Линейные и нелинейные интерпретации исторического процесса в современной философии

(Вопрос № 55 канд. экз.)

Г. Лукач // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 534-536.

1. Почему исторический материализм не может быть методологией изу­чения докапиталистических обществ?

Следовательно, не было никакой ошибки в том, что исторический материализм в его классической форме жестко и безусловно применял­ся к истории XIXвека. Ибо история этого века показывает в действии все силы, которые влияют на общество, когда они действуют на самом деле в чистом виде и проявляются в формах «объективного духа». Не совсем так обстоит дело с докапиталистическими обществами. В дока­питалистических обществах никогда не было той самозамкнутости и самовластности, той имманентности экономической жизни, каких она достигла в капиталистическом обществе. Отсюда следует, что историчес­кий материализм нельзя применять к докапиталистическим социальным образованиям совершенно так же, как это делается применительно к ка­питалистическому развитию. Здесь нужны более сложные, более тонкие анализы, чтобы, с одной стороны, выяснить, какую роль в ряду движущих сил общества играли чисто экономические силы, поскольку таковые тогда вообще имелись в наличии в строгом понимании экономической «чистоты», чтобы, с другой стороны, показать, как эти экономические силы воздействовали на прочие общественные образования. Вот в чем причина, по которой исторический материализм надо применять к прежним обществам намного осмотрительнее, чем к социальным пере­менам XIXвека. С этим связан также тот факт, что XIXвек мог достичь своего самопознания только благодаря историческому материализму, в то время как историко-материалистические исследования прежних обще­ственных состояний, например, истории первоначального христианства или древнего Востока, наподобие тех, что провел, например, Каутский, оказались недостаточно тонкими, оказались анализами, которые не покрывают или не вполне покрывают фактическое положение дел. Так, свои наиболее крупные успехи исторический материализм снискал при анализе общественных образований, права и находящихся в этой же плоскости явлений, например, стратегии и т.д. Поэтому анализы Ме-Ринга, например, - вспомним лишь про «Легенду о Лессинге» - глубоки итонки, пока они относятся к государственной и военной организации Фридриха Великого или Наполеона. Намного менее окончательными и исчерпывающими они являются тогда, когда он обращается к литера­турным, научным и религиозным феноменам той же эпохи.

2. В чем заключается принципиальное непонимание исторической кон­цепции Маркса так называемыми вульгарными марксистами?

Вульгарный марксизм совершенно пренебрег этим различием. Его применение исторического материализма впало в ту же ошибку, в какой Упрекнул Маркс вульгарную политэкономию: он рассматривал, как вечные, всего лишь исторические категории, а именно — также категории капиталистического общества.

С. Жижек // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 536-538.

1. В чем заключается сходство подходов сталинистов и меньшевиков к трактовке исторического процесса?

Проблема сталинских коммунистов заключалась в том, /^тк^и что они не были достаточно «чистыми», что их захвати­ла перверсивная экономика долга: «Я знаю, что это тяжело и, может быть, мучительно, но что мне остается делать, таков мой долг...» Обыч­ный девиз этической программы - «Нет оправдания невыполненному долгу!»; и хотя «Би капп51, <1епп с1и зоИзИ» («Можешь, значит, должен!») Канта на первый взгляд предлагает новый вариант этого девиза, импли­цитно он дополняет его куда более жуткой инверсией. «Нет оправдания выполнению долга!» Ссылку на долг как на оправдание наших действий следует отвергнуть как лицемерную; достаточно вспомнить всем извес­тный пример с учителем-садистом, который мучает своих учеников беспощадной дисциплиной и пытками. Оправданием ему (и другим) служат слова: «Мне очень тяжело так поступать с бедными детками, но что мне остается, ведь таков мой долг!» Еще более уместным кажется пример сталинского коммуниста, который любит человечество, но со­вершает при этом чудовищные чистки и экзекуции, когда он этим за­нимается, сердце его разрывается, но он ничего не может поделать, поскольку таков его Долг перед Прогрессом... Мы сталкиваемся здесь с собственно перверсивным подходом приспособления позиции чистого инструмента Воли Большого Другого: я не несу за это ответственности, не я это делаю, я лишь инструмент высшей Исторической Необходи­мости... Непристойное наслаждение этой ситуацией порождается тем фактом, что я считаю себя оправданным за то, что делаю. Замечательная ситуация: я причиняю другому боль в полной уверенности, что не несу за это ответственности, а просто исполняю Волю Другого.

Говоря грубо и упрощенно, у революционных сил России в 1917 году, в трудной ситуации, в которой буржуазия оказалась неспособной положить конец демократической революции, оставался следующий выбор.

