Роль философии в развитии социального и естественнонаучного знания

(Вопрос № 8 канд. экз.)

Авторский текст // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 103-111.

1. Как были взаимосвязаны философия и социально-гуманитарные науки до конца XIX в.?

Как самостоятельные академические дисциплины (со своим предметом и методами исследования) экономическая теория, социология, политология, психология и другие оформились лишь в XIX в. в результате так называемой второй глобальной научной революции, приведшей, в том чис­ле, и к дифференциации социального знания. До этого периода социальное знание являлось достаточно однородной системой представлений и понятий об обществе и его истории, о взаимосвязи общества и личности, о государс­тве, о социальных идеалах и входило составной частью в метафизическую концепцию того или иного мыслителя. В свою очередь, эта метафизическая концепция включала, помимо социального знания, проблемы онтологии, гносеологии и антропологии. При этом общие представ­ления мыслителей об обществе, социальной дифференциации, социальных институтах, истории и будущем человечества (всё, что ныне составляет пред­ает социальной философии) выводилось ими из онтологических постулатов и аксиом, концепций познания и человека. Вследствие этого вплоть до XIX в. ни у самих философов, ни у предста­вителей социально-гуманитарного знания не возникало никаких сомнений в том, что философия (в виде определенной метафизической концепции) является методологией обществознания. Она задает общие представления о природе общества и человека, о социальных институтах, которые лежат в основании любого научного исследования тех или иных социальных фе­номенов.

2. В чем причины кризиса философии как методологии социального познания в конце XIX — начале ХХ вв.?

Однако распад классической метафизики в первой половине XIX в., дифференциация социального знания на отдельные социально-гумани­тарные дисциплины, доминирующая роль позитивизма в западной фило­софской мысли конца XIX - начала XX в. привели к тому, что философия постепенно утрачивает в глазах многочисленных специалистов в различных областях социально-гуманитарного знания свой статус методологии соци­ального познания.

3. Почему необходимо преодолеть разрыв между философией и наукой в современную эпоху?

Разрыв между философией и конкретными научными иссле­дованиями в области социально-гуманитарных дисциплин уже в первой половине XX в. был серьезным тормозом в развитии как философии, так и социально-гуманитарного познания, то в начале XXI столетия он стал просто нетерпим.

Разрыв между философией и социальным знанием приводит к кризису социально-гуманитарных дисциплин в условиях уско­ряющегося процесса глобализации. Углубление кризиса современной техногенной циви­лизации делает необходимой интеграцию социального знания, на основе которой можно было бы найти пути преодоления этого кризиса. Однако эта интеграция невозможна без философии как рефлексии над универсалиями культуры современного общества.

И. Валлерстайн // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 34-37, 106-108, 133-135.

1. Каковы причины кризиса современного обществознания?

Обществоведение возникло как интеллектуальное дополнение ли­беральной идеологии и умрет вместе с либерализмом, если не изменит своего статуса. В основании обществоведения лежал социальный оп­тимизм. Что оно сможет сказать в эпоху социального пессимизма? Я считаю, что нам, обществоведам, необходимо полностью обновиться, чтобы остаться востребованными в обществе и не оказаться на задворках научного мира, тратя время на бессмысленные ритуалы. Когда в конце XVIII - начале XX века ясно обозначился разрыв между философией и наукой, обществоведение объявило себя наукой, а не философией. Оправданием этого постыдного разделения знания на два враждующих лагеря было положение, согласно которому наука занимается поиском истины эмпирически, то есть на основе опыта, а философия - метафизически, то есть умозрительно. Это положение абсурдно, так как всякое эмпирическое знание неизбежно имеет мета­физические основы, а любые метафизические построения имеют смысл лишь в том случае, если соотносятся с реальностью, то есть содержат в себе эмпирический элемент.

Разрыв между наукой и философией был обусловлен необходимостью истинности знаний. Теологии было отказано в статусе доминирующего вида знания. Этот разрыв привел к следующим последствиям:

И теология и философия претендовали на постижение как того, что есть истина, так и того, что есть благо. У эмпирических наук нет средств, чтоб отделить хорошее от плохого. Отсюда возникает цель установить границы между истинным и ложным. Люди науки намерены заниматься только поиском истины. Нежелание жестко отделять поиск истины от поиска знаний.

