Марксизм как великий проект социальных преобразований

(Вопрос № 18 канд. экз.)

Авторский текст // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 350-362.

1. Почему именно марксизм явился третьим великим проектом модерна?

Марксизм отражает фазу промышленного переворота, ускоренного раз­вития производительных сил, основанного на превращении сил природы в силы самого общества, необходимости на этой основе перераспределения национального дохода между всеми гражданами той или иной страны, конт­роля общества (через экономические и политические институты) за процессом производства во избежание экономических кризисов и социальных потрясе­ний. Идейный пароль этого проекта — социальное братство. (+ текст с 354 в 3.8)

2. В чем заключаются причины поражения социализма в СССР и Восточной Европе?

Таким образом, если следовать логике Э.В. Ильенкова, распад СССР и разрушение социализма в странах Восточной Европы не только опровергают теорию социализма Маркса, но являются еще одним ее подтверждением.

Социализм в СССР и в странах Восточной Европы пал не потому, что эта на практике, а вследствие того, что социалистические преобразования в этих странах в силу объективных и субъективных причин не были проведены до конца. Не был осуществлен переход от «грубого коммунизма» к «реальному гуманизму», как называл социалистическое общество в своих ранних работах К. Маркс.

При этом многими идеологами современного «позднего капитализма» сознательно умалчивается тот факт, что вся социальная история XX в. была, по сути, связана с решением основного противоречия капитализма, вскрытого Марксом, - между общественным характером труда в массовом индустри­альном производстве и частной формой присвоения.

Великий экономический кризис всей западной капиталистической эко­номики 1929-1932 гг., поставивший вопрос о самом существовании капи­тализма и буржуазного общества, привел наиболее дальновидных западных теоретиков и политиков к пересмотру старой модели капитализма, какой она была во времена Маркса. Сначала «Новый курс» Ф. Рузвельта, а после Второй мировой войны социально-экономическая политика государств Западной Европы, основанная на экономической концепции кейнсианства, предусматривали решительную роль государства в регулировании экономи­ческого развития, привели к смягчению, но не устранению экономических кризисов.

Марксистская концепция исторического процесса остается важным инструментом теоретического анализа современ­ного развития человечества.

Кроме того, следует отметить и следующее.

Великая Октябрьская социалистическая революция (1917-1991) явилась попыткой практического воплощения марксизма как теории социальной де­мократии. Но поскольку революция в России развивалась в условиях огромной страны, которая охватывала одну шестую часть суши земного шара и включала в себя многочисленные народы и нации, стоящие на самых разных этапах духовного, социального и экономического развития, перед российскими ре­волюционерами встали задачи не только построения техногенного общества и развития на его основе социальной демократии, но и создания новой наднациональной исторической общности людей, распространения принципов социальной демократии на все народы и нации бывшей империи.

3. Была ли успешна марксистская программа социальных преобразований?

На этот вопрос сложно дать какой-либо однозначный ответ….

И дальше отвечаем вопросы этого пункта 3.8…(здесь только водичка)

4. Почему культуро-историческая парадигма социального знания доминировала в обществознании до конца XX века?

На наш взгляд, данная особенность социальной мысли XX в. обусловлена тем обстоятельством, что заложенные в работах мыслителей, упомянутых В.С. Барулиным, основы культуро-исторической парадигмы социального знания оставались доминирующими в обществознании вплоть до конца XX в., а в массовом сознании они, пожалуй, доминируют до сих пор. Культуро-историческая парадигма социального знания с ее верой в поступательный (не­смотря на срывы и противоречия) ход развития человечества была наиболее адекватной для периода экстенсивного роста техногенного общества и его распространения по всему миру. Как бы ни расходились друг с другом соци­альные теоретики относительно источников и движущих сил исторического развития, прогнозов будущего человечества, их объединяет вера в прогресс. Кризис техногенного общества, который чрезвычайно обострился к концу столетия, подорвал эту веру и привел к пересмотру в социальной мысли основоположений культуро-исторической парадигмы.

К. Маркс, Ф. Энгельс // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 517-522.

