Различные подходы к толкованию истории грехопадения

В Библии говорится о том, что совершается всегда и везде. То есть история Адама — это аллегория. Может быть, Адама никогда и не было, а в Библии говорится об общем грехе: ежедневно мы грешим, люди грешили до нас и грешат сейчас. Это и есть аллегория греха. Такую точку зрения впервые высказал Филон Александрийский (I век по Р. Х.). Ее поддерживали различные философы. Аллегоризм Филона оказал большое влияние на ранних отцов Церкви, которые в той или иной степени отождествляли библейские образы с абстрактными понятиями. Впоследствии такой точки зрения придерживались многие протестантские богословы. В этой точке зрения ценно то, что она заставляет искать смысловое значение библейского рассказа, за повествованием видеть некий второй смысл. Но мы не можем согласиться с этой точкой зрения, потому что ряд мест Священного Писания говорит нам об этом моменте как о событии. Не просто как об аллегорическом моменте, а как о конкретно совершившемся событии. И тогда мы должны принять во внимание тот факт, что за учением о грехопадении кроется реальный факт метаистории.

Крайнему аллегоризму противостоит крайний буквализм, натурализм. Согласно этому направлению, историчность библейского пролога имеет такое же значение, как и книга Царств. То есть в ней происходит непосредственно все по букве. Адам такой же человек, как и любой другой, только первый по счету. Он жил в саду, который Бог насадил в Месопотамии, и после ослушания изгоняется из этого сада, из Рая. Греховность и смерть, согласно этому представлению, передаются по наследству. Потомки Адама несут ответственность в наказание за его преступление. Подобное буквальное понимание широко использовалось и в наших книгах, по которым еще не так давно преподавали. В древности к этому толкованию присоединялись некоторые учителя Антиохийской школы, а также некоторые латинские теологи. Однако уже тогда было много возражений против такого буквализма. Вот как писал Ориген: «Кто настолько глуп, чтобы подумать, будто Бог по подобию человека-земледельца насадил Рай в Эдеме на Востоке. Если говорится, что Бог вечером ходил по Раю, а Адам там прятался под деревом, то, я думаю, никто не сомневается, что этот рассказ образно указывает на некоторые тайны. Ну, как можно спрятаться под лопухом от Бога? Представляю, как пророк Иона прячется под лопухом, и он вырастает и прячет его от солнца, это реальный рассказ. Но как можно уйти и спрятаться от гнева Божьего, когда Бог вездесущ?» Это натуралистическое толкование отвергал также св. Иоанн Златоуст. Он также говорил: «Как же Бог ходит? У Него ноги есть?» Надо совершенно по-другому понимать все это. Следует отметить, что библейские писатели и авторы, когда говорят о событиях исторических, опираются, как правило, на древние устные свидетельства. А речь древних людей облекалась в символы. Поэтому не случайно мы имеем символическое изображение того, что происходило в древней истории.

Александрийцы очень расширили понятие слова «Адам». Он стал для них отображением совершенного и гармоничного космоса, созданного Богом почти мгновенно. И падение вселенского Адама подчинило мироздание законам грубой материи. Как говорит тот же Ориген: «Где грех, там и множественность. Это те же кожаные ризы, в которые был одет человек после грехопадения». В новое время теория александрийцев получила подтверждение и поддержку в трудах таких философов, как отца Сергия Булгакова и Николая Бердяева. Они склоняются к этому толкованию Адама мистического, Адама космического. Оба склоняются к той мысли, что природа в том виде, как она существует, есть результат довременного грехопадения мирового Адама. В этой космогонии и антропогонии есть несомненное преимущество: 1) она объясняет факт несовершенства в природе. Природа все-таки не совершенна. Раз природа расцветает, потом умирает, животные рождаются, а потом истребляют друг друга и, в конце концов, превращаются в тлен, хотя имеют в себе жизнь, значит, во всей природе есть какое-то внутреннее несовершенство; 2) избегает крайностей как филоновского аллегоризма, так и натурализма. В Писании видятся события конкретные, совершившиеся, пусть и в метаистории. 3) Это учение согласуется с учением ап. Павла о двух Адамах. Если первый Адам — это существо космического порядка (в смысле реально существующее в космосе), то второй Адам — это Логос, исцеляющий и возрождающий не только одного человека, но и всю вселенную. Тем не менее, александрийское толкование вызывает ряд возражений. Прежде всего, ни наука, ни Библия не дают оснований предполагать, что Адам предшествовал космосу. Адам создается как высшее творение Бога в конце шестого дня. И хотя в одном повествовании (у Ягвиста) человек создан ранее животных, но его появлению предшествовал природный мир: земля, облака и т. д. И вообще Адам александрийской концепции мало похож на человека и даже на человечество — это какое-то абстрактное вселенское существо, под которым понимается будущий род человеческий. Библия не знает ни такого Адама, ни такого мгновенного творения. То есть, по Библии, творение многоэтапно — шесть периодов, шесть дней. И Адаму предшествовал весь животный мир. Ведь Адам нарек имена всем животным. Это мог быть только великий ум, обладающий великим знанием, которое было у него как образ Божий: чтобы дать имя, надо сначала постигнуть суть вещи. Я даю тебе имя, значит, я знаю, кто ты есть, постигаю твою внутреннюю сущность. Не случайно некоторые народы до сих пор дают человеку имена, связанные с его характером, его наклонностями.

Представителем статистического направления является знаменитый Тейяр де Шарден — богослов, философ, аббат. Это известный в научном мире человек, занимавшийся вопросами антропогенеза. По специальности он археолог и антрополог, его заслуга — в том, что он открыл так называемого синантропа («человека китайского»). Он много лет посвятил антропологии и имеет свою точку зрения, отличную от других. Есть у него книга — «Феномен человека», она у нас издана, ее стоит почитать (1959 год издания). Тейяр де Шарден говорит, что мир мог быть создан только раздробленным и множественным. В этом отношении его концепция — антипод александрийской. Согласно ей, творение путем эволюции — не что иное, как постепенная интеграция множественности. Космогенез образует как бы некий синтез. Представьте такое множество, которое идет кверху, а в конце есть выведенная де Шарденом «точка омега». Сама изначальная множественность не имеет в себе ничего греховного, но поскольку ее постепенное объединение влечет за собой множество нащупываний и проб, процесс этот неизбежно предполагает ошибки, страдания. Тейяр так изображает свою систему, в которой по мере возникновения и усложнения мира происходит возникновение беспорядка. Чем больше соединений (атомов, молекул и т. д.), тем больше хаоса, беспорядка, который приводит, в конце концов, к смерти, к преждевременному увяданию и старению. То есть переход от одной ступени к другой связан с некоторым несовершенством и при возникновении жизни влечет за собой страдание, а начиная с человека — грех. В этой концепции бросаются в глаза некоторые исходные посылки, вызывающие недоумение. Откуда видно, что мир возникает из множества раздробленностей? Не стирается ли в этой теории граница, отделяющая человека от мира природного? Не выводится ли несовершенство человека из несовершенства природы? Только по одной причине: природа несовершенна — поэтому и человек несовершенен. В природе был грех, потом он перешел на человека. Но в природе нет греха, там есть понятие страдания. Когда болеет какое-то животное, мы это чувствуем и молимся даже за него. Ведь это тоже живая душа, и Господь видит его страдания. Богословы Запада буквально истолковали слова Господа: идите и говорите Евангелие всей твари. В симфонии композитора Малера есть такая часть: «Проповедь Антония Падуанского рыбам». Он приходил и говорил рыбам, и они слушали его. Так что мир животный тесно связан с человеком, и владыка твари может распоряжаться жизнью животных и, конечно, вправе просить у Бога милости для животного мира.

