ФУКО (Foucault) Мишель (Поль-Мишель) (1926— 1984) — французский философ, теоретик культуры и историк. 3 страница

разующих "микрофизику власти". Современные об­щества можно определить как общества "дисципли­нарные", "дисциплина" представляет собой тип влас­ти, технологию, которая пронизывает все возможные аппараты и институты, связывая их между собой, про­длевая их существование, побуждая их к конверген­ции и проявлению в новом режиме. Как отмечает Де­лез, "функционализму Фуко соответствует современ­ная топология, которая не указывает на привилегиро­ванное место в качестве источника власти и не допус­кает точечной локализации". Пирамидальному образу власти функциональный микроанализ противопостав­ляет строгую имманентность, где очаги власти и дис­циплинарные технологии образуют соответствующее количество неразрывно связанных друг с другом сег­ментов, через которые проходят либо пребывают в них душой и телом (в семье, в школе, а по необходимости и в тюрьме) принадлежащие к массе индивиды. Для власти характерны имманентность ее поля без транс­цендентной унификации, непрерывность ее линии без какой-либо глобальной централизации, смежность сегментов без отчетливой тотализации: т.е. серийное пространство. Власть является не свойством, а отно­шением: "власть проникает в подвластные силы, про­ходит через них и сквозь них, опирается на них, так же как и они в борьбе с нею в свою очередь опираются на все "точки опоры", которые она образует среди них" (Фуко). Власть не осуществляется посредством идео­логии, даже в тех случаях, когда она направлена на ду­ши, а в тот момент, когда власть оказывает давление на тело, она не обязательно действует путем насилия и репрессий. Прежде чем подавлять, власть "порождает действительность". И она также порождает истину, прежде чем начинает идеологизировать, абстрагиро­вать или маскировать. По словам Делеза, "одной из на­иболее глубоких тем" в рассматриваемой книге Фуко стала замена ... чересчур грубой оппозиции "закон-беззаконие" более тонкой корреляцией "незаконности-законы". Закон всегда представляет собой сочетание незаконностей, которые он, формализуя, дифференци­рует. Закон — это способ управления незаконностями, теми, которые он допускает, делает возможными или же придумывает в качестве привилегий для господст­вующего класса, и другими, которые он терпит как своего рода компенсацию для подавляемых классов, в то же время используя их в интересах господствующе­го класса; наконец, по Фуко, это способ управления такими незаконностями, которые он запрещает, изоли­рует и пользуется ими, как объектом, но одновремен­но и как средством господства. В "Надзирать и нака­зывать" Фуко совершенствует собственную модель и уже не ограничивается негативным определение од-

ной из форм (формаций) как "недискурсивной". Со­гласно Фуко, тюрьма, например, представляет собой формацию среды ("карцеральной" среды) и одновре­менно выступает "формой содержания" (содержимым является узник). Но эта форма отсылает не к "слову", которое могло бы ее обозначать, равно как и не к озна­чающему, для которого она была бы означаемым. Она отсылает к словам "преступная деятельность" или "правонарушитель", в которых выражается новый способ высказывания (новая форма выражения) о на­рушениях законности, наказаниях и их субъектах. Две эти формы, возникшие в одно время, кардинально раз­личаются. Уголовное право формулирует высказыва­ния в контексте "защиты общества", задавая код ассо­циации идей между правонарушением и наказанием. Это некий строй языка, классифицирующий правона­рушения, привлекающий правонарушителей к судеб­ной ответственности и "отмеряющий" наказания; это одно из семейств высказываний, а также еще и порог. Тюрьма же становится новой формой воздействия на тело, имеет дело со зримым, не только делает нагляд­но видимым преступление и преступника, но и сама образует некую видимость. Тюрьма до того как стать образом камня, формирует "режим света", специфиче­ский "паноптизм" (центральная башня, камеры по кругу, надзиратель видит все без риска быть увиден­ным). Итак, согласно Фуко, "строй языка" и "режим света" не обладают одной и той же "формой" и отно­сятся к разным формациям. "Недискурсивные среды" (см. "Археология знания") обретают позитивную форму: зримая форма в ее противопоставлении форме высказывания. Как подчеркнул Делез, в таком контек­сте книга "Надзирать и наказывать" выдвигает "две проблемы, которые не могла сформулировать "Архео­логия", так как она основывалась на знании и на при­мате высказывания в знании. С одной стороны, суще­ствует ли вообще в социальном поле какое-либо об­щее основание, независимое от форм? С другой сторо­ны, насколько взаимодействие, подгонка двух форм и их взаимное проникновение гарантированы в каждом конкретном случае?" По мысли Делеза, схема размы­шлений Фуко такова: форма заявляет о себе в двух на­правлениях: она образует или организует разные виды материи; она формирует функции или ставит перед ними цели. К оформленным видам материи относятся не только тюрьма, но и больница, школа и т.д. Наказа­ние является формализованной функцией, равно как лечение и воспитание. Фуко определяет паноптизм ли­бо конкретно как световую организацию, характеризу­ющую тюрьму, либо абстрактно, как некую машину, которая способна пронизывать вообще все высказыва­емые функции. Абстрактной формулой паноптизма

