ВВЕДЕНИЕ, ИЛИ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ 35 страница

Важно подчеркнуть, что над "базисными" профессиональными и экономическими признаками класса, по убеждению Маркса, надстраивается множество производных признаков, характеризующих классы как "многооснбвные" (по терминологии П. Сорокина) группы, неравенство, которое проявляется:

в неравном социальном статусе, который связан со способами самовоспроизводства, определяющими "качество" жизни, способность одних классов наслаждаться жизненными благами за счет эксплуатации других;

в неравенстве властных статусов, неодинаковом влиянии на механизмы общественного управления, вследствие неравенства прав и обязанностей и неравенства положения в обществе;

в неодинаковой "соционормативной культуре" классов, которая отражает различие их мироощущения и стереотипов жизнен-

ного поведения; порожденная особенностями "общественного бытия" классов, она воздействует на него в свою очередь в порядке обратной связи.

Давая оценку Марксову пониманию классов, мы должны развести два аспекта проблемы: структурный, связанный с констатацией наличия классов в истории, и функционально-динамический, при котором они рассматриваются как основные и главные группы общества, заполняющие собой практически все пространство общественной жизни и определяющие своими столкновениями весь ход общественного развития".

Мы не можем всерьез принять воззрения ученых, считающих социальные классы "измышлением" К. Маркса и его сторонников. Большинство современных теоретиков признают существование классов в истории европейской цивилизации. Спор может идти лишь о механизмах и формах классогенеза в истории европейской цивилизации - о том, скажем, в какой мере ролевые и статусные характеристики рабов явились порождением общественного разделения труда; о том, была ли власть правящих классов в докапиталистическом обществе следствием их собственности на предметные средства труда или, напротив, приобретенное ими богатство есть результат привилегированного статуса в системе отношений властвования; о том, в какой мере классовое деление на объективные статусно-ролевые группы совпадает с делением общества на сословия или группы людей с юридически регламентированным перечнем прав и обязанностей и т.д.

Некоторые терминологические сложности вызывает вопрос о существовании классов в неевропейских обществах, основанных на так называемом "азиатском способе производства", или политарных обществ, в которых практически отсутствует институт парцеллярной частной собственности на решающее средство производства - землю. Мы солидарны с учеными, полагающими, что проблема теряет свою остроту, если предположить существование групповых форм частной собственности, связывая "частность" последней не с числом владельцев, а со способом ее использования в обществе, в котором существует рабочая сила, в той или иной мере отчужденная от необходимых средств производства. Оспаривать существование групповой частной собственности могут лишь те специалисты, которые полагают, что частный собственник перестает быть таковым, если находит себе компаньона, совладельца средств труда.

Заметим, что существование классов единодушно признается в индустриальном капитализме, который ряд ученых считает единственной в истории человечества "общественно-экономической формацией", в которой существуют и доминируют классы [12]. Подавляющее большинство социально-философских и социологических авторитетов солидарно с Э. Дюркгеймом, полагавшим, что не только классовые различия, но и классовые противоречия в этом обществе -

реальный социологический факт, "правомерный и необходимый", вызванный тем, что "предприниматели и рабочие по отношению друг к другу находятся в том же положении, что и самостоятельные, но не равные по силе государства" [13]. История XIX и XX вв. показывает, что на протяжении этого времени каждое из "государств" сплошь и рядом впадало в выраженный классовый эгоизм, стремясь отхватить как можно большую часть совместно произведенного "пирога" национальной экономики.

Но сохраняются ли классы в современной нам истории постиндустриальных обществ с их тенденцией к социокультурной интеграции различных общественных групп (когда рабочие и предприниматели живут в домах разной стоимости, но сопоставимого комфорта, ездят в автомобилях сопоставимого класса, болеют за одну и ту же бейсбольную команду, читают одни и те же газеты, смотрят одни и те же телепередачи и т.д. и т.п.)? Многие исследователи полагают, что общества, основанные на информационных технологиях, свободны не только от классовых антагонизмов, но и от самого наличия "классов" в Марксовом понимании этого термина. Подобные идеи развивают, в частности, сторонники так называемой теории депролетаризации, убежденные в том, что бинарное деление общества на "капиталистов и пролетариев" давно преодолено западной цивилизацией. В самом деле, Марксов пролетариат, который должен был стать "могильщиком" капитализма, исчез из истории, не исполнив этого предначертания. Прогрессирующая автоматизация материального производства и постоянная "дисперсия" собственности (акционирование производства и рост числа собственников) дают основание некоторым ученым заявлять о том, что современное западное общество превратилось в общество "народного капитализма", в нем все еще сохраняется имущественное неравенство и стратификация доходов, однако это уже не связано с принципиальными производственно-экономическими различиями, порождавшими классы.