1. Что такое материалистическое понимание истории? Что, с точки зрения К. Маркса и Ф. Энгельса, отличает их собственное понимание истории от предшествующих концепций исторического развития?

Это понимание истории заключается в том, чтобы, исходя именно из материального производства непос­редственной жизни, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения — т.е. гражданское общество на его различных сту­пенях - как основу всей истории; затем необходимо изобразить деятель­ность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т.д. и т.д., и проследить про­цесс их возникновения на этой основе, благодаря чему, конечно, можно будет изобразить весь процесс в целом (а потому также и взаимодействие между его различными сторонами). Это понимание истории, в отличие от идеалистического, не разыскивает в каждой эпохе ту или иную кате­горию, а остается все время на почве действительной истории, объясня­ет не практику из идей, а идейные образования из материальной прак­тики и в силу этого приходит также к тому выводу, что все формы и продукты сознания могут быть уничтожены не духовной критикой, (не растворением их в «самосознании» или превращением их в «привиде­ния», «призраки», «причуды» и т.д., а лишь практическим ниспровер­жением реальных общественных отношений, из которых произошел весь этот идеалистический вздор,— что не критика, а революция явля­ется движущей силой истории, а также религии, философии и прочей теории. Эта концепция показывает, что история не растворяется в «самосознании», как «дух от духа», но что каждая ее ступень застает в на­личии определенный материальный результат, определенную сумму производительных сил, исторически создавшееся отношение людей к природе и друг к другу, застает передаваемую каждому последующему поколению предшествующим ему поколением массу производительных сил, капиталов и обстоятельств, которые, хотя, с одной стороны, и ви­доизменяются новым поколением, по, с другой стороны, предписывают ему его собственные условия жизни и придают ему определенное раз­витие, особый характер. Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят об­стоятельства.

Все прежнее понимание истории или совершенно игнорировало ...действительную основу истории, или же рассматривало ее лишь как побочный фактор, лишенный какой бы то ни было связи с историческим процессом. При таком подходе историю всегда должны были писать, ру­ководствуясь каким-то лежащим вне ее масштабом; действительное про­изводство жизни представлялось чем-то доисторическим, а историческое - чем-то оторванным от обыденной жизни, чем-то стоящим вне мира и над миром. Этим самым из истории исключается отношение людей к природе, в результате чего создается противоположность между приро­дой и историей. Эта концепция могла видеть в истории поэтому только громкие политические деяния и религиозную, вообще теоретическую, борьбу, и каждый раз при изображении той или другой исторической эпохи она вынуждена была разделять иллюзии этой эпохи.

2. Как осуществляется исторический процесс?

Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем со­зреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда матери­альные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления.

Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркса большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу.

3. Что такое общественно-экономические формации? Какими характер­ными чертами они отличаются? Как происходит смена общественно-экономических формаций?

В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современ­ный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как про­грессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырас­тающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развиваю­щиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предысто­рия человеческого общества.

Каковы бы ни были общественные формы производства, Рабочие и средства производства всегда остаются его факторами. Но находясь в состоянии отделения друг от друга, и те и другие являются ^его факторами лишь в возможности. Для того чтобы вообще произво­дить, они должны соединиться. Тот особый характер и способ, каким осуществляется это соединение, отличает различные экономические эпохи общественного строя.

Такую же важность, какую строение останков костей имеет для изучения организации исчезнувших животных видов, останки средств труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций. Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда. Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд.

Та форма, в которой <...> прибавочный труд выжимается из не­посредственного производителя, из рабочего, отличает экономические формации общества, например общество, основанное на рабстве, от общества наемного труда.

4. Что такое базис и надстройка общественно-экономических формаций? Как они взаимосвязаны в процессе развития общества?

Экономическое положение - это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты - государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т.п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, полити­ческие, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необхо­димое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени.

5. Как осуществляется общественный прогресс в антагонистических общественно-экономических формациях?

