в любви. Легко не оказаться в постели соседа, труд­но сохранять счастливый брак. Легко платить на­логи, трудно помогать бедным. Живя в свободе, я должен оставаться открытым для Духа, чтобы он направлял меня. Я больше обеспокоен тем, что отверг, чем тем, что принял. Я не могу ни спря­таться за маской поведения, подобно лицемерам, ни укрыться за снисходительными сравнениями себя с другими христианами.

Протестантский теолог Дж. Грэшэм Мэйкен писал: «Примитивное понимание закона ведет к законничеству в религии; высокое понимание пре­вращает верующего в человека, жаждущего благо­дати». Окончательным итогом законничества яв­ляется более примитивное понимание Бога. Мы обычно считаем строгие секты и христианские учреждения более «религиозными». В действитель­ности, различия между колледжем Боба Джонса и Витон-колледжем или между меннонитами и Южными баптистами — минускул по сравнению с Господом Богом.

Я где-то читал, что в пропорции поверхность Земли более гладкая, чем бильярдный шар. Вер­шины горы Эверест и впадины Тихого океана очень впечатляют нас, живущих на этой планете. Но если посмотреть с Андромеды или даже с Марса, эти различия не имеют никакого значе­ния. Так, я теперь вижу мелкие различия в пове­дении между одной христианской группой и дру­гой. По сравнению с совершенным Господом Бо­гом, самый величественный Эверест законов выг­лядит маленькой кротовиной. Карабкаясь наверх, ты не сможешь заслужить благосклонность Бога; ты должен получить ее как дар.

Иисус четко заявлял, что закон Божий столь совершенен и абсолютен, что никто не может достичь праведности. Однако благодать Божия столь велика, что нам и не нужно этого делать. Стараясь доказать, что они заслужили любовь Господа, законники упускают всю суть Евангелия, которая есть дар Божий людям, не заслужившим его. Средство против греха — это вовсе не суро­вый кодекс поведения. Средство против греха — познание Бога.