Мы не можем принять подобные утверждения полностью. Прежде всего акционирование производства отнюдь не превращает работников наемного труда в капиталистов - так же, как получение годовых процентов на вклад не превращает держателя вклада в банкира. Являясь реальным дополнительным источником дохода, акции, однако, не освобождают рабочего от экономической необходимости продавать свой труд владельцам средств производства, не становятся главным, основным источником средств к существованию.

С другой стороны, уменьшение "промышленного пролетариата", т.е. лиц, работающих по найму в сфере материального производства и занятых по преимуществу "физическим трудом", отнюдь не означает исчезновения социально-экономического класса людей, лишенного собственности на средства производства и живуще-

го продажей своей рабочей силы. Здесь важно выяснить, о каких средствах общественного производства идет речь? Сам Маркс и многие его последователи главным образом имели в виду средства материального производства. Поэтому лица, не занятые непосредственно в материальном производстве (лица духовного труда, интеллигенция), не причислялись ни к какому классу, рассматривались как межклассовая "прослойка". Такой подход объясняется тем, что во времена Маркса главным образом средства материального производства, в силу своей дефицитности и несомненной "коммерческой значимости", были вожделенным объектом частнособственнического присвоения и использования.

Ситуация в других видах производства была иной. Наука, к примеру, долгое время была "личным делом любознательных граждан", служивших Истине, а не Пользе, а средства научного труда по большей части были общедоступны (Галилей за неимением секундомера использовал для измерений времени биение собственного пульса). Положение изменилось лишь в XX в., когда ученые начали создавать продукцию, имеющую высокую коммерческую ценность, и одновремено стали нуждаться в дорогостоящей технике. То же самое произошло в системе образования, здравоохранения, спорта, некоторых видах искусства и в других сферах деятельности, которые ранее были свободны от жесткого экономического прессинга.

В результате экономический статус и функции киномагната Голливуда, владельца частного университета, больницы, исследовательской корпорации или хоккейной команды ничем не отличаются теперь от статуса и функций "традиционных" капиталистов, производящих, к примеру, промышленное оборудование. С другой стороны, социальный статус ученого, педагога, врача или профессионального спортсмена, продающих свою рабочую силу владельцам соответствующих средств труда, ничем не отличается от статуса промышленных рабочих. (Никого не удивляет тот факт, что спортсмены или педагоги создают свои профессиональные союзы, которые заключают трудовые договоры с работодателями и требуют их соблюдения.)

Таким образом, классы как производственно-экономические группы людей никуда не исчезают из современной истории. Более того, отношения классов сохраняют свою потенциальную конфликтность, которая проявляет себя всякий раз, когда вследствие рационализации производства снижаются уровень занятости или величина заработной платы работников. Ныне бастуют не только профессора и музыканты, но даже и полицейские, продающие свою рабочую силу такому коллективному собственнику, как государство.

Но сохраняются ли в современной истории те функциональные характеристики классов, на которых настаивали Маркс и его последователи? Мы ответим на этот вопрос позже, когда перейдем к

анализу всеобщих законов функционирования общества. Пока же отметим, что общественное разделение труда и экономическое распределение собственности не являются единственными основаниями групповой дифференциации обществ. К числу таких оснований необходимо отнести важнейший феномен культуры.

Культурная дифференциация социальных групп. Феномен культуры по-разному трактуется социальными философами и социологами, число различных определений этого явления превышает несколько сотен. Мы считаем необходимым различать два основных подхода к определению культуры, которые можно было бы назвать атрибутивным и структурным.

