Глава 14. Политические идеологии.

1. Политическое сознание: уровни, функции, формы.

2. Место и роль идеологий в политике.

3. Политические идеологии современности.

1. Политическое сознание: уровни, функции, формы. Понятие “политическое сознание” связано с концепцией “политического человека”, развиваемой различными гуманитарными науками - психологией, социологией, антропологией и, конечно, политической наукой. Представление о человеке как “политическом животном” было систематически разработано уже Аристотелем. В основе этого представления лежало убеждение в том, что природа человеческого характера и поведения может быть полностью выявлена только в ее отношении к гражданскому сообществу, его институтам, традициям, нравам. Человек вне политики, “который не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством”. Аристотелю также принадлежит вполне удачная попытка дать характеристику тех личностных структур, которые входят в современное понимание политического сознания: у любого нормального человека, природа которого не извращена, а “физические и психические начала…находятся в наилучшем состоянии” душа, как властвующее начало, должна господствовать над телом. Душа состоит из “безотчетных устремлений”(аффективного начала) и “ума”(начала рационального). Соотношением этих душевных свойств определяется не только характер властвования и подчинения в государстве, но и иерархия политических институтов .

В современной научной литературе политическое сознание относится к числу наиболее общих понятий, характеризующих субъективную сторону политики. Оно представляет собой совокупность рациональных, ценностных, нормативных, с одной стороны, и подсознательных, иррациональных, аффективных элементов, - с другой. На их основе формируются политические ориентации и поведение, отношение индивидов и групп к государственным институтам и власти, участию в управлении и т.д.

Данное понятие связано, таким образом, как с индивидуальными, так и групповыми процессами познания и ценностными ориентациями в политической сфере. Соответственно оно включает в себя все уровни восприятия, понимания и истолкования политических процессов - от первичных импульсов до сложных теоретических построений.

Исходным (базовым) пластом политического сознания являются психолого-политические состояния человека, формирующие предпосылки для его ориентации в мире политики, т.е. в окружающем его политическом пространстве, в котором он может играть активную или пассивную роль в зависимости от темперамента, воспитания и образования, убеждений, потребностей и ценностей.

Отсюда следует, что социально-политическое пространство, т.е. совокупность институтов гражданского и политического сообщества, а также сложившихся политических традиций, идеологий, многоуровневых структур знания, функционирующих в единстве с исторически обусловленной социально-психологической средой, играет по отношению к политическому сознанию роль детерминирующего фактора, обусловливающего стремление индивида адаптироваться к тем или иным групповым политическим интересам, составить конкретное представление о государстве, власти, определить свое отношение к ним. Тем самым приобретается опыт политического участия.

В зависимости от степени детерминации, характера взаимодействия индивидов в социально-политическом пространстве постепенно возникают и начинают активно влиять на общественную жизнь такие функции политического сознания как - когнитивная(потребность в познании человеком различных сторон мира политики); идеологическая(необходимость в сплочении политических партий, наций и государств, в сохранении завоеванных властных позиций); коммуникативная(обеспечение взаимодействия субъектов политики с институтами власти); прогностическая (способность индивидов и групп к формулированию целей, перспективной оценке направлений развития политических процессов); воспитательная(возможность влиять на политическое поведение в соответствие с определенными целями, идеалами).

И психолого-политические состояния, и основные функции политического сознания могут быть рассмотрены в треугольнике отношений “человек - политика - власть”. Первые исследования в этом направлении были предприняты в 30-40-е г.г. в эпоху распространения и победы в Европе экстремистских движений, обусловившей интерес философов (Т.Адорно), психологов и социологов к проблеме “авторитарной личности”. Суть проблемы состоит в том, что, будучи доведенными до “логического конца”, авторитарные тенденции, т.е. стремления к абсолютной бесконтрольной власти разрушают политику как таковую. Политика возможна только в том случае, если структура политических институтов и необходимое для их функционирования количество информации обеспечивает возможность рационального выбора участвующих в ней индивидов. В качестве “человека политического” может выступать всякий индивид, оказавшийся в каких-либо отношениях с властью, осуществляющий власть или ей повинующийся. Поэтому субъектом рационального выбора может выступать индифферентный и апатичный избиратель в демократической системе, подданный в монархическом государстве и, наконец, правители(руководители)различного ранга.

Идеальный алгоритм рациональной политики был сформулирован еще Аристотелем, утверждавшим, что при условии господства закона, принцип политической справедливости состоит в том, “чтобы все равные властвовали в той же мере, в какой они подчиняются, и чтобы каждый поочередно то повелевал, то подчинялся”.

Ни одна из современных политических систем, даже развитые парламентские демократии, не могут отвечать данному аристотелевскому критерию не только по причине физической невозможности обеспечить каждому гражданину декларированное в конституции право занимать государственные должности, но и в силу того простого, утвердившегося в современных демократиях, принципа, в соответствии с которым любому человеку предоставляется равное право участвовать или не участвовать в политике.

Неучастие в выборах, отсутствие стремления занять государственный пост рассматривается поэтому в современной демократической теории как следствие легитимного и рационального выбора. Единственным его условием становится сама гарантия прав. Например, американские политологи Г.Алмонд и С.Верба, разработавшие “идеальную модель” гражданской культуры в классическом труде, имевшем то же название, следующим образом характеризуют более, чем умеренный характер участия граждан в политической жизни таких стран, как Великобритания и США: “Принимающий решения должен верить в демократический миф, который состоит в том, что обыкновенные граждане должны участвовать в политике и что они фактически влияют на нее. Если ответственный за решения принимает такой взгляд на роль обыкновенного гражданина, его собственные решения служат поддержанию равновесия между правительственной властью и ответственностью. С одной стороны, он свободен действовать так, как он считает для себя наилучшим, поскольку он думает, что рядовой гражданин не будет колотить в его дверь с соответствующими активными требованиями. Он изолирован бездеятельностью рядового человека. Но если он разделяет веру во влиятельное могущество рядового человека, его свобода действий ограничена уже самим фактом уверенности в том, что, если он не будет действовать ответственно, удары в его дверь когда-нибудь раздадутся”.

Разумеется, такая концепция гражданской культуры может считаться до известной степени идеологическим оправданием апатии и неучастия в демократической системе, поскольку она предполагает удовлетворенность обывателя существующим положением дел. Однако в том случае, если авторитарные претензии немногих участников политического процесса лишают гарантий остальных, треугольник “человек - политика - власть” распадается и, следовательно, политическое сознание претерпевает разрушительные метаморфозы.