С одной стороны, позиция меньшевиков заключалась в подчинении логике «объективных стадий развития». Сначала демократическая ре­волюция, а уж потом революция пролетарская. В водовороте событий 1917 года вместо того, чтобы извлечь выгоду из постепенного разложения государственного аппарата и воспользоваться повсеместно распростра­ненным недовольством Временным правительством, все радикальные партии должны были сопротивляться искушению продвинуть этот мо­мент еще дальше и объединить усилия с демократически настроенными буржуазными элементами, чтобы прийти к демократической революции, терпеливо ожидая, когда созреет революционная ситуация. С этой точки зрения социалистический переворот в 1917 году, когда ситуация еще не созрела, интенсифицировал регресс к примитивному террору... (Хотя этот страх катастрофических террористических последствий «незрело­го» восстания может показаться предвестником грядущего сталинизма, идеология сталинизма по сути дела отмечает возвращение к «объекти­вистской» логике необходимых стадий развития¹.)

2. В чем принципиальное отличие ленинской позиции в понимании ис­торического процесса от сталинизма и меньшевизма?

С другой же стороны, ленинская позиция заключалась в том, чтобы взять препятствие силой, броситься в парадокс ситуации, ухватиться за возможность, ввязаться в борьбу, даже если ситуация еще не созрела, делая ставку на то, что само это преждевременное вторжение радикаль­ным образом изменит объективную расстановку сил, в рамках которой изначальная ситуация кажется незрелой, т.е. это вторжение подорвет само положение, заявляющее о незрелости ситуации.

Такое представление все еще допус­кает принцип, лежащий в основе объективистской «овеществленной» логики «необходимых стадий развития». Оно просто обеспечивает раз­личный ритм течения в тех или иных конкретных обстоятельствах (т.е. в отдельных странах вторая стадия непосредственно следует за первой). В отличие от этого позиция Ленина обладала большей строгостью: в ко­нечном счете, нет объективной логики «необходимых стадий развития», поскольку «сложности», вытекающие из путаницы конкретной ситуации и/или из непредвиденных результатов «субъективного» вмешательства, всегда нарушают прямой курс движения.

3. Чем, по мнению С. Жижека, характерен исторический процесс в сов­ременных условиях глобализирующегося капитализма?

В более общем смысле история капитализма — суть дли­тельная история того, как господствующая идеологически-политическая структура могла примирить (и урезонить взрывной край) движения и потребности, которые, казалось бы, угрожают самому ее существованию. Скажем, в течение длительного времени сексуальные вольнодумцы пола­гали, что моногамное сексуальное вытеснение необходимо для выживания капитализма. Теперь мы знаем, что капиталист может быть не только тер­пимым, но способен активно провоцировать и эксплуатировать различные формы «перверсивной» сексуальности, не говоря уже о промискуитетном потворстве сексуальным удовольствиям. Однако вывод из этого заключа­ется не в том, что у капитализма бесконечная способность интегрировать и тем самым подстригать взрывные края всех частных потребностей, а в вопросе выбора времени, «схватывания момента». Какая-то конкрет­ная потребность в определенный момент времени обладает глобальной взрывной силой. Она действует подобно метафорическому заместителю всемирной революции: если мы безоговорочно на ней настаиваем, сис­тема взрывается; если же мы долго выжидаем, метафорическое короткое замыкание между этой частной потребностью и всемирной катастрофой исчезает, и Система может с ехидно лицемерным удовлетворением спро­сить: «Ну что, этого добивались? Получайте!».

А. Печчеи // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 549-551.

1. В чем заключаются характерные черты современного этапа развития человечества?

На протяжении моей жизни ход человеческой истории решительно и внезапно переменился. Суть этих изменений в том, что за какие-нибудь несколько десятилетий завершился продолжавшийся много тысяч лет период медленного развития человечества и наступила новая динамичная эра.

И как мне кажется, все перемены, в сущности, касаются именно изменившегося положения самого человека на Земле. Если раньше он был не более чем одним из многих живых существ, живущих на планете, то теперь человек превратил ее в свою безраздельную империю.

С тех пор как существует человечество, люди всегда бились над "опросом, что значит быть человеком и в чем состоит его земное предназначение.

Теперь, впервые в истории, появился новый мощный фактор, который необходимо принимать во внимание, размышляя о судьбах человечества. Этот фактор - огромное ш всевозрастающее материальное могущество самого человека. Это могу­щество возрастает по экспоненте, год за годом аккумулируя силы для Дальнейшего роста. Однако развитие это в высшей степени сомнительно неоднозначно, ибо оно может послужить на благо человеку только при Разумном и сдержанном к нему отношении, при безрассудном же его ^Использовании человеку грозит непоправимая катастрофа.

В сущности, с тех самых пор, как появился венец творения — Человек, жизнь на планете постоянно и непрерывно изменялась, и его влияние стабильно росло на протяжении тысяч поколений. Теперь, однако, когда оно стало возрастать с поистине космической скоростью, судьба всех имеющихся форм жизни на Земле - в значительно большей степени, чем в прошлом, - зависит от того, что делает или чего не делает человек. Основной вопрос сегодня сводится к тому, как умудрится он разместить на Земле дополнительные миллиарды себе подобных и обеспечить все их многочисленные потребности и желания.

