СОСТОЯНИЕ ИМПЕРИИ ОТ СМЕРТИ ЦАРИЦЫ ФЕОДОРЫ ДО ВСТУПЛЕНИЯ НА ПРЕСТОЛ АЛЕКСЕЯ I КОМНИНА

Смерть царицы Феодоры (31 августа 1056 г.), последней представительницы Македонского дома, выдвигала вопрос, всегда представлявший повод к неожиданным осложнени­ям, — о замещении трона. Не может быть сомнения, что ему следовало выступить уже два года назад, когда семидесяти­летней Феодоре выпала очередь занять престол за смертию Мономаха. Но как раз теперь не было в Константинополе крупных представителей военной знати, которые могли бы иметь притязание на высигую власть и которые скоро затем и заявили свои права. Влиятельная же при дворе Феодоры партия, во главе которой стоял Лев Стравоспондил, убедила Феодору назначить своим преемником Михаила Стратиотика, единственным качеством которого, с точки зрения партии, было разве то, что он не был опасен для круга лиц, составлявших правительство Феодоры. Лев и его привер­женцы рассчитали правильно, потому что новый царь со­гласился на все условия, ему предложенные, и не обнару­жил враждебных чувств относительно стоявшей у дел пар­тии. И патриарх Михаил Кируларий спокойно отнесся к совершившемуся факту и не поставил никаких препятст­вий к коронованию избранного Феодорой преемника. Лег­комысленная затея племянника Константина Мономаха по имени Феодосия, который выставил свою кандидатуру на престол, не быв поддержана ни патриархом, ни народным сочувствием, имела жалкий исход и сопровождалась ссыл­кой искателя престола в Пергам.

Важней было движение среди военных кругов, кото­рые привыкли быть во главе управления и которые в по­следние годы были несколько отодвинуты на задний план.

В марте 1057 г. в Константинополь прибыли высшие воен­ные чины, стоявшие во главе азиатских фем: магистр Иса­ак Комнин, магистр Катакалон Кекавмен, вестарх Михаил Вурца, Константин и Иоанн Дуки. Они остались недоволь­ны оказанным им приемом и сговорились между собой насчет низвержения Стратиотика, к заговору присоеди­нились члены знатных и богатых родов, которым принад­лежит главная роль в событиях XI и XII вв.: Никифор Вриенний, Роман Склир, Никифор Вотаниат. Летом 1057 г. за­говорщики сошлись в Кастамоне, в поместье Исаака Комнина, и провозгласили его императором. Располагая значительными военными силами, примкнувшими к нему из соседних азиатских фем, он двинулся по направлению к столице и занял укрепленное положение в Никее. Между тем советники Михаила Стратиотика приняли меры к за­щите столицы и к усмирению поднявшегося на востоке мятежа. На восток были двинуты западные фемы, во главе коих поставлен доместик евнух Феодор. Но было ясно, что в войсках больше авторитета имело имя Комнина, чем царя Михаила, — это обнаружилось из того, что в лагерь Исаака Комнина стали перебегать из царского стана зна­чительными партиями. В начавшемся сражении первое время перевес был на стороне царского войска, но Кекав­мен спас положение и склонил победу на сторону Исаака Комнина.

Когда Стратиотик узнал о поражении его войска и о движении Комнина к Никомидии, то он решился отречь­ся от престола, но его советники подали ему мысль всту­пить с заговорщиками в переговоры. К Исааку было от­правлено посольство, состоявшее из представителей се­ната: Константина Лихуда, Феодора Алопа и тогдашнего ипата философской школы Константина Пселла, которо­му принадлежит сохранившаяся до нас история этой пе­реходной эпохи. В переданном послами письме Комнину предлагалось от имени царя сложить оружие и в награду за это обещано было «усыновление» и достоинство кеса­ря. Насколько было искренно это предложение, трудно судить. Во всяком случае, со званием кесаря необходимо соединялось представление о преемстве власти, а между тем в Константинополе была истребована царем клятва от сенаторов, что они не признают Исаака Комнина сво­им царем. Поэтому не должно удивляться, что Комнин по­желал некоторых ручательств в том, что обещания, ему да­ваемые, будут выполнены. Ввиду этого стороны несколько раз обменивались посольствами, пока не были выяснены все подробности. Положение осложнялось еще и тем, что сами посредники в переговорах не были достаточно ис­кренни и не всегда передавали то, что было им поручаемо. Стратиотик, искренно желая соглашения с Комнином, приказал заверить его, что он немедленно готов приоб­щить его к царской власти. Это уже вполне удовлетворяло Комнина, и он обещал через три дня быть в Константино­поле и представиться царю в качестве кесаря. Между тем Исаак действительно перенес свой лагерь из Никомидии к берегам Босфора и остановился во дворце Даматри, по­строенном Маврикием. В Константинополе в это время (31 августа) подготовлялась развязка драмы, какой не ожидал Михаил Стратиотик, и главная роль в заключи­тельном действии принадлежала патриарху. Ко храму св. Софии, где были палаты патриарха, собралась толпа на­рода вместе с частию сенаторов и требовала, чтобы пат­риарх высказался по занимающему всех делу о ведущихся между царем и Исааком Комнином переговорах. Михаил Кируларий сделал вид, что не желает вступить в общение с толпой, но потом сошел вниз и сел на патриаршее крес­ло. К нему обратились из толпы с просьбой вытребовать от царя тот документ, которым сенат и народ под клятвой обязались не признавать царем Комнина. Ибо, объясняли жалобщики, пока этот документ не уничтожен, мы нахо­димся в опасности или быть клятвопреступниками перед нашим царем в том случае, если согласимся признать ца­рем Исаака, или привлечь на себя гнев и нерасположение императора Исаака, если останемся верны данному Миха­илу Стратиотику обещанию. Вся эта сцена получает свое объяснение с точки зрения интересов партии Исаака Комнина: ею предрешен вопрос о предпочтении самозванца законному царю. Патриарх принял на себя задачу освободить народ от клятвы, и в то же время в церкви было провозглашено многолетие Исааку Комнину. В тот же день Михаил Кируларий отправил к Исааку Комнину извещение о происшедшем и приглашал его поспешить в столицу, а Михаилу Стратиотику чрез посланных высших церковных сановников сделано было неожиданное предложение оставить дворец и искать убежище в храме св. Софии. Когда царь спросил посланных к нему митрополитов: «Что же может обещать мне патриарх за требуемые от меня жертвы?» — последние отвечали: «Царство небесное». Михаил без малейшей попытки к борьбе подчинился воле патриарха и тогда же принял пострижение в монахи. Сентября 1-го 1057 г. состоялся торжественный въезд в Константинополь, а на следующий день состоялось коронование Исаака Комнина.