Российским психологом А.И.Юрьевым было предложено такое описание различных вариантов распада упомянутого выше треугольника:

1. Политика существует без власти - имеет форму литературных, философских и научных сочинений, в которых представлены описания различных форм власти, проектов государственного переустройства и т.д.;

2. Власть обходится без политики и проявляется в форме бессмысленного насилия, приводящего к всеобщей деградации и разрушению;

3. Человек является “дополитическим”, т.е. адаптируется к действиям власти, ее нормативам, инновациям, изменениям, ограничениям. Он может безоговорочно поддерживать власть, содействовать - добровольно или по незнанию - достижению цели правителей и т.д. “Дополитический человек” у власти - это преимущественно представитель криминальных кругов, использующих ее механизм для своих целей;

4. Человек становится политическим - интересуется тайной власти, в определенной степени посвящен в законы ее устройства и функционирования. На этом уровне он может находится при власти, т.е. использовать, укреплять или разрушать ее механизм, внося в него изменения и усовершенствования. “Политический человек” без власти - это индивид, не входящий в различные группы интересов и давления или принципиально отстраняющийся от политики по тем или иным соображениям.

Во всех представленных ситуациях действуют одни и те же социо-психологические механизмы включения и “выключения” индивидов из политики, формирующие основу политического сознания и политических предпочтений.

Выше уже отмечалось, что и само понятие, и концепция политической культуры неотделимы от эволюции политического сознания. Политическая культура является в определенном смысле результатом сложной эволюции политического сознания, внутри которого постепенно вызревают различные ориентации по отношению к многообразным политическим объектам. У большинства индивидов они первоначально не артикулированы(не приобрели ясно обозначенных контуров), существуя на том уровне, который Р.Лейн в работе, посвященной анализу политических идеологий, называет “скрытой идеологией”. “Не существует сомнений, -отмечает он, - что обыкновенный человек обладает набором эмоционально нагруженных политических верований, критическим отношением к альтернативным предложениям и некоторыми скромными программами реформ. Эти верования охватывают основные ценности и институты, они являются рационализацией интереса(иногда не его собственного) и служат в качестве моральных оправданий для повседневных действий и убеждений”.

Приведенные выше наблюдения являются результатом признания влияния социальной психологии на разработку концепций политического сознания. В работах Т.Адорно, А.Лейтона, Э.Фромма, К.Юнга и многих других ученых постоянно подчеркивается тот несомненный факт, что анализ политического поведения индивидов и групп будет односторонним без учета постоянных взаимодействий сознания с подсознательными факторами. Эти взаимодействия, имея тенденцию к структурированию(организации) в определенную систему убеждений, могут оказывать как конструктивное, так и деструктивное воздействие на личность в зависимости от конкретных условий.

В конце 60-х г.г. Ф.Гринштейн в книге “Личность и политика” пришел к совершенно определенному выводу о том, что элементы психической структуры личности и элементы систем политических убеждений могут существовать друг от друга автономно. Наличие в обществе большого количества альтернативных каналов, дающих выход эмоциям и психическим потребностям, а также слабая политическая активность большинства граждан указывают на то, что политическое поведение индивида зависит не только от психической структуры личности и системы индивидуальных политических убеждений, но и от особенностей конкретной ситуации, в которой происходит вовлечение индивида в политику.

Разумеется, как уже отмечалось выше, первичными являются психолого-политические состояния индивида, развертывающиеся в определенном жизненном пространстве. А.И. Юрьевым предложена схема дифференциации жизненного пространства на четыре вида психолого-политических пространств - физическое, экономическое, информационное и правовое. Именно в них реализуются первичные психические потребности формирующейся личности.

Физическое пространство может быть измерено в единицах площади имеющихся на нем ресурсов жизнеобеспечения. Ресурсы обеспечивают потребности в сохранении жизни - безопасности, защите от боли, страха, гнева. Экономическое пространство оценивается в единицах затрат труда и потребления, размерах цен, налогов и т.п. В нем выражаются “субъектные” психические состояния, потребности в продолжении рода, удовлетворении жажды и голода. Информационное пространство может быть описано в терминах образования, культуры, цензуры, свободы слова и т.д. Оно реализует потребность индивида в ориентации, самостоятельности, идентификации с определенными ценностями, а также стремление к знанию и пониманию окружающего мира. И, наконец, правовое пространство характеризуется соотношением прав и обязанностей “человека как личности”, помогая реализации его потребности в сотрудничестве, самоидентификации, вызывая соответствующие психические состояния.

Развертывающиеся в жизненном пространстве различные психические состояния, в свою очередь, могут быть разделены на эмоциональные(любопытство - скука. дружелюбие - враждебность); праксические, т.е. возникающие в процессе трудовой деятельности(утомление, монотония, тревожность, стрессы, энергичность); мотивационные - реакция на характер межличностных отношений в обществе(радость и горе, спокойствие и волнение, страдание, гнев, экстаз, ярость, любовь, ненависть и др.); гуманитарные - реакции на качество политической информации, сопровождающие процесс познания политической картины мира(терпимость, принципиальность, общительность, замкнутость и др.).

При всем однообразии внешних проявлений психолого-политических состояний (например, сходство вегетативных признаков) в любых общественных системах они всегда принимаются во внимание(часто на интуитивном уровне) и становятся объектом социального и правового регулирования. Профессиональные политики также всегда ощущали потребность в определении и понимании того - какой тип психических состояний преобладает в той среде, в которой они действуют, реализуя конкретные политические программы.

Психологическая потребность человека в структурированном жизненном пространстве реализуется в различных политических культурах в системах политических убеждений. В современной научной литературе эти системы хорошо проанализированы А.Лейтоном и особенно Р.Лейном в другой его работе “Политический человек”(1972). Р.Лейн выделяет восемь элементов внутри систем основных убеждений:

1. Убеждения индивидуальной идентичности. Усваивая их, индивид идентифицирует себя с конкретными социальными ролями, формируя на основе самооценки представления о своих реальных потребностях. По мере усложнения общественной структуры(особенно в обществах переходного типа) постоянно возникают кризисы идентичности, вызванные распадом традиционных отношений, привычек, верований. Без сформировавшегося механизма идентификации невозможно ни выявление индивидуальных интересов, ни приобщение индивида к структуре социальных ролей, позволяющих ему предъявлять к политической системе определенные требования.

2. Представления о других включают в себя восприятие социальной иерархии и стратификации, основных социальных групп, к которым принадлежат индивиды - семья, расовые, этнические, региональные, культурные, профессиональные, имущественные, конфессиональные, идеологические и политические группы.

3. Представления о власти и авторитете выражаются в понимании соответствия социальных ролей и моделей политического поведения сложной системе отношений власти, влияния и авторитета. Эти представления составляют основу интеграции индивидов в политическую систему, их восприятия легитимности государства и его институтов, деятельности политических партий и их лидеров.

4. Потребности, мотивы, ценности. Основные ценности, формирующиеся как результат потребностей и воспринимаемые индивидом в качестве морально необходимых целей своих устремлений, мотивов своих поступков, имеют сложную структуру. В схематическом виде классификация ценностей как отражения соответствующих потребностей может быть представлена следующим образом:

Потребности Ценности

Познавательные Самоориентация, знание

и просвещение

Последовательность Эмоциональная

и равновесие гармония

Социальные Приверженность, дружба,

любовь

Моральные Честность, надежность,

порядочность

Самооценка Самоуважение, статус,

респектабельность

Личностная Характер, свобода

интеграция от конфликта

Выражение и Спонтанность

сдерживание и контроль

агрессии и

других импульсов

Автономия и Автономия и

свобода свобода

Самореализация Рост, развитие,

взросление

Способы понимания Безопасность и

реальности надежность;

успех как богатство,

власть, известность,

престиж

Формирование ценностных ориентаций индивида потенциально включает в себя способность воспринимать и разделять коллективные цели.