Низкая алчность была движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного жалкого индивида было ее единственной, определяющей целью. Если при этом в недрах этого общества все более развивалась наука и повторялись периоды высшего расцвета искусства, то только потому, что без этого невозможны были бы все достижения нашего времени в области накопления богатства.

Так как основой цивилизации служит эксплуатация одного класса другим, то все ее развитие совершается в постоянному противоречии. Всякий шаг вперед в производстве означает одновременно шаг назад в положении угнетенного класса, то есть огромного большинства. Всякое благо для одних необходимо является злом для других, всякое новое освобождение одного класса новым угнетением для другого. Наиболее ярким примером этого является введение машин, последствия которого теперь общеизвестны. И если у варваров, как мы видели, едва можно было отличить права от обязанностей, то цивилизация даже круглому дураку разъясняет различие и противоположность между ними, предо­ставляя одному классу почти все права и взваливая на другой почти все обязанности.

6. Что такое коммунистическая общественно-экономическая форма­ция?

По своей природе право может состоять лишь в применении Равной меры; но неравные индивиды (а они не были бы различными индивидами, если бы не были неравными) могут быть измеряемы одной ^и (той же мерой лишь постольку, поскольку их рассматривают под одним Углом зрения, берут только с одной определенной стороны, как вданном, Например, случае, где их рассматривают только какрабочихи ничего более в них не видят, отвлекаются от всего остального. Далее: один рабочий женат, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше, и так далее. При равном труде и, следовательно, при равном участии в общественном потребительном фонде один получит на самом деле больше, чем другой, окажется богаче другого и тому подобное. Чтобы избежать всего этого, право, вместо того чтобы быть равным, должно бы быть неравным.

Но эти недостатки неизбежны в первой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит после долгих мук родов из капиталистического общества. Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обновленное им культурное развитие об­щества.

На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчез­нет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники обще­ственного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазною права, и общество сможет написать на своем знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям!

Так называемое «социалистическое общество» не является, по моему мнению, какой-то раз навсегда данной вещью, а как и всякий другой общественный строй его следует рассматривать как подверженное постоянным изменениям и преобразованиям. Решающее его отличие от нынешнего строя состоит, конечно, в организации производства па основе общей собственности сначала отдельной нации на все средства производства.

Э.В. Ильенков // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 354–359, 716–719.

Вопросы и задания (добавить к ответу 3.8 №1)

1. Почему марксизм является порождением западной культуры?

Маркс - такой же «сын Запада», как Платон и Аристотель, как Декарт и Спиноза, как Руссо или Гегель, как Гёте или Бетховен. Иными слова­ми, система идей, именуемая «марксизмом», - это, естественно, созрев­ший результат развития традиций «западной культуры», или, если быть совсем точным, - западноевропейской цивилизации.

Стало быть, отказ «западной культуры» от Маркса - это отказ ее от известных - на наш взгляд - лучших, передовых традиций своего собственного прошлого.

Россия, где в силу сложившихся обстоятельств марксизм впер­вые утвердился в качестве официально узаконенной идеологии, была интегральной частью «западного мира», и революция 1917 года была вынуждена решать типично «западную» проблему. Именно поэтому ее теоретиком и лидером оказался Ленин — такой же «сын Запада», как и Маркс.

«Отсталость» экономического и культурного развития не только не способствовала утверждению идей марксизма на русской почве, но, как раз наоборот, была той наиболее косной силой, которая всячески этому сопротивля­лась. С отсталостью была связана не «легкость», а, наоборот, трудность реализации этих идей - как в сознании, так и в экономике.

Победа идей Маркса в России была прямым следствием того факта, что Россия - при всей ее отсталости — была втянута в орбиту наиболее острых противоречий мира частной собственности. Именно мир частной собственности превратил тогда Россию, находившуюся на географичес­кой «периферии» западного мира, в центр и средоточие всех имманент­ных антиномий этого мира. Они-то и вызвали революционный взрыв.

Вся «западная культура», развивалась и расцвела на почве «частной собственности» - это исторически достоверный факт. Теория марксизма всегда по справедливости оценивала исторически прогрессивную роль частной собственности, подчеркивая ее преимущества по сравнению с добуржуазными, сословно-феодаль-ными формами организации человеческой жизнедеятельности.