2. В чем, с точки зрения автора, заключается путь выхода из этого кри­зиса?

Обществоведение должно признать, что наука не беспристрастна и не может таковой быть, поскольку ученые - это члены общества, и они не свободны от него ни физически, ни интеллектуально. Обществове­дение должно признать, что эмпиризм не может быть чистым, ибо он всегда предполагает некоторую априорность. Обществоведение должно признать, что наши истины не являются всеобщими и универсальными; что они, если вообще существуют, сложны, противоречивы и множес­твенны. Обществоведение должно признать, что оно ищет не простое, а наиболее адекватную интерпретацию сложного. Обществоведение должно признать, что причина нашей заинтересованности в рациональ­ном поведении заключается в том, что оно ведет к конечной [ценностно обусловленной] цели. Наконец, обществоведение должно признать, что рациональность основана на совместимости политики и морали, а роль интеллектуалов заключается в том, чтобы выявлять стоящие перед нами исторические альтернативы. И в первую очередь необходимо умерить нашу самонадеянность.

Для преодоления кризиса необходимо вернуть понятие сущностной рациональности в центр научных дискуссий. Общество должно признать, что наука не беспристрастна. Эмпиризм не может быть чистым, истина не является общей и универсальной. Общество должно признать, что оно ищет наиболее адекватную интерпретацию сложного.

Вопросы и задания:

1. Каковы основные характеристики идейного наследия Великой фран­цузской революции?

Если взглянуть на более продолжительный период, на два столетия, прошедшие с 1789 по 1989 год, можно отметить еще одну важную черту миро-системы модернити, и в данном случае Восточная Азия также имеет важное значение. Мы имеем в виду историю политической стабилизации миро-системы. Начинается она с Французской революции. Последняя наложила на капиталистическую миро-систему свой культурный отпечаток. Важнейшим и наиболее долгосрочным результатом революционных потрясений и последовав­шего за ними наполеоновского периода стало широкое и впервые про­явившееся признание двух основных вызванных ими к жизни положе­ний: о естественности политических перемен и вытекающей отсюда их легитимизации, а также о происхождении суверенитета государств не из личностей правителя или законодателей, а из «народа», и вытекающее отсюда отрицание нравственной легитимности недемократических режимов.

2. Какие идеологии возникли на основе культуро-исторической парадиг­мы социального знания?

Эти идеи были поистине революционными и опасными, угрожая любой существующей власти. Отныне все, кто обладал привилегиями в рамках сложившейся системы, вынуждены были принимать эти идеи в расчет и стремиться нейтрализовать их воздействие. Основным средс­твом на этом пути стало создание и распространение идеологий, пред­ставляющих собой, по сути, политические стратегии противодействия широкому распространению подобных ценностей. Исторически сфор­мировались три основных идеологии, три стратегии защиты. Первой из них, наиболее прямолинейной и четкой, был консерватизм, выросший из стремлений попросту отвергнуть эти популистские ценности как еретические. Либерализм возник как противостоящая консерватизму идеология, приверженцы которой считали его примитивной реакцией на брошенный вызов, обреченной на саморазрушение. Либералы го­ворили о необходимости структурировать популистские ценности, на ловах признавая их легитимность, а на практике препятствуя их пре­зрению в жизнь. Они шли к этому, утверждая, что осмысленная реа-зация таких ценностей требовала усилий специалистов и экспертов. Радикализм, или социализм, стал третьей идеологией, выделившейся из либерализма. Радикалов возмущала нерешительность либералов и не убеждали заверения специалистов об их мотивах и намерениях. Поэтому они подчеркивали значение общественного контроля за осу­ществляемыми переменами. Они также утверждали, что лишь резкая трансформация способна охладить дестабилизирующее общество народное возмущение и открыть путь к воссозданию гармоничной социальной реальности.

Борьба между сторонниками этих трех идеологий была основным политическим сюжетом XIX и XX веков. Оценивая их противоборство с ретроспективных позиций, следует отметить две их характерные черты. Во-первых, ни одна из этих идеологий не была на деле антигосударствен-нической, хотя использовавшаяся всеми тремя риторика свидетельство­вала, казалось бы, об обратном. Движения, создававшиеся во имя любой из этих идеологий, во всех случаях стремились к обретению политичес­кой власти и, если им удавалось таковую достичь, использовали ее для достижения политических целей. Результатом стал непрекращающийся и весьма существенный рост государственной бюрократии, [сопровож­давшийся] как расширением возможностей контроля государства над гражданами, так и появлением у правительств новых возможностей регулирования законодательства. Для обоснования такой практики использовался тезис о претворении в жизнь ценностей, популяризиро­ванных Французской революцией.

