Биологическое и социальное. Культ человеческого тела, которым пронизана античная культура, не означает, однако, примата биологического начала в человеке над социальным
Культ человеческого тела, которым пронизана античная культура, не означает, однако, примата биологического начала в человеке над социальным. Это противоречие биологического и социального также было осознано античностью и диалектически решено в знаменитой формуле Аристотеля «Человек — животное общественное». Тем самым признавалась, говоря современным языком, биосоциальная природа человека и высказывалась догадка об общественной его сущности. В связи с таким пониманием соотношения биологического и социального тело рассматривалось сквозь призму социальности — оно было эстетическим символом греческого полиса вообще — от организации общественной жизни в нем и до его архитектуры и планировки. Во всех этих случаях соблюдались принципы соразмерности частей и их уравновешенности, наличие центра, обозримые размеры и т. п., т. е. все то, что является признаками гармоничности и целостности человеческого тела.
3.1.3. Рациональное – эмоциональное
Телесный характер культуры не связан был также с пренебрежением к человеческому духу. Критерии гармонии, усмотренные в человеческом теле, применялись и в решении вопроса о соотношении тела и духа.
Развивая здоровье и прекрасное тело, древние греки стремились через него и благодаря ему воспитывать в себе и прекрасный, здоровый дух. Более практичные римляне, несколько пренебрегая прекрасным, но настаивая на соответствии духа и тела, дали миру знаменитую формулу «В здоровом теле — здоровый дух». Нельзя не усмотреть в этом еще одно подтверждение высказанной выше мысли, что человеческое тело было универсальным инструментом античной культуры.
В недрах человеческого духа древние греки с их стихийно-диалектическим подходом к действительности, также усмотрели противоречие, которое затем по-разному решалось культурой в целом и каждым человеком в отдельности, а именно, противостояние при взаимном единстве ума и сердца, говоря языком обыденным, или рационального и эмоционального, если перейти на язык науки. В разрешении этого противоречия первенствующую роль играл также принцип гармонии. При этом нельзя не отметить, что на уровне саморефлексии культуры можно усмотреть все-таки некоторый крен в сторону рационального. Вспомним сократовское определение добродетели как знания. Вспомним Аристотеля с его самоотверженным, совершенно ригористическим стремлением все на свете свести к рациональному, благодаря чему он и стал, кстати, отцом европейской науки вообще и формальной логики в частности. Однако в самой стихии культурной жизни Эллады большое место принадлежало чувственному началу, причем в самых спонтанных проявлениях.
Назначение знаменитых дионисий — праздников в честь бога Диониса, олицетворявшего буйство жизненных сил природы и человека, или вакханалий (бог веселья Вакх), как раз в том и состояло, чтобы дать выход человеческой чувственности, во все остальное время стесненной нормами общественной и культурной жизни. Но чувственность, как мы знаем, — только одно из проявлений человеческой эмоциональности. Она более глубоко коренится в подсознательном и даже физиологическом, нежели является проявлением сложных человеческих эмоций. И, надо сказать, что, отдавая должное человеческой чувственности в дионисийских ее формах, близких к природе, античная культура не вышла на уровень, который бы позволил ей культивировать человеческую эмоциональность в рафинированных ее формах, высшей из которых является любовь. У Софокла, правда, есть призыв, чтобы любовь «заседала участницей во власти среди великих нравственных начал», но им же самим этот призыв художественно не был реализован. У Еврипида, блестяще описавшего любовное исступление, мы видим, скорее, гениальный образ страсти, опять-таки в дионисийском ее проявлении, а не возвышенное, этически и эстетически обогащенное чувство. Даже Овидий — признанный «певец любви» — предстает перед нами в своих прославленных элегиях не более чем практичным римлянином, но при этом в совершенстве владеющим искусством слова. Вспомним, например, вот это:
«Отроду был я ленив, к досугу беспечному
склонен,
Душу расслабили мне дрема и отдых в тени.
