Неправильная Победа

Президент Латвии Вике-Фрейберга отказалась приезжать Россию на предстоящий праздник Победы. Ее примеру, судя по всему, последуют главы Эстонии и Литвы.

Недавно Вике-Фрейберга (она рулит покуда Латвией свободной) сказала, что она раздражена российской хамоватостью природной. Мы не вольны, промолвила она, внушить манеры русскому соседу. Пускай они там пиво пьют до дна за эту их несчастную Победу, пусть на газете чистят воблин бок и, оторвав куски от рыбьей тушки, под рев гармони шпарят назубок свои неэстетичные частушки – нам варваров исправить не дано. История загонит их парашу. Мы будем пить не пиво, а вино, и не за их победу, а за нашу.

Простите этот вольный перевод, но суть сводилась к этому, ей-богу. Итак, латвийский доблестный народ не хочет пить за нашу Перемогу*. Не мне Европу гордую учить, – ее авторитет не поколеблен, – но Фрейбергу я должен огорчить. Она, похоже, будет в меньшинстве, блин. Не зря полки шагали на убой. Не только в Новом, но и в Старом Свете за ту победу станет пить любой, раскладывая воблу на газете. И англичане, дружно разложив на свежей Times бекон и чикен-карри, поднимут крепкий эль за тех, кто жив из тех, кто фрицам надавал по харе. Французы, разложив на «Фигаро» свои сыры и жирные паштеты, – о, как течет слюной мое перо, о, Франция упитанная, где ты! – поднимут тост среди парижских крыш за тех, кто в Resistance отличился, а вовсе не за тех, кто сдал Париж и под Виши от страха обмочился. И даже в Штатах, кажется, полно таких, что в память доблестного года свое калифорнийское вино закусят сочным лобстером Кейп-Кода – и, положив на «Вашингтонский пост» отваренного краба-исполина, возьмут его за ярко-красный хвост и скажут: «Ну, за взятие Берлина!»

О Вайра! Я пишу вам из Москвы. Простите, я известный безобразник. Мы выживем, ей-богу, если вы в Россию не поедете на праздник. Пятнадцать лет мы, кажется, живем без Латвии – пленительной простушки, и нашу воблу жесткую жуем и распеваем грубые частушки. И пусть глава свободных латышей, угрюмая, как гордая гиена, разложит пару заячьих шей на доблестном таблоиде Diena** – оскалится, как нильский крокодил, который плачет, если безутешен, – и выпьет не за тех, кто победил, а за того, кто в Нюрнберге повешен[126].

Приведенный текст максимально экспрессивен, поскольку:

1. Вербальный текст снабжен карикатурным видеорядом, иллюстрирующим идею текста (см. «Огонек»).

2. Хотя «письмо счастья» имеет графику газетного прозаического столбца, оно представляет собой пятистопный ямб. Это несоответствие визуального представления и внутренней формы соотнесено с текстовой задачей: показать неестественность и парадоксальность ситуации (так же ложной, как ложна замена поэзии прозой).

3. Особую экспрессивность придает тексту отрицательно-оценочная лексика, часто разговорная, просторечная, жаргонная или вульгарная: рулит, хамоватость, несчастная, варвары, фрицы, неэстетичный, параша, блин, харя, обмочился, безобразник, т. д.

4. В монологе Д. Быкова скрыт внутренний диалог, который делает читателя активным, заставляет сопереживать автору. Таким образом, диалог превращается в нестандартный полилог: с одной стороны – автор и русскоязычный читатель, мнение которого выражает Д. Быков, с другой – Президент Латвии, ответа от которого на «открытое» письмо не требуется.

5. Текст представляет собой саморефлексию, демонстрирует ход мысли автора.

6. Текст условно можно разделить на три части по наличию абзацев. Композиция кольцевая. В первой части открыто присутствует адресат речи, хотя чужая речь дана без кавычек, превращена в косвенную и не закавыченную прямую (блестящий образец иронического речевого конформизма).

7. Вторая часть представляет собой монолог автора, субъективный параллельный ряд, рисующий картину встречи Дня Победы в странах-союзниках СССР.

8. Третья часть – авторский эпистолярий, предполагающий диалог с адресатом.

