Глава 5. Институциональные условия развода[121]*.

Задачи медиации напоминают нам о том, что, кроме сознательных и бессознательных чувств, желаний и действий детей и их родителей, существуют еще и «внешние» институциональные факторы, которые влияют на жизненные условия судьбы каждого развода. Это решения и интервенции суда, решения государственного департамента по защите прав детей и юношества, судебные экспертизы и законы. До сих пор мы говорили о разводе с точки зрения влияния на ребенка того обстоятельства, что мама и папа в будущем не будут жить вместе, то есть мы рассматривали только психические процессы, не касаясь внешних условий. Обойдя конкретную проблематику вопроса о праве на воспитание, я именовал воспитывающего родителя «мать». В описании «общественных условий» (раздел 5) я также главным образом коснулся таких условий, которые влияют на образование психических структур, формирующих субъективные способности обхождения с разводом и разлукой.

Посмотрим, наконец, на «реальные» условия развода. То, что я заговорил об этом только сейчас, имеет свою важную причину. Дело в том, что люди, занимающиеся вопросами развода, то есть те, кто применяет законы, выносит решения или проводит экспертизы, подвержены тем же трудностям и мистификациям, что и сами участники развода. И это в двух отношениях. Во-первых, позиция того, кто наблюдает, проверяет, оценивает, выносит решения и, как думается, лично не имеет со всем этим ничего общего, только кажется объективной. И, во-вторых, их представления о том, что все эти наблюдения, проверки, оценки и решения прочно стоят исключительно на серьезной, профессиональной (юридической или психологической) основе, тоже не совсем объективны. На самом же деле судья, социальный работник или эксперт волей-неволей сознательно или бессознательно оказываются лично втянутыми в каждый отдельный случай. Мало того, они ни в коем случае не остаются сторонними наблюдателями, они непосредственно влияют на течение дела (уже до вынесения решения или дачи рекомендаций). Наконец, профессиональная, то есть объективная, обоснованность его действий нередко оказывается полной боли иллюзией. При этом я думаю прежде всего о таком критерии, как «благополучие ребенка», по поводу которого эксперты имеют свои устоявшиеся представления; они достаточно уверенно высказываются о том, что хорошо и что плохо в вопросах благополучия семей, детей и юношества. Но вся дилемма в том, что без этих иллюзий никакая семейная законность не была бы возможна.

В данной главе речь пойдет прежде всего о проблемах «фундамента» институциональных интервенций. Освобождению от «личного участия» в решении профессиональных вопросов в этой области может помочь участие в работе супервизионных групп. Одних только теоретических познаний здесь недостаточно. Однако критическое осмысление собственных действий может иметь в какой-то степени «исцеляющий» эффект, а именно: если ты знаешь, что здесь слишком глубоко, то ты стараешься не заплывать далеко от берега. Страшно становится лишь тогда, когда думаешь, что уже достиг твердого грунта, и вдруг не чувствуешь почвы под ногами. Неуверенность и страх, как известно, приводят как к эмоциональным столкновениям, так и к возможным ошибкам.

Вначале я обращусь к серьезным трудностям в области концепции «благополучия ребенка» в связи с правом на воспитание и регулированием посещений. Основные теоретические проблемы вызывают вопрос: как следует оценивать введение совместного права на воспитание? Во всяком случае я не намерен участвовать в ведущейся в настоящее время в Австрии абсурдной дискуссии, должно ли совместное право на воспитание быть введено как закон[122]. Безусловно, это верно, что при совместном праве на воспитание конфликты между разведенными родителями могут эскалировать. Кроме того, те родители, которые действительно намерены вместе заботиться о детях, не нуждаютсяв официальном законе даже тогда, когда ребенок постоянно живет с одним из них. Абсурдной я считаю эту дискуссию по той причине, что непонятно, почему следует отказывать в этом «титуле» тем родителям, которые сами его хотят.

Теоретически интересная дискуссия ведется сейчас в Германии: должно ли совместное право на воспитание быть введено как генеральное правило? Это значит, что вопрос права на воспитание при разводе вообще не будет обсуждаться, оно, как и прежде, останется общим, пока один из родителей не заявит свой протест. Только тогда этот случай будет рассмотрен судом, где данный родитель должен будет доказать, что совместная ответственность за ребенка в данном случае не функционирует и (или) она в данном, конкретном случае противоречит интересам ребенка.

Конечно, законы создают лишь определенные рамки и судебные решения далеко не решают всех проблем. Будут ли созданы удачные условия для развития ребенка, в первую очередь зависит от родителей и от других близких людей, окружающих ребенка.

Дальше возникает вопрос об условиях для выполнения законов и судебных решений, а также вопрос о шансах и границах законной власти. Речь идет не только о санкциях. В последние годы все чаще поднимается вопрос о необходимости консультаций не только в тех случаях, когда личные трудности вынуждают родителей искать помощи, а вообще о предписании консультаций для всех родителей, которые решили развестись. Родители должны знать, что их ожидает в «разведенном» будущем и как они могут наилучшим образом претворить в жизнь свою ответственность за детей. Или, как минимум, в тех тяжелых случаях, когда уже заранее ясно, что одного лишь решения суда о праве на воспитание и посещениях недостаточно. Итак, речь идет о важнейшем вопросе: должна ли консультация для родителей (в широком смысле) стать обязательной, предписанной законом? И не должны ли терапия и консультация в интересах детей стать частью государственных обязательных мероприятий? Об этом пойдет речь в третьей части данной главы. Четвертая часть – это некоторые заключительные размышления об оценке институциональных условий в общей концепции проблематики развода и об идее «социальной сети».

5.1. Что называть «благополучием ребенка»? Дилемма судебных решений о праве на воспитание и другие вопросы, касающиеся ребенка

Еще несколько лет назад мой основной исследовательский интерес ориентировался на сопутствующие психические явления, на отдаленные и долгосрочные последствия нормального, среднего по тяжести (то есть происшедшего по взаимному согласию) развода родителей. Мой практический опыт происходит прежде всего из моей работы с матерями и отцами, которые добровольно искали у меня совета. Конфликты между разведенными родителями были, конечно, достаточно тяжелыми, но в большинстве случаев это все же была «холодная» война.

В последние годы мне – во время работы супервизионных групп, которыми я руководил, в судебных экспертизах и в консультации – пришлось встретиться с особенно тяжелыми случаями: когда матери совершенно не допускают контактов между детьми и отцом; когда отец внезапно просто исчезает из жизни своих детей; когда родители «одичало» борются друг с другом за ребенка; когда родителей лишают родительских прав; я видел детей, дрожащих от страха в зале суда. Короче говоря, это уже «горячая» война, к которой подключены различные формы практики судей, экспертов, департамента по делам детей и юношества, адвокатов и консультантов. И все это производится – с позиции всех участников, включая родителей, – под девизом борьбы за «благополучие ребенка». Но «благополучие ребенка» – тема теоретически слишком сложная и комплексная. Чтобы ее осветить, потребовалось бы написать особую книгу. С другой стороны, мне представляется очень важным удалить с этих слов кавычки. Я решаюсь на компромисс и попробую осветить этот вопрос с четырех, практически чрезвычайно важных сторон: роль суда по семейным вопросам; критерии принятия решений о праве на воспитание и центр их тяжести; далее, в связи с этим, вопрос заслушивания детей или иных способов обхождения с желаниями ребенка (с кем он хочет жить); методы установления, что же действительно хорошо для ребенка, и вытекающие из заслушивания дела в суде критерии расследования и выноса решений.