будет уже не "видеть, не будучи видимым", а навязы­вать какой-либо тип поведения любому человеческому множеству. Множество при этом должно быть умень­шено, помещено в ограниченное пространство; навя­зывание определенного типа поведения осуществляет­ся путем перераспределения в пространстве, располо­жения и классификации во времени, компоновки в пространстве-времени. Такое неформальное измере­ние Фуко обозначает термином "диаграмма" — "функ­ционирование, абстрагированное от любого препятст­вия или трения,., от всякого конкретного использова­ния". Диаграмма — это уже не архив, это карта, карто­графия, равнообъемная любому социальному полю; это некая абстрактная машина. Любая диаграмма ин­терсоциальна и находится в становлении, она произ­водит новый тип реальности, новую модель истины. Она не является ни субъектом истории, ни чем-то на­ходящимся над историей. Она удваивает историю ста­новлением. Диаграмма у Фуко суть выражение соот­ношений сил, образующих власть согласно ранее про­анализированным признакам; "паноптический аппа­рат — ...это способ заставить функционировать отно­шения власти в рамках функции и функцию — через отношения власти". Диаграмма действует как имма­нентная и неунифицирующая причина: абстрактная машина выступает в роли причины внутренней орга­низации конкретных взаимодействий, осуществляю­щих с ее помощью эти соотношения... в самой ткани формируемых ими схем взаимодействия. Согласно Де­лезу, "Надзирать и наказывать" — это книга, где Фуко явным образом преодолевает очевидный дуализм предшествовавших книг: если знание состоит в пере­плетении зримого и высказываемого, то власть высту­пает как его предполагаемая причина, и наоборот. По мысли Фуко, "не существует отношения власти без коррелятивного формирования поля знания, как зна­ния, которое не предполагало бы и не конституирова­ло бы одновременно отношений власти... Не сущест­вует такой модели истины, которая не отсылала бы к какому-нибудь типу власти; нет ни знания, ни даже на­уки, которые не выражают или не вмешивают в свою практику какую-либо осуществляющую свои функции власть". Неформальная диаграмма выступает как аб­страктная машина. Делез особо подчеркивает: "маши­ны бывают социальными прежде, чем стать техничес­кими. Или точнее, прежде, чем появляется технология материальная, существует некая человеческая техно­логия". Инструменты и материальные машины долж­ны быть отобраны диаграммой и приняты в схемы вза­имодействия: например, "развитие от палки-копалки к мотыге, а затем к плугу не выстраивается линейным образом, а "отсылает" к соответствующим коллектив-

