Культурологический портрет античного человека

Как же воплощались все характерные особенности античной культуры в человеке, т. е., если поставить вопрос иначе, как выглядел главный продукт античной культуры — человек?

Если попробовать нарисовать собирательный культурологический портрет этого человека, он будет выглядеть примерно так (от крайностей отвлекаемся). Это человек высокого физического совершенства: тело его гармонично развито разнообразными упражнениями, жесты, походка исполнены мужества, силы и благородства. В здоровом красивом теле обитает здоровый дух. Центр духовного мира — гражданские интересы. Проявления чувств естественны, в них нет тонкой индивидуализации, но зато нет и надрыва, надлома, крайностей. Основные занятия — война, торговля, общественные дела, искусство.

Однако черты этого идеального типа, преломившись сквозь сетку социальной структуры, породили различные социально-культурологические модификации. Судить о них мы можем по оставленным нам греко-римской культурой довольно многочисленным портретам конкретных людей — самого разного социального положения.

Судя по материалу, черты идеального типа наиболее полно воплотились в деятелях искусства, что неудивительно в связи с высоким положением искусства в системе культуры, и в общественных деятелях, что опять-таки неудивительно в связи с общей гражданской направленностью всего содержания культуры.

Из известных нам исторических лиц, пожалуй, наиболее полно воплотил в себе античную идею гармонии трагик Софокл (496 – 406 гг. до н. э.). Блестящий литературный талант соединился в нем с прекрасной внешностью, причем то и другое было развито телесными упражнениями. Будучи современником и другом Перикла, Софокл был знаком с другими выдающимися людьми своего времени, например, историком Геродотом. Манера поведения его была воплощением идеи софросины: жесты исполнены благородства и сдержанности, веселость умеренна, советы друзьям мудры и ненавязчивы.

Другое воплощение античный идеал нашел в Перикле, — знаменитом общественном деятеле, с которым связан «золотой век» Афин. Он был блестящим политиком, выдающимся оратором, человеком глубоких демократических убеждений, умевшим их целеустремленно и энергично отстаивать и вместе с тем поддерживал постоянными упражнениями полученные им в юности гимнастические и военные навыки, обладал высокоразвитым чувством прекрасного.

По свидетельству современников, он был скромен и бережлив в личной жизни, но в том, что касалось расходов на общественные нужды, был человеком щедрым и широким. Занявшись политической деятельностью (афинский демос выбирал его первым стратегом 14 лет подряд), Перикл прекратил посещение пиров и другие увеселения людей своего круга. По свидетельству Плутарха, «за все это время (весьма продолжительное), что он занимался государственными делами, он не ходил на обед ни к одному из своих друзей»[167]. Но зато его собственный дом был центром духовной культуры Афин того времени: там собирались виднейшие поэты, философы, ученые, скульпторы. Душой этого блестящего клуба была вторая жена Перикла — Аспазия, глубокомыслие которой ценил даже сам Сократ.

Процесс индивидуализации личности, происходивший на протяжении всей античности, в наибольшей мере, пожалуй, выражен в личностях философов. Даже портретные их изображения резко индивидуальны. Так, если портреты Перикла отражают идеальные черты идеального героя, то портреты его современника Сократа рисуют нам черты далеко не идеальные, но зато явно принадлежащие неповторимому и единственному человеку.

Яркой индивидуальностью отмечены портреты Платона, Аристотеля, Диогена и т. д. Многочисленные источники красноречиво говорят о самобытности их духовного облика, далеко не отвечающего при этом требованиям гармонии. Как это объяснить? Дело, видимо, в том, что философия, как уже говорилось выше, выполняет роль саморефлексии культуры и в качестве таковой она осознает как противоречие то, что существует реально еще только в виде различий. Например, противоположность эмоционального и рационального, едва наметившаяся в культуре, получила в философии и у самих философов крайнее развитие. Олицетворение этих начал Г. Гейне увидел в Платоне и Аристотеле. «Это не только две системы, но и два различных типа человеческой натуры, с незапамятных времен, во всех костюмах, более или менее враждебно противостоящих друг другу... Мечтательные, мистические, платонические натуры создают христианские идеи и соответствующие символы, черпая их в недрах своей души. Натуры практические, упорядочивающие, аристотелевские строят из этих идей и символов прочную систему»[168].

Г. Гейне поражен тем, что Аристотель — учитель Александра Македонского — ничего не говорит о своем гениальном ученике, но зато дает подробные сведения о вавилонской мартышке. Между тем ничего удивительного здесь нет. Александр Македонский — явление уникальное, а Аристотеля как ученого интересует только общее, повторяющееся. Действительно, тип ученого представлен в нем со всей отчетливостью.