ПОЛИТИКА КАК ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Специальный методологический анализ показыва­ет, что зачаточные формы деятельностного понимания политики, содержавшиеся в психологии политики, не противоречат поведенческому подходу, принятому в западной политической психологии. Более того, имен­но достаточно проработанный деятельностный подход в приложении к политике соединяет эти направления, превращая терминологические различия в малоосмыс­ленную «игру в бисер». Центральной проблемой пове­денческого подхода в данном разрезе оказывается проблема субъективных механизмов, обеспечиваю­щих подобные трансформации, инициирующих и ре­гулирующих политическое поведение. Вот тогда при таком понимании ведущими категориями поведенче­ского подхода становятся категории политического сознания и политической культуры, усваиваемые субъ­ектом в процессе политической социализации, а так­же такие производные от внешних условий психиче­ские переменные, как эмоции, чувства и настроения в их не столько индивидуальном, сколько массовом, со­циально-типическом выражении. Они же, эти катего­рии, оказываются центральными и для психологии политики.

Остановимся подробнее надеятельностном подхо­де к политике как на стержневом моменте для синтеза политической психологии и психологии политики, на выработке общей платформы для теперь уже единой политической психологии. Оттолкнемся от общепри­знанного как на Западе, так и на Востоке. Как извест­но, «главный недостаток всего предшествующего мате­риализма — включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта или в форме созерца­ния, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно»[4]. Отсюда и вытекает смысл трактовки политики именно как особой деятельности людей; «История не делает ничего, она не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах!» Не «история», а именно человек, действительно живой человек — вот кто делает все это, всем обладает и за все борется. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется челове­ком для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели че­ловека»[5]. Можно по разному относиться к авторам приведенных высказываний, однако трудно отказать им в логике и убедительности проведенного анализа.

Отсюда, собственно, и вытекает предельно пове­денческое (бихевиористское) понимание политики как определенной сферы человеческой деятельности, кото­рую осуществляет и которой управляет человек. Дея­тельность немыслима без субъекта. Субъект же не мо­жет действовать без мотивационных факторов, то есть без психологических составляющих этой самой своей деятельности.

В свое время Г.В. Плеханов писал: «Нет ни одного исторического факта, которому не предшествовало бы... и за которым не следовало бы известное состоя­ние сознания... Отсюда — огромная важность общест­венной психологии... с нею надо считаться в истории права и политических учреждений»[6]. Прав он был, или не прав — трудно не считаться с такой убежденной позицией. Кроме того, трудно привести и убедительные противоположные примеры, опровергающие подобные утверждения — если, конечно, совсем не разувериться в способности человека влиять на происходящее вокруг него.

Реконструируя и обобщая прошлое, можно счи­тать, что в истории существовало три основных под­хода к роли психологии в изучении политики. Во-пер­вых, максималистская позиция. Она проявлялась в разное время, однако наиболее яркий пример в науч­ной литературе — труды профессора А. Этциони вто­рой половины XX века, с его совершенно однозначным взглядом. Поскольку политику «делают» люди, считал А. Этциони, то возможности психологии в изучении политики и влиянии на нее «практически безграничны». Это, так сказать, супер-психологизаторский подход, которого иногда побаиваются даже сами психологи. И хотя классик психо- и социодрамы Дж. Морено когда-то запальчиво заявил, что дескать, пройдет время, и когда-нибудь, в следующем веке,»верховным ментором в белом доме» (имелся в виду президент США) должен будет стать «психолог или врач, хорошо знающий человеческую психологию», пока до этого еще далеко.

Во-вторых, позиция минималистов. Ее сторонники, а их до сих пор еще немало, напротив, на перь место ставили и продолжают ставить иные, значительно более объективные факторы: социальные, экономи­ческие и другие, не признавая за психологическими факторами практически никакого значения. Однако и эта позиция в политической истории также показала свою несостоятельность. Максимум, к чему она при­водила — это к стремлению решать все политические вопросы с «позиции силы», используя исключитель­но объективистские силовые аргументы и «наращива­ние мускул». Однако в очень многих случаях это ока­зывалось достаточно плохой политикой. Возникали конфликты, для урегулирования которых, опять-таки требовались психологи. Что, безусловно, опровергало позиции «минималистов», но до сих пор не уменьша­ет число их рядов.

В-третьих, был, есть и продолжает развиваться компромиссный, синтетический подход. Его сторон­ники, осознавая и признавая серьезную роль психо­логии, однако, понимали, что психология — лишь один из голосов в общем хоре многих факторов влия­ния на политику. Политика представляет собой на­столько сложный феномен общественной жизни, что нет и не может быть некой единой науки, которая будет в состоянии объяснить все аспекты политики — как, впрочем, и любой иной человеческой деятельно­сти. Значит, возможно и необходимо построение слож­ных моделей политики, включая и политико-психоло­гические модели.

В конечном счете, с этой точки зрения политика и есть, прежде всего, определенная человеческая дея­тельность с определенными мотивами, целями и, ес­тественно, результатами. Главным мотивом и, в случае успеха, результатом этой деятельности является согла­сование интересов разных человеческих групп и от­дельных индивидов. Обретая эти результаты и свой формы в тех или иных политических институтах, по­литика как особая деятельность наполняет собой по­литические процессы — как содержание, наполняя форму, как бы «застывает» в ней, принося определен­ные итоги.

Соответственно, можно говорить о двух базовых подходах к изучению политики как деятельности. Во-первых, об институциональном подходе — с его выра­женным акцентом на политические институты, то есть, на результаты определенной деятельности людей. Во-вторых, о процессуальном подходе — с его не менее выраженным акцентом на политические процессы, то есть, на сам процесс этой деятельности. Согласно из­вестному польскому социологу Я. Щепаньскому, соци­альные процессы, включая процессы политические — «это единые серии изменений в социальных системах, то есть в отношениях, институтах, группах и других видах социальных систем». Это «серия явлений взаи­модействия людей друг с другом или серия явлений, происходящих в организации и структуре групп, из­меняющих отношения между людьми или отношения между составными элементами общности»[7].

В конечном счете, каждый из выше обозначенных подходов к роли психологии в политике был хорош для своего времени, и для того состояния, в котором нахо­дилось то или иное общество. Иногда психология вы­ходила на первое место — особенно это было харак­терно для кризисного и «смутного» времен, когда трансформируются или рушатся политические инсти­туты и, соответственно, на первое место выходят по­литические процессы. Тогда и повышается роль по­литической психологии по сравнению с достаточно стабильным, «институциональным» временем. Иногда, напротив, психология как бы «пряталась» внутрь об­щественной жизни, будучи жестко подавленной ин­ституциональными структурами, особенно в тотали­тарных общественных системах и организациях. Тем не менее, общее понимание политики как особого вида человеческой деятельности, смыслом которой является управление людьми через согласование различных интересов групп и индивидов, позволяет соизмерять эти подходы, рассматривая их как разные стороны проявления политики, как особой человеческой деятель­ности.