5. Этические ценности способствуют созданию своеобразных моральных кодов, или принципов, которые сдерживают, упорядочивают многообразные импульсы, возникающие в различных ситуациях. Вне моральных кодов невозможны ни политическое поведение, ни интеграция индивида в политическую систему. На основе этических ценностей формируются политические идеалы. На них же основаны многие политические конфликты, возникающие в результате несовпадения идеалов и действительности, невозможности практической реализации идеалов.

6. “Почему”. Способы объяснения событий. В соответствии с системами убеждений выстраиваются и объяснения связи происходящих в мире политики событий. Эти объяснения имеют, как правило, концептуальный характер, т.е. выражены в форме рациональных или иррациональных идей и доктрин и соответствующей практики. Р.Лейном была предложена следующая схема способов объяснения общественных ситуаций:

а) Концепция Божественного провидения, или Божественного вмешательства;

б) идея судьбы, фатума, рока;

в) магия, проявляющаяся в мистической символике и попытках манипулирования сознанием с помощью различного рода артефактов;

г) концепция “великих людей” (героев), ориентированная на харизматических лидеров, творящих историю;

д) организмическое понимание, т.е. уподобление социального изменения органическому природному процессу, на который человек не может оказывать влияния;

е) парадигма “естественного закона”. В наиболее явном виде она представлена в марксистском учении. В основе этой парадигмы лежит убеждение в возможности познания законов истории и последующего воздействия на общественную эволюцию;

ж) научная парадигма, противостоящая идеям Божественного провидения и “героев”. От концепции “естественного закона” она заимствует представление о закономерности мировых явлений, от магии - убежденность в возможности манипуляций с помощью открываемых наукой методов.

7. “Когда и где”: структура политической интерпретации. Устанавливает соотнесенность определенных событий с определенным пространством, временем, целями, в соответствии с которыми развертываются политические события.

8. Понятия знания и истины. При формировании политических убеждений представления о знании и истине используются различными способами:

а) знание либо используется для защиты уже имеющихся убеждений, либо отвергается на том основании, что оно представляет собой опасность для уже сформировавшихся доктрин;

б) знание используется для определенных практических целей - объяснения реальности, эксплуатации открывающихся с его помощью возможностей и. т.д.;

в) знание воспринимается как абсолютная ценность, истина в последней инстанции.

Системы политических убеждений, сформировавшиеся в определенный период и приобретшие силу традиции могут выполнять различные общественные функции:

а) они являются источником субъективного восприятия индивидом собственной идентичности, способствуют артикуляции его требований к политической системе;

б) они формируют систему ориентиров, целей, к которым индивиды стремятся - статус, власть, благосостояние и.т.п. Соотнося с этой системой свои требования, человек получает представление о собственной природе, о других индивидах, сравнивает свои ожидания с реальными возможностями;

в) на основе систем убеждений формируется соответствующая политическая символика, усвоение которой индивидом способствует его включению в определенную политическую группу, объединение, партию. Тем самым у индивида вырабатываются собственные “эпистемологические установки”, дающие возможность познавать политические реалии, оценивать качество информации, выносить суждения о легитимности политической системы.

Независимо от иерархического соподчинения систем убеждений на индивидуальные, групповые, общенациональные, они являются средством рационализации политической деятельности, ориентации в политическом пространстве путем разработки индивидуальных, групповых, национальных и интернациональных целей и программ.

С возникновением политики как важнейшего элемента цивилизации функции и роль политического сознания оценивались далеко не однозначно. С одной стороны, исторический опыт и логика требуют признать тот очевидный факт, что политическое сознание формируется как результат сложной эволюции политических институтов, на которую оказывают влияние предшествующие традиции общественного участия, характер социализации, формы образования и множество других факторов. С другой стороны, уже в древности с появлением первых философских школ возникает явление, которое К. Поппер назвал “историцистской идеологией”.

Суть этого явления заключается в претензиях философов и идеологов, прибегающих к историческим пророчествам, на открытие всеобщих законов истории и политики, в соответствии с которыми должно развиваться общество. Отсюда возникло убеждение в том, что системы политической философии оказывают решающее воздействие на политическое сознание, определяя характер политического поведения и участия.

Такого рода модели политического сознания, которые можно отнести к разряду элитарных, преувеличивают и абсолютизируют влияние философских идей на системы убеждений, нравы и институты. Сторонники этих моделей утверждают, что все значительные политические перевороты нового времени, например, американская и французская революции XVIII в. и революция в России 1917 г. являются результатом внедрения в общественное сознание идей конституционализма, либерализма, социализма.

Влияние этих идей действительно было огромным, особенно в период, предшествующий указанным выше политическим переворотам. Вместе с тем, имеется множество доказательств, подтверждающих, что различные варианты политической философии сами являлись одним из средств рационализации уже сложившихся политических традиций, систем убеждений и социальной практики. Например, формирование американских политических институтов в период, предшествовавший войне за независимость, образованию США и принятию конституции, происходило под влиянием английских традиций и правовых норм, а также общих христианских понятий о земной власти в сочетании с принципами “естественного права”. Все эти элементы развивались, сообразовываясь больше с практическим опытом, чем с какой-либо философской системой. Имена и идеи Локка, Монтескье, Руссо и Юма, хорошо известные авторам проекта конституции США, использовались не как отправные точки для создания чего-то нового, но, скорее, в качестве аргументов, подтверждавших правильность того, к чему американцы пришли эмпирическим путем.

Точно так же революция в России произошла не в результате внесения социалистами различных оттенков политического сознания в “пролетарскую массу”, как полагал Ленин, а как следствие острейшего кризиса, вызванного мировой войной. В ходе самой революции отчетливо проявились традиции, восходящие к крестьянским восстаниям и бунтам XVII-XVIII в.в. Идеи Маркса были только “верхним пластом”, с помощью которого оформлялась официальная идеология автократического бюрократического режима, вовсе не соответствовавшего исходным принципам марксистского социализма.

И картины мира, разработанные философами, и уже сложившиеся политические институты и нормы, вступая во взаимодействие с подсознательными комплексами и когнитивными механизмами человеческой психики, создают в сознании политические образы, которые далеко не всегда совпадают с политическими реалиями. Адекватность индивидуального( и группового) политического сознания действительным отношениям, конечно зависит от типа личности, степени “открытости” самого сознания, способности объективно оценивать социальные процессы, создавать различные рациональные проекты и концептуальные модели политики или, наоборот, воспринимать политику сквозь призму дихотомии “свой - чужой”, “друг - враг” и т.д.