9. Тональность текста меняется от иронической до саркастической. Ироничность отличает все составляющие текста: и параллельные образные ряды (3 страны – 3 традиционных блюда кухни – 3 национальных издания – 3 празднования Победы), и описания главной героини, и манеру обращения к Президенту Латвии, и «вольный перевод» официального отказа от приезда в Россию. Ироничность порождают разностилевые языковые средства, «скрытая» рифма и «облегченная» ритмика текста на серьезную тему, оценочные эпитеты, разговорная фразеология, простота синтаксиса, вставные конструкции пояснительного характера, т. д. Таким образом, текст представляет собой личностную информацию, в нем ярко представлена речевая персональность: авторская оценка, изменяющийся рисунок общей тональности текста.

10. В тексте масса бытовых реминисценций и художественных прецедентных отголосков: географические наименования, связанные с историей Второй мировой войны, наименования блюд национальной кухни, литературные переклички с А. С. Пушкиным («Письмо Татьяны»), С. А. Есениным («А. С. Пушкину»), Д. Ве ной, художественные аллегории (трусость – заячьи уши).

11. Образная система яркая, нет второстепенных деталей и отступлений от основной идейной и структурно-фабульной канвы. Отрицательные характеристики основного персонажа сконцентрированы в конце текста, причем образ построен на парадоксальных противоположных описаниях: глава свободных латышей и угрюмая, как гордая гиена, оскалится, как нильский крокодил.

12. Жанровая структура письма, по сути, предполагает диалог между субъектами, некую ответную форму. Однако в данном случае выбрана именно такая разновидность жанра, которая, во-первых, содержит открытую субъективную безапелляционную оценку произошедшего, во-вторых, требует не вербального ответного хода, а ответа действием – «откопируй и разошли». То есть диалог заложен и в вербальной форме текста (обращение к Фрейберге), и в невербальной – ответная реакция действием (жанр «письма счастья»).

Любая экспрессивность диалогична уже по своей природе. Все тезисно перечисленные признаки и приемы экспрессивности рождают открытый (непосредственная диалогичность) или скрытый (внутренняя диалогичность) диалог между героем и героиней, диалог между читателем и автором-героем, диалог между группой «читатель-автор» и героиней[127].

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ К ПАРАГРАФУ 3.6

1. Дайте определение диалогичности медиаречи.

2. Как выражается многоголосие в журналистском тексте?

3. Охарактеризуйте известные Вам виды диалогичности.

4. Каковы известные Вам модели диалогового поведения?

5. Каковы функции языковых средств диалогичности?

6. Перечислите ядерные и периферийные маркеры диалога в текстах СМИ.

7. Каковы мотивы употребления диалоговых средств в журналистском тексте?

8. Каково назначение средств диалогичности в медиапубликации?

ЛИТЕРАТУРА К ПАРАГРАФУ 3.6

1. Гельгардт Р. Р. Рассуждение о диалогах и монологах (к общей теории высказывания) // Сборник докладов и сообщений лингвистического общества. – Калинин, 1971. – Т. 2. – Вып. 1. – 145 с.

2. Диалог в СМИ. Диалогичность речевых жанров в газетной публицистике // Мир русского слова. – 2002. – № 5. – С. 117–119 (По материалам XI научно-практической конференции «Риторика диалога в становлении научно-гуманистической системы образования: проблемы исследования и преподавания» (10–11 ноября 2002 г., Пермь)).

3. Дускаева Л. Р. Изменения форм выражения диалогичности в газетно-публицистических текстах нач. 1990-х гг. (по сравнению с текстами нач. 80-х) // Разновидности текста в функционально-стилевом аспекте. – Пермь, 1995. – С. 277–286.

4. Дускаева Л. Р. Категория диалогичности (функциональная семантико-стилистическая) // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной ; редкол.: Е. А. Баженова, М. П. Котюрова, А. П. Сковородников. – М. : Флинта: Наука, 2003. – С. 130–139.

5. Дускаева Л. Р. Языково-стилистические изменения в современных СМИ // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной ; редкол.: Е. А. Баженова, М. П. Котюрова, А. П. Сковородников. – М. : Флинта : Наука, 2003. – С. 669.

6. Муравьева Н. В. Основные мотивы контактного поведения в текстах СМИ: перспективы взаимодействия // Мир русского слова. – 2002. – № 5. – С. 117–119.