Но полюбил я, и вот — встрепенулся, и сердца
тревога
Мне приказала служить в воинском стане
любви.
Бодр, как видишь, я стал, веду ночные
сраженья.
Если не хочешь ты стать праздным ленивцем
— люби»[151].
Очевидно, что отсюда до «я помню чудное мгновенье» очень далеко.
Нельзя не отметить, что античности вообще свойственно какое-то недоверие к «сердцу», эмоциям. Так, широко известно изречение Гераклита: «С гневом бороться тяжело: чего он хочет, то покупает ценою жизни». Неоднократно цитируя его, Плутарх, однако, замечает: «Тяжело бороться с любовью, а не с гневом, как говорит Гераклит, ибо чего она ни захочет, то покупает ценою жизни, денег и славы»[152]. Аристотель к этому добавляет: «Еще тяжелее бороться с наслаждением, нежели с гневом, как говорит Гераклит»[153]. И, наконец, Демокрит как бы подводит итог всем этим суждениям: «С сердцем бороться тяжело, побеждать его — признак благорассудительного мужа»[154].
3.1.2. Индивидуальное – универсальное
Почему же высоты человеческой эмоциональности оказались недоступны античной культуре?
В поисках ответа на этот вопрос нельзя не обратить внимание еще на одну особенность общественной и культурной жизни Древней Эллады и Древнего Рима: слабое развитие индивидуальности. Характерно, например, что статуя победителя олимпийских игр изображала отнюдь не конкретного человека. Нет, это было идеально прекрасное тело, увенчанное идеально прекрасной головой. В надписи значились имя победителя и год, когда он прославил свой родной город. Правда, начиная с IV в., когда заказчиками произведений искусства в Греции все чаще становятся частные лица, начинается развитие портретной скульптуры, достигшее больших высот во времена Рима. Это было отображением общей тенденции развития принципа индивидуальности, но осуществлен он был в большей или меньшей мере лишь в применении к выдающимся людям, чаще всего политическим деятелям и философам. В целом же античное искусство и культура не поощряли развития индивидуальности. Вспомним, что многие римские имена есть не что иное, как числительные, например, Децим — десятый. Связано это было с характером решения противоречия между личным и общественным.
3.1.3. Общественное – личное
Как и на Востоке, античная культура решила противоречие между личным и общественным в пользу общественного. Однако способы подчинения личного общественному оказались в античном мире иными. Главное различие заключалось в том, что на Востоке все были подданными властителя-тирана, а в античном мире даже во времена империи, все свободные были гражданами. Именно своими гражданскими поступками и добродетелями личность оказывалась полезной и нужной обществу. Особенно строго выдерживался этот принцип в доэллинской Греции и республиканском Риме. Вспомним легенду об убийстве одним из братьев Горациев родной сестры за то, что она оплакивала своего жениха, одного из Куриациев, убитого ее братьями в поединке, решившем судьбу войны между Альба-Лонгой и Римом. Поразительны слова в защиту убийцы, произнесенные отцом убитой: «Дочь моя забыла родину, которую спас ее брат. Если бы этого не совершили они, я сам бы убил ее». И народное собрание оправдало Горация. Эта легенда относится еще к тем временам, когда Римом правили рексы, и речь шла прежде всего об отечестве. Еще большего гражданского мужества потребовала защита республики.
Поразительна теоретическая бескомпромиссность, с которой принцип подчинения личного общественному проводится в «Политии» Платона. Там упраздняется даже семейная жизнь, поскольку в ней философ усматривает способ изоляции личности от общества. Однако платоновское государство было всего лишь теорией, а в практике взаимоотношений личности и общества господствовало правило, сформулированное Цицероном: «Старайся, чтобы государство было обязано тебе не менее, чем ты ему».