Вместе с тем, политическое поведение индивида не может рассматриваться как непосредственный результат психической структуры личности, индивидуальной системы политических убеждений. Можно выделить в соответствии с методологией, предложенной Р.Лейном, следующие моменты, ограничивающие влияние личностных факторов на политическое поведение индивидов:

1. Национальная и местная культура, устанавливая (конечно, спонтанно) господствующие в сообществе нормы поведения, во многом предопределяет характер принятия индивидом решений в ситуации выбора, ограничивая его свободу угрозой санкций и наказаний;

2. Информация и выбор. Этот фактор устанавливает отношение между степенью структурированности политической ситуации и объемом получаемой индивидом информации для последующего выбора. Степень субъективности оценок, опирающихся на специфически личностные критерии, возрастает пропорционально степени сокращения информации, проблематичности возможностей ее получения в неструктурированных ситуациях;

3. Интересы. Отчетливое понимание индивидом в ситуации выбора своих собственных интересов и интересов группы(экономических, политических, социальных) оказывает сдерживающее влияние на субъективные эмоции;

4. Перекрестные давления. Принадлежность индивидов к социальным и политическим группам с однородными установками суживает круг альтернатив и ограничивает проявление личностных факторов. Соответственно принадлежность к группам с различающимися политическими позициями дает больший простор субъективности оценок.

Независимо от степени воздействия этих факторов на поведение индивидов и групп, все они являются, как уже отмечалось выше, элементами рационализации политического сознания, направляя его потоки по определенным(традицией, опытом, устойчивым характером взаимодействия участников политического процесса с властью и т.д.) каналам. Альтернативой является хорошо описанная Г. Лебоном ситуация, когда механизмы рационализации под влиянием определенного стечения обстоятельств и событий прекращают действовать и индивиды, социальные группы и целые народы превращаются в толпу, поведение которой регулируется уже другими законами. Для предотвращения подобных ситуаций человечеством стихийно и целенаправленно вырабатывались различные превентивные средства. Одним из них являются разнообразные идеологические системы.

2. Место и роль идеологий в политике. ХХ век не случайно называют “веком идеологий”. Никогда прежде в истории преобразовательные идеи и теории не оказывали такого огромного влияния на общественное сознание, прежде всего, в сфере политики, приучая воспринимать ее сквозь призму мыслительных стереотипов. Апогея эта тенденция достигла в тоталитарных диктатурах первой половины нашего столетия. Но следует иметь в виду, что тоталитаризм был порожден особенным идеологическим характером современной политики, который впервые проявился в период французской революции. Полтора столетия спустя человечество столкнулось с феноменом тоталитаризма, важнейшим отличительным признаком которого является такая степень идеологизации политики, когда сама идеология превращается в политическую религию по своему всеохватывающему проникновению и милленаристскому обоснованию.

Политическая идеология как ориентированный на практическую реализацию комплекс идей, система взглядов на власть, государственное устройство и способы их регулирования может рассматриваться как своеобразная форма интеграции политического сознания на уровне групповых, классовых, национальных и межнациональных интересов, т.е. как форма специализированного, интегрированного сознания или как “надстройка” над общественной психологией.

Резкое усиление идеологической конфронтации в период “холодной войны” между СССР и странами Запада в 40-80 -е г.г. вызвало вполне естественное стремление более глубоко понять особенности идеологии, выявить и сформулировать основные механизмы воздействия идеологических систем на общественное сознание.

Понятие “идеология” было введено в научный оборот в 1796 г. А.Дестуттом де Траси - лидером группы философов, получивших в дальнейшем название “идеологов”, в докладе “Проект идеологии”. И в этом докладе, и в появившемся позднее четырехтомном исследовании “Элементы идеологии” де Траси стремился разработать методологию систематизации идей выдающихся мыслителей нового времени - Бэкона, Локка, Кондильяка, Гельвеция и создать общую “теорию идей”, или науку об идеологии. Успех этой затеи был кратковременным. Пришедший к власти Наполеон назвал представителей этой группы демагогами и болтунами, придав тем самым самому термину резко отрицательное значение пустой идейной спекуляции, не имеющей под собой ничего конкретного.

С аналогичным предубеждением относился к идеологии К.Маркс, рассматривая в своих ранних работах это понятие в противоположном наполеоновскому(но столь же негативном) смысле, как обозначение различного рода идей, существующих не в пустом пространстве, а коренящихся в классовых интересах. Последователи Маркса(Ленин в том числе), хотя и признавали значение “социалистической идеологии” как фактора мобилизации массового пролетарского движения, сохраняли вместе с тем и отрицательный смысл самого понятия в его применении к “буржуазной идеологии”.

В ХХ в. эта изначальная двойственность всегда сохранялась. Например, гитлеровская пропагандистская машина, раскручивая в массовом сознании миф об исторической миссии “арийской расы”, противопоставляла этот миф капиталистической, демократической и большевистской идеологии и т.д.

Большое влияние на формирование различных подходов к идеологии в современной науке оказала концепция немецкого социолога К. Маннгейма, разработанная им в книге “Идеология и утопия” с близких к марксизму позиций. Идеология рассматривалась Маннгеймом как разновидность ложного, “апологетического” сознания, которое, будучи “трансцендентным” по природе, играет по отношению к действительности роль стабилизирующего, охранительного фактора. Напротив, утопия, по Маннгейму, является “трансцендентной ориентацией” сознания, переходящей в действие и стремящейся взорвать существующий в данный момент порядок вещей.

Такое противопоставление “консервативной идеологии” и “революционной утопии” оказалось в конечном итоге несостоятельным. В дальнейшем сам Маннгейм был вынужден говорить о невозможности в принципе заранее предвидеть - какую идею “следует рассматривать в качестве истинной(т.е. реализуемой также в будущем)утопии восстающих классов” и какую - “в качестве чистой идеологии господствующих(но также и восстающих) классов”.

Неимоверно разросшаяся в ХХ в. литература, посвященная идеологии, способствовала тому, что этим понятием стали называть различные системы философии, социальные теории, учения, различные типы верований, социальных мифов, придав ему тем самым чрезвычайно неясный, запутанный смысл.

Разумный методологический подход к конституированию точного смысла и структуры идеологии как социального явления был в разное время предложен А.Грамши, Д.Беллом, К.Фридрихом, Р.Лейном, Д.Сартори, А.Зиновьевым и др. Для правильного определения необходимо, прежде всего, установить, что не является идеологией, постепенно приводя саму концепцию в соответствие с элементарными, прошедшими эмпирическую проверку утверждениями. Например, термин “идеология” не может заменить термина “идея”, поскольку его целесообразнее использовать для обозначения “превращения идей в рычаги социального действия” (Д.Белл).

Точно так же идеология не может отождествляться с философией, отражая, скорее, процесс популяризации философских концепций или “философских вульгаризаций, подводящих массы к конкретному действию, к преобразованию действительности” (А.Грамши). Идеологии отличаются от различных идей, теорий и философских систем тем, что они всегда ориентированы на действие, на соединение с практикой, тяготея, таким образом, к сфере политики.