Таковы четыре типа истолкования догмата о грехопадении. Первое толкование освобождает нас от рабства перед буквой. Второе утверждает событийность падения (т. е. это не абстракция, а конкретное событие). Третье связывает несовершенство мира с грехом и свободой, а четвертое рассматривает падение в контексте всей мировой эволюции. Думаю, что каждый должен в себе самом смоделировать собственный подход к этому событию на основе всего вышеизложенного.

Была ли эволюция? Кто-то говорит, что была, а кто-то — что не была. Скорее слово «эволюция» можно отождествить со словами «Божественное дыхание», когда говорится: «И Дух Божий носился над водой»,- и сообщал природе определенные силы для ее развития.

2 глава:

– ст.1: Словами первого стиха "и сотворишася небо и земля и все украшение их" обозначается "все, что на земле и что на небе", ибо еврейское слово "цеваам", переведенное как "украшение", точнее передается словом "воинство", каковым именем в Священном Писании иногда называются небесные воинства, т.е. ангелы.

– ст.2: Выражение "Бог почил от дел Своих" нельзя понимать буквально. Покой, по отношению к Богу, означает окончание дел творения. Если же дела творения закончились шестым днем, то не окончились дела промысла Божия о мире. Только промыслительная божественная деятельность проявляется не в созидании новых видов творения, а в сохранении сотворенного и в премудром устроении его дальнейшего существования. Седьмой день – день покоя Творца, выделяется из среды других дней тем, что Господь благословляет и освящает его. Благословением Господь усвояет этому дню особенное значение, делает его достойным сохранения на будущее время, как па­мятник творения мира. Освящением же седьмого дня Творец сде­лал этот день священным для человека, который должен в этот день особенно прославлять премудрого, всеблагого и всемогу­щего Творца.

– ст.6: В славянской Библии следующей тексту 70-ти стоит «источник»; но в еврейском подлиннике находится слово эд, более точный перевод которого и дается нашим русским текстом – «пар, туман», как толкуют его и таргумы Ионафана и Онкелоса.

– ст.7: Чтобы яснее уяснить связь этого стиха с предыдущим, следует поставить в начале его слово «тогда», после чего весь этот период примет вполне законченный и определенный вид в следующей форме: «в то время когда были уже созданы небо и земля, но еще не появлялось никаких полевых растений и полевых злаков, так как не было дождя, не существовало еще человека, но над всей землей висел густой туман, – тогда-то Господь Боги сотворил человека».

Повествование первой главы о сотворении человека бытописатель дополняет указанием, что Господь особенным действием всемогущества и премудрости образовал из персти тело человека и вдунул в лицо его дыхание жизни, т.е. вложил в образовавшееся из земного праха тело, душу с ее много­различными способностями. В создании тела человека из земной персти заключена идея о сродстве человека со всей видимой природой, ближайшим образом с животным царством, возникшим по творческому мановению из той же самой земли. С другой стороны, в признаке материальности физической природы человека дана мысль о ее разрушимости или смертности. Все это, по словам Иоанна Златоуста, преподает прекрасный урок смирения: чтобы в самом образе нашего творения преподать нам всегдашний урок не мечтать о себе выше меры, для этого Моисей и повествует обо всем с такой тщательностью.

Если душа получила бытие от Божест­венного вдуновения, то, конечно, она от сущности Божией? Такая мысль исполнена крайнего нечестия и хулы. Ибо Божественное Писание словом вдуну (Быт. 2:7) показывает легкость в создании; сверх того, дает разу­меть и природу души, а именно что она есть дух тварный, невидимый, разумный, свободный от телесной де­белости. Надлежит же заметить еще, что если понимать обыкновенное вдыхание, то должно сперва представить себе легкие, мышцы, их сжимающие и стягивающие, соединенную с легкими боевую жилу, гортань и уста. А если божество не телесно, то и вдыхание надлежит понимать боголепно.

Для обитания человека Господь назначил рай, прекрасный сад, созданный особенным действием всемогущества Божия. Вопрос о местонахождении рая представляет предмет са­мых разноречивых догадок и предложений.

Среди многочис­ленных прекрасных райских деревьев были посажены Богом два особенные дерева – древо жизни и древо познания добра и зла. Плоды первого древа были предназначены не столько для поддержания в че­ловеке бессмертия по самому телу, сколько для поддержания его внутренней, духовной (бессмертной) жизни. Древо же познания добра и зла были избраны Богом как орудие и средство испытания и вос­питания человека в послушании Богу. Человек, поселенный в раю, должен был возделывать землю, иметь уход за растениями. Этот труд должен был, прежде всего, развивать и совершенствовать физические силы человека, но с другой стороны, телесный труд имел для человека и высшее духовное значение, ибо, поставляя его в особенную близость к предметам природы, давал ему возможность изучать ее законы. Кроме того, изучая предметы и явления природы, человек мог опытно познавать совершенства Творца, Его премудрость и благость, и тем научиться благоговеть пред Ним и любить Его. Для упражнения и укрепления в добре нравственных сил преподал человеку заповедь не вкушать от древа познания добра и зла. Исполняя эту заповедь, человек сознательно уда­лялся от зла и стремился к добру, сообразовывал свою волю с Божией. Для человека исполнение заповеди становилось причиною и источником его блаженства, но нарушение ее влекло наказание "в онь же день снести от него, смертию умрете", т.е. человек сделается смертным по телу.

Наречение имен животных, которых Господь привел к Адаму, было знаком владычества человека над животным царством. С другой стороны, изучая рода и свойства животных и нарекая имимена, соответствующие их природе, Адам показал совершенство своего ума, развивая свои умственные способности, полагал начало языку, речи, как средству сооб­щать свои мысли другим.

Словами 24 стиха устанавливается брачный союз между мужем и женой. Блаженное состояние прародителей в раю характеризуется теснейшим отношением человека к Богу. Этот союз или завет Бога с человеком и является первобытной религией. В силу этого Завета Бог непосредственными откровениями руководит человеком,делает его господином земли и животного мира, поселяет в прекрасном раю и чрез плоды древа жизни дарует ему вечную, бессмертную жизнь. Со стороны человека требовалось только совершенное послушание своему Творцу и, в частности, исполнение данной ему заповеди. Исполнение этого условия давало человеку возможность совершенства и блаженства.

– ст.9: В древних религиях дерево часто почиталось как символ произрастания из земли в небо, т. е. небесной жизни после смерти. Дерево служило своеобразным мостом, соединяющим два полюса жизни. Вот и в Библии оно выступает в роли определенного способа приобщения, сферы деятельности. В раю, кроме обычной флоры, растут еще особенные "деревья", среди которых конкретно говорится о двух. Первое – это растущее посреди рая "древо жизни", т. е. бессмертия (2:9). Первый человек в раю вкушает плоды от древа бессмертия и поэтому остается физически бессмертным. Св. отцы полагают, что речь идет о некоем райском "канале" непосредственного богообщения и сравнивают плоды этого дерева с Причастием. Т.е. человек бессмертен не сам по себе, а в силу причастности Богу, о чем косвенно говорит и имя первого человека – Адам, "красная земля". Земля, прах – это образы материальной, временной, склонной к распаду основы. У древних часто красный цвет, охра, употребляется в захоронении как символ крови загробной жизни, крови бессмертия. Возможно, поэтому Адам – это одухотворенная материя, обессмерченный прах. Кроме этого, Господь произрастил в раю "древо познания добра и зла" (оригинальный смысл: "познания всего на свете"). Единственный запрет в раю касается именно плодов этого таинственного дерева: "от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь."(2:16-17). Часто говорят о том, что Бог просто решил испытать человека, но мы видим, что это не так, но видим заботливое предупреждение: не ешь, а то умрешь ("ты не знаешь, почему это так, ты не знаешь, что такое смерть, но поверь Мне – это древо опасно"; именно так: заповеди предполагают сыновнее доверие Адама Богу). Примечательно, что запрет на вкушение с этого дерева дан сразу после заповеди "возделывать сад", что как раз и означало взращивать, приумножать, расширять сферу познания. Значит, не познание как таковое запрещает Господь (часто об этом говорят атеисты), а предупреждает о смертельно опасном для человека способе познания. В оригинале "познание добра и зла" звучит как "познание всего на свете" – т.е. всего без разбора, без критерия, без Бога. (Шихляров Лев, свящ.).