Во-вторых, нельзя не отметить, что в течение долгого периода - если быть более точным, между 1848 и 1968 годами - либерализм оставался доминирующим среди этих трех идеологий, определяя геокультуру миро-системы. Это подтверждается и тем, что с 1848 года (и до 1968-го) и консерваторы, и радикалы перестраивали практические и даже теорети­ческие программы с целью представить свои идеологии как всего-навсего варианты политических программ либерального центра. Их отличия от либералов, первоначально фундаментальные и принципиальные, во все большей мере сводились к вопросу о темпах перемен: консерваторы ратовали за более медленные, радикалы - за быстрые, а либералы — за «оптимальные». Подобное сведение спора к обсуждению скорее темпа перемен, а не их содержания породило усиливавшееся с течением време­ни недовольство минимальным характером изменений, сопровождавших в среднесрочной перспективе смену правительств, особенно заметным, если эти изменения объявлялись «революционными».

3. Почему либералы доминировали в политической жизни Европы Х1Х-ХХвв.?

Гениальность либералов заключалась в том, что они оказыва­лись способны сдерживать народные массы, с одной стороны, пустыми посулами (в том числе и о том, что половина станет со временем целым пирогом), а с другой стороны, превращением противостоявших им дви­жений (в особенности своих оппонентов радикально-социалистического толка) в свои собственные подобия, которые, сами того [иногда] нежелая, начали пропагандировать либеральную доктрину постепенных реформ, проводимых профессионалами и экспертами. Ограниченность либералов, однако, была не меньшей, чем их гениальность.

4. В чем заключаются причины идейного краха либералов после 1968 года?

В определен­ный момент неизбежно должно было проясниться, что половине пирога не дано стать целым, поскольку в таком случае капитализм не смог бы более существовать. И с наступлением этого момента поддержка «старых левых», этих радикально-социалистических реинкарнаций либерализма, обречена была исчезнуть.

И такой момент настал. Его называют [эпохой] 1968-1989 годов. Здесь вновь заметны особенности Восточной Азии. Всемирная революция 1968 года проявилась всюду - в США и Франции, Германии и Италии, Чехословакии и Польше, Мексике и Сенегале, Тунисе и Индии, Китае и Японии. В каждой из стран были свои поводы для недовольства и вы­двигались свои особые требования, но две темы рефреном проходили всюду: во-первых, осуждение миро-системы, в которой господствовали Соединенные Штаты, пусть и действовавшие в тайном сговоре со своим оппонентом, Советским Союзом; и, во-вторых, критика «старых левых» за их неудачи, и в особенности за то, что большинство организованных ими движений переродились, по существу, в проповедников либераль­ной доктрины.

Сами по себе драматические события 1968 года были замяты и забы­ты в последовавшие два-три года. Но всемирная революция 1968 года имела и такой прямой и долгосрочный результат, который ощущался на протяжении двух следующих десятилетий. Этим результатом стал крах либерального консенсуса и освобождение как консерваторов, так и радикалов из пут сладкоголосого либерализма. После 1968 года облик миро-системы вновь стал похож на тот, каким он был в 1815-1848 годах, в период борьбы трех идеологий. Консерватизм ожил, зачастую высту­пая под обманчивым названием неолиберализма. Он оказался столь силен, что теперь вовсе не собирается представлять себя воплощением либерализма, а напротив, либерализм тщится выглядеть воплощением консерватизма. В то же время радикальные и социалистические движе­ния также попытались возродиться в различных формах: от разнооб­разных и недолговечных вариантов маоизма в начале 70-х годов до так называемых «новых левых» движений (зеленых, борцов за [культурную] идентичность, радикальных феминистов и т.д.), которые оказались оолее жизнеспособными, но не смогли полностью отринуть наследие либерализма в том его облике, который существовал до 1968 года. Крах коммунизма в Восточной и Центральной Европе и распад СССР стали последней точкой в критике того ложного радикализма, который не более чем подобием прежнего либерализма.