Нельзя, вместе с тем, утверждать, как это делают некоторые ученые, что идеология и политика вообще неразделимы. Такое представление, сложившееся в ХХ в. под влиянием ожесточенной идеологической конфронтации различных социальных систем, ставит под сомнение возможность существования вполне прагматической, идеологически не ангажированной политики. Например, М. Дюверже в своем классическом исследовании “Политические партии”(1951), характеризуя природу партийной борьбы и партийных конфликтов, выделяет три различных типа: конфликт без принципов, конфликт по второстепенным принципам и конфликт вокруг основополагающих принципов. Первый тип конфликтов характерен для политики в США. Две основные политические партии - республиканская и демократическая представляют собой команды соперников, борющихся за места в конгрессе и президентский пост. Политическая борьба никогда не приобретает фанатического характера, не порождает глубоких расколов в стране. “Провинциализм” американской политики является, прежде всего, следствием отсутствия у соперничающих партий каких-либо доктринальных принципов. Поэтому на выборах в конгресс преобладают местные интересы. На президентских выборах на передний план выступают фигуры и личные качества самих претендентов на этот пост.

Великобритания и страны Северной Европы относятся ко второй категории. Различия между консервативной и лейбористской партиями в Англии, отражая социальные неравенство и конфликты, имеют доктринальный характер, связанный со способом производства и характером распределения общественного богатства. Тем не менее партии постоянно приходят к согласию в отношении основополагающих принципов существующего политического режима: они не ставят под сомнение демократическую систему, гражданские права и сам принцип многопартийности.

Напротив, в 50-70-е г.г. политическая борьба в Италии и Франции затрагивала основания государственного устройства и природу демократического политического режима. Коммунистические партии не принимали до конца ценности политического плюрализма и свободы, рассматривая другие политические партии в качестве своих классовых противников. В свою очередь, партии не разделявшие взглядов коммунистов, отвергали тоталитарный подход к государству и подавление политических свобод. Поэтому борьба между партийными группировками принимала крайне ожесточенный характер.

Разумеется не существует социально-политических систем, в которых идеология и политика представлены в чистом виде и политический процесс лишен каких-либо мировоззренческих оснований. В связи с этим вполне последовательным выглядит стремление современных ученых представить ясные критерии для различия понятия “идеология”, с одной стороны, и понятий “наука” и “мировоззрение”, - с другой. “Если мы взглянем,- отмечает Л. фон Мизес в работе “Человеческое действие”, - на все теоремы и теории, руководящие поведением определенных индивидов и групп как на связный комплекс и попытаемся сорганизовать их, насколько это возможно, в систему, то есть во внятную структуру знания, мы можем говорить о ней как о мировоззрении. Мировоззрение как теория является интерпретацией всех вещей. Как руководство к действию, оно является мнением относительно наилучших средств для устранения по возможности любого неудобства. Мировоззрение, с одной стороны, представляет собой объяснение всех явлений, а с другой - оно является технологией… Религия, метафизика, философия стремятся обеспечить мировоззрение. Они интерпретируют мир и они дают людям совет как им действовать. Понятие “идеология” является боле узким, чем мировоззрение. Говоря об идеологии, мы имеем в виду только человеческое действие и общественное сотрудничество и не обращаем внимание на проблемы метафизики, религиозные догмы, естественные науки и выводимые из них технологии. Идеология - это целостность наших учений об индивидуальном поведении и социальных отношениях. И мировоззрение, и идеология выходят за пределы, которые навязывает чисто нейтральное и академическое исследование вещей такими, как они есть. Они являются учениями о высших целях, к которым человек, озабоченный земным, должен стремиться”.

Таким образом, наука и идеология имеют разные мировоззренческие и практические цели. Наука имеет целью достижение достоверных знаний о мире, идеология - формирование сознания людей и манипулирование их поведением путем воздействия на сознание(А.Зиновьев). В этом смысле цели идеологии и политического действия могут выступать как тождественные, поскольку они определяются эффективностью .

Разумеется, манипулятивная техника идеологического воздействия должна опираться на определенную интеллектуальную базу, систему теоретических построений, которые могут даже претендовать на определенный ценностный статус, включая в себя и научные истины. Тем не менее, главным отличием политической идеологии от сугубо научных построений и даже от ценностно окрашенных политических теорий(с которыми у нее имеется множество точек соприкосновения) является используемые ею языковые конструкции, состоящие из расплывчатых, нарочито туманных, как правило, не поддающихся научной проверке терминов типа “пролетарский интернационализм”, “свободный рынок”, “народный дух”, “арийская раса” и т.п.

Данные социальной психологии свидетельствуют о том, что тенденциозность и расплывчатость идеологического языка является фактором усиления воздействия, отвечая свойственной массовым движениям потребности в стереотипных лозунгах, облеченной в яркую словесную форму догматической символике.

В конечном итоге “различие ориентаций (целей, установок, заданий) науки и идеологии имеет…противоположные результаты. Наука создает понимание реальности, а идеология - принципиальное непонимание, лишь принимающее видимость понимания”(А.Зиновьев).

Современная политическая идеология является многоуровневой. Обычно выделяют три уровня функционирования идеологических систем: теоретико-концептуальный(элитарный), программно-политический(пропагандистски-просветительный) и актуализированный(житейский).

На первом уровне научные открытия синтезируются с идеологическими догмами, разрабатываются политические теории, обосновываются идейные принципы политических групп, партий и движений.

На втором уровне теории и идейные принципы трансформируются в программы и политические лозунги. Идеология становится политической пропагандой - проникает в школы и университеты, газеты и журналы, кинофильмы, телевизионные передачи и рекламу.

Третий уровень выявляет степень эффективности идеологической пропаганды, которая, проникая в общественное и индивидуальное сознание, выражается в различных формах политического участия. Именно на этом уровне развертывается идеологическое пространство(дискурс) с такими его элементами как идеологические политические культуры, идеологическая агрегация(Г.Алмонд, Г.Пауэлл), идеологические требования, идеологическая цензура, идеологическая борьба, сопровождаемая такими побочными явлениями как “идеологические диверсии” или “идеологические инсинуации”(И.Ильин) и т.п.

Идеологической политической культурой специалисты называют специфическую структуру индивидуальных и групповых ориентаций, вырабатываемых в процессе перехода от традиционных обществ к секуляризированным общественным формам, в рамках которых политика постепенно становится результатом переговоров и рационально обоснованных проектов, не испытывая потребности в иррациональных стимулах. Идеологии выполняют на этой стадии функцию квазирелигиозных регуляторов социального поведения, создающих четко фиксированные образы политической жизни и предлагающих целый ряд альтернативных “поведенческих кодов”. ХХ в. дал множество образцов идеологических культур: от радикальных - коммунизма и нацизма до вполне умеренных, например, культура клерикального типа в Италии, голлизм во Франции и др.

Постоянное взаимодействие трех уровней политической идеологии становится важнейшей составной частью “стиля агрегации интересов”(Алмонд и Пауэлл). Этим понятием обычно обозначают специфический характер, способ функционирования политической системы, определяющие внешние ее проявления в политических культурах.