В первом случае культура понимается как интегральное свойство или состояние человеческой деятельности. При этом одни исследователи считают, что именно она отличает социальную деятельность от досоциальных форм активности. Так, культура может трактоваться, к примеру, как свойство артефактности, или способность человеческой деятельности конструировать и создавать явления, отсутствующие в нерукотворной природе. Другие исследователи рассматривают культуру не как универсальное свойство, а как историческое состояние конкретных форм деятельности (и осуществляющих их обществ). В этом случае культура как ориентация деятельности на те или иные ценности (скажем, религиозный или светский гуманизм) рассматривается как историческое завоевание человечества, возникающее на определенном этапе его развития и отличающее общества культурные от обществ "некультурных" или "до культурных".

В другом случае культура понимается как некоторая часть, структурная компонента общества и ассоциируется с самыми различными явлениями и процессами. Это прежде всего совокупность материальных и духовных продуктов человеческой деятельности, имеющих "музейное" значение и иллюстрирующих технические, художественные и прочие достижения человечества на трудном пути его развития. Это и совокупность "высших" человеческих ценностей, которые определяют и выражают конечные цели человеческого существования в истории (Добро, Истина, Красота, Справедливость и др.).

Наконец, весьма распространено понимание культуры как совокупности определенных форм деятельности людей - прежде всего их духовной деятельности. Подобно тому как экономику отождествляют с материальным производством, культуру отождествляют с художественной или религиозной деятельностью людей.

Наш собственный подход к культуре, как уже отмечалось выше, связан с ее пониманием как системы устойчивых связей между символическими программами поведения людей - объективированными в знаковых системах нормами морали и права, философскими мировоззрениями, эстетическими пристрастиями, религиозны-

ми верованиями. Иными словами, это не набор отдельных духовных ценностей, а совокупность ценостей, для которых характерны отношения логической, ценностной и стилевой зависимости, возникающие как внутри отдельных форм общественного сознания, так и между ними, интегрируя их в целостное миропонимание и мироощущение.

О типологической роли культуры, позволяющей нам устанавливать социокультурную индивидуальность стран и народов, мы поговорим ниже. Пока же отметим, что и внутри отдельных человеческих обществ их члены дифференцируются в зависимости от усвоенных и освоенных ими моделей культуры, созвучных их потребностям, разделяясь на верующих и атеистов, поклонников искусства и равнодушных к нему, сторонников и противников коммунизма, женского равноправия и т.п. Было бы глубокой ошибкой рассматривать такую культурологическую парадигму в типологии групп как "отражение" в сознании людей реальных практических оснований типологии - профессиональных или экономических. Чтобы убедиться в этом, мы должны перейти от анализа законов строения человеческого общества к рассмотрению некоторых механизмов его функционирования и развития.

1 Излишне напоминать, что подобные аналогии, используемые в нашей работе, имеют исключительно дидактический характер, т.е. призваны служить иллюстрацией к проблемам устройства общества, а не готовой моделью такого устройства, как в этом убеждены сторонники социально-философского редукционизма.

2 Сказанное нельзя интерпретировать, однако, в духе субстанциальной первичности общественных отношений перед деятельностью людей. Не следует забывать, что отношения распределения собственности и власти, которые каждый индивид застает как некую "готовую" реальность, предписывающую ему способы адаптации к ней, являются в свою очередь результатом предшествующей деятельности других индивидов, создающих эти отношения как формы взаимного обмена деятельностью, зависящие от ее конкретного содержания (см.: Момджян К.Х. Категории исторического материализма: системность, развитие. С. 59-110).

3 Институтами общественной жизни принято считать особый тип интегративных субъектов деятельности, целостность которых основана на безличных объективных связях, характер и направленность которых не зависят от индивидуальных свойств людей, включенных в эти институты. В отличие от неинституциональных групп (вроде дружеской компании) институты типа государства или армии представляют собой не совокупность живых людей, а систему взаимосоотнесенных социальных ролей, исполняемых людьми и накладывающих жесткие ограничения на их возможное и допустимое поведение.

4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 337.

5 Заметим в скобках, что взаимный обмен продуктами различных видов и типов деятельности мы рассматриваем как особую форму коллективной активности людей, а именно деятельность общения, отличную от продуктивной ее формы. И в том и в другом случае совместная деятельность предполагает скоординированное взаимодействие субъектов, вызванное взаимопосредствованием потребностей и интересов наличием совместных целей. Тем не менее во втором случае деятельность предполагает совместное создание необходимых продуктов, а в другом - коммуникативный обмен ранее созданными, "готовыми" продуктами, "выпавшими" из породившей их деятельности (см.: Момджян К.Х. Указ. соч. С. 226-229).