Преподобный Максим Исповедник: "Так как видимое творение обладает и духовными логосами, питающими ум, и природной силой, услаждающей чувство, то она [природная сила] и названа древом познания добра и зла, то есть, как обладающая ведением добра, когда созерцается духовно, и ведением зла, когда воспринимается телесно. Ибо она становится учительницей страстей для воспринимающих ее телесно, навлекая на них забвение [вещей] божественных. Потому-то, вероятно, Бог и запретил человеку вкушение ее, отлагая это на время, дабы человек прежде - что было весьма справедливо - познал через благодатное причастие Причину свою и через такое вкушение укрепил данное [ему] по благодати бессмертие в причастии и непреложности, а потом уже, став как бы богом в силу обожения, безвредно и в безопасности вместе с Богом созерцал творения Божии и получил ведение о них как бог, а не как человек, имея по благодати одно и то же с Богом премудрое познание сущих, благодаря претворению ума и чувства к обожению" (Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. Творения ч.2. М., 1993. с.25). Схолия: "Видимая тварь, - говорит он, - обладает и духовными логосами для ума, и природной силой для чувства. И умозрения того и другого находятся, подобно древу, посредине сердца, образно понимаемого в качестве рая". (Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. Творения ч.2. М., 1993. с. 184).

– ст.10: Эдем, согласно Библии, находился где-то в районе Месопотамии. Еще древние шумеры упоминали о таинственной местности и в аккадских древних книгах встречалось слово «эдино», которое означает «равнина». С другой стороны, если мы будем искать это место на карте, то увидим, что это не Месопотамия, которую евреи уже хорошо знали, а, скорее всего, условное место, которому придан вид определенной привязанности к местности. Поэтому там названы и реки, которые выходят из Эдема, в том числе известные – Тигр и Евфрат, и другие две неизвестные. Так что вопрос о том, где находился Эдем (по-другому Рай), где росло древо жизни и загадочное древо познания добра и зла, остается открытым. Для нас важно, что это место было, и оно освящено многими преданиями как шумерской, так и иудейской письменности. Есть мнение, что территория, где находился древний Эдем, была на территории современного Персидского залива. Последние исследования говорят о том, что там происходит постоянное движение почвы и часть суши, которая сейчас является побережьем залива, постепенно погружается в воду. Значит, возможно, что много тысячелетий назад часть суши, которая сейчас покрыта морем, была доступной для обитания. Некоторые богословы так трактуют это место: после изгнания Адама и Евы из Рая, чтобы это место не осквернялось их потомками, погрязшими в нечестье, Господь взял это место от земли, закрыв его водами Мирового океана.

– ст.24: В Книге Бытия сказано: "Оставит человек отца и мать свою и прилепится к жене своей". Но ведь другого отца, кроме Бога, не было?" На данном примере можно убедиться, что если брать отдельный стих из Священного Писания вне контекста, то можно голову себе сломать над его толкованием. Если мы посмотрим на контекст, то увидим, что эти слова (24-ый стих 2-ая глава) являются продолжением слов Адама, который говорит о жене, что она "плоть от плоти моей и кость от костей моих". Во-первых, эти слова могут быть адресованы Адаму в качестве повеления его потомкам, поскольку уже была дана заповедь "плодитесь и размножайтесь". Во-вторых, эти слова некоторые толкователи усваивают Моисею в качестве писателя Книги Бытия, давшему некоторый комментарий к постановлению о браке. В Евангелии от Матфея Христос эти слова присваивает Богу. Как бы то ни было, относятся они, конечно, к последующим родам, которые должны произойти от Адама и Евы. Кроме того, по объяснению свт. Филарета Московского, заповедь прилепиться к жене своей относится к совокупному жительству, но никак не к отношению к отцу или к матери. Если бы эта заповедь говорила об обязанности навсегда оставить и забыть и отца и мать своих, то отчего же Декалог повелевает: "Почитай отца и мать свою"? Как почитать, если человек от них отлепился навсегда? Так что речь идет о вполне определенной стороне дела и противоречия не наблюдается. Блаженный Иероним Стридонский считал, что здесь заключено пророчество. "Первый человек, Адам, как первый пророк, прорек это о Христе и о Церкви, - что оставит Господь наш и Спаситель Отца Своего Бога и матерь Свою, Иерусалим небесный, и придет на землю ради тела Своего Церкви, и образует ее из ребра Своего: для чего Слово и бысть плоть".

3 глава:

В раю неожиданно появляется змей. Образ этот означает сразу две мысли: во-первых, зло уже существовало, до и вне человека; во-вторых, носитель этого зла, сатана, пред Богом всего лишь творение, хитрая гадина. Примечательно, что во всём повествовании о творении мира и грехопадении человека не сказано прямо ни о диаволе, ни об изначальном отпадении части ангелов, им увлеченных во тьму. В 1-ой гл. говорится о бездне, в 3-уй гл. - о змее. По мысли Бытописателя, основные библейские события и проблемы спасения лежат только на оси "Бог - человек". Появление змея в райском саду есть отзвук того обстоятельства, что за границами рая – еще не преображенная, "безвидная" земля, вселенная, а за ее границами – всё та же тьма небытия. Змей – это "партизан" бездны в раю. Подползая к жене, он не может проникнуть в ее душу и потому силится обратить на себя внимание: "Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?". Здесь характерен призыв усомниться в истинности Бога (подлинно ли?) и в Его благости (не дает вкушать). Поистине, змей искушает жену логикой! Она отвечает ему, припоминая слышанную от Адама заповедь, что только плодов того дерева человекам нельзя вкушать, чтобы им не умереть. Но змею, который и так всё это знает, на самом деле важно то, что жена сумела его расслышать и беседует с ним. В следующей фразе он уже полностью являет себя духом клеветы на Бога: "Нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их /плоды/, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло /т.е. всё на свете/"(3:4-5). Падение жены произошло уже в тот момент, когда она не возразила на эти слова. Некая тварь Божья опровергает Бога и продолжает спокойно существовать, значит, так можно жить! Она начинает по-новому смотреть на Бога: Он неискренен, Он что-то скрывает. Но и на окружающий мир тоже, оказывается, можно посмотреть с иной, не Божьей точки зрения, и не умереть. И она по-иному смотрит на страшное дерево: оно "хорошо для пищи, приятно для глаз и вожделено, потому что дает знание" (3:6). Это те самые три составляющие первородного греха, которые св. ап. Иоанн Богослов назовёт "похотью плоти, похоть очей и гордостью" (1 Ин. 2:16), а отцы-аскеты сластолюбием, сребролюбием и славолюбием. Что же обещает змей человеку? - "будете как боги". Но разве не ту же самую задачу поставил человеку Бог? "Я сказал: вы - боги" (Пс 82:6), - восклицает от имени Творца Псалмопевец. А в НЗ Господь говорит еще определеннее: "Будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершенен" (Мф. 5:4), - это и есть то самое "уподобление" Богу. Св. Ириней Лионский, св. Афанасий Александрийский, развивая эту мысль, дерзновенно говорят о Христе: "Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом". Но диавольская подтасовка заключена в слове "как" - "как боги". Бог призывает человека стать "богом у Бога", сыном Божьим, Его причастником. А змей соблазняет возможностью быть "богом без Бога", самому себе богом, ведь человек имеет потенциальное могущество.