Имя Комнинов в первый раз появляется в истории в царствование Василия II в лице двух деятелей этой эпохи: Никифора, правителя Васпурахана, умершего без потом­ства, и Мануила по прозванию Эротика, пользовавшегося особенным расположением царя Василия и исполнявшего при нем важные поручения. Поколение Комнинов ведет начало именно от Мануила, у которого было два сына и, может быть, дочь (1). Исаак и Иоанн Комнины, которые вы­ступают с притязаниями на царскую власть в занимающий нас период, были сыновьями Мануила Эротика и начали свою служебную карьеру еще в царствование Василия II. Старший, Исаак, составил себе громкое имя на Востоке и прославился военными делами с турками-сельджуками. Любопытно отметить, что за него была сосватана дочь ца­ря Самуила Екатерина и что в семье Комнинов текла сла­вянская кровь. От этого брака произошли сын Мануил и дочь Мария. Дальнейшее поколение идет, однако, не от Исаака, а от его младшего брата Иоанна. Браком с предста­вительницей знатного имени Далассинов, занимавших важные места в администрации итальянских фем, Иоанн укрепил положение семьи, которая в этом браке имела блестящее поколение. Анна Далассина дала Иоанну Комнину пять сыновей и трех дочерей: Мануила, Исаака, Алек­сея, Адриана и Никифора, из них третий основал в 1081 г. блестящую и даровитую династию императоров. Дочери вышли в замужество за представителей знатнейших родов, игравших политические роли. Мария выдана за Михаила Таронита, Евдокия за Никифора Мелиссина и Феодора за сына царя Романа Диогена от первой жены, Константина. В истории возвышения дома Комнинов немаловажное значение имели связи его с аристократическим родом Дук, на который после двухлетнего царствования Исаака пере­шла верховная власть в империи. Высокообразованная и гордая Анна Далассина дала прекрасное образование сво­им детям и должна была бороться с многочисленными за­труднениями, чтобы сохранить семью среди смутной эпо­хи политических переворотов и потрясений, какие проис­ходили в Константинополе, прежде чем сыну ее Алексею удалось утвердиться на престоле.

Возвращаясь к событиям, происходившим в первые дни сентября 1057 г., мы должны напомнить, что Исаак был обязан своим успехом как военной партии, так и тог­дашнему патриарху Кируларию, который весьма искусно подготовил движение против Михаила Стратиотика и оказался приверженцем нового царствования. Казалось бы, все складывалось гак благоприятно для Исаака, что долгое и счастливое царствование могло считаться за ним обеспеченным, но в действительности этого не случи­лось. Постигшую Исаака неудачу на престоле можно объ­яснять частию его личным характером, частию задуман­ными им реформами во внутреннем управлении, которы­ми затронуты были интересы учреждений и частных лиц. Но прежде чем входить в подробности, приведем характе­ристику первых действий Исаака, как она читается у Ио­анна Скилицы (2).

«Достигнув власти вышеизложенным способом и обна­ружив славу мужества и военной доблести, Комнин не­медленно приказал изобразить себя на монете с мечом в руках, не Богу приписывая свою удачу, а собственному му­жеству и военному опыту. По отношению к делам империи являет себя неограниченным повелителем, и прежде всего почтил отменными наградами тех, которые ока­зали ему содействие в задуманном предприятии.

В заботах о народной пользе он назначил многих дозор­щиков за сборами податей. За великой Церковью утвердил право непосредственного распоряжения всеми ее имуществами, совершенно изъяв ее от государственной власти, так что как в ее земельных владениях, так в распоряже­нии священными предметами царь не имел никакой влас­ти, а все было подчинено патриарху, как назначение должностных лиц, так и заведование администрацией. Приказав доставить в столицу из замка Пимолиссы свою жену, объявил ее августой и севастой. Собственного брата Иоанна и Катакалона Кекавмена почтил саном куропалатов, брату, кроме того, дал звание великого доместика. Так как от материальных средств зависит все — и военное дело пришло в упадок и вконец расстроилось вследствие отсутствия денег в казне, и со всех сторон поднялись про­тив Ромэйской империи враги, что не мог он не вменять се­бе в бесславие и что его крайне беспокоило, — то он стал беспощадным сборщиком податей с тех, которые задол­жали в казну, и сам первый оборвал раздачу привилегий. Обратил он внимание и на бережливость в расходовании государственных средств и озаботился приращением ка­зенных имуществ. Почему многие частные лица лишились своих владений, так как он отменял жалованные им цар­ские грамоты, равно как некоторые монастыри потеряли записанные за ними имущества под благовидным предло­гом, что монахи должны довольствоваться малым...»

Приведенное место может до некоторой степени объ­яснить нам сущность тех недоразумений, какие возникли на первых же порах между Исааком и различными класса­ми населения империи и привели к роковой для царя раз­вязке. Как человек, сделавший карьеру в лагере, в войнах на Востоке, Исаак Комнин отличался резкостью и прямотой в сношениях с людьми, которая не делала приятными слу­жебные с ним сношения. Не имея широкого образования, он был, однако, весьма самолюбив и в разговоре о серьезных предметах, прежде чем высказать свое мнение, пытался окольными вопросами выведать взгляд на дело своего собеседника. Исаак приносил на престол такие же суровые правы, как в свое время Никифор Фока или Цимисхий, и не мог не нажить себе врагов. Хорошо знавший царя писатель Михаил Пселл дает весьма правильную характеристику Исаака (3).

Таким образом, при всех его добрых намерениях Исааку не удалось создать благополучного царствования. Напротив, недовольство им обнаружилось во всех слоях общества: среди крупных землевладельцев, светских и духовных, среди служилого сословия и, наконец, среди сельского населения. Более яркими чертами выразилось охлаждение между царем и патриархом, который принимал деятельное участие в возвышении Комнина и, конечно, надеялся быть за это вознагражденным. В надежде на беспредельную благодарность царя патриарх не знал меры в ходатайствах и просьбах то за себя, то за других, но так как не всегда исполнялись его просьбы, то он стал позволять себе угрозы и нелепые выходки, требуя от царя уступок, иначе угрожал лишением царства: «Я сковал для тебя корону, я же могу ее и расплавить!»; пользовался окрашенною в пурпуровый цвет обувью, утверждая, что таков был обычай в прежнее время и что патриарху должно вновь восстановить этот обычай, ибо между царской и патриаршей властью нет или почти нет различия, а что касается наиболее важных дел, то священство может быть еще и выше царства. Когда отношения дошли до последней степени холодности, царь решился отделаться от патриарха. Он воспользовался праздничным днем в честь архангела Михаила, когда патриарх, по установившемуся обычаю, должен был провести некоторое время вне города, в одном из монастырей, послал туда отряд военных людей и приказал взять под стражу патриарха вместе с его племянниками. Пока происходили затем совещания с некоторыми митрополитами и с Пселлом насчет мер, какие бы можно было употребить против патриарха, чтобы принудить его к отречению, получено было известие о смерти Кирулария (1058), которое, освободив Исаака от крайне затруднительного положения, вместе с тем послужило для «его источником новых забот и огорчений. Был ли Исаак виновен в смерти патриарха, о чем ходила молва, это трудно решить, но, во всяком случае, низвержение патриарха было незаконным и насильственным актом, значение которого еще более обрисовывается в неосновательных обвинениях, взведенных на Кирулария в угоду царю придворным оратором Пселлом (4). Нужно думать, что дело с патриархом происходило за год до катастрофы, жертвой которой сделался и сам Исаак Комнин. В преемники Кируларию назначен был Константин Лихуд, государственный человек, заведовавший финансовым управлением при Мономахе и державший сторону Комнина при низвержении Михаила Стратиотика. Он был возведен в патриарха из светского звания и, по-видимому, дал царю обещание не препятствовать его планам насчет ограничения монастырей в их земельных владениях.