6 Даже роль военного вождя в такой ситуации может быть доступной многим, как это было, к примеру, у древних германцев, где "человек поднимался посреди собрания; он говорил, что собирается совершить нападение на такую-то страну, на такого-то неприятеля; те, кто доверял ему и жаждал добычи, провозглашали его вождем и следовали за ним. Социальная связь была слишком слаба, чтобы удержать людей против их воли от искушений бродячей жизни и наживы" (см.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1991. С. 144).

7 Как полагает большинство этнографов, подобная консервация ролевых функций происходит лишь в предклассовом и раннеклассовом обществах, в то время как первобытное общество знает лишь феномен "умельчества" - способность некоторых людей лучше других справляться с определенными родами деятельности, уделять им специальное внимание наряду с другими занятиями. Специализация труда в этом случае обретает не столько внутриобщинную, сколько межобщинную форму и не имеет строгого характера, не позволяющего, к примеру, гончарам активно заниматься огородничеством.

8 И этот процесс находит в древних обществах объяснение, далекое от научной теории. К примеру, различие между людьми, занятыми материальным производством и социальным управлением, мифология индейцев Висконсина объясняет соревнованием за пост вождя между двумя "половинами" - "небесной", владеющей ритуальными силами, и "земной", владеющей мастерством, позволяющим обеспечивать материальное существование. Первая завоевала место вождя и "утвердила свое господство: один из кланов, который она учреждает - клан Орла, - обладает монополией в племенном совете... "Те, что от земли"... включаются в политическую сферу только второстепенным образом, имея, например, функции полиции (клан Медведя) и выполняя обязанностей глашатаев (клан Бизона). Они остаются в стороне от власти, которая желает себе, согласно намерениям, сверхъестественного могущества" (Баландье Ж. Социальная стратификация и власть // Anthropologie politique par Georges Balandier. Paris, 1967. Пер. с фр. СВ. Серебрянского).

9 Производственную роль подобных отношений между владельцами земли, станков и тому подобных средств труда и людьми, работающими на них (по найму или принуждению), можно проиллюстрировать с помощью известного исторического анекдота. Некоему английскому предпринимателю в один несчастный для него день пришла в голову мысль перевести свою фабрику из Англии в Австралию. Зафрахтовав пароход, предприниматель погрузил на него все необходимое оборудование, посадил рабочих, инженеров, техников и отправился в дальний путь с надеждами на скорое обогащение. Увы, этим надеждам не суждено было сбыться. Капиталист так и не сумел создать прибыльное производство, поскольку "по забывчивости" не захватил с собой важнейшее условие успеха - производственно-экономические отношения "старушки Англии", которые вынуждали людей трудиться на его предприятии. Рабочие, которые в метрополии не имели иной возможности заработать себе на хлеб, высадившись на австралийском берегу, быстро поняли, что оказались в мире иных экономических реалий. Их окружали еще никому не принадлежащие плодородные земли, реки, полные рыбы, и прочие блага, делавшие работу на фабриканта-путешественника ненужной, невыгодной и бессмысленной. Многие рабочие предпочли заняться охотой, земледелием и прочими занятиями, которые были невозможны для них на родине.

10 Мы оставляем в настоящий момент спор о том, какой из этих признаков является исторически и логически первичным для конституирования классов. Очевидно, что в случае с каждым отдельным капиталистом владение собственностью является необходимым условием профессиональной деятельности по организации производства (и может вовсе отрываться от этой деятельности в случае с рантье, имеющим статус буржуа, не связанный с непосредственным участием в производстве). Если же взять класс как целое, то в этом случае можно утверждать, что возникновение безличной функциональной роли собственника-организатора производства, необходимость которой связана с технологическим саморазвитием "производительных сил", логически предшествует реальному накоплению капитала людьми, пытающимися взять эту роль на себя. Как и во всех прочих случаях, субстанция деятельности оказывается логически первичной по отношению к своим внутренним организационным моментам - самим общественным отношениям и статусу в системе общественных отношений (см.: Момджян К.Х. Указ. соч. С. 59-110).