Жена "взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сделали себе опоясания" (3:6-7) А до того "были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились" (2:25). Адам вкушает то же, что и жена, ведь любовь еще не нарушена, они как неразделенные сиамские близнецы. Итак, думали, что боги, но узнали, что наги. "Нагота" имеет весьма специфический смысл. Это ощущение собственной малости, ничтожества, незащищенности: всего лишь червь, всего лишь прах, всего лишь песчинка на окраине миров. Узнать о своей наготе - значит потерять ощущение благодати. До падения человек не знает об этой наготе и не боится, не знает о грехе и не стыдится, а падшему человеку состояния стыда и безблагодатности знакомы. Сделать себе "опоясания" - жалкая попытка прикрыть "наготу", компенсировать духовную потерю.

Змий

Змей (ц.-слав.: змий) был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог (Быт. 3:1). Змий на древнееврейском языке звучит как нахаш и пишется тремя буквами квадратного алфавита - нун, хет и шин. Слово хитрейший (в подлиннике арум) более точно было бы перевести как лукавейший. Очень важно следующее затем указание, что он есть все же создание Бога. Тем самым отпадает возможность признания змия за некое самостоятельное, равное по силе Богу начало. Такой дуализм был у ряда древних народов. Указанием на то, что диавол есть не некая са­мобытная сила, а лишь создание, пресекается всякая возможность дуализма в иудейской религии, строго дер­жавшейся монотеизма.

На европейские языки нахаш переводится как змей, однако оно может иметь другие значения. Нахаш может употребляться не только как имя существительное, но и как глагол. Независимо от того, стоит нахаш как су­ществительное или как глагол, это слово - собственно шипящий - означает или врага, или враждебное действие и всегда имеет отрицательное значение. Оно может оз­начать: ворожить, гадать (Быт. 44:5; Лев. 19:26; Чис. 23:3; 4 Цар. 21:6), то есть некое враждебное действие, в том числе, ложь и клевету.

Само слово нахаш по звучанию сходно с шипением. Что-то вроде шипения (наушничества) и неясного про­изнесения шепотом слов колдунами и ворожеями так­же могло напоминать шипение змеи. У древнего еврея это могло ассоциироваться вообще с враждебными и опасными действиями, приносящими человеку вред. Поскольку большинство змей ядовиты и опасны, а вме­сте с тем неприятны для человека, они всегда возбуж­дают у человека неприязненное чувство. Изворотли­вость змеи может напоминать словесную изворотливость лгуна и клеветника. Поэтому нахаш можно было бы перевести на наш язык словом гад или гадина.

Нам, современным людям, трудно понять психоло­гию древнего человека, жившего в эпоху мифологичес­кого мышления, трудно понять характер восприятия им действительности, тем более, если речь идет о вещах, выходящих за рамки текущей жизни. Если у современного человека при чтении текста тре­тьей главы возникает зрительный образ ядовитого пре­смыкающегося, то у древнего еврея могло возникнуть представление о том, как Ева слышит шипящий голос. Этот голос был свойственен тому, кто занимался каки­ми-либо темными делами. Древнему человеку более, нежели человеку более по­здних времен, приходилось жить среди природы. Звуки, как и запахи, заставляли его более, нежели нас, прислу­шиваться к тому, что происходит в окружающей его среде. И это имело в его психологии больший удельный вес, нежели у нас (сопоставим восприятие слова змея древним евреем и современным нем­цем. Змея по-немецки ди Шланге может означать и натуральную змею, и брюшную кишку, и просто шланг и не вызывает образ колдуна, воро­жея, обманщика. Немецкий перевод не совпадает с древнееврейским и из-за женского рода змия (ди Шланге), тогда как диавол, дух всегда пси­хологически представляется для немца только в мужском роде – дер Той-фель. Поэтому у Лютера получается просто змея, а не зловещий древний змий, как и в Апокалипсисе - альте Шланге - (старая змея) (12:9).

Внешний облик змея напоминает дракона; на египетских и вавилонских памятниках он передвигается с помощью ног (ползать он был осужден лишь впоследствии: 3:14). Для первых читателей рассказа образ этого чудовища связан одновременно с языческим культом рептилий (ср. поклонение медному змею (нехуштану), как богу, - 4 Цар 18:4) и демоном Хаоса. То, что змей сравнивается с другими животными, имеет целью подчеркнуть его тварную природу (Мень Александр, прот. Исагогика. Ветхий Завет.ПДУ. 2002.с.).

Необходимо подчеркнуть, что в тексте ничего не го­ворится о том, что Ева увидела змия. Она только услы­шала его голос. Зрительного образа могло и не быть. Впрочем, и каждый из нас только слышит в душе сво­ей голос врага, но не видит его. Никогда зрительно его не представляя, мы все же «собеседуем» с ним, так как постоянно слышим то же, что змий предлагал Еве. Но Ева уже ясно увиделаплоды запретного дерева. Ясно видим их и мы.

Все это необходимо учесть перед тем, как присту­пить к чтению самого текста. Именно здесь, в особен­ностях восприятия древним человеком слов Священно­го текста и в отличии его от привычного для нас образа мышления, заключается трудность нашего понимания библейской речи. Нам, современным людям, и даже, менее древним, какими были греки и латиняне, трудно уловить то, что было свойственно древнему человеку, который часто мыслил иначе, чем мы. Для него образы сливались с понятиями. При переводе Книги Бытия на греческий и латинский языки это образно-звуковое значение врага как-то уже ускользало. Греческое офис и латинское серпенс не вызывали того звукового ощущения и представления, какие для древнего еврея имело слово нахаш, то есть шептун, гадина, враг.

Обратим внимание, что в дальнейших стихах третьей главы, где говорится о Суде Божием над прародителями и над змием, написано: И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и перед всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту (Быт. 3:14-15). (По переводу Семидесяти: И меж­ду Семенем ее; Он будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить Его в пяту).

Слова эти не могут относиться к натуральной змее: во-первых, все змеи без исключения по природе своей хищники и питаются отнюдь не прахом, а мелкими животными, а наиболее крупные из них - удавы - даже мелким рогатым скотом. Одно это уже не позволяет по­нимать текст в буквальном смысле. То же и о хожде­нии на чреве. Если понимать текст в буквальном смысле, то это означало бы, что змий до того, как искушать человека, имел четыре ноги, но после проклятия сразу лишился их. В наше время палеонтологи обнаружили скелеты древних змей, живших в Меловом периоде (170-70 млн. лет до нашего времени). Каких-либо следов конечностей у этих скелетов не обнаружено. Следовательно, слова Бога, «по букве» обращенные к змию, не могут быть отнесены ко времени обитания человека.