И Маркс, и Энгельс начинали свою биографию именно в качестве наиболее радикальных теоретиков буржуазной демократии, в качестве наиболее решительных защитников принципа «частной собственности», которая сливалась тогда и в их глазах с принципом полной и безогово­рочной свободы личной инициативы.

2. Каковы основные вехи развития социальной философии марксизма?

В качестве лидера революционной демократии Маркс, естественно, выступал против идей «обобществления собственности», которая не признает даже теоретической реальности за ком­мунистическими идеями в их теперешней форме, а следовательно, еще менее может желать их практического осуществления или же хотя бы считать его возможным.

Именно критика коммунистических идей - поскольку она мыслилась Марксом как серьезно-теоретическая, а не как демагогически-идеологическая критика — оборачивалась критикой тех реальных условий жизни, внутри которых возникают и распространяются эти идеи.

Марксу с самого начала—даже тогда, когда эти идеи были ему антипа­тичны, - был чужд взгляд, согласно которому широкое распространение тех или иных идей можно объяснить деятельностью злоумышленников-агитаторов. Маркс считал - и я думаю, что это остается справедливым и по сей день, - что сочувствие и распространение получают лишь такие идеи, которые согласуются с реальными - независимо от этих идей вызревшими - социальными потребностями более или менее широких категорий населения.

Факт распространения коммунистических идей во Франции и Англии Маркс и расценивает как симптом реальной коллизии, назревающей в недрах социального организма Франции и Англии, т.е. в тех именно странах, где частная собственность получила максимальную свободу развития всех своих возможностей, там, где с частной собственности были сняты все ограничения.

Поэтому именно «коммунизм» и рассматривается молодым Мар­ксом как идейное течение, рождаемое движением самой «частной собственности». Поэтому до конца доведенная критика коммунизма и оборачивается критикой частной собственности, как «земной основы» коммунистических идей...

Поэтому-то Маркс и принимает коммунистические идеи как не­обходимый феномен движения самой частной собственности, несмотря на то что эти идеи по-прежнему остаются для него неприемлемыми со стороны «положительной программы», в них выраженной.

3. Чем отличаются идеи Маркса о «реальном гуманизме» от «грубого коммунизма?

«Грубый и непродуманный» коммунизм, т.е. движение, возника­ющее совершенно стихийно и независимо от каких бы то ни было теорий и не освещенное светом теории, и есть это прагматически нацеленное на ближайшую, ситуативно диктуемую ему задачу, умонастроение. Оно вызвано совершенно стихийной силой давления «отчуждения», нагне­таемого движением частной собственности.

Но этот «грубый коммунизм», верно осознающий свою ближайшую цель — отрицание частной собственности, сочетается с иллюзией, будто бы эта чисто негативная акция и есть «позитивное разрешение» всех проблем современной цивилизации.

Превратить «частную собственность» в собственность «всего обще­ства» - это значит превратить ее в реальную собственность каждого индивида, каждого члена этого общества, ибо в противном случае обще­ство» рассматривается еще как нечто абстрактное, как нечто отличное от реальной совокупности всех составляющих его индивидов.

В этом и заключается подлинное отличие теоретического коммунизма

Маркса (и вовсе не только «молодого», а и «старого») от того «грубого и непродуманного» коммунизма, который полагает, что коммунизм Счерпывается превращением частной собственности в собственность общества как такового», т.е. безличного организма, противостоящего каждому из составляющих его индивидов и олицетворенного в «государстве».

4. В чем заключается справедливость западной критики «реального социализма» и почему она диалектически превращается в критику капитализма?

Западная критика коммунизма, понятая в ее справедливом содержании, оборачивается против самого Запада и его традиций, т.е. имплицитно оказывается самокритикой?