Однако относительное равновесие между общественным и личным при некотором неантагонистическом преобладании общественного резко нарушается: в Греции — в эпоху эллинизма, в Риме — со времен империи. Создание огромных эллинистических монархий, необходимость управления отдельными областями потребовали колоссального государственного аппарата, формирования армии чиновничества. Личность оказалась отторгнутой от непосредственного участия в гражданских делах, ей ничего не оставалось, как стать аполитичной, погрузиться в личную жизнь.
Характерно, что в доклассический и классический периоды частное жилище и частный быт свободных греков, даже богатых, были очень скромны. Дом служил только для удовлетворения естественных потребностей. Вся основная жизнь, самая интересная ее часть, протекала в общественных местах. В оформлении жилища ценились не роскошь, а художественный вкус. Роскошным могло быть только погребение — обряд, имевший общественное значение. И, наконец, никаких ограничений в роскоши не существовало при устройстве литургий — общественных мероприятий на частные деньги.
В эпоху эллинизма положение меняется. Личность, подавленная государственной машиной, находит возможность проявления своей индивидуальности в частной роскоши, особенно в одежде. В Греции вводятся даже специальные магистраты для пресечения возникающих крайностей в этом вопросе, но результаты их деятельности были незначительны[155].
История повторилась в Древнем Риме. Установление империи отвело личности столь незначительное место по сравнению с тем, которое она занимала в республике, что ей ничего другого не оставалось, как погрузиться в свой узкий, частный мирок. Наряду с безудержной погоней за личным богатством с непременными внешними атрибутами это породило также настроение апатии, эскейпизма. Полное отражение эти явления нашли в литературе, погрузившейся в исследования внутреннего мира личности нервического склада, в философии, где в конце концов возобладал стоицизм, который стал «идеологией» отказа от активного действия.
Развитие противоречия между личностью и обществом в рамках античного мира — одно из ярчайших проявлений той особенности античной культуры и общества, которую можно усмотреть и в результате развития других социальных и культурных принципов. Особенность эта заключается в том, что история античного общества и культуры — своего рода увертюра ко всей европейской социальной и культурной истории. Причем тема увертюры была повторена дважды с вариациями — сначала в Греции, потом в Риме.
3.1.6. Объектное – субъектное
Противоречия между индивидуальным и общим, личным и общественным — стороны другого, более фундаментального антропологического противоречия, решение которого представляет собой, быть может, главный и основной нерв античной культуры, — противоречие объекта и субъекта как сторон человеческой сущности. Если во взаимоотношениях с обществом личность, мысля себя в основном объектом воздействия социума, всегда находила в то же время тот или иной выход своей субъектности, то во взаимодействии с другой силой античный человек всегда представлял себя только объектом. Этой силой была судьба, рок. Более того, по отношению к этой силе только объектом считалось и все человеческое общество.
Довление судьбы над всеми усилиями человека — основная тема древнегреческой трагедии. Наиболее ярким выражением общеантичного убеждения в ничтожестве всего человеческого перед лицом рока является миф об Эдипе, человеке, который, несмотря на все предпринятые им усилия, не смог избежать ни одного из предсказанных ему несчастий и стал-таки убийцей своего отца и мужем своей матери. Недаром сам Софокл называет фабулу этого мифа «парадигмой» некоего общего закона.
Надо сказать, что даже по отношению к богам античный человек чувствовал себя свободнее, чем по отношению к судьбе. Так, знаменитый древнегреческий политический деятель Солон (VI в. до н. э.), известный своими реформами и признанный одним из семи величайших мудрецов, писал в своих стихах:
«Если по собственной слабости, граждане, вы пострадали,
То не вините богов в этом несчастье своем.
Сами взрастили тиранов и дали им силу и крепость,
Ноне же стонете вы, тяжкое иго влача»[156].
Самое же главное состояло в том, что Солон не только призывал к активности, но и продемонстрировал ее высочайший пример. И в других своих стихах он показывал, что в проведении его реформ ему препятствовали отнюдь не боги, а люди:
«Но я боролся не путем насилия,
Путем закона, правды, права, разума.
