Индикация систематической семейной терапии

Фрау Д. сообщила мне по телефону, что она желает придти ко мне со своим разведенным мужем. При первой же встрече они перечислили ряд своих разногласий по поводу вопроса, что было бы хорошо и важно для их одиннадцатилетнего сына Макса, – начиная с регулировки посещений и отпусков до вопроса о том, должен ли ребенок, находясь у отца, ходить в своей собственной одежде. Короче говоря, они надеялись, что я помогу им устранить их обоюдные эмоциональные трудности и целиком сконцентрируюсь на благополучии ребенка, в чем, собственно, и заключается задача психоаналитически-педагогической консультации с родительскими парами (см. раздел 4.3). Но уже первый час консультации закончился бурной ссорой, которая обещала продолжиться и во вторую нашу встречу. О том, чтобы задавать вопросы, которые помогли бы выявить значение некоторых «педагогических» представлений родителей и пролить свет на переживания и страхи отца или матери, в этой ситуации не могло быть и речи. Хотя и было понятно, что все это ненависть, обиды и страх, выражались они в таких серьезных обоюдных моральных упреках, что я был совершенно бессилен помочь родителям «растворить» эти проекции вины путем рефлексии.

Оба взрывались из-за каждой мелочи. Любое мое замечание использовалось лишь для того, чтобы вновь отвоевать свое превосходство или обвинить меня в пристрастии. Тогда я невольно сравнил мое раздражение и мое становившееся все более отчетливым бессилие вставить в разговор хотя бы одно разумное слово с положением их сына. Я предположил вслух, что он, вероятнее всего, чувствует себя так же[118]. Мои слова оказали действие холодного душа. Родители замолчали. Они вдруг увидели то, чего до сих пор видеть не могли или не желали. Чаще всего этого бывает достаточно для возвращения возможности спокойного разговора о родительской ответственности, которую мать и отец могли бы делить друг с другом. К сожалению, здесь ничего подобного не произошло. «Именно это я и говорю ему постоянно!» – ожила мать после короткой паузы. «А кто в этом виноват?» – парировал отец, и ссора разгорелась заново. Я резко прервал их вопросом, считают ли они, что от подобных «бесед» может быть какая-либо польза, на что оба, все еще пребывая в ярости, но уже ощутимо стихая, покачали головами – «нет!». Тогда я предложил им использовать возможность раздельной консультации, объяснив, почему это может принести больше пользы. «Во всяком случае, – добавил я, – хотя это и единственное подходящее решение в данной ситуации, но будет жаль, если вы потом откажетесь от общего разговора, к которому вы в принципе были готовы!». Я сказал им, что если даже такое и произойдет, то это еще не значит, что любой конструктивный разговор друг с другом станет невозможен. «Вся проблема, скорее всего, в том, что вам следовало бы вначале серьезно заняться тем, что вас волнует в настоящий момент больше всего: своими проблемами друг с другом. Если вы согласны, я порекомендую вам мою коллегу, семейного психотерапевта, которая занимается именно такими проблемами». Одновременно мы все же назначили время новой встречи (через восемь недель) для продолжения консультации. Согласно «принципу верности» это не означало, что я «отделался» от данного случая. Напротив, я надеялся, что через некоторое время при помощи семейной терапии нам удастся достигнуть настоящего успеха. Через день мне позвонила мать и сказала, что, независимо от семейной терапии, ей хотелось бы прибегнуть к личной консультации, поскольку она видела, что у нее проблемы не только с поведением отца, но и с самим ребенком. Но, поскольку я уже предоставил себя в распоряжение пары, я порекомендовал матери мою коллегу из психоаналитически-педагогического общества. Теперь мои надежды на то, что общие устремления родителей приведут к благоприятным изменениям по отношению к ребенку, достаточно укрепились.

Чрезвычайно важно познать границы собственных возможностей. Если разведенная пара обращается в (систематичную) семейную консультацию, решив поработать над проблемами своих отношений, то семейному терапевту должно быть ясно, что ослаблением кризиса родительских отношений еще не решаются проблемы ребенка. Целесообразнее всего дополнить семейную терапию воспитательной консультацией. Если терапевт не обладает достаточным для этого образованием или родители предпочитают личную консультацию, к дальнейшей работе привлекаются коллеги.

Медиация

Этот метод взаимного урегулирования конфликта[119], разработанный в США, в последние годы приобретает необыкновенно большое значение. Что касается конфликтов, связанных с разводом, то медиация все больше доказывает свою состоятельность. Однако остается вопрос, когда именно показана медиация, а когда вполне достаточно семейной терапии или психоаналитически-педагогической помощи.

Собственно, об этом мы уже говорили: медиация показана в тех случаях, когда необходимо добиться некоторого согласия между родителями. Медиация – это не альтернатива психоаналитически-педагогической консультации родителей, это также не семейная терапия, скорее это замена судебного разбирательства. То есть она заменяет не семейного терапевта и не психоаналитически-педагогического консультанта, а адвоката!

О том, что это совсем иной вид профессиональной помощи, ставящий перед собой иные цели, очень выразительно говорят М. Гакл (М. Hackl) и Е. Копф (Е. Kopf), которые попытались сравнить процесс работы психоаналитически-педагогической консультации с медиацией: «В то время как в медиации совершается попытка целесообразных соглашений и урегулирования внешних конфликтов между разведенными родителями, в консультации происходит как раз обратное. Там речь идет о том, чтобы за видимой предметностью обнаружить скрытые эмоциональные переживания и сделать их содержание доступным сознательному восприятию. Точнее сказать, медиация ищет дорогу от эмоций к предметности, а консультация (психоаналитически-педагогическая), наоборот, – от предмета к эмоциям» [120].

То, что терапия, консультация и медиация не являются (конкурирующими) альтернативами, теоретически знает каждый, кому хоть немного знакома концепция медиации. Но на практике, по моему опыту, эта уверенность оказывается в какой-то степени утраченной. Дело в том, что немецкими судами медиация предлагается слишком редко, ее предложение исходит обычно от консультативных заведений, что приводит к неправильному пониманию медиации, поскольку ее начинают считать средством для разрешения всех возможных проблем родителей. Это, как я думаю, не приносит пользы ни родителям, ни детям, ни самой идее медиации. Более того, она обречена, собственно, на провал, поскольку в этом случае эмоциональные проблемы, возникающие при урегулировании конфликтов, просто отрицаются. Может быть, для многих профессиональных помощников медиация становится своего рода «феноменом контрпереноса» в широком смысле слова: если появляется желание избавиться от столкновения с массивными аффектами клиентов, ее можно с легкостью использовать для удовлетворения потребности в гармонии самого помощника. Но действительная польза, конечно, достижима лишь тогда, когда метод ориентируется на интересы тех, кто ищет совета, а не на потребности самого консультанта.