Если такая критика имеет в виду те эмпирические явления внутри современного коммунис­тического мира, которые подлежат осуждению и преодолению также и с точки зрения марксистской теории (а только такую критику мы и согласны считать справедливой), то она неизбежно возвращается рико­шетом, как бумеранг, в адрес «западной культуры», в принцип «частной собственности».

Дело в том, что такая критика, как правило, направляется не на принципы коммунизма, которых она совершенно не касается, а пре­жде всего на те явления, которые в составе современного коммунизма представляют собой не преодоленное еще «наследие» мира отчуждения, мира частной собственности, - на те черты «грубого и непродуманного коммунизма», который только что рождается из мира частной собствен­ности и потому носит еще на себе следы своего рождения.

Это рассуждение можно и обернуть: коммунистическая критика «Запада» имеет в виду не только «Запад», но и те еще не преодоленные им феномены мира «частной собственности» внутри своей собствен­ной структуры, которые находятся в процессе исчезновения, но еще, к сожалению, не исчезли и потому мешают изнутри процессу созревания коммунизма.

Это и анархия «частных» (местных и ведомственных) интересов, и тенденция к формально-бюрократической регламентации, и многие Другие тенденции, коммунизму органически чужеродные, поскольку они унаследованы именно от мира частной собственности и его традиций.

И чем более зрелым будет становиться современный коммунизм, тем меньше оснований для «справедливой» критики он будет предостав­лять Западу, тем более ясно будет обнажаться та истина, что «западная критика коммунизма» является на все сто процентов (поскольку она не Демагогична) самокритикой самого Запада, критикой его собственных тенденций, ведущих к усилению и углублению отчуждения, «дегумани­зации» и тому подобных феноменов.

1. Что такое отчуждение человека как феномен западного общества и его культуры?

...Ближайший анализ «частной собственности» сразу же и обнаруживает в ее составе — в ее «сущности» — типич­ное диалектическое отношение тождества противоположностей: «при­своения» и «отчуждения».

Феномен «отчуждения» и был понят Марксом как абсо­лютно неизбежное и естественное последствие процесса «партикуляризации» индивида от индивида в акте «присвоения», процесса обособления индивида от индивида, т.е. как последствие того обстоятельства, что каждый из них делает некоторое общее дело (точнее, участвует в таком общем деле) в качестве частного лица... Присваивает природу «частным образом», т.е. в качестве «частного собственника», и тем самым его «присвоение» автоматически означает «отчуждение» присваиваемого им предмета от другого столь же «частного» лица.

С самого начала гегелевская формула насчет «отчуждения человека от самого себя» Марксом расшифровывалась как отчуждение одного человека от другого человека, одного класса индивидов от другого класса индивидов.

Все дело-то какразвтом, что между индивидами, отчужденными друг от друга, нет и не может быть никакого медиума, никакого третьего таинственного субъекта, «от которого» они оба «отчуждены».

Этого «третьего участника игры» отчужденные друг от друга (т.е. «частные») индивиды выдумали только потому, что не поняли своих собственных взаимных отношений - отношений «отчуждения», т.е. частного способа присвоения предметов природы, частного характера деятельности по «присвоению» этих предметов.

Прежде всего, следует понять, что проблема «отчуждения» — это вовсе не узколокальная проблема, стоящая перед одними нациями и странами и нисколько не затрагивающая уже другие нации и страны.

2. Чем отличается концепция марксизма об отчуждении от концепций экзистенциализма и технократизма?

Прежде всего, следует понять, что проблема «отчуждения» — это вовсе не узколокальная проблема, стоящая перед одними нациями и странами и нисколько не затрагивающая уже другие нации и страны.

Это - всемирно-историческая проблема, вставшая ныне во весь свой исполинский рост перед всем человечеством, т.е. перед каждым человеческим индивидом, ибо «человечество» и есть не что иное, как полная совокупность всех отдельных «человеков», связанных ныне в единое целое миллионами видимых и невидимых нитей — и рельсами железнодорожных путей, и трассами авиалиний, и орбитами межконти­нентальных ракет, и молниями радиоизлучений.