Проклятие Богом змия становится понятным только в общем контексте и, конечно, относится не к натураль­ной змее, а к искусителю. Если понимать под змием не самого искусителя, а только его орудие, то будет совер­шенно непонятно, почему Бог обращает Свое прокля­тие не на истинного виновника грехопадения, а на ка­кое-то жалкое пресмыкающееся, послужившее во всем происшедшем лишь орудием. В древнее время и уже в христианскую эпоху мно­гие святые Отцы понимали этот библейский текст в том смысле, что истинным врагом, подлинным иску­сителем был, конечно, не змий, то есть одно из пре­смыкающихся: он был только орудием врага, действо­вавшим через змия, как через свое зримое и слышимое человеку орудие.

Такое истолкование было вполне допустимо, если люди не отвыкли от мифологического типа мышления, допускавшего разговор человека с животным, и не зна­ли истории планеты. Но в данное время оно неприем­лемо, тем более что не вяжется с общим контекстом всей главы.

При чтении Нового Завета уже окончательно выяс­няется, что слово нахаш не могло означать натуральную змею. В двенадцатой главе Апокалипсиса раскрывается картина борьбы Церкви и змия как исконного врага че­ловечества, следовательно, и Церкви. Церковь изобра­жена как Жена, облеченная в Солнце. Ее хочет погубить дракон и пожрать рожденного от Нее младенца: И про­изошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали про­тив дракона, и дракон и ангелы его воевали против них... и низвержен был великий дракон, древний змий, называе­мый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним (Откр. 12:7-9). Так изображается начало борьбы врага рода челове­ческого в процессе истории. В конце Апокалипсиса, ког­да говорится о завершении истории, снова возникает тема змия. И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет (Откр. 20:1-2). После этих слов Апокалипсиса становится ясно, что и в третьей главе Книги Бытия речь идет не о каком-либо простом, естественном змие, который мог быть ис­пользован диаволом как орудие обольщения для разго­вора с Евой. Речь идет о самом враге рода человече­ского, который лишь условно, из-за восстания на Бога лишившись своего имени, называется в Книге Бытия нахаш - шипун, змий. И если для древнего еврея слово нахаш уже само со­бой по своему звучанию говорило о вражде, то в Апо­калипсисе, книге, написанной по-гречески в более по­зднее время и обращенной ко всем народам, дается разъяснение, что под словом змий разумеется не какая-либо пресмыкающаяся тварь. Древний змий – это и есть тот, кто упоминается в третьей главе Книги Бытия. Это тот, кто на прочих языках именуется диавол и сатана (имена высших Ангелов включают в себя имя Божие, ибо они Ему слу­жат. Падший ангел лишается этого и именуется лишь как сатана, противник и диавол, то есть разделитель. Обратим внимание, что Иоанн Богослов именует его древним, что ясно указывает на грехопадение, совер­шившееся при начале человеческой истории. Указание на то, что он обольщал всю вселенную, подтверждает наше понимание Адама как Всечеловека. Упоминая о диаволе, Христос говорит: Он был чело­векоубийца от начала... (Ин. 8:44). Здесь выражение от начала несомненно указывает на то, о чем говорилось в начальных строках третьей главы Книги Бытия.

Вполне ясным это символическое слово змий стано­вится и из других мест Евангелия. Обращаясь к учени­кам, Иисус Христос говорит: Се, даю вам власть насту­пать на змей и скорпионов и на всю силу вражью (Лк. 10:19). Каждому понятно, что в данном случае Христос имеет ввиду власть не над обычными змеями и скорпи­онами, а над силой вражией. Можно смело предполагать, что, произнося эти слова на древнееврейском язы­ке, Христос употребил то же слово, которое употребил и Моисей: нахаш.

Итак, из всего библейского контекста видно, что сло­во нахаш, как оно стоит в третьей главе, означает не на­туральную змею, а исконного врага рода человеческо­го, о котором упоминает Христос в споре с фарисеями. Это тот, кто по своей природе человекоубийца, лжец и даже отец лжи. Слово нахаш было чрезвычайно красноречиво и вме­сте с тем образно. Так необходимо было сказать в то время. Так, и только так, через символический образ, мог объяснить Моисей сущность искушения и последу­ющего отпадения человека от Бога. Но все сказанное символически в Ветхом Завете становится понятным в свете Нового Завета.

Голос змия

И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешь­те ни от какого дерева в раю? (Быт. 3:1). Эти слова обращены и к каждому из нас, когда змий подходит к нашей душе со своими искушениями.

Мы уже объясняли, что на образном языке означает слово вкусить. Лукавый дух приступает к наивной че­ловеческой душе, чтобы вступить с ней в контакт через собеседование. И для этого стремится возбудить в ней прирожденное ей естественное стремление к истине. Он начинает свою речь с тех слов, которые всего дороже человеку, - со слов подлинно ли, то есть правда ли, и, тем самым, побуждает дать ответ. Этот вопрос: подлинно ли?- может и у каждого из нас найти отклик, но нормально должен сразу же быть снят, так как ложен по существу. Человек хорошо знает, что Бог не запретил ему вкушать от всех плодов рая, то есть от всех радостей жизни, а только запретил вкушать от древа познания добра и зла, допускать в свою душу зло наравне с добром. Следовательно, тот, кто задает вопрос, явно лжет, и ему просто можно не отвечать. В душе каждого из нас может прозвучать такой ис­кушающий вопрос, смысл которого в переводе на язык текущей жизни человека будет звучать так: Подлинно ли Бог запретил мне вкушать от всех радостей того рай­ского блаженства, которое так желанно мне? И каждый честно может ответить: Все, что уготовал Бог для моей жизни: все радости, всю сладость общения, как с Богом, так и с моими ближними и природой – все это принадлежит мне как дарованное Творцом.

В самом слушании этого вопрошания змия еще нет греха. Это только то, что на святоотеческом языке на­зывается прилогом, представление о чем-то. Но, как уже было сказано, поскольку тут же нормально в душе че­ловека должно возникнуть возражение, ибо человек зна­ет, что и как ответить, то этот прилог должен быть сра­зу отброшен. Однако плохо уже то, что он возник в душе. Это предполагает возможность ложного ответа. На это, видимо, и рассчитывает искуситель. Ответ был дан верный, но по существу не надо было допускать никакого контакта с явным лжецом. И сказала жена, змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть (Быт. 3:2-3).

Душа человека дает верный ответ, который повторял ту заповедь Бога, которая звучит в его сердце. Ева даже добавляет к заповеди запрещение не только вкушать, но и прикасаться к плодам запретного древа. В переводе на язык душевных переживаний это означает, что чело­век не должен не только идти по пути смешения добра и зла в своей жизни, но даже и не помышлять о такой возможности.

Смысл ее ответа, который должен был прозвучать только в душе, таков: «Господь Бог благословил все влечения нашей природы, которые Сам же вложил в нас. Он даровал нам бытие, саму нашу жизнь и под­нял нас до состояния душевного блаженства, поселив нас среди Едема – рая сладости душевной. Он благословил нас хранить и возделывать этот счастливый мир. Мы рождены для счастья. Но нам запрещены мысли, желания, поступки, которые, даже если они будут по виду хороши, на деле будут перемешаны как с добром, так и со злом. Наши тела - лучшие приме­ры тому, ибо в них нет никакого смешения добра и зла, нет никаких внутренних антагонистических проти­воречий. Наш душевный мир также гармоничен. Мы сотворены по образу и подобию Бога, в Котором нет смешения добра и зла, а только одно добро. Следова­тельно, и в нас как в образе и подобии Бога не долж­но быть смешения добра и зла. Таков смысл той запо­веди, которую нам дал Господь Бог. Можем ли мы ее нарушить? Если нарушим, то в нас иссякнет внутрен­няя гармония, внутреннее единство, помутится образ Бессмертного. И тогда мы умрем навечно, не достиг­нув того, для чего Бог нас сотворил: стать навечно причастниками Божественного естества».