И обещая, обещанья выполнял,
Не став тираном и не став насильником...
Вот почему, обороняясь гордостью,
Стоял, как волк, травимый стаей псов».[157]
В греческой науке, в частности, в историографии, есть даже этические и политические оценки деятельности богов. Так, Геродот (485 – 425 гг. до н. э.) считал, что деятельность людей направляется богами, но полагал при этом, что боги могут действовать и по справедливости, и по произволу подобно земным тиранам. Боги у Геродота ревниво следят за тем, чтобы никто не достигал их высоты, их молнии поражают выдающиеся вершины деревьев и головы людей. Уже слишком продолжительное счастье людей возбуждает их зависть и вызывает незаслуженное наказание.
Мотив порицания богов, высказанный Геродотом достаточно бесстрастно, у Еврипида превращается в настоящее судилище над богами. Один из его героев — Беллерофонт — изрекает неумолимую истину: «Когда боги творят позорное, они уже не боги», после чего восходит на Олимп, чтобы высказать порицание Зевсу за его управление.
Возрастание мощи человеческой субъектности в противовес всякого рода внешним, независимым силам нашло наиболее полное выражение в «Антигоне» Софокла. «Много в природе дивных сил, но сильней человека нет», — говорит один из героев этой трагедии, которая в отличие от других трагедий описывает не борьбу человека с судьбой, а борьбу человеческого с человеческим. До наших дней дошло и другое высказывание, выражающее рост самосознания и самодостаточности человека как родового существа. «Всякий человек своего счастья кузнец», — изрек Аппий Клавдий Цик, знаменитый строитель римской дороги, носящей его имя и поныне, и первый римский писатель.
Однако эти крылатые слова выражали лишь одну из тенденций развития человеческой сущности, но они не выражали парадигму античного мировоззрения.
Почему же именно власть рока и бесплодность человеческих усилий, пусть даже и героических, стала парадигмой античного мировоззрения и античной культуры?
Как показал А. Ф. Лосев, идея судьбы, так же как и «телесность», неразрывно связана с сутью рабовладения: «В античном мире свободные сознают себя рабами общего миропорядка, рабами прежде всего судьбы, рока»[158] — подчеркивает он. Таким образом, слепой, всевластный античный рок — это олицетворение всеобщего рабства.
3.1.7. Человек – общество – природа
В античной культуре нашло свое осознание и различие между обществом, человеком, с одной стороны, и природой — с другой. Но речь шла именно о различии, а не о противостоянии и тем более не о противоречии. Ступени этого осознания можно проследить по сюжетам древнегреческой живописи.
Как показывают искусствоведы, в архаической вазописи человек сливается с природой воедино: чернофигурная нимфа танцует не среди растений, а вместе с растениями, и именно поэтому она не замечает их, не обращается с ними, как с растениями, она к ним никак не относится. Вполне очевидно, что такая ситуация есть не что иное, как пережиток первобытного синкретизма человека и природы.
Другое дело — более поздняя краснофигурная вазопись. В краснофигурных росписях природа противостоит человеку как партнер, требующий к себе определенного отношения. Например, на одной из росписей богиня утренней зари Эос легкими шагами приближается к кусту, чтобы разбудить его и спугнуть уснувшего на нем соловья. И куст слышит ее, он реагирует на ее приближение своим упругим завитком. Таким образом, в период высокой классики взаимоотношения природы и человека строятся по принципу гармонии. Особенно заметно это в архитектуре — уравновешены части целого здания, выполненного по человеческим меркам, и все это органично вписано в окружающую природу. Классический пример — знаменитый Парфенон.