Позицию же марксиста специфически отличает от любой другой версии ситуации принципиально-ясное понимание того обстоятельства, что ситуация сия, именуемая словом «отчуждение», органически - и по происхождению и по существу — связана с частной собственностью, т.е. с разделением труда между «частными» индивидами, между людьми в качестве частных собственников,— и что, стало быть, если «отчуждение» вообще и одолимо, то только на пути радикального обобществления собственности, т е всей системы отношений между людьми, внутри которой и посредством которой совершается «присво­ение индивидом предметов природы».

Там, где этого понимания нет,— ни о каком марксизме говорить не приходится.

Там, где этого понимания нет,- неизбежно воцаряется либо уныло-трагический, либо бодрячески-лихой пессимизм, в свете коего «отчуж­дение» начинает рисоваться неизбежной судьбой рода человеческого, человеческой цивилизации.

Ни одна другая теория, кроме марксистско-ленин­ской, выхода из этой трагической ситуации для человечества указать не смогла, не может и даже не старается.

В.С. Барулин // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 361-362.

1. Каковы, с точки зрения В.С. Барулина, особенности истории социальной философии XX в.?

Хотя сказано и написано в области социальной философии много, но творческих достижений, равных социально-фило­софским прорывам Г. Гегеля, К. Маркса, О. Конта и Г. Спенсера, XX в. не Дал.

Так и получилось, что в XX в. социальная философия развивалась не столько в направлении концептуальных глубин, сколько, так сказать,вширь, пытаясь глубже проникнуть в различные слои, состояния общества, общественного бытия человека. Здесь социально-философская мысль, образно говоря, продвинулась в понимании не столько общества организма как целого, сколько его отдельных органов, клеток, молекул, в понимании отдельных тонких химических, физиологических реакций. Как объяснить сей феномен? Что это - начало заката социальной философии вообще? Или это вполне закономерный зигзаг развития философской культуры? Мы полагаем, что ничего сверхнеожиданного в сегодняшнем состоянии социальной философии нет. Такой аритмич­ный ход развития социальной философии в Х1Х-ХХ вв. в определенной мере логичен. Ведь нельзя же рассчитывать на одинаково высокие темпы продвижения по всем направлениям в течение длительного времени. XIX век осуществил стремительный рывок в области концептуального опре­деления социальной философии. А затем должен был последовать этап как бы экстенсивного освоения завоеванных позиций. XX век и явился этим этапом.

И. Валлерстайн // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 92–95, 531–534.

Вопросы и задания: (ДОБАВИТЬ К ВОПРОСУ № 3 В 3.8)

1. В чем видит И. Валлерстайн заслуги К. Маркса в развитии социальной философии?

Гений Маркса, секрет силы его мысли состоит в том, что он первый сконструировал действительные социальные модели, основанные на долговременной исторической перспективе. Эти модели были увеко­вечены в их первоначальной простоте тем, что к ним стали относиться как к неизменным законам, априорным объяснениям, автоматически приложимым ко всем обстоятельствам и всем обществам... Эта жесткая интерпретация ограничила творческую силу самой мощной системы социального анализа, созданной в прошлом веке. Восстановить ее воз­можно только в долговременном анализе».

2. Каковы противоречия социальной философии марксизма?

Маркс имел две ипостаси: был пленником своего социального положения и одновременно гением, способным временами смотреть на вещи более широко и с лучшей точки зрения.

Марксизм в результате столь же часто служил оправданием статус-кво, как и способом его подрыва. Причем он выполнял «консервативную» функцию особенно хорошо именно потому, что провозглашался «антисистемной» идеоло­гией. Почему это произошло? Все дело в принятой интеллектуальной стратегии. Сосредоточение на разработке контрмодели включало в себя два подчиненных решения: признание предпосылок современной науки и признание основных черт картины, нарисованной господствующей историографией, претендовавшей на изображение того, «что действи­тельно произошло».

3. Каково было влияние К. Маркса на социальную мысль первой поло­вины XX в.?