Однако поднятая человеком грозная волна, если ее не приостано­вить, неминуемо настигнет и его самого. Ведь человек является резуль­татом длительной естественной эволюции - процесса, в котором, как в сложнейшей ткани, тесно и прихотливо переплелись жизни тысяч и тысяч организмов.

2. Каковы опасные тенденции современной эпохи человеческой исто­рии?

И это не единственное, в чем новая благоприобретенная мощь чело­века отразилась на его собственном положении. Современный человек стал дольше жить, что привело к демографическому взрыву. Он научился производить больше, чем когда бы то ни было, всевозможных вещей, и к тому же в значительно более короткие сроки.

Родилось явление, которое стали называть промышленной, научной, а чаще научно-технической революцией. Последняя началась тогда, когда человек понял, что может эффективно и в промышленных мас­штабах применять на практике свои научные знания об окружающем мире. Этот процесс идет сейчас полным ходом и все набирает и набирает скорость. Ведь непрерывный поток новых технологических процессов, различных приспособлений, готовых товаров, машин и оружия, который с поистине захватывающей дух скоростью выливается из технического рога изобилия, поглощает лишь часть непрерывно возрастающего объема научных знаний человека. Можно с уверенностью утверждать, что поток этот и дальше будет расти.

Истоки этой почти зловещей благоприобретенной мощи человека лежат в комплексном воздействии всех названных выше изменений, а их своеобразным символом стала современная техника.

Еще несколько десятилетий назад мир человека можно было - в весьма упрощенном виде, разумеется,— представить тремя взаимосвязанными, недостаточ­но устойчивыми элементами. Этими элементами были Природа, сам Человек и Общество. Теперь в человеческую систему властно вошел четвертый и потенциально неуправляемый элемент - основанная на науке Техника.

И. Валлерстайн // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 543-546.

1. Как функционирует современная капиталистическая мир-экономи­ка?

Миро-системамодернити представляет собой капиталистическое миро-хозяйство, и это означает, что ею управляет стремление к безграничному накоплению капитала, которое иногда называ­ют законом стоимости.

Эта миро-система сформировалась на протяжении XVI века, и пер­воначально сложившееся в ней разделение труда вовлекло в ее состав большую часть Европы (за исключением Российской и Оттоманской империй), а также отдельные части [обеих] Америк.

Эта миро-система территориально расширялась многие столетия, Последовательно инкорпорируя в принятую в ней систему разделения ''РУда все новые регионы.

Капиталистическая миро-система представляет собой [совокупность] миро-хозяйства, определяемого отношениями центра и периферии, и политической структуры, состоящей из входящих в международную систему суверенных государств.

Фундаментальные противоречия капиталистической системы прояв­ляются на уровне глубинных процессов в череде циклических колебаний, служащих разрешению этих противоречий.

Двумя наиболее важными циклическими колебаниями выступают 50-60-летние циклы Кондратьева, на протяжении которых основные источники прибыли перемещались из производственной сферу в финан­совую и обратно, и 100—150-летние циклы гегемонии, определявшиеся подъемом и упадком сменявших друг друга «гарантов» мирового порядка, с присущими каждому из них особыми моделями доминирования.

Эти циклические колебания приводили к постоянным, пусть медлен­ным, но значительным, географическим сдвигам центров концентрации капиталов и власти, которые, однако, не отрицали существовавших внутри системы фундаментальных отношений неравенства.

Эти циклы никогда не были строго симметричными, и каждый новый из них приносил незначительные, но важные структурные изменения в направлениях, определяющих исторические тенденции развития системы.

Миро-система модернити, подобно любой системе, не может разви­ваться вечно и придет к своему концу, когда исторические тенденции приведут ее в точку, где колебания системы станут настолько масштаб­ными и хаотичными, что окажутся несовместимыми с обеспечением жизнеспособности ее институтов. В случае достижения этой точки случится бифуркация, и как результат эпохи перехода (хаотического) система будет заменена одной или несколькими другими системами.

2. Каковы перспективы будущего развития человечества?

Мы живем во вселенной неопределенности, единственным величайшим достоинством которой является постоянство этой неоп­ределенности, так как именно благодаря неопределенности существует творчество -творчество во вселенском масштабе, включающее в себя, конечно, и человеческое творчество. Мы живем в несовершенном мире, он всегда будет несовершенен, и поэтому в нем всегда будет не­справедливость. Но перед этой реальностью мы вовсе не беспомощны. И можем сделать мир менее несправедливым; мы можем сделать его более прекрасным; мы можем углубить наше познание его. Нам нужно всего лишь строить его, а для того чтобы его строить, нам нужно всего лишь разговаривать друг с другом и стремиться получить друг от друга то особое знание, которое каждый сумел приобрести. Мы можем трудиться виноградниках и получать плоды, если только постараемся.