Гармоничное отношение между человеком и природой меняется в период поздней классики и далее — в период эллинизма. В позднеклассической вазописи природа перестает быть партнером, она становится объектом изучения, сначала философского, а затем и научного осмысления. «Разум растет у людей в соответствии с познанием мира. Землю землею мы зрим, а воду мы видим водою», — так комментирует новое отношение человека к природе древнегреческий философ Эмпедокл.
Здесь мы видим повторение ситуации, имевшей место и в развитии других культурных принципов — объектного и субъектного, общественного и личного и т. п. А именно, высокая классика — это период равновесного отношения этих противоположностей, поздняя классика — период нарушения равновесия. Однако до антагонизма, а в некоторых случаях даже до противоречий дело не доходит.
То же самое мы видим и во взаимоотношениях различных сфер культуры.
Сферы культуры
Искусство
В прямом соответствии с пластическим, телесным характером античной культуры центральный элемент ее структуры — искусство, и, в частности, такой его жанр, как скульптура. Именно она в наибольшей мере давала возможность воспеть прекрасное человеческое тело и свойственную ему гармоничность. О месте искусства, в частности, скульптуры в системе культуры можно судить хотя бы по тому, что для древнего грека, например, считалось несчастьем умереть, не увидев в Олимпии статуи Зевса работы Фидия. Паломничества к знаменитым произведениям искусства вообще были очень распространены.
Телесный характер культуры выражался в том значении, которое придавалось архитектуре, поскольку она строилась в соответствии с признаками гармонии, свойственными человеческому телу. Пластический, скульптурный характер имело и все античное искусство в целом. Можно даже говорить о том, что в рамках античной культуры родился новый, вполне адекватный ей художественный метод. Главная черта, определяющая особенности его формы и содержания, — скульптурность.
В чем ее признаки?
Во-первых, в использовании человеческого тела как главного средства художественной выразительности. К сказанному по этому поводу ранее можно добавить, что не только в скульптуре, но и в литературе, театре и развитие сюжета, и движения человеческой души передавались движениями тела, но не живого, а взятого в его статуарности, т. е. в неподвижности, фиксированности того или иного положения, призванного олицетворять, точнее, овеществлять, ту или иную идею. Достаточно сказать, что в древнегреческом театре актер выступал в маске, которая скрывала подвижность лица, и в громоздкой одежде, которая сковывала подвижность тела. Но зато поза, жест в такой амуниции фиксировались очень точно, и сюжет складывался из серии картин, каждая из которых была как бы остановленным мгновением, облеченным в пластические формы.
Другая черта скульптурного метода — слабая индивидуализация персонажей. Об этой особенности произведений скульптуры говорилось выше, но это касается и персонажей древнегреческой трагедии — вершины античной литературы. Они были лишены черт конкретности. Каждый из них являлся опять-таки не олицетворением, а овеществлением какой-либо идеи, добродетели или человеческой страсти.
Особенностью этого — «скульптурного» — художественного метода можно считать и то, что в нем была слабо выражена индивидуальность автора.
Формальными приемами, обеспечивающими решение художественных задач в рамках скульптурного метода, явились строгое соблюдение принципа симметрии, наличие композиционного центра, обозримость размеров.
Слабая индивидуализация личности выражалась в таком формальном признаке, как отсутствие следов борьбы художника с материалом своего творения. И дело не в том, что художник старался скрыть эту борьбу, он просто не ощущал, особенно в период классики, противостояния материалу природы, да его и не было, как не было противостояния (при наличии и осмыслении различий) природы и человека вообще, личности и общества. Эта особенность античного художественного метода наиболее заметна при сопоставлении его с современными приемами творчества. Современный художник, к какому бы направлению он ни принадлежал, как правило, противостоит своему материалу, организует и подчиняет его, постоянно чувствует и преодолевает его сопротивление. И чем резче это противостояние, тем меньше старается художник скрыть его от чужих глаз.
Способы преодоления современным художником сопротивления материала — один из путей выявления им и предъявления читателю, зрителю и т. д. своей индивидуальности. А античной культуре в целом понятие индивидуальности было чуждо — она была направлена на постижение общего, основного, и форма послушно решала содержательные задачи.