Подходя к изложению событий, вследствие которых произошел переворот в Константинополе, лишивший Комнинов власти и выдвинувший новый аристократический род Дук в лице Константина X Дуки, мы должны заметить, что до сих пор неясны мотивы, произведшие этот переворот. Не может быть и речи о сравнительных достоинствах между Исааком и его братом Иоанном Комнином и Константином Дукой. И между тем неожиданно сложились такие обстоятельства, когда Исаак принужден был передать власть не своему брату, а товарищу по прежней боевой службе, упомянутому Дуке. Трудно разобраться в подробностях, но ход внешних фактов заключается в том, что Исаак в 1059 г., возвратившись из похода на печенегов и угров, осенью отправился в Малую Азию и на охоте близ Ефеса схватил простуду. Больной, он прибыл в Константинополь и здесь во Влахернском дворце постригся в монахи под влиянием советов патриарха и приближенных и удалился в Студийский монастырь, где спокойно прожил еще два года. Преемником своим он назначил, также по совету приближенных, обходя своего брата, будто бы добровольно отказавшегося от царства, Константина Дуку. Такова официальная версия, сохра­ненная Пселлом и Вриеннием, которая, по всем вероятиям, маскирует действительность, под давлением которой Исаак пожертвовал интересами своего дома. Нужно пред­ставить себе отчаянное и беззащитное положение чле­нов царского рода в Византии, устраненных по обстоя­тельствам от власти в пользу другого рода, чтобы без ко­лебаний признать поддельной сложившуюся легенду о добровольном отречении Исаака (5).

Около 20 лет затем судьбы империи были тесно связа­ны с царствующим домом Дук, представители же рода Комнинов должны были, довольствуясь второстепенной ролью, в то же самое время употреблять все средства, что­бы не возбудить против себя подозрений и не навлечь на себя непоправимых бедствий. Хотя у Исаака не осталось мужского потомства, ибо сын его Мануил умер в юном воз­расте, но от бывшей с ним в супружестве болгарской царе­вны Екатерины он имел дочь Марию — обе они окончили свои дни в монашестве. Но брат его Иоанн, имевший сан куропалата и должность великого доместика, и его много­численное семейство, несомненно, подвергалось всячес­ким опасностям в этот двадцатилетний период, пока вновь сложившиеся благоприятные обстоятельства не выдвину­ли их снова на первое место.

Константин Дука, провозглашенный царем в декабре 1059 г., происходил из поместного дворянства в Пафлагонии и женат был во втором браке на Евдокии Макремволи-тиссе, племяннице Михаила Кирулария. Проследить родо­словное его дерево весьма трудно, хотя исторические дея­тели с этим прозванием встречаются с половины IX в. В занимающее нас время Дуки играли выдающиеся роли, а будущий император Константин уже при Исааке был при­ближен к высшей власти в качестве носителя кесарского сана. Но, по-видимому, у него произошли недоразумения с царем, так как он при Исааке получил назначение в отда­ленную провинцию и возвратился из Эдессы лишь к тому времени, когда произошел в столице переворот в его пользу. У Константина была многочисленная семья, состоявшая из трех сыновей и трех дочерей: Михаил, Андроник и Константин; Анна, Феодора и Зоя. По ходу обстоятельств следует думать, что в день отречения Комнина от власти в пользу Константина Дуки главным образом интриговал Пселл вместе со своим товарищем и другом, новым патриархом Лихудом. На это указывает и случайно брошенный Пселлу упрек со стороны царицы Екатерины (6): «Благодарю тебя, философ, за совет, хорошо ты нам отплатил, убедив императора перейти в монашество».

Дуке как царю партии предстояла нелегкая задача удовлетворить общественное мнение уступками по всем тем важным мероприятиям финансового характера, ко­торые вооружили многих против его предшественника. Без сомнения, в этом находят себе объяснение «ласко­вые речи», с какими он обратился к сенату и народу по избрании (7), и разнообразные облегчения в пользу земле­владельцев и служилого сословия, которыми он, по-ви­димому, старался выполнить принятые на себя при из­брании на царство обязательства. Но ему не удалось ни удовлетворить все притязания, ни примирить между со­бой враждебные партии. Константин Дука, хотя и при­надлежал к военным сферам, не был по своим склоннос­тям военным деятелем, и притом достиг власти, имея уже больше 50 лет от роду. Летопись не отмечает за ним по­ложительных качеств, и никто из современников не дает о нем похвальных отзывов, так что остается малопонят­ным, для кого же было полезно устранение Комнина и возвышение Дуки. Пренебрегая военным делом и предо­ставляя границы империи опустошениям и завоеваниям беспокойных соседей, Константин оставил безнаказан­ными громадные поражения, испытанные от турок-сель­джуков на востоке, от угров и узов на Балканском полу­острове и, наконец, от норманнов в Южной Италии и Сицилии. В то время как на границах дела были в отчаян­ном положении, император обращает исключительное и любовное внимание на правосудие и реформы по взи­манию налогов и сбору пошлин, доводя до крайности свою систему. Так в судебном деле развилось сутяжниче­ство, привлекшее много новых сил к адвокатской дея­тельности; в фискальной системе введена отдача на от­куп взимания государственных податей, отягощавшая население. Рядом с этим была введена крайняя осторож­ность в расходовании: сокращены выдачи на военное ве­домство, запущена постройка кораблей и осталось в пре­небрежении все, что относилось к обновлению и заго­товлению военного материала. Можно еще удивляться, что в царствование Константина мало было внутренних потрясений. Правда, в 1060 г. была попытка поднять воз­мущение, но благодаря своевременным мерам, приня­тым братом царя Иоанном, заговор был потушен и ви­новники потерпели наказание. С тех пор до самой смер­ти своей в 1067 г. царь Константин спокойно продолжал свое бесславное царствование, принесшее большой вред империи. Чувствуя приближение смерти, Константин принял меры к утверждению власти за своим домом. Прежде всего он приобщил к власти своих сыновей, воз­ложив на них корону; царица Евдокия была объявлена опекуншей за несовершеннолетием старшего сына, бу­дущего царя Михаила VII Парапинака, причем будто бы дала обязательство и подписку не выходить замуж[3].