ным машинам, видоизменяющимся в зависимости от плотности населения и времени распашки пара". Вин­товка как инструмент, по Фуко, существует только в рамках "совокупности устройств, принципом которых является уже не подвижная или неподвижная масса, а геометрия отделяемых и составляемых сегментов". Технология представляет собой явление прежде всего социальное, и только потом — техническое. Тюрьма может существовать в самодержавных обществах как явление маргинальное (письма с королевской печатью о заточении без суда и следствия); как аппарат она на­чинает существовать лишь с того момента, когда новая диаграмма, диаграмма дисциплинарная, дает ей воз­можность переступить "технологический порог". Как ниже отмечает Делез, резюмируя ход рассуждений Фуко, "это общеметодический вопрос: вместо того, чтобы идти от видимого внешнего, к какому-либо су­щественному "ядру внутреннего", следует предотвра­тить иллюзорность внутреннего, чтобы вернуть слова и вещи к конститутивности внешнего". В статье "Страты, или Исторические формации: видимое и вы­сказываемое (знание)" Делез анализирует представле­ния Фуко об "исторических формациях" — специфи­ческих проявлениях функционирования культурного бессознательного в конкретную историческую эпоху в виде различных дискурсивных практик, характерных для каждого времени. Как отмечает Делез, никакая "эпоха" не предшествует ни выражающим ее высказы­ваниям, ни заполняющим ее видимостям. Таковы два самых важных аспекта: с одной стороны, каждая стра­та, каждая историческая формация подразумевает пе­рераспределение зримого и высказываемого, которое совершается по отношению к ней самой; с другой сто­роны, существуют различные варианты перераспреде­ления, потому что от одной страты к другой сама ви­димость меняет форму, а сами высказывания меняют строй. (Высказывания 17 в. регистрируют безумие как крайнюю степень неразумия, психиатрическая боль­ница или тюремное заключение включают его в ан­самбль представлений, в котором душевнобольные объединяются с бродягами, с разного рода извращен­цами.) Каждая страта состоит из сочетания двух эле­ментов: способа говорить и способа видеть, дискур-сивностей и очевидностей. Соответственно, знание, по "совершенно новой" модели Фуко, определяется присущими каждой страте и каждой исторической формации комбинациями зримого и высказываемого. Знание — это схема практического взаимодействия, "устройство", состоящее из дискурсивных практик высказываний и недискурсивных практик видимос-тей. Знание не является наукой и неотделимо от тех или иных порогов, с которых оно начинается, даже ес-

ли оно представляет собой перцептивный опыт или ценности воображаемого, идеи эпохи или данные об­щественного мнения. Согласно Фуко, высказывания никогда не бывают скрытыми, но и никогда не прочи­тываются или даже не выражаются. Сравнивая викто­рианскую эпоху с ситуацией сегодняшних дней, Фуко отмечал: "Под прикрытием заботы о языке, который старались очистить так, чтобы секс в нем больше не на­зывался прямо, секс был как бы взят под опеку дискур­сом, который, третируя его, одновременно претендовал на то, чтобы лишить его какой бы то ни было неяснос­ти, равно как и какого бы то ни было подобия воли... Что же касается современных обществ, то они дали се­бе обет не то чтобы держать секс в тени, а, напротив, говорить о нем, но постоянно делая из него тайну". Вы­сказывание остается скрытым, но только в тех случаях, когда не удается подняться до условий, допускающих его извлечение. С точки зрения Делеза, "все всегда, в любую эпоху проговаривается — это, возможно, наибо­лее важный исторический принцип Фуко: за занавесом нет ничего интересного". Существование скрытых вы­сказываний означает лишь то, что в зависимости от по­литического режима или условий существования быва­ют разные говорящие и разные адресаты сообщений. Предельно общим условием построения высказываний или дискурсивных формаций, по Фуко, выступала бессубъектность: субъект трактуется им как "ансамбль пе­ременных высказываний". Субъект представляет собой место или позицию, которые сильно меняются в зави­симости от типа высказывания, да и сам "автор" в не­которых случаях является не более чем одной из таких возможных позиций. На первом плане оказывается не­кое "ГОВОРЯТ", безымянное бормотание, в котором размещаются позиции для возможных субъектов: "громкое, непрерывное и беспорядочное жужжание дискурса". Язык либо дан весь целиком, либо его нет вообще. У каждой эпохи свой способ сборки языка, за­висящий от корпуса ее высказываний. Делез отмечает, что немаловажна и мысль Фуко о том, что существуют "игры истины", или процедуры обнаружения истины. Истина неотделима от устанавливающей ее процедуры. В книге "Использование удовольствий" Фуко, согласно Делезу, "подведет итог всех предшествующих книг, когда продемонстрирует, что истина дается знанию только через "проблематизации", и что эти проблема­тизации складываются только лишь из "практик", прак­тик видения и практик говорения. Эти практики (про­цесс и метод) образуют процедуры обнаружения исти­ны, "историю истины". Статья "Стратегии, или Нест­ратифицируемое: мысли извне (власть)" начинается рассуждениями Делеза о содержании понятия "власть" у Фуко. Делез подчеркивает, что всякие взаимоотноше-