Философия
Главным соперником искусства в борьбе за первенство в системе культуры была философия. Правда, такой несколько спортивный стиль обсуждения культурологических проблем может показаться неожиданным, но дело в том, что определение места той или иной сферы культуры в ее структуре действительно предоставляет больше возможности для характеристики культуры в целом. Кроме того, можно добавить, что по отношению к античной культуре такой стиль тем более уместен, что агон (соревнование) — вообще наиболее распространенная и типичная организационная форма ее существования и развития.
Видное место философии в системе античной культуры было связано с тем, что она гораздо лучше, чем миф, выполняла мировоззренческую функцию. Для первобытного человека вопрос о том, хорош ли миф как мировоззрение, вообще не существовал. Но перед античным человеком он вставал со все большей и большей отчетливостью. Преодоление мифа — характерная черта всей античной культуры, теоретическую форму этого преодоления и представляет собой античная философия.
Интересные наблюдения приводит в связи с этим А. А. Тахо-Годи. Она отмечает, что у Гомера слово «логос» почти не встречается, если не считать трех случаев, «но зато у философов-стоиков (IV – III вв. до н. э.), разрабатывавших учение о слове, в равной степени не употребляется слово «миф», повсеместно уступая место «логоcу»[159]. Чтобы уяснить полнее, о чем идет речь, нужно иметь в виду, что точный перевод греческих слов «миф» и «логос» одинаков — их русский эквивалент — «слово». Однако значение «миф» и «логос» разное: первое выражает «обобщенно-смысловую наполненность слова в его целостности», «первичную нерасчлененность и обобщенную целостность жизненных представлений», второе предполагает «первичную выделенность и дифференциацию элементов, переходящую затем в некую их собранность»[160].
Выполнение философией мировоззренческой функции оказалось решающей причиной ее высокого статуса в системе античной культуры в связи с общей ориентацией этой культуры на человека, пусть и в исторически ограниченном его понимании. Объяснение человеку логоса окружающего его мира и места человека в нем оказывалось в этом контексте одной из важнейших задач.
Философия взяла на себя и выполнение функции, о которой не могло быть и речи в первобытном обществе, — функции саморефлексии культуры. Она формулировала теорию искусства и теорию морали, теорию политической жизни и, наконец, и это самое главное, — идеал человека. Самое же интересное заключается в том, что именно в философии ярче, чем в какой-либо другой сфере искусства, обозначились внутренние противоречия культуры. Причем если в самой культуре речь шла лишь о различиях сторон, то в философии это было именно противоречие, противостояние, борьба. Прежде всего греческая философия в рамках стихийной диалектики осознавала значение и роль противоречий вообще — в природе, в обществе, в человеке, в мире в целом. Кроме того, она рельефно представила противоречие духа и тела, противоречие объекта и субъекта, личного и общественного (в теориях, обосновывающих полный произвол сильной личности, — Калликл — и абсолютное довление общества над личностью — Платон) и т. п.
В философии было осознано и противоречие природы и общества: указав на то, что природа — предмет изучения для человека, философия провела между ними разделительную линию, и, делая природу объектом, открыла дорогу человеческой субъективности.
Заслуга философии заключается также в том, что она обосновала и развила новый тип рациональности — формально-логический (Аристотель), в корне отличавшийся от мифологического типа рациональности, характерного для первобытной культуры.
Наука
На базе новой рациональности, в ответ на запросы практики, стала развиваться наука. В отличие от Востока в Древней Элладе она не была монополизирована жрецами, поэтому ее суть как социокультурного феномена, назначение которого заключается в осуществлении «подлинно рационального характера человеческой деятельности», была здесь в меньшей степени мистифицирована.