К числу мероприятий об утверждении династии должно относить и то, что брат царя Иоанн был возведен в сан кесаря и получил личные поручения относительно высшей государственной политики[4]. Трудно, конечно, гадать, что разумел писатель под высшими тайнами по­литики, но весьма вероятно, что умная и энергичная ре­гентша Евдокия, находясь во главе правления после смерти своего мужа, сочла необходимым реагировать против этих тайных распоряжений. Ввиду затруднительного положения на восточной границе и принимая в соображение беспомощность той партии, которая осталась у дел после Константина Дуки, царица Евдокия при­шла к мысли возвратиться к практике последних лет Македонского дома и избрать себе между военными людьми товарища — супруга, который был бы в состоянии удовлетворить и требованиям военных нужд на границах и вместе с тем оберегал бы интересы царевичей — наследников престола.

С небольшим шесть месяцев прошло по смерти царя Константина, как в столице стал на очереди вопрос о бра­ке регентши. Все заставляет думать, что в пользу этого про­екта было значительное большинство в сенате и что пред­стояло бороться лишь с кесарем Иоанном и с Михаилом Пселлом, пользовавшимся большим влиянием, между про­чим, и потому, что ему было поручено воспитание цареви­ча Михаила. Что касается кесаря, легко понять, что новый проект наносил ущерб его личному влиянию в правитель­стве и его двум сыновьям. Избрание Романа Диогена на престол посредством брака его со вдовой царицей-опе­куншей обставлено в летописи романическими подробно­стями. Роман Диоген происходил из служилого сословия. Отец его Константин Диоген, приобревший известность при Василии Болгаробойце, погиб во время Романа III Аргира, в 1031 г., трагической смертью. Не желая выдать на следствии своих соучастников в заговоре, он выбросился из окна Влахернского дворца и умер на месте, оставив сы­на в лице Романа, который был в описываемое время дукой Сардики (Софии). Оказывается, что Роман Диоген очень глубоко чувствовал весь вред для государства, наносимый дурным управлением Константина Дуки, и решился отло­житься от империи, провозгласив себя царем. Когда же его предприятие было своевременно раскрыто, в оковах он был доставлен в Константинополь и предан военному суду, от которого должен был ожидать сурового наказания. Здесь и создается романическая обстановка. Царица, уви­дев Романа, сжалилась над его молодым возрастом, военными заслугами, мужественной и красивой фигурой и присудила его к отрешению от должности и ссылке в Каппадокию, где находились его владения. Но после истече­ния двух месяцев его снова пригласили в столицу, почтили саном магистра и приблизили ко двору. Декабря 31-го он вступил в браке царицей Евдокией, а 1 января 1068 г. коро­новался императорским венцом. Так произошел весьма важный государственный переворот, в котором главную роль нужно приписать царице. У Михаила Пселла встреча­ем несколько весьма важных замечаний насчет описывае­мого здесь переворота, который произошел, по-видимому, без его ведома (8).

«Доведя мой рассказ до этих событий, я затрудняюсь продолжать о царице Евдокии, которая доселе вела та­кую жизнь, что могла бы служить примером целомудрия для других женщин. И не скажу, что она после этого изме­нила добродетели воздержания, но она перестала быть такой строгой, как прежде, и не держалась тех же взгля­дов на вещи. Сказал бы я в оправдание ее и то, что пере­мена не заключалась ни в склонности к удовольствиям, ни в рабстве перед телесными наслаждениями, нет, ее мучили опасения за судьбу сыновей, чтобы при отсутст­вии защитника и покровителя их не постигло лишение царской власти... Человек весьма переменчивое создание, в особенности если на него действуют сильные внешние влияния. Хотя царица была твердого нрава и благород­ной души, но под напором сильного течения поколебались устои ее целомудренных помыслов, и она стала помыш­лять о втором браке. И хотя многие знали об этом, но мне царица ничего о своих планах не сообщала, так как стыд связывал ей язык и она избегала моих возражений. Злые ее советники побуждали меня советовать ей, что для пользы государства следует избрать мужественного царя. ...Вечером (речь идет о кануне провозглашения Ро­мана) царица пригласила меня и, оставшись со мной на­едине, с плачем сказала: «Разве тебе не известно, что го­сударство страдает и дела наши совсем пошатнулись, враги поднялись со всех сторон, варварские полчища опустоишют восток, — как положить предел бедствиям?» Я же, ничего не зная о подготовлявшихся событиях и будучи далек от мысли, что будущий царь стоял уже у ворот дворца, отвечал: «Это нельзя решить сразу, нужно подумать и рассудить, семь раз померяй, одинова отрежь, по пословице». Она же, улыбаясь, сказала: «Не стоит беспокоиться, об этом уже подумало и решено, ибо Роман Дио­ген избран уже на царство». Я остолбенел и, не зная, как быть, сказал: «Ну что же, завтра я подам свой голос за это решение». — «Нет, — говорит, — не завтра, ты дол­жен подать свой голос сейчас же». Но я спросил: «А твой сын и царь, который имеет право на самостоятельную власть, знает ли он об этом проекте?» Она ответила: «Он совсем незнаком с этим планом и ничего не знает, но ради пользы сына пойдем вместе к нему и объясним дело, он спит теперь в одной из дворцовых комнат».

Выбор был весьма удачный, трудно было найти наибо­лее подготовленного для решения серьезных государст­венных и военных задач человека. Роман Диоген прино­сил с собой на престол сознание высокой ответственно­сти и любовь к военному делу, которое так долго находилось в пренебрежении. Он ни минуты не колебал­ся дать истребованные у него обязательства соблюдать права наследников престола и управлять совместно с ца­ревичами Михаилом, Андроником и Константином, име­на коих ставились во всех законодательных актах. Но он должен был скоро почувствовать, что против него орга­низуется враждебная партия с кесарем Иоанном Дукой и его сыновьями Андроником и Константином во главе. Не мог простить ему быстрого возвышения и Михаил Пселл, ставший на сторону врагов Диогена и объяснявший дур­ными намерениями самые лучшие действия царя. Извест­нейшие военные генералы Никифоры Палеолог и Вота-ниат также оказались на стороне противников Романа Диогена. Непродолжительное царствование его, прове­денное в походах и в войнах с неприятелями, в высшей степени трагическое по своим последствиям, служит прекрасным свидетельством исключительно трудных условий, в каких пришлось действовать этому рыцарствен­ному государю, но вместе с тем беспримерного падения доблестей и добрых нравов в занимающий нас критичес­кий период.