Алмонд и Пауэлл выделяют три основных стиля агрегации интересов, строго соответствующих степени прогрессирующей секуляризации различных политических субкультур: прагматически-компромиссный(pragmatic bargaining), ориентированный на абсолютные ценности (absolute-value oriented) и традиционалистский.

Каждому стилю присущи собственные идеологические стереотипы, но только второй из них может быть с полным основанием быть отнесенным к “идеологическому стилю”. Например, в политических системах Великобритании и США агрегация политических интересов при всем их многообразии осуществляется в рамках строго ограниченных(конституционно закрепленных) типов политического участия и действия. Идеологическая перспектива политической деятельности определяется весьма общими положениями, не препятствующими созданию “атмосферы рыночной площади”, на которой политические партии, законодатели и правительственные чиновники заключают выгодные для себя сделки.

Традиционалистский стиль политики ориентируется на прошлое с целью определения альтернатив для будущего. Главное место в артикуляции интересов больших социальных групп принадлежит небольшим(нередко замкнутым) элитам, опирающимся на освященные стариной представления о смысле существования, в которых религия играет определяющую роль.

Ориентированный на абсолютные ценности стиль политической жизни и сознания отвергает принцип компромисса, имеющий целью согласование многообразных интересов. Этот стиль может определяться системой жестких, рационально выверенных принципов, в соответствии с которыми правители устанавливают нормы политической жизни. То, что представляется им совершенным решением, закрепляется соответствующими предписаниями.

Такой тип агрегации интересов не может существовать вне определенной политической культуры с господствующей идеологией в качестве ядра. Эта идеология обычно рисует дихотомическую, контрастную картину мира, разделенного на “своих” и “чужих”, “друзей” и “врагов”. Врагами могут стать “бывшие”, “иностранные интервенты”(эпоха якобинской диктатуры), “капиталисты-эксплуататоры” и “империалисты”, “красно-коричневые”, “жидо-масоны” и т.п.

Коммунистическая и фашистская идеологии являются наиболее контрастным выражением политической системы, внутри которой правящая элита стремится к реализации своих целей, используя прямое насилие и подвергая систематической идеологической обработке основную массу населения. Такой режим ученые нередко называют идеократией.

Специфический тип идеократии проявился в тоталитарных государствах, когда обществу навязывается при помощи насилия и манипулирования сознанием система воспитания, основанная на официальной идеологии при строгом запрете любых других альтернативных идеологий. Идеократия в этом смысле является синонимом политического режима, при котором идеология выступает в качестве важнейшего средства легитимизации государственной власти.

Воздействие этой традиции может быть очень продолжительным. Она может доминировать в сознании некоторых социальных групп и индивидов даже после распада “большого тоталитарного порядка”. Характерный пример такого “остаточного воздействия” тоталитарной идеократии приводит Ф.Бурлацкий из эпохи советской “перестройки”: “Не так давно мне довелось после возвращения из Китая рассказывать о тамошних реформах. В частности, о том, как с помощью семейного подряда там удалось в значительной степени решить продовольственную проблему, увеличить за пять-шесть лет больше чем на треть производство зерна и в три раза поднять жизненный уровень крестьян. И тут слово взял почтенный профессор. Он сказал буквально следующее: “Все это, конечно, неплохо. Но какой ценой это достигнуто? А достигнуто это ценой отступления от социализма и заимствования капиталистических методов. Не слишком ли дорогая цена за хозяйственный рост?”.

Следует отметить также, что понятие “идеократия” иногда используется в более общем смысле для того, чтобы показать - какое значение приобрел идеологический стиль политики для формирования современных политических систем вообще и современной демократии, в частности(Д.Сартори). Действительно, только с эпохи европейского Ренессанса возникает тот особенный духовный климат, когда человеческие судьбы во многом начинают зависеть от искусственно созданных идей и, следовательно, от способности людей производить такие идеи, создавая символический мир, который, как показало время, обладает мощной способностью воздействовать на мир политических отношений.

В научной литературе до сих пор не прекращается дискуссия о том - является ли идеология исключительной характерной приметой нового времени, т.е. рождающегося индустриального общества, массовых революционных движений или же она извечно свойственна любой цивилизации, включая самые древние.

Как уже отмечалось выше, одним из важнейших признаков цивилизации является государство. С его возникновением мы связываем существование особых общественных групп(слоев, классов, страт), монополизирующих не только право на легитимное насилие, но и на производство идей, которым в древнейших цивилизациях обычно занимались “религиозные эксперты” - жрецы. Зародыши “официальной идеологии” отчетливо просматриваются в мифах, рисующих стереотипные для большинства древних обществ образы вечного космического порядка, порождением которого являются царская власть, справедливость, правосудие и закон. Возникнув в русле традиционных древних религий, эти идеи получили огромный преобразовательный импульс в I тыс. до н.э.(период “осевого времени”). В философских школах Индии, Китая и Греции создаются теории, призванные ответить на вопрос - как наилучшим образов устроить совместную жизнь людей и управлять ими.

Именно в этот период можно различить ростки тех представлений, из которых тысячелетия спустя будут возникать различные идеологические системы. Например, отвечая на вопрос - какое средство следует изобрести для того, чтобы обеспечить продолжительность идеального правления и внушить гражданам необходимость повиноваться, Платон в “Государстве”, в частности, утверждал: “Я попытаюсь внушить сперва самим правителям и воинам, а затем и остальным гражданам, что все то, в чем мы их воспитали, представилось им во сне как пережитое, а на самом то деле они тогда находились под землей и вылепливались и взращивались в ее недрах… Хотя все члены государства братья (так скажем мы им, продолжая этот миф), но бог, вылепивший вас, в тех из вас, кто способен править, примешал при рождении золота, и поэтому они наиболее ценны, в помощников их - серебра, железа же и меди - в земледельцев и разных ремесленников. Все вы родственны, но большей частью рождаете себе подобных…”(Платон. Государство 414d - 415b).

Придуманный Платоном миф, долженствующий навечно закрепить установленный философами-правителями порядок, сопоставим с современными идеологическими конструкциями первого уровня. Отличительной чертой древних и средневековых протоидеологий является отсутствие возможностей воздействия на массовое сознание в силу того, что еще не существовало соответствующих материальных предпосылок, например, разветвленного пропагандистского аппарата и т.д. Без этих предпосылок идеологии первого уровня обречены на вымирание или на прозябание в качестве так называемых “кабинетных теорий”.

Важнейшим историческим водоразделом являются грандиозные социальные сдвиги XVI-XVII в.в., вызванные европейской Реформацией, революциями в Нидерландах и Англии и Тридцатилетней войной. Развернутая памфлетами Лютера и его сторонников пропаганда, взрастившая в Германии крестьянскую войну 1525 г., и “контрпропаганда” католиков уже напоминают идеологические баталии последующих веков. Уже в этот период проявляется важнейшая особенность европейских идеологических систем - тенденция к универсализму. Эта особенность уходит корнями в универсальную христианскую традицию, распад которой в новое время, собственно, и породил многочисленные прототипы современных идеологий.