ния сил являются "властными взаимоотношениями". Власть не является формой (например формой-госу­дарством), всякая сила уже является отношением, то есть властью: у силы нет ни другого объекта, ни друго­го субъекта, кроме силы. Насилие представляет собой один из сопутствующих моментов или одно из следст­вий силы, но никак не одну из ее составляющих. Наси­лие разрушает или деформирует определенные тела или объекты; у силы нет других объектов, кроме дру­гих сил, нет иного бытия, кроме взаимоотношений: "это действие, направленное на действие, на возмож­ные или актуальные действия в настоящем или в буду­щем", это совокупность действий, направленных на возможные действия". Согласно Фуко, 1) власть не яв­ляется чем-то сугубо репрессивным (она "побуждает, вызывает, производит"; 2) она осуществляется в дейст­вии прежде, чем ею овладевают (ею владеют лишь в детерминируемой форме, как, например, класс, и в де­терминирующей форме, как, например, Государство); 3) она проходит через тех, кто находится под властью не в меньшей степени, чем через властвующих (она проходит через все силы, участвующие во взаимоотношениях). По Фуко, главный вопрос в том, как осуще­ствляется Власть. В книге "Воля к знанию" он отмеча­ет, что в конце 18 в. в обществе конституируется функ­ция управлять и распоряжаться жизнью в рамках како­го угодно множества при условии, что это множество будет многочисленным (население), а пространство — протяженным или открытым. Двумя чистыми функци­ями в новом обществе станут "анатомо-политическая" и "биополитическая", а двумя видами голой материи - любое тело и любое население. Власть и знание в та­ком контексте гетерогенны, но с элементами взаимодо­пущения и даже примата одного над другим (по удач­ному замечанию современника, "власть как осуществ­ление, знание как упорядочение"). Науки о человеке неотделимы от делающих их возможными отношений власти, которые к тому же поощряют знания, более или менее способные к преодолению эпистемологического порога или к формированию познания. По мысли Фуко, "между техниками знания и стратегиями власти не существует никакой экстериорности, даже они играют свою специфическую роль, и сочленяются друг с дру­гом, исходя из различия между ними": "власть — знание" выступает как некий комплекс. Если мы попыта­емся, в соответствии с комментируемой Делезом мысли Фуко, определить "свод фраз и текстов с тем, чтобы извлечь из него высказывания, то это можно сделать не иначе, как определив очаги власти (и сопротивления), от которых этот свод зависит ... вступая во взаимоотно­шения со знанием, власть порождает какую-то истину, поскольку показывает и заставляет говорить". Анали-