11 Феномен социального неравенства возникает в обществе еще до возникновения в нем классов. Его причинами могло быть, в частности, деление родовых групп на "высоко рожденных", "хорошо, но не высоко рожденных" или "плохо рожденных" с соответствующим понижением социального престижа и статуса. Те же причины заставляли одни общества всячески принижать умельцев, занятых по преимуществу ремеслом (как это было, к примеру, у эскимосов, считавших подлинным призванием человека только охоту), а другие, напротив, высоко ценить умелых ремесленников.

Некоторые этнографы полагают, что одна из наиболее ранних форм социального неравенства связана с ролевым и статусным обособлением стариков, которое происходило уже в раннепервобытных общинах Австралии "по мере накопления опыта и знаний старшими членами общин и усложнения задач руководства общинами во всех сферах жизни" (Социально-экономические отношения и соционормативная культура. М., 1986. С. 162).

Как бы то ни было, многие специалисты согласны с точкой зрения А.И. Неусыхина о существовании особого периода человеческой истории, именуемого им "общинность без первобытности", для которого характерно отсутствие частной собственности на средства производства при возникновении отношений социального неравенства между "протосословиями", начальных форм эксплуатации, института гипогамных браков и т.п.

12 Обособление чисто экономических групп, по убеждению К. Поланьи, возможно лишь при рыночной системе, где "существование человека обеспечивается посредством институтов, что приводятся в действие экономическими мотивами. Напротив, в докапиталистических обществах "элементы экономики погружены в неэкономические институты", что исключает саму возможность существования каких бы то ни было выраженных экономических групп (см.: Этнологические исследования за рубежом. М., 1972. С. 50, 51).

13 Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. С. 10.

Глава 5

ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ОБЩЕСТВА

§ 1. ФИЛОСОФСКИЕ ПРИНЦИПЫ "СОЦИАЛЬНОЙ ФИЗИОЛОГИИ"

Итак, как же устроено общество? Чтобы ответить на этот вопрос, перейдем от структурного анализа социальной системы к ее функциональному анализу, основная цель которого - понять, каким образом существует и изменяется система, состоящая из многих частей, как возникают интегральные свойства целого, которых лишены образующие его части.

Первое правило функционального анализа - умение различать уровни системного рассмотрения общества, не смешивать проблемы функционального анализа реальных социальных организмов и типологических моделей общества. В связи с этим остановимся на проблеме полноты функциональных связей в обществе. Часть теоретиков полагает, что все существующее в обществе играет нужную для него роль, включено в систему его необходимых связей. Другое дело, что эта роль может быть непонятна ученым (как некогда была непонятна медикам роль миндалин в человеческом организме).

Сторонники подобного "панфункционализма" исходят из известной презумпции Гегеля "все действительное разумно" и полагают, что нефункциональные объекты в обществе могут существовать лишь временно - как разложившиеся и еще не успевшие исчезнуть остатки ранее функциональных систем. Но устойчивое воспроизводство дисфункционального в принципе невозможно.

Их противники следуют высказыванию известного французского антрополога К. Леви-Стросса: "Говорить, что общество функционирует, есть не что иное, как трюизм, но говорить, что в обществе все функционирует - абсурд". Согласно Леви-Строссу, некоторые институты удерживаются в обществе только вследствие "нежелания группы отказаться от своей привычки".

Однако о чем идет речь? Если исследователей интересует область универсалий - логических моделей, синтезирующих всеобщие или типологические черты социальной организации, то адекватной будет позиция панфункционализма. При таком моделировании избыточные или патологические состояния социальной системы теоретиками учитываются, но не рассматриваются. Если же речь идет о конкретных человеческих обществах, то их изучение невозможно без рассмотрения таких состояний, неважно, являются ли они нейтральными или дисфункциональными в отношении общественной жизни [1].

Следующее правило функционального анализа предполагает умение различать субординационные и координационные зависимости, существующие на разных структурных "этажах" изучаемого общества (будь то общество вообще, его исторический тип или конкретный социальный организм).

Внимательный читатель мог заметить, что процедуры функционального анализа уже применялись нами при рассмотрении простейшего акта человеческой деятельности, когда от структурных характеристик субъекта и объекта мы перешли к рассмотрению причин и механизмов их взаимоопосредования, свойств, которые проявляются в его процессе, последовательности его фаз, его результатов и т.д.