Итак, вопрос сатаны опровергнут. На него дан вер­ный исчерпывающий ответ. Человеческая душа как буд­то вышла победительницей. Но от этого разговора все же осталось нечто. Осталась память, остался интерес к этой теме. Поскольку змий не был отогнан, то осталась возможность возобновления диалога со лжецом.

Душа человека может не заметить, что, ответив со­знательным отрицанием на предложенное ей искуше­ние, она внутренне, в своем подсознательном, может остаться под впечатлением слышанного и, тем самым, остаться, как и во время ответа, во внутренней диалек­тической связи с вопрошающим. В душе человека, не­заметно для него самого, может возникнуть внутрен­няя борьба. С одной стороны - любовь к Богу и Его заповедям, гармонирующая со всей жизнью в Эдеме, который все­гда лежит на востоке всех прирожденных желаний и служит основным мотивом каждого действия; с другой стороны - кажущаяся возможность, оставаясь в том же Эдеме сладости, проявить свободу действий, совершив это лишь для себя, чтобы после этого почувствовать свою свободу, свое безграничное величие и господство над всем. На такую внутреннюю борьбу и рассчитывает иску­ситель, задавая свой лукавый вопрос. И вот снова в душе человека раздается голос искусителя.

Ложь змия

И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло (Быт. 3:4-5). Как видим, второе обращение искусителя к душе че­ловека уже резко отличается от первого. В первом вся речь шла в форме вопрошания: Подлинно ли? И хотя вопрос этот был заведомо лукав и явно не соответство­вал истине, но это все же был только вопрос, а не вы­пад против Бога.

Вторая речь искусителя совершенно иная. Она сразу начинается со слова нет. Нет! Не умрете! В этом нет, как в зерне, уже зак­лючается все, что змий хочет сказать далее. В этом нет слышится воля, которая стремится раз­рушить волю Бога, все, что Бог насадил в душе чело­века, прежде всего, доверие к Богу, затем страх на­рушить заповедь. В этом нет опять, как в зерне, вслед за потерей доверия к Богу будет заключаться и потеря любви к Нему. Это нет, будучи формально словом отрицания, и данной ситуации по своей семантике и прагматике зву­чит как утверждение, как призыв к бунту против Бога или хотя бы к тому, чтобы просто забыть о Нем и забыть Его заповеди. Тот, кто не устоял в истине и сам отец лжи, обвиняет во лжи Бога. Человекоубийца притворяется человеколюбцем. Нет, не умрете! - здесь слышится обе­щание бессмертия.

Если в слове нет слышалось только отрицание заповеди Бога и потенциальное обвинение Его во лжи и от­водилась угроза наказания, то в следующих словах змия - уже клевета на Бога как на завистника к человеку. Бог обвиняется в том, что Он боится тех возможностей, которые откроются перед человеком после вкушения плодов от запретного древа: «Так нет, не умрете, нарушив заповедь. Будете жить и только обогатитесь новыми свойствами. Будете жить, как жили. И не надо, вообще, думать о смерти». Человеку не дано видеть свою собственную смерть, смерть своего тела. Тем более ему не дано видеть смерть своего сотворенного для бессмертия духа. Не дано видеть в себе смерть образа и подобия бессмертного Бога. И в душе может зародиться лукавая мысль: а вдруг запрещение вкушать от этого древа – это только угроза? И зачем, вообще, думать о смерти, когда пред тобой от­крываются новые возможности? Нет, не умрете\ - слышит человек голос искусите­ля, - но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло. Бог в этой речи искусителя представляется завистливым и даже боязливым, а вместе с тем и жес­токим деспотом. (Пожалуй, нелишним будет попутно от­метить, что только в иудейской религии Бог представ­лялся любящим человека. В противоположность этому во всех языческих религиях боги представлялись злы­ми и завистливыми по отношению к человеку. Уже одно это не позволяет приравнивать богооткровенную библейскую религию ко всем прочим мифологемам). Но вся сущность лжи еще не исчерпывается этим. Это еще только хула на Бога, или, точнее сказать, попытка лишения Бога всех Его подлинно божественных свойств. Бог, согласно этой речи, фактически перестает мыслить­ся как Бог - как Абсолют и Человеколюбец, как Альфа и Омега Вселенной. Он, вообще, остается как бы в сто­роне, и поэтому можно забыть о Нем. Но для человека главное еще и в том, что ожидает его самого, если он отстранит от себя мысль о Боге и Его заповеди. Главная ложь состоит в том, что, отринув Бога, человек якобы сам может стать как Бог, хотя бы в том смысле, что по­чувствует себя полностью от Него независимым и сво­бодным. Здесь очень сложная, выражаясь современным языком, диалектическая ситуация. Чтобы разобраться в ней, нам придется вернуться к исходным моментам. Человек сотворен по образу и подобию Божию. В него вдунуто Божественное дыхание, в силу чего он чувствует себя причастником Божественного естества. Это лежит в глубине человеческого сознания, в глубине человеческого сердца, в глубине человеческого «я». Это дано одновременно и как прирожденные свойства, и как идеал, который должен осуществиться только в будущем. По Божественному замыслу человек сотворен как существо, реализующее себя в динамике. Бог, как абсолютный Идеал, желает от человека приближения к Себе. В этом приближении (становлении) заключаются все тайны человеческого существа. Образ Божий дан человеку в потенциальной возмож­ности стремления к своему Прообразу, и Творец ожи­дает от твари воплощения этого замысла в жизнь. Та­ким образом, это только отражение Творца, но не сама его сущность. Подобие - это именно задание, требую­щее осуществления на земле исходящей от Бога воли.

И человек, услышав голос змия, может сказать себе: «Я уже божественен по своему существу. Но мне дана За­поведь, которая связывает мою личную и свободную волю. Где же моя личная свобода делать все, что ни по­желаю? Заповедь - это уже не моя воля, а лишь заповедь. Это воля хотя бы и Бога, но все же не моя. Но, изгнав из души моей всякую мысль о Боге или просто забыв о Нем, можно быть действительно свободным. Можно осу­ществлять свою волю». Так в этом страшном «диалекти­ческом» противоречии, в ложном понимании свободы душа человека сразу раздирается надвое. Будет ли она в силах разрубить «гордиев узел», завязанный змием? Все философы мира сего оказались бессильны его рас­путать, еще менее поддавался он разрешению в практи­ке социальной жизни. Ибо здесь все парадоксально, все свелось к бесконечному «или - или»: или Бог, или я, моя воля или Его воля. Или действительно человек свободен, или его поведение всегда чем-то обусловлено. Так лукаво поставлен пред человеком соблазн. Предло­жен и ответ: Вы сами будете как боги, знающие добро и зло.

Мысль о тождестве с Богом, о действительно цент­ральном положении «я» во всей системе мироздания и, наконец, о возможности осуществления этой самой воз­можности для себя настолько нелепа по своей неосуще­ствимости, что никогда и не принималась человеком всерьез. Она неприемлема даже только для двух чело­век, существующих одновременно рядом. Она не может быть принята и как философская система, так как со­гласно ей «центром» может быть лишь один из всех, а все остальные превратятся лишь в объект об­ладания для одного. Все это сам человек прекрасно по­нимает, но внутреннее ухо может продолжать с упоени­ем слушать то, что шепчет нахаш. Повторяем, эта мысль возникает извне как прилог, как представление, а не как собственное умозаключе­ние, а то, что в действительности возникает в человеке под влиянием этого представления, есть лишь образ и подобие этой дьявольской мысли, но не она сама. Даже тогда, когда человеческая душа буквально повторяет эти слова, она все же робеет и боится высказать их вслух, так как эта мысль змия по своей сущности на­столько же кощунственна, насколько и нелепа. Поэто­му человек совершает грех, просто забыв о Боге и без всяких философских рассуждений, лишь желая якобы свободного исполнения своего влечения.