зируя идею Фуко о "смерти человека", Делез пишет: "речь не идет о человеке, как о чем-то составном, будь то концептуальном, существующем, воспринимаемом или выразимом. Речь идет о составляющих силах чело­века: с какими другими силами они сочетаются и какое соединение из этого получается? В классическую эпо­ху все силы человека соотносились с одной-единственной силой, силой "репрезентации", которая притязала на то, чтобы извлечь из человека все, что в нем есть по­зитивного или же возвышаемого до бесконечности. В результате получалось, что совокупность таких сил об­разует Бога, а не человека, и человек мог предстать только между порядками бесконечного... Для того что­бы человек предстал как специфическое составное яв­ление, нужно, чтобы составляющие его силы вступили во взаимоотношения с новыми силами, которые укло­няются от контакта с силой репрезентации и даже уст­раняют ее. Эти новые силы являются силами жизни, труда и языка в той мере, в какой жизнь обнаруживает "организацию", труд — "производство", а язык — "фи­лиацию", которые ставят эти силы за пределы репре­зентации. Эти смутные силы, порожденные конечнос­тью, изначально не являются человеческими, но они входят в контакт с силами человека, чтобы вернуть его к его собственной конечности и наделить его историей, чтобы он делал собственную историю как бы во второй раз... В новой исторической формации XIX века имен­но человек оказывается сформированным из множест­ва составляющих его "растиражированных" сил. Ес­ли... силы человека войдут в контакт еще с какими-ни­будь силами... на этот раз получится "нечто иное", что уже не будет ни Богом, ни человеком: похоже, что смерть человека следует за смертью Бога в интересах новых составляющих... То, что человек представляет собой фигуру из песка между морским отливом и при­ливом, следует понимать буквально: такая композиция может появиться между двумя другими — композици­ей из классического прошлого, которое не знало чело­века, и композицией из будущего, которое уже не будет его знать". Цитируя последнее предложение (заключи­тельную фразу книги Фуко "Слова и вещи"), Делез во­прошает: силы человека, вступившие во взаимоотно­шения с силами информации и образовавшие совмест­но с ними неделимые системы "человек-машина", — может это "союз человека уже не с углеродом, а с крем­нием"? Анализируя "самые блестящие страницы" "Во­ли к знанию", Делез отмечает: "Когда диаграмма влас­ти уходит от модели автократии, чтобы предложить дисциплинарную модель, когда она становится "био­властью" и "биополитикой" населения, становится за­ботой о жизни и управлением жизнью, то новым объек­том власти вдруг становится жизнь. И тогда право по-

степенно отказывается от того, что составляло приви­легию суверена, от права на умерщвление (смертная казнь), но при этом позволяет творить тем больше гека­томб и геноцидов: не ради возвращения к стародавне­му праву на убийство, а, наоборот, во имя расы, во имя жизненного пространства, ради улучшения условий жизни, ради выживания нации... Однако, когда власть таким образом избирает своим объектом или целью жизнь, сорпотивление власти тоже начинает ссылаться на жизнь и обращает ее против власти". Или словами Фуко: "жизнь как политический объект оказалась неко­торым образом пойманной на слове и обращенной про­тив системы, которая пыталась ее контролировать". Спиноза писал: "Неизвестно, на что способно челове­ческое тело, когда оно освобождается от навязанной ему человеком дисциплины". Фуко добавил: неизвест­но, на что способен человек, "пока он жив" как сово­купность "сопротивляющихся сил". Рассматривая в за­ключительных разделах работы идеи "складки" у Фуко и его интерпретации концепции "сверхчеловека" (см. Складка, Сверхчеловек),Делез видит "печаль" мыс­лителя в проблеме: "если власть учреждает истину, то как можно помыслить "власть истины", которая уже не была бы истиной власти, истиной, исходящей от трансверсальных линий сопротивления, а отнюдь не от инте­гральных линий власти?" Фуко оперирует тремя изме­рениями: а) отношения, наделенные формой, формали­зованные в стратах (Знание); б) взаимоотношения сил на уровне диаграммы (Власть); в) отношение ("не-отношение") к внешнему (Мысль). Возникает проблема: "глубже ли внутреннее любого внутреннего мира",по­добно тому, как внешнее более отдаленно, чем весь внешний мир? Внешнее — это не застывший предел, это движущаяся материя... это не нечто иное, отличное от внешнего, это как раз и есть внутреннее внешнего. По мысли Фуко, немыслимое находится не снаружи мысли, а в самой ее сердцевине, как невозможность мыслить, которая удваивает или углубляет внешнее... Начиная с XIX века наличные измерения конечного стали как бы стягивать внешнее в складки, сокращая его, образуя некую "глубину", своего рода "втянутую в себя толщину". Понимание древними греками того, что отношение к самому себе как самообладание есть "власть, которую осуществляют над самим собой в рамках власти, которую осуществляют над другими", по мысли Фуко, явилось сгибанием внешнего на прак­тике. Было осознано то, что господство над другими необходимо удваивать господством над собой, что обя­зательные правила власти необходимо дублировать фа­культативными правилами пользующегося ими свобод­ного человека. Греки "согнули силу, которая при этом не перестала быть силой. Они соотнесли силу с ней са-