Заниматься изложением событий, происходивших на границах империи, мы предполагаем в другом месте, те­перь же наметим лишь рамки, в которых проходит жизнь быстро следующих один за другим императоров. Роман Диоген не мог не понимать затруднительности своего по­ложения, но он до некоторой степени пренебрег своими врагами и решился немедленно выступить против внеш­них врагов, наносивших большой вред в особенности восточным владениям. Может быть, в целях собственной защиты он взял в первый поход своего пасынка Андрони­ка, чтобы на всякий случай иметь в нем заложника, равно и впоследствии, оставляя столицу, имел обыкновение брать с собой Пселла, как наиболее опасного интригана, которого лучше было постоянно держать на глазах. В мар­те 1068 г. предпринят им первый поход против турок-сельджуков; в апреле следующего года снова был совер­шен поход; весной 1071 г. Роман, несмотря на тревожные симптомы и предупреждения, вновь пошел походом в Азию. На этот раз в битве под Манцикертом (у озера Ван) ему изменил подчиненный ему вождь Андроник Дука, чем приведено было в расстройство царское войско и послед­ствием чего был плен самого царя (1071). Хотя счастли­вый победитель, знаменитый своими победами Альп-Ар-слан, отнесся к пленнику великодушно и через неделю от­пустил его на свободу, но обязал его по договору уплатить огромный выкуп.

Между тем как Роман из Армении и Грузии направлял­ся в фему Колонию, в Константинополе произошел весь­ма для него неблагоприятный поворот дел. Пришедшие в столицу известия, весьма неблагоприятные и сами по се­бе, были умышленно преувеличены неблагожелателями царя и дали повод не считаться более с пленным царем, заключившим притом постыдный и обременительный мир. Отправляясь из того соображения, что Романа не выпустят турки на свободу без выкупа, правительница под влиянием настоятельных требований Иоанна Дуки и Пселла объявила царем старшего царевича, Михаила. Но пришедшее вслед за тем известие об освобождении царя из плена и об его приближении к пределам империи поставило в большое затруднение вновь организовавшееся правительство. Кесарь Иоанн Дука, опираясь на значительную партию, потребовал от правительницы манифеста о низвержении Романа, но [так] как Евдокия не согласилась на это, он взял ее под стражу и заключил в монастырь, а от имени Михаила VII объявлено было по всему царству о лишении власти Романа Диогена. В последовавшей затем междоусобной войне против несчастного Романа высланы были отряды под начальством сыновей кесаря, Константина и Андроника, которые нанесли ему поражение и лишили его поддержки преданного ему антиохийского дуки Качатура. Роман был осажден в Адане и должен был сдаться на волю победителя; он отрекся от престола, дал согласие принять монашеское пострижение, но за то ему обещана была полная безопасность, за которую поручились три епископа. В Константинополе, однако, этим не удовольствовались: кесарь приказал ослепить Романа, и эта операция произведена была так грубо и бесчеловечно, что Роман не вынес ее последствий и умер на острове Проти, где предполагал провести свои печальные последние дни. Это произошло в 1072 г.

Воспитанник Михаила Пселла, Михаил VII Дука, занимал византийский престол до 1078 г. Он имел во время свержения Романа около 20 лет от роду и, следовательно, мог бы нести ответственность за жестокую расправу со своим вотчимом. Но это был человек без воли, весь на­ходившийся в руках клики, захватившей правление в свои руки. Слишком двуличный и неискренний Пселл писал ке ослепленному Диогену, что царь нисколько не повинен в его несчастии, что все произошло без его ведома и по воле окружающих. Главная ответственность должна пасть на кесаря, но, конечно, при дворе знали об его наме­рении, знал и царь, и его советник Пселл. В его истории есть достаточные на это указания. Так, говоря о получен­ном Андроником поручении идти на Романа, он обронил замечание, что это очень тревожило царя, ибо он боялся, как бы это не окончилось для Романа несчастием, если он попадет в плен, и как бы он не подвергся членовредитель­ству9. Нет сомнения, что опасения подобного рода могли основываться на реальных основаниях, а не на догадках. Михаил мог действительно жалеть Романа, но он ничего не сделал, чтобы его спасти, точно так же как не восполь­зовался своей властью для защиты своей материи. Это был педант, достойный ученик Пселла, приготовленный для составлений хрий и для собеседований по теоретическим вопросам, но стыдившийся резкого слова с приближен­ными и благодушно переносивший проступки даже при­слуги. При таком государе влияние на дела должно было перейти к приближенным: сначала все зависело от кесаря Иоанна, дяди царя, а потом наступило всемогущество ев­нуха Никифорицы.

Никифор, получивший в истории прозвище Никифо-рица, известен был как правитель Антиохии, откуда был переведен в Элладу и Пелопоннис, и отовсюду шла недоб­рая слава об его жестокости и любви к взяткам. Тем не ме­нее скоро после низложения Романа Диогена он пошел в гору, его вызвали в столицу и назначили на большой госу­дарственный пост — в логофеты дрома; его друзья, спо­собствовавшие возвышению его, жестоко в нем обману­лись, так как он не хотел играть подначальной роли и по­старался оклеветать и удалить от царя тех лиц, которые стояли выше его. Так по его совету удален был под видом почетного назначения на военную должность в Азию ке­сарь Дука, так при его посредстве произошло охлаждение между царем и его братьями. Сделавшись временщиком, он легко удалил Иоанна, митрополита Сиды, бывшего при Михаиле первым министром, и занял его место. Никифорица начал ряд реформ и смелых предприятий по финан­совому ведомству и по взиманию налогов, направленных, впрочем, не для блага государства, а для собственной на­живы. Период его бесконтрольного распоряжения судьбами государства вызвал всеобщее раздражение: конфискации имуществ, система монополий, денежные поборы и пр. возбудили против правительства основательные жалобы, которыми воспользовались представители служилой аристократии, развращенной частыми сменами на престоле и переменами правительств. Не говоря о возмущении кесаря Иоанна, объявившего себя царем по подстрекательству норманнского вождя Урселя и впоследствии в покаянном виде явившегося с повинной к племяннику, ненависть к правительству Никифорицы нашла себе выражение в сильных движениях, начавшихся в 1077 г. и окончившихся низвержением Михаила VII. Первым выступил проедр Никифор Вриенний, бывший дука Драча: при содействии своего брата Иоанна, имевшего в Адриа­нополе большие связи и влияние, он объявил себя императором в ноябре 1077 г. и послал своего брата, возведен­ного в сан куропалата и доместика схол, на Константинополь. Столица представляла легкую добычу, так как мало имела войска. Любопытно отметить, что самым важным лицом, защищавшим Константинополь, был Алексей Комнин, племянник бывшего царя Исаака, так как Михаил счел полезным войти в соглашение с этой семьей, для чего вызвал из ссылки вдову Иоанна Комнина Анну с сыновьями и выдал за старшего из них, Исаака, Ирину, дочь грузинского владетеля и племянницу императрицы Ма­рии, дочери армянского царя Баграта IV. Приняв ряд мер для отражения Иоанна Вриенния и заставив его отступить сначала в Редесто, а потом в Кизик, правительство Михаила VII почти уже одержало верх над Вриенниями, когда на востоке вспыхнуло восстание Никифора Вотаниата, стратига фемы Анатолика. Он объявлен был царем и с помощью сельджукских отрядов овладел Никеей и приблизился к Халкидону, против Константинополя. Хотя Алексей Комнин предлагал императору ударить на Вотаниата с остатками находившегося в Константинополе гарнизона, но Михаил VII не воспользовался советом и пропустил время. В самой столице произошел поворот в пользу Вотаниата, образовалась стража из граждан и завладела дворцом. Находясь в отчаянном положении, Михаил бе­жал во Влахерны, откуда был отведен в Студийский мона­стырь и там пострижен (1078). Царица с сыном, порфи­рородным Константином, спаслась в монастырь Петрий. Вотаниат вступил в столицу 3 апреля и короновался в хра­ме св. Софии.