Вопросы и задания:

1. Чем обусловлен разрыв между наукой и философией в первой половине XIX в.? К каким последствиям он привел?

Секуляризация общества, ставшая неотъемлемым элементом разви­тия современной миро-системы, воплотилась в двух этапах эволюции мира науки. На первом из них теологии было отказано в статусе приви­легированного или даже доминирующего вида познания. Ее место заняла философия; сам человек, а не Бог стал считаться источником знания. На практике это означало, что определение истинности знания перешло в ведение новых авторитетов. Особым уважением стали пользоваться не священники, имевшие особый доступ к слову Господа, а мыслители, обладавшие глубоким видением естественного закона или законов природы. Но и эта смена авторитетов показалась недостаточной тем, кто считал философию лишь новой формой теологии, поскольку и та и другая предполагали «освящение» знаний: в одном случае духовенством, в другом - философами. Эти критики настаивали на необходимости доказательства [истинности знаний], полученных в ходе изучения эм­пирической реальности. Только на таких доказательствах, утверждали они, могла основываться иная форма познания, называемая ими на­укой. В XVIII веке ее адепты открыто отвергали философию просто как дедуктивную спекуляцию и утверждали, что только их метод познания является единственно рациональным. С одной стороны, это отрицание философии могло казаться отрица­нием авторитетов. В этом смысле оно было «демократическим». Ученые утверждали тем самым, что получать новое знание может каждый, если, только он придерживается правильных методов. При этом истинность любого утверждения, кто бы с ним ни выступал, могла быть проверена любым другим ученым просто посредством повторения эмпирических наблюдений или расчетов. Поскольку этот тип познания приводил также Л к полезным изобретениям, он претендовал на то, чтобы считаться на­иболее эффективным [и общественно значимым]. Поэтому вскоре наука добилась господствующих позиций в иерархии областей знания.

Однако «разрыв» между наукой и философией порождал важную про­блему. И теология, и философия традиционно претендовали на постиже­ние как того, что есть истина, так и того, что есть благо. Эмпирическая наука считала, что не располагает средствами, позволяющими отделять хорошее [от плохого], она считала своей прерогативой только установле­ние границы между истинным [и ложным]. Люди науки изящно снимали эту проблему с повестки дня, утверждая, что намерены заниматься только поиском истины, а поиск блага готовы полностью отдать на откуп фило­софам (и богословам). Они шли на это сознательно и, чтобы несколько защитить себя, с некоторым презрением. Согласно их утверждениям, более важным было познание истины. В конечном счете некоторые заявляли даже, что невозможно определить, что есть благо; можно лишь опреде­лить, что истинно. Это разделение истины и блага и лежит в основе «двух культур». Философия (или, говоря более широко, гуманитарные науки) должна была заниматься исключительно поиском блага (и совершенства). Наука же настаивала на том, что имеет монополию на поиск истины.

Но была еще одна проблема, вызванная к жизни этим разрывом. Путь эмпирической науки на деле оказался менее демократическим, чем можно было предположить. Вскоре возник вопрос о том, кто способен рассудить спор между соперничающими искателями истины. Ученые отвечали, что это право может принадлежать исключительно научному сообществу. Но коль скоро научное знание с неизбежностью и необратимостью становилось все более специализированным, оказывалось, что лишь узкие сообщества ученых (представлявшие отдельные дисциплины) считались частью той широкой группы, которая была «уполномочена» определять истинность научного знания. Однако эти сообщества были стольже замкнутыми, каки круг философов, ранее считавших себя вправе судить о способностях друг Друга проникать в суть естественного закона или законов природы.

И [наконец], существовала третья проблема, обусловленная этим раз­рывом. Очень многие не желали жестко отделять поиск истины от поиска блага. Усилия ученых, направленные на четкое разграничение этих двух ^вНдов деятельности, наталкивались на психологический протест, осо­бенно если объектом исследования становилась социальная реальность. Стремление воссоединить эти поиски исподволь проявлялось в работе как представителей науки, так и философов, даже если они решительно отри­цали желательность или даже возможность такого воссоединения. Но так Как [попытки] восстановления нарушенной целостности носили неявный

характер, наши возможности коллективно оценивать или критиковать их, равно как и способствовать им, оказывались ограниченными.