мой". Согласно Делезу, "основополагающая идея Фуко состоит в том, что измерение субъективности является производным от власти и от знания, но не зависит от них". Фуко формулирует несущую конструкцию ново­го проекта: субъективация свободного человека обер­нулась подчиненностью: с одной стороны, это "подчи­нение другому через подконтрольность и зависимость" со всеми вводимыми властью процедурами индивидуа­лизации и модуляции, направленными на повседнев­ную жизнь и интериорность тех субъектов, кого власть назовет своими подданными; с другой стороны, это "привязка (каждого) к своей собственной идентичнос­ти через сознание и самосознание", со всеми техника­ми моральных и гуманитарных наук, которые образуют знание субъекта. Субъективация, отношение к себе формируются непрерывно, путем — в интерпретации Делеза — образования "четырех складок субъективации": 1) складка, охватывающая материальный компо­нент нас самих (у древних греков — тело и его удо­вольствия); 2) складка, посредством которой соотноше­ния сил превращаются в отношение к себе; 3) складка знания, или складка истины, которая "образует отно­шение истинного к нашей сущности и нашей сущности к истине, которая представляет собой формальное ус­ловие для всякого знания, для любого познания"; 4) складка самого внешнего: от этого внешнего субъект в своих разных модусах ожидает бессмертия или вечнос­ти, спасения или свободы, а то и смерти, отрешеннос­ти. Четыре складки подобны конечной, формальной, действующей, материальной причинам, субъективнос­ти или интериорности как отношению к себе. По Деле­зу, субъект каждый раз "творится заново, как очаг со­противления, сообразно ориентации складок, субъек­тивирующих знание и изгибающих власть". Борьба за современную субъективность происходит через сопро­тивление двум современным формам подчинения: 1) нашей индивидуализации согласно требованиям влас­ти; 2) закреплении за каждым индивидуумом раз и на­всегда всеми определенной, известной и познанной са-

мотождественности. В этом случае борьба за субъектив­ность принимает вид права на несходство и вариатив­ность, права на преображение. Как отмечает Делез, "ос­новной принцип" Фуко заключается в следующем: "вся­кая форма есть соотношение сил". Речь идет о том, что­бы узнать, с какими иными силами вступают во взаимо­действие силы в человеке при той или иной историчес­кой формации и какая форма получается из этого соот­ношения сил... Силы в человеке не обязательно участву­ют в образовании формы-Человека, но могут участво­вать в ином составе, в иной форме... Для того чтобы форма-Человек возникла или обрисовалась, необходи­мо, чтобы силы в человеке вступили во взаимоотноше­ния с весьма специфическими силами внешнего. В слу­чае взаимоотношения сил в человеке с "силами возвы­шения до бесконечного" (модель "классической" исто­рической формации) происходит, по мысли Фуко, обра­зование формы-Бога, мира бесконечной репрезентации. В 19 в. из внешнего приходят новые, при этом конечные силы: Жизнь, Труд и Язык. Когда сила в человеке начи­нает схватку с силами конечности как с внешними сила­ми, она неизбежно сталкивается с конечностью за пре­делами самой себя. Сила в человеке творит из послед­ней конечность собственную, одновременно осознавая ее как собственную конечность. Так начинается чело­век, обрисовывается форма-Человек: по Фуко, "бытие существует лишь потому, что существует жизнь... Таким образом, именно опыт жизни выступает как самый об­щий закон живых существ... однако онтология эта обна­руживает вовсе не то, что лежит в основе всех этих су­ществ, но скорее то, что облекает их на мгновение в столь хрупкую форму". Делез завершает следующими словами: "Как сказал бы Фуко, сверхчеловек — это не­что гораздо меньшее, чем исчезновение существующих людей, и нечто гораздо большее, чем изменение поня­тия: это пришествие новой формы, не Бога и не челове­ка, и можно надеяться, что она не будет хуже двух пре­дыдущих".