Может возникнуть вопрос: не является ли наше новое обращение к проблемам функционального анализа нарушением логической последовательности изложения, повторением уже сказанного выше? Ответ будет отрицательным. Вспомним, что, рассуждая о принципах строения всякой сложноорганизованной системы, мы исходили из факта ее "многоярусности", из наличия в ней нескольких рангов структурной организации. Теперь нам важно понять, что на каждом из этих рангов действует своя собственная система функциональных связей.

Важно понимать, в частности, что уже рассмотренные нами зависимости между простейшими образованиями социального действия, соединяющие между собой потребности, интересы, цели, средства и результаты внутри любой из форм деятельности, совсем не тождественны зависимостям между ее различными видами - промышленностью, политикой, наукой, искусством и т.д.

Ниже мы увидим, что непонимание этого обстоятельства дорого обошлось тем представителям марксистской социологии, которые отождествляли проблему идеальных и неидеальных факторов деятельности с проблемой субординационной связи между производством вещей и духовным производством. Это заставляло их с рвением, достойным лучшего применения, опровергать очевидности истории - причастность сознания к сфере материального производства (оспаривая, в частности, факт превращения науки в непосредственную производительную силу).

Итак, признавая многомерность структурной организации общества, социальная теория ставит своей задачей объяснение всей совокупности функциональных связей на всех рангах общественной организации - элементном, компонентном и подсистемном. И мы, продолжая функциональное рассмотрение субстанции социальной деятельности, переходим от ее элементарных проявлений - социальных действий - к обществу в целом.

Наиболее острые споры специалистов вызывает проблема характера и направленности связей между частями общественного целого.

Ряд ученых, примыкающих к так называемому монистическому течению в социальной теории, полагают, что эти связи имеют выраженный субординационный характер. Однако их мнения расходятся в отношении факторов, детерминирующих систему общественной жизни. "Одни выдвигают в качестве такого решающего фактора географические и климатические условия: климат, флору, фауну, ту или иную конфигурацию земной поверхности - горы, моря и т.д. (Л. Мечников, Ратцель, Мужоль, Маттеуци и др.); другие - чисто этнические условия, главным образом борьбу рас (Гумплович, Гобино, Аммон и др.); третьи - чисто биологические факторы: борьбу за существование, рост населения и др. (М. Ковалевский, Коста и др.); иные - экономические факторы и классовую борьбу (марксизм); многие, едва ли не большинство, - интеллектуальный фактор: рост и развитие человеческого разума в различных формах - в форме аналитических, чисто научных знаний (Де-Роберти, П. Лавров), в форме мировоззрения и религиозных верований (О. Конт, Б. Кидд), в форме изобретений (Г. Тард); некоторые выдвигают в качестве такого основного фактора свойственное человеку, как и всякому организму, стремление к наслаждению и избегание страданий (Л. Уорд, Паттэн); иные - разделение общественного труда (Дюркгейм и отчасти Зиммель) и т.д." [2].

При этом радикальные сторонники монизма полагают, что выделенный ими "главный фактор" действует в качестве такового во всех обществах и на всех этапах их исторического развития. Более "умеренные" полагают, что каждая историческая эпоха или географический регион человеческой истории обладает своими собственными "главными факторами" детерминации: если, к примеру, мы можем с уверенностью говорить об определяющем воздействии экономики для стран европейского капитализма, то это утверждение вряд ли применимо к первобытному обществу или Древнему Китаю и другим азиатским странам, в которых доминирующую роль играли иные (демографические, политические или религиозные) факторы.

Сторонники противоположного, плюралистического, направления убеждены в том, что части любой общественной системы находятся между собой в координационной, а не субординационной зависимости, т.е. взаимно влияют друг на друга, не разделяясь на главные, определяющие, и вторичные, определяемые. Еще М.М. Ковалевский полагал, что "говорить о факторе, т.е. о центральном факте, увлекающем за собой все остальное, то же, что говорить о тех каплях речной воды, которые своим движением обусловливают преимущественно ее течение. В действительности мы имеем дело не с факторами, а с фактами, из которых каждый так или иначе связан с массой остальных или обусловливается и их обусловливает" [3].