Все эти три проблемы оставались в латентной форме на протяжении двухсот лет, но в последней трети XX века вновь заявили о себе. Их реше­ние представляется сегодня первоочередной задачей интеллектуальной деятельности.

2. Каковы предпосылки преодоления этого разрыва в современную эпоху?

Сегодня мы оказались в качественно иной ситуации. С одной сторо­ны, теория неравновесных систем подчеркивает [значимость] стрелы времени, что всегда было присуще обществоведению. Исследователи таких систем обращают внимание на их сложность и указывают, что социальные системы являются самыми сложными из нам известных. Они убеждены в присущей природе креативности, тем самым распространяя на весь материальный мир то, что прежде считалось исключительной чертой Ното зар1епз.

Культурологи сосредоточиваются на социальном контексте, в кото­ром создаются и воспринимаются все тексты и коммуникативные связи. Тем самым они разрабатывают тему, всегда остававшуюся ключевой для обществоведения. Они подчеркивают неоднородность социальной реальности и необходимость признания рациональности того, что вы­деляется из общего ряда.

3. Что можно ожидать от нового синтеза философии и науки?

На мой взгляд от синтеза философии и науки можно ожидать того, что в последующем на многие научные проблемы будут рассматриваться с более широких позиций.

В.С. Стёпин // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 125-128.

1. С чего начинается научное познание?

Любое познание мира, в том числе и научное, в каждую историческую эпоху осуществляется в соответствии с определенной «сеткой» категорий, которые фиксируют определенный способ членения мира и синтеза его объектов.

В процессе своего исторического развития наука изучала различные типы системных объектов: от составных предметов до сложных само­развивающихся систем, осваиваемых на современном этапе цивилиза-ционного развития. Каждый тип системной организации объектов требовал категори­чной сетки, в соответствии с которой затем происходит развитие конкретно-научных понятий, характеризующих детали строения и поведения данных объектов.

2. Какую роль для современных научных концепций саморазвивающихся систем сыграла диалектика Гегеля?

Естествознание приступило к исследованию объектов, учитывая их эволюцию, только в XIX столетии. С внешней стороны они изучались в этотпериод зарождающейся палеонтологией, геологией и биологически­ми науками. Теоретическое же исследование, направленное на изучение законов исторически развивающегося объекта, пожалуй, впервые было Дано в учении Ч. Дарвина о происхождении видов. Показательно, что ^в Философских исследованиях к этому времени уже был развит кате­гориальный аппарат, необходимый для теоретического осмысления саморазвивающихся объектов. Наиболее весомый вклад в разработку этого аппарата был внесен Гегелем.

Гегель не имел в своем распоряжении достаточного естественнона­учного материала для разработки общих схем развития. Но он выбрал в качестве исходного объекта анализа историю человеческого мышления, реализовавшуюся в таких формах культуры, как философия, искусство, правовая идеология, нравственность и т.д. Этот предмет анализа был представлен Гегелем как саморазвитие абсолютной идеи. Он анализиро­вал развитие этого объекта (идеи) по следующей схеме: объект порождает «свое иное», которое затем начинает взаимодействовать с породившим его основанием и, перестраивая его, формирует новое целое.

Распространив эту схему развивающегося понятия на любые объекты (поскольку они трактовались как инобытие идеи), Гегель, хотя и в спеку­лятивной форме, выявил некоторые особенности развивающихся систем: их способность, развертывая исходное противоречие, заключенное в их первоначальном зародышевом состоянии, наращивать все новые уровни организации и перестраивать при появлении каждого нового уровня сложное целое системы.

Сетка категорий, развитая в гегелевской философии на базе этого понимания, может быть расценена как сформулированный в первом приближении категориальный аппарат, который позволял осваивать объекты, относящиеся к типу саморазвивающихся систем.

3. Какую роль в научном познании играет философия?

Задача выработки категориальных структур, обеспечивающих выход за рамки традиционных способов понимания и осмысления объектов, во многом решается благодаря философскому познанию.

Философия способна генерировать категориальные матрицы, необ­ходимые для научного исследования, до того, как последнее начинает осваивать соответствующие типы объектов. Развивая свои категории, философия тем самым готовит для естествознания и социальных наук своеобразную предварительную программу их будущего понятийного аппарата. Применение развитых в философии категорий в конкретно-научном поиске приводит к новому обогащению категорий и развитию их содержания. Но для фиксации этого нового содержания опять-таки нужна философская рефлексия над наукой, выступающая как особый аспект философского постижения действительности, в ходе которого развивается категориальный аппарат философии.