В связи с преобладанием гражданских мотивов в содержании духовной культуры Древней Эллады одной из первых отраслей науки, отпочковавшейся от философии и мифологии, была историография, представленная тремя великими именами: Геродот (485 – 425 гг. до н. э.), Фукидид (455 – 400 гг. до н. э.), Ксенофонт (435 – 355 гг. до н. э.). Характерно, что если Геродот еще ссылается на волю богов при объяснении исторических событий, хотя и осуждает их за произвол (см. выше), то у Фукидида уже нет ни одного упоминания о вмешательстве сверхъестественных сил, своей целью он провозглашает исследование истины. Нет следов мифологии и у Ксенофонта, трезвый практический ум которого, обогащенный общением с Сократом, делает его повествование четким, фактичным, весьма близким к научному.
Из естественных наук в доэллинистическое время наибольшее развитие в соответствии с телесным характером культуры в целом получает медицина, наиболее ярко представленная знаменитым Гиппократом (460 – 375 гг. до н. э.). Истины, добытые Гиппократом, например, «природа — лучший лекарь», сформулированные им правила сохранения здоровья, заключающиеся в разумном образе жизни, уходе за телом при помощи диеты, купания и физических упражнений, сохранение силы и гибкости членов путем постоянного их упражнения, лежат в фундаменте современного медицинского знания.
Пожалуй, первым настоящим ученым был философ Аристотель (384 – 322 гг. до н. э.). Впервые в истории человеческой мысли он «онаучивает» и философию. У его ближайшего предшественника Платона (427 – 347 гг. до н. э.) философия имеет характер художественно-мифологического повествования. Аристотель же разработал элементы подлинно научной методологии, создал классификацию наук, выступал в роли замечательного организатора науки.
На фундаменте, заложенном им, расцвела наука эллинистической эпохи, представленная такими учеными, как Эвклид, Архимед, бурно развивались в это время география, естественные науки, филология знания.
На новый уровень вышла медицина, она уже не довольствовалась эмпирией, а была обогащена теорией. Один из ученых того времени — Герофил — сформулировал правило, которым может руководствоваться и современная медицина: «Лишь владеющий в одинаковой степени теорией и практикой может быть совершенным врачом».
Римская наука, как и вся культура в целом, сияла отраженным светом греческой. Но примечательно, что именно в ее рамках было предпринято первое исследование по истории культуры — двухтомный труд Терренция Варрона, посвященный «религиозным и бытовым древностям римского народа». Интересно, что лейтмотивом его является сравнение порочной современности с добрым старым временем. Терренций Варро использовал множество источников, классифицируя весь огромный материал по рубрикам: люди, места, времена, вещи, боги. Таким образом, саморефлексия культуры получила еще один мотив — исторический.
Античная религия
Религия и в древнегреческом, и в древнеримском ее вариантах родилась и первоначально была связана с мифом, обожествлением сил природы. Это была религия трудовая, земледельческая, общинно-родовая.
С укреплением полиса как главной социально-экономической и политической единицы древнегреческого общества религия приобретает полисный характер. Ее основной функцией становится сплочение коллектива свободных граждан полиса. Поэтому каждый полис приобретает своего покровителя среди богов-олимпийцев. Так, в Афинах это Афина, в Коринфе — Посейдон, в Дельфах — Аполлон. Жизнь богов-олимпийцев мыслится греками классического периода на полисный манер: боги занимались ремеслами, вели активную общественную жизнь, справляли праздники и развлекались.
Характерно, что в древнегреческой религии не существовало религиозных догматов, установленных жрецами молитв, не была разработана религиозно-мировоззренческая теория. Теорией мировоззрения занимались, как выше было сказано, философы.
Несложным был и религиозный культ. Поэтому как выражение гражданской роли религии религиозные обряды и церемонии исполняли не жрецы, а выбранные по жребию должностные лица.
В соответствии с этим сословие жрецов в античности не представляло собой сколько-нибудь значительной социальной силы. Гораздо большим влиянием пользовались прорицатели.