Искушение, то есть возникающая перед человеком картина, по своей сущности очень противоречива. С од­ной стороны, речь змия сильна и рисует пред человеком головокружительные перспективы полной свободы. С другой стороны, если человек даст себе труд вдумать­ся, он увидит, что все это нелепо, ибо ему должны быть известны последствия греха. Но человек далеко не всегда додумывает свои мысли до конца. И часто руковод­ствуется в своих поступках тем, что эфемерно. Но не­сомненно, что речь искусителя сильна в том отношении, что она оставляет в душе человека след, возбуждая же­лания. На это он и рассчитывает.

Речь искусителя крайне коротка, но в этой краткости она достаточно содержательна и сильна, чтобы оставить впечатление. В душе человека она развертывается мно­жеством мыслей – возможностей, рассыпающихся перед его сознанием, как привлекающие взор драгоценные ка­менья. И человек может попытаться осуществить в себе то, что предлагает искуситель, если не полностью, ибо это невозможно, то хотя бы отчасти, насколько удастся. И он может сказать в своей душе: «Так зачем же мне нужен Бог, если я сам в себе имею Божественный образ - разум, волю, свободу? Разве недостаточно этого, чтобы я и без Него чувствовал в себе Божественное дыха­ние, сам понимал все духовные ценности, мог быть твор­цом и созидателем духовной жизни на Земле?»

Грехопадение

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и... при­ятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел (Быт. 3:6).

И увидела жена... Впервые в тексте мы встречаем это слово по отношению к человеку. В откровении о жизни души человека (главы 2-3) мы читали о том, что Бог дает Адаму заповедь и, сле­довательно, человек слышит Его голос. Но нет никако­го намека, что Адам видел Бога. Бог есть дух (Ин. 4:24), Бога не видел никто никогда (Ин. 1:18). Адам толь­ко слышал Его голос где-то внутри самого себя. Точно также и после грехопадения люди услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня... (Быт. 3:8), но не говорится, что они видели Его. Ничего не говорится о том, что они даже во время суда Божьего над ними видели Бога. Бог невидим. Человек только «слышит» Его голос в своей душе. В противоположность этому: И увидела жена, что дерево хорошо... Плоды запретного древа всегда зри­мы и соблазнительны в этой своей зримости. Это дол­жно быть понятно каждому, кто размышлял о том, как зримо входит желание в душу. Слово увидела очень емко. Каждый знает, как иногда соблазн врезывается в душу, запечатлевается в ней. Это импринтинг – запечатление, которое служит импульсом для последую­щего поведения.

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и... при­ятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела, и дала также мужу своему, и он ел (Быт. 3:6). Искуситель добился того, чего хотел. Душа челове­ка соблазнилась. Соблазнилась тем, что было ей свой­ственно: и по потребностям плоти, и по потребностям эмоции, и по потребностям интеллекта. Бог даровал человеку все эти потребности, но при условии, что они будут удовлетворяться не от дерева познания доб­ра и зла. Теперь же человек вкусил от этого дерева и увидел, что оно дает ему услаждение и в материальном, и в эмо­циональном, и в интеллектуальном плане. И уже не в силу Заповеди, а по своему собственному усмотрению он может установить, что для него добро и что зло, возомнив, что ему теперь уже все позволено.

Импринтинг, как рабочий термин, употребляется в биологии. Но он фак­тически должен служить термином и в науке о психологии человека. Уви­дела - какую силу имеет первое впечатление ярко описано у Достоевского, Лескова, Мельникова-Печерского и у других писателей. Сюжет некоторых опер («Фауст», «Евгений Онегин», «Кармен») построен на взгляде - импринтинге как исходном факторе (завязке) всей последующей трагедии. Тема «Без Бога все позволено» глубоко разработана Достоевским в романах «Братья Карамазовы», «Преступление и наказание» и других произведениях. В краткой форме сущность грехопадения дана Иоанном Богословом: Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская (1 Ин. 2:16).

Доводы диавола не есть естественный ход человеческой мысли. Возникая сначала как вопрос, как прилог, они и отвергаются как ложные, ибо не соответствуют действительности, так как человек знает, что Господь никогда не запрещает ему радоваться и утверждать себя в общей гармонии бытия. Но они снова возникают как прилог, уже не в форме вопроса, а в форме представления о возможности иного образа жизни. Это иное бытие рисуется как какая-то новая ступень в развитии человека, на которой открывают­ся глаза,и человек, изведав новое, станет, как Бог. Эта возможность может быть отвергнута, может быть и принята. Сначала - как нечто смутное и неопределен­ное, затем она может перейти в подсознательное и остаться там как некий фактор, побуждающий к действиям. Так у человека, наделенного образом и подобием Божьим, и, следовательно, потенциальной возможно­стью к осуществлению в себе этого отблеска Боже­ственности, может возникнуть представление о каком-то ином процессе обожествления его природы. Не бу­дучи разработанным в душе, в ясном свете сознания, оно может опуститься в потемки душевной жизни и укорениться там как какое-то искривление действи­тельности.

Душа человека сама не разрабатывает плана, каким образом стать как Бог. Она не строит какого-то дог­матического учения о «завистливом Боге», но она, же­лая обладать всем, что видит и представляет, забывает о Боге как о Едином Центре бытия, как о едином Ис­точнике жизни и бессмертия.

Клевета на Бога исходи­ла от искусителя. Представление о возможности стать как Бог исходило от него же. Душа человека сама не была повинна в этом, ибо все это возникало лишь как прилог извне. Но все же от этого прилога происходит ответный про­цесс в душе, и на сей раз уже именно свой.

Душа человека, желающая охватить все, все изведать, всем насладиться и всем овладеть, ослепляется не каким-либо обдуманным и целенаправленным желанием срав­няться с Богом. Нет, она ослепляется возможностью но­вых наслаждений, возможностью безграничного самоут­верждения и только в этом плане может соблазниться перспективой: Сами будете как боги, знающие добро и зло.

В душе человека не может возникнуть никакого фи­лософского учения о возможности равенства с Богом как Абсолютом. Человек хорошо понимает, что это просто нелепо. Но у него может возникнуть стремление поселить свое «я» в центре всего бытия. Таким образом, человек уже может ставить себя «вместо Бога» и здесь уже может бессознательно осуществлять совет диавола: стать как Бог. Сущность грехопадения в том и состо­ит, что независимо от того или иного сознательного процесса мысли в душе человека возникает похоть, сра­зу умаляющая его божественный образ.

Похоть

Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть (Иак. 1:15). Человек видит, что пло­ды от древа познания добра и зла хороши для пищи, то есть что это хорошо для его материального суще­ствования, а все остальное в мире представляет собой лишь «пищу» для «я». Душа забывает о своей связи с Источником жизни и со всей природой, она хочет лишь удовлетворения своих вожделений. Нормальное само­утверждение плоти и та радость ощущения, которая возникает при становлении, превращается в похоть - похоть плоти (Дж. Мильтон в своей поэме «Потерянный рай» (песнь вторая) дает очень яркий образ похоти в виде полуженщины-полузмеи, сидящей у врат Ада. От сатаны зачала она своих детей-псов, беспрестанно и ненасытно терзающих ее утробу, и, выходя из нее, вновь насилующих мать. Не ме­нее выразителен и образ ее порождения – Смерти, также зачатой ею от сатаны. Эти образы становятся еще более выразительными в прекрас­ных иллюстрациях французского художника-графика Гюстава Доре). Такова первая ступень грехопадения.