A.A. Грицанов

X

ХАБЕРМАС (Habermas) Юрген (р. в 1929) — не­мецкий социальный философ и социолог, концепция ко­торого выступает рубежной точкой поворота некласси­ческой философии от модернизма к постмодернизму

ХАБЕРМАС (Habermas) Юрген (р. в 1929) — не­мецкий социальный философ и социолог, концепция ко­торого выступает рубежной точкой поворота некласси­ческой философии от модернизма к постмодернизму (см. Модернизм, Постмодернизм). Ассистент у Адорно в Институте социальных исследований (Франкфурт-на-Майне, 1956—1962). В 1962—1964 — профессор Гейдельбергского университета, в 1964—1971, 1983— 1994 — профессор во Франкфурте-на-Майне, в 1971— 1983 — содиректор (наряду с К.Ф.Вайцзеккером) Ин­ститута по исследованию условий жизни научно-техни­ческого мира им. Макса Планка (Штарнберг). Выступал последовательно представителем "второго" ("средне­го") поколения Франкфуртской школы, одним из идео­логов "новых левых", представителем неомарксизма; для зрелого периода творчества X. характерна умерен­ная позиция традиционного либерализма и гуманизма (в самооценке — "либеральный гуманизм"), фундирован­ная идеалом правового государства и преодоления от­чуждения. В концепции X. творчески ассимилированы идеи Франкфуртской школы, психоанализа, аналитичес­кой философии, герменевтики и структурализма. Иссле­довательские интересы реализуются в сфере социаль­ной философии, теории коммуникации, методологии и философии права. Основные сочинения: "Структурное изменение общественности" (1962), "Теория и практи­ка" (1963), "Познание и интерес" (1968), "Техника и на­ука как идеология" (1968), "Движение протеста и ре­форма высшей школы" (1969), "К логике социальных наук" (1970), "Теория общества или социальная техно­логия" (совм. с Н.Луманом, 1971), "Культура и критика" (1973), "Теория общества или социальные технологии?" (1973), "Проблемы легитимации в условиях позднего капитализма" (1973), "К реконструкции исторического материализма" (1976), "Что такое универсальная праг­матика" (1976), "Теория коммуникативного действования" (в 2 томах, 1981), "Моральное сознание и коммуни­кативное действование" (1983), "Ранние исследования и дополнения к теории коммуникативного действования (1984), "Философский дискурс модерна" (1985), "Мо­раль и коммуникация" (1986), "Постметафизическое мышление" (1988), "Фактичность и значимость" (1992), "Разъяснение к этике дискурса" (1994) и др. Выступая в начале своей профессиональной карьеры ведущим представителем молодого поколения Франкфуртской школы, X. осознал возможность теоретической интер­претации "овещнения" (Verdinglichung) через построе­ние теории рационализации: "Уже тогда моей пробле­мой была теория модерна, теория патологий модерна, с точки зрения осуществления, деформированного осу­ществления, разума в истории". Анализируя "критичес­кую теорию общества" Хоркхаймера — Адорно — Мар­кузе, X. подчеркивал, что в рамках подобного подхода невозможно установить нормативные предпосылки ее собственного генезиса как акцентированно рациональ­ного интеллектуального предприятия. Рефлективно пре­одолевая "критическую теорию общества", X. придет к выводу о том, что недостатки ее сводимы к следующе­му: 1) непроясненность нормативных отношений; 2) аб­солютистская трактовка истины и отношения филосо­фии к наукам; 3) недооценка демократических традиций правового государства. X. возражал против сведения классической "критической теорией" общественной ра­циональности к рациональности трудовой деятельнос­ти, понимаемой как покорение природы и — как следст­вие — против редукции процесса самоосуществления человеческого рода к трудовой деятельности. По мысли X., институциальные рамки общества ("производствен­ные отношения" по Марксу) отнюдь не являются непо­средственным результатом процесса труда. Как полага­ет X., в философско-историческом плане правомерно вычленять два процесса эмансипации общества: а) от внешнего природного принуждения и б) от репрессий, проистекающих из собственной природы. В первом слу­чае общественным идеалом выступает тотально автома­тизированная социальная организация — результат на-