Религиозные обряды сводились по сути к общеполисным праздникам. Они начинались жертвоприношениями и продолжались совместным съедением жертвенного материала. Эта общеполисная трапеза имела целью усилить сознание единства коллектива граждан. Выполнение религией ее социальной роли усиливалось за счет художественного оформления религиозных обрядов и церемоний.
С развитием полисной экономики расширились размеры рабовладения. Контингент рабов постепенно пополнялся из негреческих племен и народностей. Таким образом, кроме противостояния граждан и рабов в рамках полиса наметилась другая, более широкая линия разделения — греки (эллины), с одной стороны, и негреки (варвары), — с другой. Потребовались организационные формы, в рамках которых оказалось бы возможным стимулирование развития такого социокультурного феномена, как чувство общеэллинского единства.
Одной из самых эффективных таких форм оказались общегреческие игры. Наиболее известными из них стали Олимпийские и Дельфийские. Они сначала были связаны со святилищами божеств, но постепенно все более и более наполнялись светским содержанием. Остатки религиозной формы выражались лишь в жертвоприношениях Зевсу (на Олимпиадах) в первый день игр и после вручения наград победителям. Кроме спортивных состязаний на олимпиадах проводились соревнования певцов, музыкантов, ученые сообщали о своих открытиях, выступали известные ораторы, философы учили мудрости. Таким образом, Олимпийские игры превратились в явление общекультурного значения.
Общение
И Олимпийские, и другие общегреческие игры, и общеполисные празднества являлись в то же время наиболее крупными формами функционирования такой сферы культуры, как общение. В качестве самостоятельной она стала выделяться еще в первобытном обществе (см. ранее). В античном же обществе в связи с его общим интересом к человеку царит настоящий культ общения. Труд рабов обеспечивал свободным достаточно большой досуг, значительную часть его они тратили на общение, как таковое, самоценное и самодостаточное. Кроме крупномасштабных его форм, о которых речь шла ранее, существовали и менее масштабные, более интимные его формы.
Одной из них были повсеместно практиковавшиеся симпозиумы. Первоначально они имели вид послеобеденных пирушек, во время которых пили разбавленное виноградное вино, пели наивные застольные песни, загадывали загадки, танцевали. С ростом культуры эта форма общения усложнилась. На симпозиумах, где стали собираться представители высших слоев культуры, произносились длинные, построенные по всем правилам ораторского искусства речи, велись глубокомысленные, остроумные споры, в том числе и на философские темы. Возникла даже специальная «литература симпозиев», блестящий образец которой «Пир» Платона.
В то же время менее притязательные в культурном отношении слои привнесли в симпозиумы такие черты, которые снижали их культурное значение. Здесь практиковались всякого рода разгулы и распущенность, в основном эротического плана. «Полным же банкротством прежнего благородного пира стал обычай уже не довольствоваться собственными силами, а прибегать ко всевозможным наемным силам»[161], среди которых были фокусники, шуты, флейтистки, кифаристки, танцовщицы.
Распространенной формой общения были, особенно в эллинистическое время, совместные трапезы членов объединений по профессии и другим социальным признакам. Так, существовали коллегии торговцев, землячества солдат, союзы юношества, союзы философов, врачей, сценических артистов. Тяга к общению иногда принимала крайние формы. По свидетельству Полибия, в Фивах многие люди отказывались от семейного очага и оставались бездетными, чтобы иметь возможность участвовать в союзных трапезах. Считалось честью ежемесячно принимать участие в большем количестве пиров, чем насчитывалось дней в месяце. Нередки были случаи, когда капитал частного лица завещался союзу, к которому это лицо принадлежало.
Культ общения был непосредственно связан с гуманистическим характером античной культуры. Разнообразие его форм и норм — свидетельство высокого уровня развития этой сферы культуры.
Дата добавления: 2016-10-17; просмотров: 1628;