Человек видит, что возникшее представление о но­вых возможностях, не только чисто материальных, хорошо для пищи, но и приятно для глаз, и желанно - хорошо для глаз и вожделенно, ибо дает душе удовлет­ворение. Целый комплекс душевных сил находит свое удовлетворение на пути вкушения добра и зла, то есть на том пути, где добро и зло - лишь одинаково при­емлемые средства для удовлетворения желаний. В себе самом человек может помышлять: «Все то, что мне представляется, и все то, что ко мне относится, должно относиться ко мне так, чтобы давать наслаж­дение».

Вторая ступень грехопадения – это кажущаяся воз­можность жизни по-новому. Гармония красоты целого, когда все в мире прекрасно лишь в силу того, что от­ражает в себе славу Божью и восхваляет Творца, эта гармония и эта красота становятся хороши лишь по­стольку, поскольку они хороши для меня. Мое «я» ста­новится в центре гармонии и центре красоты и желает всего лишь для себя. Такова вторая ступень грехопадения – похоть очей.

И, наконец, третья ступень грехопадения. Человек хочет иметь знание в смысле владения тем, что видит. Об особом, специфическом для древнееврейского языка значении слова познание мы уже говорили, когда изъясняли, почему запретное дерево именуется древо познания. Но если человек встанет на самостоятельный путь, упиваясь полной свободой выбора, забыв о заповеди, данной ему Творцом, то легко может потянуться к «злому» знанию, то есть к знанию лишь того, что выгодно ему, но губительно для его собратий. И он будет упорствовать, стремясь овладеть этим знанием.

Путь познания (фактически - смешения) в себе добра и зла есть путь индивидуалистического самоутверждения. Он дает опыт борьбы, самовозвышения, наслаждения в чувстве самолюбования, чувство превосходства над теми, кто может быть превращен в объект услаждения и господства. Предлагаемый путь есть путь гордости собой, своим знанием и своим мнимым совер­шенством. Этот путь есть путь созерцания своего пре­восходства. Такова третья ступень грехопадения - гор­дость житейская.

И взяла (жена) плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания (Быт. 3:6-7).

Итак, у людей действительно открылись глаза, как и обещал им змий. Только увидели они не то, что хоте­ли. Сила лжи чаще всего заключается в том, чтобы, по­обещав маленькую правду, тем самым заманить в боль­шой обман. Если бы видны были все последствия лжи, то невозможно было бы и обманывать (это хорошо показано в трагедии Шекспира «Макбет»: «Бессмыслице я верил! Бес правдою обманывал меня. Он лжет и в истине». Люди увидели свою наготу, свою ограниченность, но совсем не то, что они стали как боги.

Если рассматривать этот текст только исторически, то все может показаться очень простым. Животные не знают стыда и не имеют обычая прикрывать свои по­ловые органы. Чувство стыда есть, очевидно, основное чувство, которым человек стал отличаться от живот­ных. История с убедительностью показывает нам, что первыми чувствами первобытных людей было религи­озное чувство и чувство стыда. Но в данном тексте автор, очевидно, имел в виду не просто телесный стыд, но использует это слово как сим­вол нравственного стыда после совершения грехопадения. Он, очевидно, хочет сказать, что у человека, как пер­вобытного, так и нашего современника при соверше­нии какого-либо деяния, противоречащего его совести, необходимо возникает чувство стыда. Святитель Филарет Московский пишет: "Обыкновенное действие стыда есть желание скрываться, но сие желание свойственно делам тьмы, а не делам света. Из сего видно, что нагота первых человеков есть такое состояние, в котором они, ходя во свете и истине, ничего не имели скрывать от Бога и своей совести; что наша одежда есть памятник грехопадения; стыдливость – род покаяния, а бесстыдство - нераскаянности и закоснения". Почему Адам боится Бога, прячется? И это признак нераскаянности. Кающемуся грешнику более свойственно не бояться, но любить Бога, так как он ощущает Его милосердие. Ведь введены были в рай Енох и Илия. Значит, и покаявшийся Адам мог быть восстановлен.

Осуждение человека

И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая (Быт. 3:8).

Если у человека сохраняется сознание того, что он совершил не то, что соответствует норме его жизни, если он совершил грех только сгоряча, то вскоре же он услышит в душе своей голос Бога, звучащий через его совесть. Когда человек уже «остыл», он услышит его в душе своей во время прохлады дня. Тогда человеку захотелось укрыться даже от самого себя, заглушить в себе голос совести.

Этот довольно трудный для пояснения текст можно представить себе так. Человек совершил какое-то скверное деяние, которо­го он стыдится даже перед собой. Тем более он посты­дился бы совершить его при других уважаемых им людях. И вдруг в этот момент входит тот, на глазах у кого он никогда не решился бы совершить это постыд­ное деяние. Тогда, по бытовому выражению, ему захо­чется хоть «сквозь землю провалиться», скрыться о глаз того, кого он стыдится. Вот каков общий смысл слов о голосе Бога, ходящего в раю во время прохлады дня. Вот почему сказано, что человек и жена его скрылись от лица Господа Бога между деревьями рая.

Далее (ст. 9-11) говорится, как в душе человека зву­чит голос Бога: И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: Адам, где ты? Адам отвечал: Голос Твой я услы­шал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся (обратим внимание, что, судя по тексту, человек только слышит голос Бога, но не видит Его. Точно также и Ева слышит голос змия, но нет осно­вания полагать, что она видела змия. Она ясно видела только дерево. И сказал (Господь): Кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? (Быт. 3:10-11). Этот вопрос Бога, обращенный к чело­веку, наверняка, многие слышат в душе своей. Возглас Бога: Адам! Где ты? - в широком плане зву­чит так: «Человек Мой! Где ты? Что с тобой? В каком состоянии ты сейчас? Человек Мой! Ведь Я одарил тебя Своим образом и подобием, даровал тебе возможность свободно мыслить и свободно поступать и указал тебе путь восхождения на Мою высоту. Человек Мой! Зачем ты послушал голос врага твоего и падаешь так низко, смешивая в своих мыслях, желаниях и делах добро вме­сте со злом? Человек Мой! Что сталось с тобой, что ты теперь боишься явиться пред Лицо Мое?». Вот пространный пересказ краткого вопроса Бога, обращенного к Адаму Всеродному, то есть ко всем нам.

Адам сказал: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (ст. 12). И сказал Господь Бог жене: «Что ты это сделала?» Жена сказала: «Змей обольстил меня, и я ела» (ст. 13).

Как видим, Бог, прежде, чем осудить человека, спрашивает его, ожидая, что тот принесет искреннее раскаяние. Ведь человек - это «открытая возможность». Ему дан ра­зум, чтобы он мог сознательно осудить свой поступок. Ему дана свободная воля, чтобы иметь мужество откры­то признаться в преступлении против заповеди. Но люди чаще всего предпочитают оправдывать себя в том, чего не простили бы другим. К себе они всегда пристрастны и готовы найти оправдание любым своим прегрешениям.

Библейские Адам и Ева стоят перед Богом как одно существо, как одна человеческая плоть, символизируя собой все человечество. Их ответы несколько отличают­ся между собой, но в принципе они одинаковы.

Всех людей по их душевному складу можно разде­лить на два типа: рассудочных и эмоциональных. (В свое время психологи пришли к открытию, что полушария нашего го­ловного мозга различаются по своим функциям. От функций левого по