Проблема аудитории критического выступления

Нередко в аудиториях, где собирается публика, весьма не чуждая литературе, доводится слышать мнение, в обобщённой форме звучащее примерно следующим образом: «Я критику вообще (по преимуществу) критику не читаю». Более того иногда так заявляют сами писатели, в особенности, молодые. Безусловно, в сфере чтения по определению не должно быть принуждения: каждый волен по своему усмотрению определять собственный, глубоко личный круг чтения. И всё же именно критике в этом смысле «достаётся» больше всего. Гораздо реже люди признают, что не читают поэзию, прозу, документальные книги, исторические сочинения, фантастику, юмористику и проч. А вот критика по части популярности часто выступает в качестве своеобразной Золушки. Какие из этого следуют выводы?

Конечно, любому литератору, который заявляет, что он не интересуется критикой, можно ещё раз напомнить: тогда и критика отнесётся к нему симметрично: не будет читать его сочинений. С другой стороны, трудно поверить, что прозаик, поэт, драматург не прочтут рецензии, посвящённой его сочинению, особенно критика его опус будет несправедливой, тенденциозной, резко отрицательной оценке. Прочтут с карандашом в руке, да ещё побегут жаловаться по всяким писательским инстанциям на то, что зажимают и хотят загубить их небесный талант. Но ведь реакция на критическую оценку своего детища при полном равнодушии к остальной критики означает крайнюю степень эгоцентризма.

В 1963 году аргентинский прозаик и интеллектуал Хулио Кортасар в антиромане «Игра в классики» (в третьей его части) устами своего героя своеобразного писателя и мыслителя Морелли выдвинул концепцию разделения всех читателей на две принципиально разных категории: «читатель-самка» и «читатель-самец». При этом автор акцентирует наше внимание на том, что обе эти группы могут не совпадать ни с половой, ни с гендерной ориентацией реципиента.

Разница состоит в другом. Если представители первого типа любителей литературы увлечены прежде всего сюжетом, содержанием, материалом, интригой, взаимоотношениями и образами героев, то вторых в большей степени интересует форма исполнения произведения, язык, образные средства, исторический контекст происходящего, аллюзии и намёки, скрытые смыслы, и, в конечном счёте, идея произведения. Так вот, применив экстраполяцию этого экстравагантного противопоставления на критическую область, мы убедимся, что «читатель-самка» вряд ли заинтересуется литературно-критическими материалами. Он ждёт от общения с книгой прежде всего эстетического удовольствия, а причины того, как, почему, посредством чего оно было доставлено, его не касается или интересует, но очень мало.

Читателю-самцу, напротив, крайне интересно будет сопоставить собственные наблюдения, впечатления и выводы с мнением других, быть может, более профессионально подготовленных людей. Такой человек, скорее всего, постарается сопоставить собственное представление об авторе и его книге с другими точками зрения, найти места сближения и разногласия, возможно, сформулировать возражение. Так было всегда и вряд ли ситуация изменится в грядущем.

Каково количественное соотношение того или иного типа читателей? Вопрос этот не так прост и достоин специального исследования. Гипотетически можно предположить, что читателей-самок больше, об этом свидетельствует хотя бы феномен массовой литературы: люди, охотно потребляющие так называемое чтиво (англ.: pulp fiction), вряд ли пополняют ряды ценителей критических статей, а ведь они составляют явное большинство. Мы уже касались этой проблемы, изучая вопрос о соотношении культур «А» и «В» (аксиология литературы).

В подобных случаях древние римляне выражались: non quantitas sed qualitas (лат.) – не количество, а качество (важно). Пожалуй, эта мудрая формула справедливее всего отражает суть культурологического противостояния, и критике вряд ли стоит сильно беспокоиться, оттого что число готовых читать её не так велико.