Здесь мы должны перенести внимание на бывшую все это время вдали от дел семью Комнинов, среди которой при Михаиле VII и Никифоре Вотаниате вырастает импо­зантная фигура Алексея Комнина, занявшего престол по­сле Вотаниата, также путем военного бунта, в апреле 1081 г. Нет никакого сомнения, что в смутную и полную всяких превратностей эпоху, последовавшую после удаления от дел Исаака Комнина, судьба оставшейся семьи в лице его брата и его многочисленного семейства всецело зависела от политического такта, благоразумия и большого автори­тета супруги Иоанна Анны Далассины, о которой нужно сказать несколько слов. Дочь царя Алексея, знаменитая пи­сательница Анна Комнина, вспоминая об исключитель­ном доверии, которое оказал ее отец Анне Далассине, на­значив ее правительницей государства на время своего по­хода против Роберта Гвискара, характеризует свою бабку в таких выражениях (10):

«Иной, пожалуй, будет порицать распоряжение моего родителя, доверившего женщине управление империей. Но кто имел случай знать просвещенные взгляды моей бабки, ее добродетель, ум и житейскую опытность, тот бы, напротив, похвалил отца. Моя бабушка так была искусна в ведении дел и так способна разбираться в политике, что могла бы управлять не только Ромэйской империей, но и всяким царством под солнцем. Она была весьма опытна, знала природу многих вещей, понимала, из чего что возникает и к чему приводит, что имеет второстепенное значение и что способствует к усиле­нию другого, в высшей степени находчива в распознании того, что нужно, и удивительно осторожна в действи­ях. И такова была не только по умственным расположе­ниям, но в том же смысле и выражала свое мнение. ...Даже и в молодые годы она казалась удивительным существом, обнаруживая почтенную серьезность в юных летах. При одном на нее взгляде можно было заметить присущую ей доблесть в соединении с величественной осанкой. Мой отец, получив царскую власть, взял на себя подвиг и заботы, ставя свою мать зрительницей его деяний и доверив ей верховную власть, и исполнял, как подданный, ее приказания. Он чрезвычайно любил ее и находился в полной от нее зависимости, верно исполнял ее волю и слушал ее распоряжения; на все соглашался, на что выражала она свою волю».

В последующей истории можно видеть эту замечательную женщину и в роли правительницы государства, и в роли представительницы просвещенного кружка, который образовался при дворе императоров. Семья Комнинов, т. е. дети и внуки Анны Далассины, несомненно, во многом ей обязаны и безбедным достижением спокойной пристани среди бурь смутной эпохи, и связями с высшими кругами, ипрекрасным образованием. Так как ее муж Иоанн Комнин умер в 1067 г., то целое десятилетие семья была на руках Анны. У ней была никогда не заживавшая рана, глубо­кое сожаление о том, что Дуки вырвали у ее семьи царскую власть, которая была уже в руках у Комнинов. С большим искусством, не допуская царствующих Дук догадываться об ее чувствах, она должна была поддерживать с ними сно­шения и готовить в своих сыновьях будущих заместителей престола. Сначала Далассина примкнула к партии Евдокии Макремволитиссы и Романа Диогена: первая едва ли не приходилась двоюродной сестрой, а Диоген уже и потому мог расположить ее в свою пользу, что с его царствования Дукам нанесен был временный удар. Вследствие вновь сло­жившихся благоприятных отношений одна из дочерей Анны, по имени Феодора, была сосватана за Константина, сына Романа Диогена. Точно так же старший из сыновей, Мануил, получил почетные назначения в войнах на Восто­ке и за военные дела удостоен сана протопроедра и куро-палата. Но переворот, сопровождавшийся ослеплением Романа и вступлением на престол Михаила VII, угрожалсерьезными опасностями семье Комнинов. Обвиненная в сношениях с низверженньш царем, она поплатилась из­гнанием и жила некоторое время на Принцевых островах. Но скоро она вошла в расположение царя, возвращена в столицу, и ее сын Исаак вступил в брак с Ириной, родст­венницей царицы Марии, супруги Михаила, будучи назна­чен доместиком восточных схол. Здесь, в войнах с турка­ми-сельджуками, под начальством брата начал военную карьеру третий сын Анны, Алексей. Еще будучи молодым человеком, он приобрел опытность и военное имя, спас из плена своего брата Исаака и обратил на себя внимание ца­ря Михаила. По случаю возмущения кесаря Иоанна Дуки и предводителя норманнского отряда Урселя в 1073 г. Алек­сей в звании стратопедарха был отправлен на Восток уже с самостоятельным поручением. Говорят, что этим назначе­нием, которое было не по душе матери Алексея Комнина, равно как назначением Исаака Комнина дукой Антиохии, т. е. самой отдаленной области, тогдашний временщик Ни-кифорица имел намерение удалить Комнинов из столицы, так как их авторитет казался ему опасным (11). Но Алексею, несмотря на незначительные силы, удалось лишить Урселя союзников и неожиданно захватить его в плен. Этим де­лом он заслужил большую славу, так что имя братьев Ком­нинов начало пользоваться известностью и авторитетом в больших кругах.

Вновь Алексей выступает на сцену во время одновре­менного на западе и востоке бунта, поднятого Вриеннием и Вотаниатом. В то время Комнины занимали уже весьма почетное место, и царствующая семья Дук испытывала та­кое затруднительное положение, что пошла навстречу Комнинам и искала вступить с ними в родственную связь. Тогда именно внучка кесаря Иоанна Дуки, дочь Андрони­ка Ирина, была сосватана за Алексея. Этим браком соеди­нялись две наиболее аристократические семьи империи и определялись на ближайшее время политические судьбы государства. Мать Алексея была против этого брака, «так как питала старинное нерасположение к дому кесареву» (12). Подозрительно смотрел на это сближение и царь Михаил,