Многими путями мир исторических социальных наук приоб­щался к марксизму, даже отрицая это и стараясь скрыть использованием немарксистской терминологии для выражения марксистских идей. И эта «ползучая марксизация» основательно изменила политическую жизнь миросистемы в период после 1945 г., так же, как изменил ее приход к власти столь многих антисистемных движений.

Маркс и его идеи процветают, они стоят на ногах крепче, чем идеи любого другого аналитика XIX в., и обещают оставаться в центре социальной жизни в миросистеме XXI в. Марксизм-ленинизм как стратегия и идеология отыграл свою историческую роль и оказался на обочине политико-экономического развития миросистемы. Социалис­тические эксперименты в современной миросистеме, если мы вправе дать им такое имя, находятся в большом беспорядке и то ли выживут, то ли нет в какой-либо форме, которую можно было бы признать «со­циалистической».

4. В чем заключаются причины кризиса марксизма как социальной тео­рии?

Предпосылки современной науки и господствующей историог­рафии были не более нейтральными, чем сами модели. И цыплята вер­нулись домой петушками в период после 1945 г., когда как социальная наука истеблишмента, так и марксистская социальная наука обнаружили возрастающие трудности в объяснении реального мира, то есть в опре­делении подлинного направления исторического перехода, в котором мы начали жить. Сегодня это часто изображают как «кризис марксизма», но это слишком узкое определение. Скорее это «кризис исторических социальных наук», а сверх того еще и «кризис науки» как таковой.

Опыт так называемого реального социализма может быть поучителен для нас в основном с негативной стороны и лишь в малой степени как позитивный опыт. Важно помнить, что в конце своего существования марксизм-ленинизм функционировал скорее как идеология нацио­нального развития, чем как идеология социалистического строительс­тва. Национальное же развитие является в рамках капиталистической мироэкономики во многом иллюзорным понятием. Оно никогда не будет осуществлено, даже частично, в большинстве стран. Причина, по которой марксизм-ленинизм умирает сегодня как идеология, в том, что умирают все идеологии, основанные на идее развития.

Однако марксизм начинался не как идеология национального разви­тия, и не обречен на понимание только таким ограниченным образом. Существуют и другие возможные прочтения Маркса. И в грядущие деся­тилетия могут быть, наверняка будут существовать, много размышлений и практики, которые смогут позволить нам прийти к новому идеологи­ческому консенсусу, к новой научной эпистемологии, к новой историог­рафии, которые включат в себя основные озарения и ценности Маркса и, на путях марксизма, превзойдут их и придут к новому подъему, что может дать нам возможность построить более демократический, более эгалитарный мир.

Вопросы и задания:

1. Почему потерпели поражение «старые левые»?

Падение «старых левых» продемонстрировало их явную не­способность противостоять поляризации миро-системы, особенно во всемирном масштабе. Неолибералы воспользовались этим, заявив, что данная проблема может быть решена на основе их программы. Эта пре­тензия абсолютно безосновательна, ибо по сути программа неолибералов лишь подчеркивает невиданные темпы происходящей в миро-системе экономической, социальной и демографической поляризации.

2. Означает ли их поражение, что победу одержали их оппоненты — ли­бералы?

Неолибералы, воспользовавшись сложившейся ситуацией, заявляют, что могут решить проблему поляризации на основе своей программы. Однако, эта претензия абсолютно безосновательна.

3. На каких основаниях может быть заключено соглашение между либе­ралами и демократическими левыми?

Лучшие дни либералов уже позади .Сегодня нам угрожает при­шествие тех, кто не хочет ни компетентности, ни инкорпорированности; Иначе говоря, перед нами открывается перспектива худшего из миров Если мы хотим поставить на их пути преграду, если мы хотим построить новую историческую систему, мы можем сделать это только на основе единения. Для либералов пришло время положиться на демократов. Если они сделают это, они по-прежнему будут играть достойную роль. Либералы по-прежнему могут напоминать демократам о рисках [решений, принима­емых] неуемным и торопливым большинством, но им следует делать это лишь признавая неоспоримый приоритет большинства при коллективных решениях. Кроме того, либералы могут постоянно призывать и к исклю­чению из сферы коллективного тех вопросов, решение которых следует оставить индивиду, а вопросов этих—несметное множество. Такая позиция приветствовалась бы в демократическом мире. И, разумеется, отдавая инкорпорированности приоритет перед компетентностью, мы говорим прежде всего о политической сфере. Мы не предлагаем игнорировать значение компетентности на рабочем месте или в мире науки.