Анализ универсалистских тенденций в сфере идеологии хорошо представлен в работах американского футуролога Э.Тоффлера, особенно в книге “Третья волна”. Характеризуя столкновение возникшей в XIX в. новой промышленной цивилизации с ценностями традиционного, основанного на аграрной экономике, общества, он подробно описывает происшедший во всех сферах жизни переворот, который затронул основополагающие представления о времени, пространстве, материи и причинности.

В духовной сфере каждой, втянутой в процесс индустриализации, европейской стране на переднем плане выделились два мощных идеологических течения, вступившие между собой в противоборство - либерализм с его защитой индивидуализма и свободного предпринимательства и социализм, выдвигавший коллективистские ценности.

Эта борьба идеологий, первоначально ограниченная промышленными странами, вскоре распространилась по всему земному шару. Революция 1917 г. в России, создавшая гигантскую пропагандистскую машину, придала борьбе социалистических и либеральных принципов новый импульс. После окончания второй мировой войны мир оказался разделенным на две противоположные системы, возглавляемые СССР и США, расходовавших в своем стремлении к экспансии и интеграции мирового рынка огромные средства на пропаганду своих целей в отсталых странах.

Столкновение просоветских режимов с западными либеральными демократиями напоминало своей ожесточенностью борьбу протестантов и католиков. Но при всех внешних различиях, сторонники марксизма и антимарксисты были выразителями вполне однотипной суперидеологии индустриализма, в основе которой лежали три фундаментальные цели:

1. Оба направления, решительно расходясь во взглядах на способы производства и распределения материальных ресурсов и благ, рассматривали природу как объект безудержной эксплуатации, отравляя окружающую среду и приближая экологический кризис;

2. Обе идеологии в различных формах разделяли социал-дарвинистские теории, оправдывающие идею превосходства сильных, промышленно развитых наций над слаборазвитыми народами, которая лежала в основе политики гегемонизма и империализма;

3. И либералы, и социалисты в равной мере были ревностными сторонниками утопической идеи неудержимого прогресса цивилизации, развивающейся от низшего, примитивного состояния общества к всеобщему расцвету.

Весьма характерно, что многие теоретики и пропагандисты либерального и социалистического направления были склонны в 50-60 - е г.г. рассматривать приближение этого “завершенного состояния” цивилизации как “конец идеологии”.

Сам термин “конец идеологии” был впервые сформулирован Ф.Энгельсом, полагавшим, что идеология отмрет вместе с порождающими ее материальными интересами. В начале ХХ в. М.Вебер указывал на упадок “тотальных идеологий” как на следствие постепенного разрыва европейского общественного сознания с ценностными ориентациями и его эволюции в направлении целевой или “функциональной” рациональности, основанной на непредвзятом поиске наиболее эффективных средств для достижения поставленных целей.

Концепция М.Вебера была систематически разработана К.Маннгеймом в уже упоминавшейся книге “Идеология и утопия”, в которой “упадок идеологии” также связывался с преобладанием “функциональной рациональности”, свойственным бюрократическому индустриальному обществу.

Расцвет этой теории наступил после второй мировой войны, вызвавшей в умах западной либеральной интеллигенции эйфорические, почти эсхатологические ожидания. Тема конца идеологии в этот период становится важнейшим элементом теорий “нового индустриального общества”, “конвергенции” и др.

Еще в 1944 г. П.Сорокин выдвинул в книге “Россия и Соединенные Штаты” прогноз, в соответствии с которым “американский капитализм и русский коммунизм в настоящее время являются не более чем призраками своего недавнего прошлого”, постепенно превращаясь в “общество интегрального типа”. Появившиеся в конце 50-х - нач. 60-х г.г. концепции Р.Арона, Д.Белла, С.М.Липсета, К.Поппера и многих других ученых, которые предвещали наступление эпохи деидеологизации, основывались, прежде всего, на крахе идеологий нацизма и фашизма, разоблачении сталинских преступлений Н.Хрущевым и стремительном распространении ревизионистских версий марксизма в Западной Европе.

Утверждая, что западным либеральным демократиям удалось решить наиболее фундаментальные проблемы промышленной революции со свойственным ей социальным неравенством и, в частности, включить организации рабочих в систему гражданского общества, заставить консерваторов принять принципы “государства благоденствия”, а социалистов отказаться от идеи всеобъемлющего государственного вмешательства, сторонники “конца идеологии”, в конечном счете, разработали теоретические основы нового варианта интегральной идеологии, которую А.Зиновьев называет “идеологией западнизма”. Последующие десятилетия показали, что возникший на основе этой новой идеологической конструкции пропагандистский аппарат оказался способным не только смягчить и абсорбировать внезапный взрыв левых экстремистских идеологий на Западе в 60 - 70-е г.г., но и успешно бороться с пропагандистскими машинами, созданными в этот период в СССР и маоистском Китае.

Опыт второй половины ХХ в. вполне подтвердил уже неоднократно высказывавшуюся в научной литературе мысль о том, что развитие идеологий в различных цивилизациях подчиняется общим закономерностям - периоды формирования суперидеологий сменяются периодами их фрагментации, раскола на ряд сложных систем, внутри которых происходит напряженная борьба многочисленных идеологических течений, направлений, фракций и сект, продолжающаяся до наступления новой стадии кристаллизации, на которой образуются новые макроидеологические структуры. Так, на протяжении всего XIX и XX в.в. становление основных политических идеологий - социализма, либерализма и консерватизма сопровождалось многочисленными расколами внутри каждого из этих течений, сопровождавшимися конфликтами между различными партиями и политическими группировками, которые продолжались до тех пор, пока очередные мировые кризисы и войны не порождали тенденции к слиянию идеологических потоков, казавшихся прежде несоединимыми. Например, один из теоретиков “конца идеологии” С.М. Липсет, предвещая в 1963 г. в работе “Революция и контрреволюция” наступление нового периода идеологической интеграции, в частности, отмечал: “Примирение фундаментальных принципов, идеологический консенсус западного общества в настоящее время постепенно приводит к взаимопроникновению позиций по вопросам, которые когда-то резко отделяли “левых” от “правых”. Это идеологическое соглашение, которое, возможно, лучше всего назвать “консервативным социализмом”, стало идеологией ведущих партий в развитых государствах Европы и Америки”.

Последующие стадии идеологического цикла - студенческие выступления 60-х г.г., экономический кризис 1974 г., похоронивший либеральные и социал-демократические теории “государства всеобщего благоденствия” и способствовавший подъему “консервативной волны” конца 70-х - нач. 80-х г.г., показали, что подобные пророчества являются только моментом постоянного изменения мирового идеологического пространства(дискурса).

В настоящее время крах советского коммунизма, рост напряженности в Центральной и Восточной Европе и странах СНГ, сопровождающий период экономических и политических реформ, взрыв исламского фундаментализма, бросающего вызов “благополучному Западу”, стремительное развитие коммунистического Китая создают принципиально новую политическую и идеологическую ситуацию в мире. Анализ новых процессов должен осуществляться с постоянной опорой на предшествующий опыт эволюции идеологических процессов и циклов.