Но все препятствия были превзойдены, и бракосочетание состоялось в конце 1077 или в начале 1078 г. Уже после этого брака Алексею была поручена важная задача усмирения возмущения, поднятого во Фракии братьями Иоанном и Никифором Вриенниями. Выше мы видели, как первый, подступив к Константинополю, ошибся в своих расчетах на легкую победу и должен был отступить на дорогу между Ираклией и Константинополем (Афира), где Алексей Комнин вместе с Урселем нанес ему поражение. Но положение дел приняло весьма дурной оборот, когда в это же время начал в Азии восстание Никифор Вотаниат. Имея сан куропалата и стоя во главе фемы Анатолика, Никифор обладал большим военным и политическим так­том и повел дело гораздо осмотрительней, чем его запад­ный сотоварищ. В пользу его было и то обстоятельство, что успехи турок-сельджуков в Малой Азии вполне поко­лебали авторитет правительства и что надежда на переме­ну политических обстоятельств и обещанная им защита против варварских наездников привлекли на его сторону и крестьянское население, и местное дворянство. Вотани­ат, кроме того, послал преданных ему людей в столицу, где было также много недовольных правительством Михаила Парапинака, обещая населению разные милости, если оно станет на его сторону. Таким образом, еще находясь на пути к столице, он успел составить себе большую пар­тию в духовенстве, в сенате и между высшими классами населения. К числу искусных мероприятий, которыми обеспечивался успех Вотаниата, было и то, что он имел в своем распоряжении самую крупную тогда военную и по­литическую силу Малой Азии — турок-сельджуков, с кото­рыми состоял в союзе. В октябре 1077 г. Вотаниат был провозглашен царем войсками, но не спешил занять Кон­стантинополь, хотя и там имел много преданных ему лю­дей. Видя безнадежность сопротивления, Алексей Комнин дал царю совет отказаться от власти в пользу своего брата, порфирородного Константина. Но этот последний пред­почел признать своим государем Вотаниата, ему последо­вал и Алексей. Тогда Вотаниат занял Константинополь и

3 апреля 1078 г. был коронован патриархом. Положение Вотаниата на престоле хотя облегчалось тем, что его предшественник добровольно отрекся и постригся в Сту­дийском монастыре, но представляло и обратную сторо­ну, так как он не имел связей с царствовавшей династией и не мог похвалиться высоким родством. Поэтому нужно считать исключительно политическим расчетом брак его с царицей Марией, супругой Парапинака, к заключению которого были большие препятствия, так как был еще жив Михаил VII. Алексей Комнин был щедро вознагражден за признание Вотаниата царем, он назначен великим домес­тиком схол и получил сан нобилиссима. Свое доверие Комнину Вотаниат выразил в особенности тем, что пору­чил ему главное начальство над войском, отправленным на запад против Никифора Вриенния.

Вриенний продолжал держаться во Фракии, находя приверженцев среди местного населения, и отверг неод­нократные предложения со стороны Вотаниата, обещав­шего ему приобщение к власти посредством акта усынов­ления и амнистию для всех участников возмущения. Но так как все предложения были отвергнуты, Алексей Комнин выступил против него с войском, нанес ему поражение и взял его в плен. Этим, однако, не окончилось поднятое на западе движение; дело Вриенния продолжал Василаки, его преемник по управлению Драчем, который, опираясь на албанские и норманнские наемные отряды, овладел Фес­салией и Эпиром и дошел до Солуни. Прежде чем Алексей Комнин успел возвратиться в столицу после победы над Вриеннием, ему вместе с пожалованием сана севаста отдан был приказ идти на Солунь. И на этот раз ему удалось одер­жать победу над отрядом самозванца, запереть его в Солу­ни и наконец взять его в плен. По приказанию Вотаниата тот и другой самозванцы подверглись ослеплению. Было бы в высшей степени утомительно следить в подробности за дальнейшими выражениями недовольства централь­ным правительством и за появлением новых смут в войске и среди населения в провинциях. Только что усмирена бы­ла Фракия, против Вотаниата объявился новый претендент в лице Константина Дуки, брата Михаила VII, но скоро его выдали царю его собственные приверженцы, и его постигла обыкновенная тогда участь претендентов — пострижение в монахи и ссылка. Наконец, в Малой Азии произошло более серьезное движение в конце 1080 г. Это был новый претендент на царскую власть по имени Никифор Мелиссин, находившийся в родстве с Комнинами по браку с Евдокией, сестрой Алексея. Когда вновь Вотаниат предложил Алексею стать во главе войска и идти на восток для усмирения поднятого Мелиссином движения, последний просил освободить его от этого поручения, ссылаясь на узы родства с бунтовщиком, могущие подать повод к невыгодным для него слухам и выводам. Здесь в первый раз получаются несколько более определенные указания на по­литические воззрения будущего основателя династии Комнинов. Хотя сведения нами черпаются из такого источника, который не может не быть пристрастным к Алексею, именно из истории Анны Комниной и Вриенния, известного кесаря, сына того бунтовщика, который вооружился против Вотаниата, и вместе с тем зятя царя Алексея посредством брака с принцессой Анной, который вполне сделался сотрудником Алексея в укреплении на престоле династии Комнинов, тем не менее из рассмотрения внут­ренних событий того времени получается возможность до некоторой степени понять настроения семьи Комнинов.

Никифор Вотаниат не сумел воспользоваться своим положением, чтобы расположить к себе провинции и на-, селение Константинополя. Он опустошал государствен­ную казну на выдачу наград и подарков своим привержен­цам, но когда не стало средств, то возбудил против себя не­удовольствие тех, которые не успели воспользоваться его щедростью. Кроме того, Вотаниат подорвал свою популяр­ность в духовных сферах и в народе двумя неосторожны­ми поступками: во-первых, своим браком с императрицей Марией, что помимо всего прочего было его третьим бра­ком, возбраняемым Церковью, во-вторых, устранением от наследства сына Михаила VII, порфирородного Констан­тина. Еще податливая набожность могла бы помириться с нарушением канонов, но вопросы династические очень крепко держались в сознании, и нарушение прав законно­го наследника престола считалось таким важным преступ­лением, что даже Алексей Комнин воспользовался им в проведении своих планов к завладению империей. Итак, Вотаниат не удовлетворял ни военное сословие, ни духо­венство, ни народ, оттого такое тревожное время пережи­вала империя в его царствование. Между тем Комнины в лице Исаака и в особенности Алексея достигли к тому вре­мени высших служебных степеней и прославились, в осо­бенности младший из них, победой над турками и искус­ными действиями против самозванцев. Кроме всего про­чего Алексей Комнин, сочетавшись браком с Ириной Дукеной, вошел в интересы устраненного Вотаниатом дома Дук и, так сказать, принял на себя заботу о восстанов­лении его прав. Не будем входить в оценку факта, сообща­емого царевной Анной, что будто Борил и Гермак — оба славянского происхождения, пользовавшиеся особым до­верием Вотаниата, — проникли в планы Комнинов и, счи­тая их весьма опасными по известности и обширным свя­зям, задумывали заблаговременно взять их под стражу и ослепить, — нам кажется, что нет необходимости прибе­гать к этому объяснению для оправдания мотивов откры­того выступления Комнинов на путь военного возмуще­ния, ибо ход дел хорошо был подготовлен заранее и мед­лить с выступлением было слишком опасно. У той же писательницы можно найти ключ к выяснению подгото­вительных средств к задуманному Комнинами перевороту, в котором, конечно, немалая доля участия принадлежала матери их, Анне Далассине. Царица Мария очень благово­лила к Алексею, и последний был духовно ею усыновлен. Между женской половиной дворца и Комнинами устано­вились весьма близкие связи, впоследствии даже говорили, что императрица была неравнодушна к молодому севасгу и сблизилась с ним. У царицы была заветная мысль видеть на престоле после Вотаниата сына своего Константина, эту мечту поддерживал в ней и Алексей и до некоторой степени давал если не обязательства, то положительные обещания в этом смысле. В истории цесаревны Анны находим следующее место (13):