Но тогда возникает вопрос о природе и истоках прогностических функций философии по отношению к специальному научному иссле­дованию. Это вопрос о том, как возможно систематическое порождение в философском познании мира идей, принципов и категорий, часто избыточных для описания фрагментов уже освоенного человеком пред­метного мира, но необходимых для научного изучения и практического освоения объектов, с которыми сталкивается цивилизация на последу­ющих этапах своего развития.

4. В чем В.С. Стёпин усматривает недостатки концепции смены парадигм научного познания Т. Куна?

Утверждение в физике новой картины исследуемой реальности сопровождалось дискуссиями философско-методологического характе­ра, в ходе которых осмысливались и обосновывались новые представле­ния о пространстве и времени и новые методы формирования теории. В процессе такого анализа уточнялись и развивались философские пред­посылки, которые обеспечивали перестройку классических идеалов и норм исследования и электродинамической картины мира. Таким путем они превращались в философские основания релятивистской физики, во многом способствуя ее интеграции в ткань современной культуры.

Таким образом, перестройка оснований науки не является актом внезапной смены парадигмы (как это считает Т. Кун), а представляет собой процесс, который начинается задолго до непосредственного пре­образования норм исследования и научной картины мира. Начальной фазой этого процесса является философское осмысление тенденций научного развития, рефлексия над основаниями культуры и движение в поле собственно философских проблем, позволяющее философии наметить контуры будущих идеалов научного познания и выработать категориальные структуры, закладывающие фундамент для построения новых научных картин мира.

Все эти предпосылки и «эскизы» будущих оснований научного поиска конкретизируются и дорабатываются затем в процессе методологическо­го анализа проблемных ситуаций науки. В ходе этого анализа уточняется обоснование новых идеалов науки и формируются соответствующие им нормативы, которые целенаправляют построение ядра новой теории и новой научной картины мира.

М. Мерло-Понти // Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. – С. 104-106.

1. К каким последствиям приводит разрыв между философией и частными социально-гуманитарными дисциплинами?

Философия и социология долгое время находились в состоянии разъединения, и таким образом их соперни­чество скрадывалось, но это достигалось только ценой отказа от всякой почвы сближения, за счет стеснения их роста и потери взаимопонимания, то есть ценой непрерывного кризиса культуры. Противопоставленные философ и социолог со­гласны, по крайней мере, в поддержании границы, которая позволяет им никогда не встречаться. Но если бы санитарный кордон был снят, философия исоциология разрушили бы друг друга. Теперь же они оспаривают одна у другой умы. Размежевание - это холодная война. Всякое исследование, пытающееся одновременно учесть и идеи, и факты, в такой атмосфере вскоре распадается, поскольку факты, вместо того, чтобы быть понятными как стимулы и гаранты конструктивного усилия, постигающего их внутреннюю динамику, возводятся в ранг решающей благодати, которой нужно только дождаться. А идеи при­нципиально освобождаются от всякого сопоставления с нашим опы­том мира. Разделение, против которого мы боремся, для философии не менее губительно, чем для развития науки.

Разрыв между философией и конкретными научными иссле­дованиями в области социально-гуманитарных дисциплин уже в первой половине XX в. был серьезным тормозом в развитии как философии, так и социально-гуманитарного познания, то в начале XXI столетия он стал просто нетерпим.

Разрыв между философией и социальным знанием приводит к кризису социально-гуманитарных дисциплин в условиях уско­ряющегося процесса глобализации.

2. Почему необходима, с точки зрения М. Мерло-Понти, тесная взаимо­связь философии и частных научных дисциплин?

Философия незаменима, поскольку она открывает нам движение, посредством которого жизни становятся истинами, и обращение единственного в своем роду существа, которое в некотором смысле, уже есть все то, о чем оно только подумало. Углубление кризиса современной техногенной циви­лизации делает необходимой интеграцию социального знания, на основе которой можно было бы найти пути преодоления этого кризиса. Однако эта интеграция невозможна без философии как рефлексии над универсалиями культуры современного общества.