Б. Гройс // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 719–722.

1. Чем отличаются система социальных отношений и культура при ком­мунизме и капитализме?

При капитализме окончательное оправдание или осуждение человеческих действий носит не вербальный, а экономический характер и выражается не в словах, а в цифрах. В ито­ге язык оказывается не у дел.

Только в том случае, если судьба обретает голос, если она не сводится к чисто экономическим процессам, а изначально формулируется вербально и определяется политически, как это происходит при коммунизме, человек действительно начинает существовать в языке и посредством языка. Тем самым он получает возможность оспаривать, опротесто­вывать, опровергать судьбоносные решения. Такие опровержения и протесты не всегда эффективны. Часто они игнорируются или даже по­давляются властью, но это не делает их бессмысленными. Протестовать против политических решений, прибегая для этого к медиуму языка, вполне разумно и логично, если сами эти решения сформулированы в том же медиуме. В условиях же капитализма любая критика и любой протест бессмысленны в принципе. При капитализме язык функци­онирует всего лишь как товар, что с самого начала делает его немым. Дискурс критики или протеста считается успешным, если он хорошо продается, — и неудачным, если он продается плохо. Таким образом, он ничем не отличается от любых других товаров, которые не говорят — или только и делают, что говорят, оставаясь лишь саморекламой.

2. Почему критика культуры и социальных отношений возможна и дейс­твенна только при коммунизме?

Критика капитализма и сам капитализм оперируют разными медиа. И поскольку капитализм и его дискурсивная критика медиально гете-рогенны, им не дано встретиться. Только критика коммунизма задевает общество, на которое она направлена. Следовательно, необходимо сначала изменить общество, вербализировать его, дабы затем могла осуществлять­ся его осмысленная и эффективная критика. Перефразировав известный тезис Маркса, согласно которому философия должна не объяснять, а пе­ределывать мир, можно сказать так: чтобы критиковать общество, нужно сначала сделать его коммунистическим. Этим объясняется инстинктивное предпочтение, отдаваемое коммунизму носителями критического созна­ния, ведь только коммунизм осуществляет тотальную вербализацию чело­веческой судьбы, открывающую пространство для тотальной критики.

В условиях советского строя каждый товар превращался в идеологически релевантное высказывание, подобно тому, как при капитализме каждое высказывание превращается в товар. Можно было по-коммунистически жить, по-коммунистически есть, по-коммунистически одеваться - или, наоборот, не по-коммунис­тически, а то и по-антикоммунистически.

3. Почему распад СССР лишь подтверждает истину коммунизма?

Построение капитализма в восточноевропейских странах и особенно в России не является ни следствием экономической или по­литической необходимости, ни итогом неизбежного и «органического» исторического процесса. В его основе лежит политическое решение переключить общество от построения коммунизма на построение ка­питализма - и с этой целью (причем в полном согласии с классическим марксизмом) искусственно создать класс частных собственников, кото­рый возглавит это строительство. В процессе приватизации приватное обнаруживает свою фатальную зависимость от государства.

В этом смысле парадоксальная метанойя реприватизации при­дала событию коммунизма его окончательную историческую форму. Коммунизм действительно перестал быть утопией: осуществилось его земное воплощение. А осуществление означает завершение, которое одновременно открывает возможность повторения.

Такое повторение, конечно же, не может означать возврат к советс­кому коммунизму, представляющему собой исторически уникальный и законченный феномен. Но новые попытки установить власть языка, как и власть философов, весьма вероятны и, более того, неизбежны. Язык имеет более общий, более демократический характер, чем деньги. Поэ­тому в медиальном плане он эффективнее денег: сказать можно больше, чем купить или продать.