«После наречения Алексея царица и мать его Мария обратиласъ к нему с просьбой дать ей скрепленное красными чернилами и золотой печатью письменное ручатель­ство в том, что ее и сына ее не только не тронут, но что последний будет соцарствовать Алексею, носить крас­ную обувь, возлагать на себя венец и провозглашаться вместе с ним как царь. И в этой просьбе ей не отказано. Говорили даже, что царица еще до восстания Комнинов заключила эти условия и требовала, чтобы так было поступлено с ее сыном».

Весьма вероятно, что в связи с теми же предваритель­ными соглашениями стоит и тот довольно странный факт, что супруга царя Алексея, Ирина, долго не была провозгла­шена августой и короновалась после царя Алексея. В связи с тем же обстоятельством должно объяснять и обручение царевны Анны с Константином. Указанные соглашения и обязательства, проложившие Комнинам дорогу к трону, впоследствии потеряли, однако, силу и были отменены.

Окончательная развязка не заставила себя ждать. Никифор Вотаниат, находясь в преклонных летах и не имея соб­ственных детей, желал передать наследство в свою боковую линию, в род Синадинов, которые оказали ему помощь в его стремлении к царской власти. Так как этот план, кото­рый не мог долго оставаться в секрете, шел вразрез с наме­рениями царицы Марии, уже получившими довольно ос­новательно поддержку в ее многочисленной партии, и весьма сильно затрагивал интересы Комнинов, то нужно полагать, что окончательный план дальнейших мероприя­тий был выработан именно для противодействия намере­ниям Вотаниата. Тогда Комнины могли предложить царице свой план, при осуществлении которого один из них всту­пит на престол и приобщит к власти ее сына Константина, обеспечив ей весь почет и влияние, на какое имела право царица и мать царя. С своей стороны царица Мария долж­на была предоставить Комнинам всю поддержку, весь авто­ритет и влияние, каким могли располагать в империи Дуки.

Задуманный Комнинами переворот мог быть с успехом осуществлен, между прочим, и потому, что Алексей в каче­стве великого доместика, т. е. главнокомандующего арми­ей, мог опираться на военную силу, от которой всегда зави­сел успех политических переворотов. Зимой 1081 г. прави­тельство было напугано успехами турок-сельджуков, захвативших Кизик, и назначило Алексея Комнина в поход для освобождения этого важного города. В то же время Комнинов уведомили преданные им люди из дворца, что против них созрел замысел Борила и Гермака и что им уг­рожает ослепление. Это было 14 февраля 1081 г., тогда ев­ропейские фемы были на пути к Константинополю и вели­кому доместику предстояло вступить в командование ими и переправиться в Азию. Заручившись содействием и со­гласием армянина Пакуриана и норманна Убертопула пристать к военному бунту, Алексей вместе с братом своим Исааком и с другими участниками заговора собрались во Влахернском дворце для последних решений и, захватив коней в царской конюшне, рано утром поспешно отпра­вились к сборному месту войска (14).

«Была ночь сырного воскресенья, когда мой отец заду­мал это, а рано на следующее утро он вышел из города. По сему случаю народ сложил песенку: «В сырную субботу ты задумал это, любезный Алексей, а на другой день рано по­утру я сказал: «Прекрасно, мой сокол!»

Сборным пунктом было Чорлу, неподалеку от Констан­тинополя, куда собрались заговорщики, во главе коих был кесарь Иоанн Дука, который явился с отрядом нанятых им на службу турок и с членами рода Дук, в котором занимал первое место. Между более знатными заговорщиками нуж­но еще упомянуть Георгия Палеолога. Прежде всего был решен вопрос о провозглашении царя, и в этом смысле ке­сарь Дука своим голосом дал перевес Комнинам. Когда на Алексея была надета красная обувь и царское облачение, Дука первый приветствовал его от имени собравшихся.

Новое возмущение во Фракии поставило Вотаниата в отчаянное положение. В Азии войска следовали за Никифором Мелиссином и подошли к Босфору, находясь в нынешнем Скутари, у мыса Дамали. В столице он [Вотаниат] не мог располагать значительными военными средствами, которые бы позволили ему выдерживать продолжительную борьбу с двумя соперниками, окружившими Константинополь. Следует здесь припомнить, что Мелиссин и Алексей Комнин находились в родстве и легко можно было подумать, что они задумали общее дело.

На самом деле, однако, этого не было, так как Алексей не согласился на сделанное ему от Мелиссина предложение разделить власть над востоком и западом и старался завладеть Константинополем, прежде чем войти в какие-нибудь обязательства по отношению к восточному претенденту на царство. Приблизившись к столице в конце марта 1081 г., Алексей, не прибегая к осаде, вступил в тайное соглашение с начальником немецкого отряда, охранявшего башню при воротах Харисиевых (Адрианопольские), который условился сдать Комнину защищаемую им башню и ворота. 1 апреля Алексей овладел воротами и главной улицей, ведущей через площадь св. Апостолов и площадь Тавра к церкви св. Софии. Малодисциплинированное и состоявшее из отрядов разного происхождения войско Комнина рассеялось по главным улицам и начало беспощадный грабеж и избиение. Это был очень критический момент для счастливого претендента, но им не вос­пользовался слабый и нерешительный Вотаниат. Он думал вступить в переговоры с Мелиссином и, опираясь на часть флота, мог бы еще справиться с нестройным ополчением Комнина, но ему изменил отец Палеолога, бывшего в числе приверженцев Комнина, и убедил моряков перейти на сторону Алексея. Чтобы спасти хотя тень власти, Вотаниат предложил Алексею усыновление и приобщение к власти, предоставив ему действительное управление, оставляя себе лишь царский сан и внешний почет. Но и это унижение не помогло. Ход дел направлялся в пользу Алексея Комнина, так как на его стороне оказался не только самый почетный представитель фамилии Дук, кесарь Иоанн, но и со­временный описываемым событиям патриарх Косьма I. Вотаниат покинул остававшихся еще на его стороне немногих приверженцев и в храме св. Софии объявил об от­речении от престола. Пострижение в монашеское звание он принял в монастыре Перивлента. В первый день Пасхи, 4 апреля, Алексей занял Большой дворец и венчался импе­раторским венцом, положив начало знаменитой динас­тии, занимавшей престол сто с лишком лет.

Глава III