К числу политических идеологий макроуровня обычно относят идеологические образования, имеющие, на первый взгляд, неопределенные наименования и смысл, например, идеология капиталистическая, экстремистская, радикальная и т.п. По мнению многих ученых, современное восприятие идеологии в образе некоей универсальной идеи, основным опорным элементом которой является символ определенного общественного устройства, например, “капитализм”, “социализм”, “русская идея”, выглядит архаичным и неэффективным. Постмодернистская трактовка идеологии рисует картину распада большого порядка на множество фрагментов, символизирующих крушение монолитного образа в эпоху постиндустриальной цивилизации. Идеологические процессы на Западе демонстрируют появление многочисленных “малых идеологий” - пацифистской, экологической, феминистской, идеологии “сексуальных меньшинств” и т.д.

С другой стороны сложившаяся в России после распада СССР политическая и экономическая ситуация, сопровождающаяся появлением огромной массы люмпенизированного населения, ростом приватизма(уход в частную жизнь)создает впечатление о наступившей эпохе “деидеологизации”.

В действительности речь и в том, и в другом случае идет о своеобразном переходном периоде, за которым может последовать стремление к новым формам идейной консолидации в первом случае, и к обретению новой национальной идентичности, - во втором.

Вопрос о причинах идеологических ориентаций и переориентаций в политике, возникающих под влиянием множества факторов внешнего и внутреннего порядка, не может решаться в отрыве от проблемы “носителей идеологии”, которая, в свою очередь, неотделима от проблемы субъекта и объекта идеологии.

На теоретическом, доктринальном уровне идеологии разрабатываются “религиозными экспертами”, философами, учеными, далеко не всегда сознательно стремящимися навязывать свои идеи другим людям. По тем или иным причинам отдельные идеи или учения могут не дойти до массового сознания, оставить его равнодушным или враждебным. Идеология не может, за исключением единичных случаев, целиком определять волю, сознание, настроения абсолютного большинства. Правильность этого наблюдения продемонстрировал уже крах одного из самых ранних экспериментов, проводимых революционерами-жирондистами и якобинцами.

В коммунистических странах, отмечает А.Зиновьев, где официальная идеология внедрялась в сознание, начиная со школьной скамьи, она все же “четко отличалась от прочих явлений культуры, не растворялась в них. Она была заметна, бросалась в глаза, вызывала раздражение и насмешки. Она вообще выглядела как нечто чужеродное и ненужное, хотя на самом деле ее организующая и воспитательная роль была огромна”.

Наоборот, в западных странах(это же относится и к молодому поколению в современной России) многие люди вообще не знают что такое идеология, хотя и находятся под ее влиянием. Резко отрицательное отношение к идеологии, возникшее в результате одиозной практики тоталитарных диктатур, приводит к возникновению ситуации, когда ее стараются не замечать или игнорировать.

Такую ситуацию следует отличать от вполне идеологической по своей направленности установки на отрицание. Как отмечает, например, М.Паренти - один из наиболее проницательных исследователей американских средств массовой информации - большинство газет, журналов и телеведущих в США “действуют в рамках установленной идеологии, состоящей в том, что они не имеют никакой установленной идеологии, никаких расовых, половых или классовых предпочтений. Не приверженные никаким внушениям, они просто дают представления о вещах так, как они их видят”.

Сам факт отсутствия на Западе единой государственной идеологии, аналогичной марксизму-ленинизму или маоизму, никогда не препятствовал возникновению, развитию и совершенствованию огромного аппарата идеологической пропаганды, в котором заняты сотни тысяч специалистов, осуществляющих систематическую обработку идей и учений, их “ретрансляцию” через каналы СМИ. Эта новая социальная группа, выполняющая функцию, которую в древности выполняли жрецы, входит(преимущественно в “верхнем эшелоне”)в правящую элиту и поэтому кровно заинтересована в том, чтобы поддерживать и наращивать свое влияние.

После крушения коммунизма в России и странах Центральной и Восточной Европы роль идеологических экспертов взяла на себя “новая медиократия” - группы либеральной интеллигенции, “приватизировавшие” СМИ и пытавшиеся разрабатывать и пропагандировать либеральную реформаторскую идеологию. Экономический кризис и отсутствие средств на поддержание собственных изданий постепенно привели к подчинению этих групп крупным банковским, а иногда и криминальным структурам. Поскольку либеральная интеллигенция в этом регионе всегда сохраняла психологическую предрасположенность к авторитаризму и экстремистским формам мысли в соединении с конформизмом, вновь возникший пропагандистский аппарат стал очень напоминать старый, коммунистический назойливостью лозунгов и крайне низкой эффективностью своих методов. Основное различие между западной и новой российской официальной идеологией состоит на сегодняшний день в том, что в западноевропейских странах и США идеология является одним из средств интеграци и самосохранения общества, в то время как в России она, будучи средством самосохранения правящей олигархической элиты, выполняет, скорее, деструктивную функцию, отрицательно воздействуя на массовое сознание своей бессодержательностью и полным несоответствием политическим и экономическим реалиям.

Для понимания особенностей функционирования идеологических систем в различных обществах большое значение имеет конкретный анализ взаимосвязи определенных видов идеологии с теми социальными слоями, в которых они получают наибольшее распространение. Изучение этой проблемы современной наукой постоянно приводит ученых к заключению, согласно которому эффективность идеологии определяется ее соответствием жизненному опыту всего населения или его отдельного слоя, сложившимся традициям, нравам, привычкам, долговременным интересам и непосредственным ожиданиям. Методология анализа, при помощи которой выявляются интересы социальных слоев в различных идеологических системах, а также степень эффективности их воздействия на политическое сознание была разработана на теоретическом и эмпирическом уровнях Г.Моска, В.Парето, М.Вебером, С.М.Липсетом, Р.Лейном, Г.Алмондом, Дж.Скоттом и др.

Многообразие научных методик, применяемых в этой сфере, показывает, что выбор наиболее предпочтительной из них, равно как и использование различных определений и научных критериев выбора нередко зависит от исторического и социального контекста, обусловливающего не только особенности идеологий, но и специфику позиций самих ученых. Например, наблюдения за современной российской политикой нередко заставляют предполагать, что концепция “нелогического действия” и “деривации” Парето является наиболее подходящей для ее анализа. Наличие в политических процессах посткоммунистической России огромного количества иррациональных и алогичных элементов делает привлекательной попытку объяснить эту нелогичность “врожденными психическими предиспозициями лидеров”, маскирующих свои истинные мотивы при помощи псевдоаргументов. Когда Парето писал о том, что любые общественные теории и идеологические системы призваны служить только оправданием действий с целью придания этим действиям логического характера, он основывал свои выводы не только на изучении итальянской политики эпохи Рисорджименто, но и европейской политики начала нашего века, оказавшейся прелюдией к мировой войне и господству тоталитарных диктатур.

Для современной науки характерно многообразие подходов, связанных с решением проблемы взаимодействия идеологий с “массовым субстратом”. Одни авторы склоняются к сближению(иногда к отождествлению) идео