АВТОНОМНАЯ РЕЧЬ В НОРМАЛЬНОМ

И ПАТОЛОГИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ РЕБЕНКА¹

Цель этой главы — выявить черты сходства и разли­чия автономной детской речи, которая имеет место при всяком нормальном развитии между одним и двумя годами жизни, и автономной речью, возникающей на почве дефекта при цент­ральном нарушении. Ввиду того что данное исследование про­водилось на материале детей, обладающих последней формой автономной речи, такое сопоставление представляется нам не­обходимым. Оно поможет нам более точно оценить, какие из най­денных нами закономерностей могут рассматриваться как об­щие законы речевого развития и что должно быть отнесено за счет патологичности процесса. А в этом последнем случае мы не можем не интересоваться выводами, относящимися к пони­манию природы самой патологии речи как таковой.

Мы не будем вдаваться здесь в специальный анализ автоном­ной речи в раннем возрасте. Здесь мы попытаемся лишь изло­жить результаты сопоставления той и другой формы автоном­ной речи, как они наметились при сравнительном анализе.

Начнем с указания моментов, характеризующих сходство обе­их форм речи. Первое, что представляется одинаково бесспор­ным в том и другом случае,— это факт автономности. И это определяет основное: в обоих случаях перед нами своеобразное звучание, своеобразное грамматическое и синтаксическое пост­роение, своеобразные значения слов с типичным для автоном­ной речи феноменом многозначности. Короче, в том и другом случае — это речь, построенная не по общим законам, а по своим собственным.

Вторая черта, роднящая ту и другую автономную речь, заклю­чается в ограниченных возможностях общения с ее помощью. Об­щение с помощью речи в том и другом случае осуществляется только с людьми, очень близко соприкасающимися с ребенком. Эта особенность, вытекающая из ситуативной природы автоном­ной речи, в обоих случаях приводит к тому, что понимание ее возможно лишь через переводчика, который восстанавливает «ис­торию» каждого слова, как бы раскрывает его шифр.

¹ Левина Р. Е. К психологии детской речи в патологических случаях. М. 1936, стр. 59—67.

Третий момент, устанавливающий психологическое родство этих двух форм автономной речи, заключается в промежуточ­ном характере ее по сравнению с доречевым и чисторечевым периодами общения. В обоих случаях это период, который ле­жит на пути развития ребенка, прежде чем он овладевает нор­мальной речью. Эти черты в сущности исчерпывают главное в психологической характеристике феномена автономной речи, и, как видим, они в одинаковой мере присущи той и другой ее форме.

Однако мы не можем ограничиться указанием на одно только сходство, несмотря на то что оно является преобладающим. Не в меньшей, а может быть, в большей степени нас должно здесь интересовать то, что отличает автономную речь в патологичес­ких случаях от автономной речи, протекающей в нормальном развитии. В общем виде мы могли бы сформулировать основное своеобразие автономной речи у наших испытуемых как своеоб­разие, обусловленное фактом включения в иную структуру лич­ности. Отсюда все особенности автономной речи, выступающей здесь как симптом дефекта в отличие от нормы, где она возни­кает как атрибут развития.

Попытаемся конкретизировать сказанное на тех же чертах автономной речи, на которых выявилось их сходство. Начнем с первого. Не подлежит сомнению, что звуковой состав автоном­ной речи создает почти идентичную внешнюю картину сходством своеобразной фонетики. Различие здесь может быть установле­но только при более тонком исследовании. Оно обнаруживает себя в большей сложности звучания слов в некоторых наших случаях, в более четкой артикуляции звуков; это возможно бла­годаря большей произвольности мускулатуры моторного аппа­рата, благодаря более развитым процессам подражания и т. п. Как видим, эти различия в данном пункте не касаются принци­пиальной его стороны.

Гораздо больше отличительных черт мы находим в запасе слов наших испытуемых, который значительно превосходит сло­варь нормального ребенка с автономной речью. Если там за­пись всех слов (10—12 слов), которыми владеет ребенок, не пред­ставляет никаких затруднений, то здесь записать весь словарь ребенка-«автономика» в некоторых случаях почти не представ­ляется возможным.

Это находится в прямой связи с иной ступенью в развитии прочих психологических функций в данном возрасте. К 6—7 го­дам мы имеем дело с совершенно другими возможностями

запоминания, восприятия и т. д. Эти функции при том уровне развития межфункциональных связей, на котором стоит ребе­нок с автономной речью, представляются в дошкольном возрас­те более зрелыми, чем у ребенка 1'/. лет.

Благодаря этому значительно расширяются возможности ре-бенка-«автономика» внутри самой автономной речи. В рамках той же ситуационности становится возможным большее насы­щение слова образами, становится возможным более богатый состав речи. Припомним речь сына Штумпфа, слово которого, оставаясь в полной мере ситуационным, обладало, однако, дву-мя-тремя звеньями, восстанавливающими сразу несколько эле­ментов ситуации. Припомним называние картинок Сашей С, при котором он изображал целую картину, встававшую в его памяти. Все это, разумеется, недоступно ребенку 1—2 лет. Си­туационное значение, его слова гораздо более бледно, мало на­сыщено выразительностью и очень беспомощно.

По той же причине дети с автономной речью в 6—7 лет обладают более богатым синтаксисом, который продолжает ос­таваться в сфере той же психологической сущности автоном­ной речи, но обнаруживает при этом ряд своеобразных форм, возникающих благодаря компенсаторно-творческому развитию.

Вторая общая особенность — ограниченность общения с по­мощью автономной речи в том и другом случае—заключает в себе, однако, и некоторые черты различия: и та и другая тре­буют переводчика, но у старших детей на помощь приходит бо­лее развитая мимика, благодаря которой возникает возможность лучше и полнее воссоздавать, дорисовывать ту зрительную си­туацию, которую ребенок отражает в слове. Но и это, мы долж­ны подчеркнуть, принципиальной разницы между обеими фор­мами не создает.

Главные черты различия лежат в третьем моменте. Именно в том, какое место автономная речь занимает в развитии ребен­ка здесь и там, в ее судьбе. Попытаемся в этом разобраться подробнее.

Мы уже говорили о том, что в обоих случаях автономная речь возникает обычно на фоне полного отсутствия речи и ис­чезает с переходом к речи нормальной. Что касается периода, предшествующего появлению автономной речи, то в нормаль­ных случаях он измеряется И —12 первыми месяцами жизни. В патологических же случаях он протекает сложнее: иногда этот период просто измеряется большим промежутком времени; ав­тономная речь может возникнуть на 3-м, 4-м году жизни, иног­да она возникает после полной потери речи в результате мозго-

вого заболевания. Период, протекающий в условиях либо рече­вого недоразвития, либо речевого нарушения, предшествующий появлению автономной речи, создает и общую задержку в раз­витии сознания ребенка, в его личности. И несмотря на то что мы встречаем здесь более развернутые формы доречевых спо­собов общения {естественные для большего доречевого стажа) — указательный жест, мимику, драматизацию и т. п., они достига­ют лишь такого развития, которое позволяет возникнуть только автономной речи. Возникает и сохраняется автономная речь толь­ко благодаря тому, что она как нельзя лучше соответствует не­развитому мышлению такого ребенка. Это тоже относится к мо­ментам, психологически роднящим ребенка раннего возраста с ребенком с нарушением речи, стоящим на пороге автономной речи.

Совершенно другое мы должны сказать, переходя к осве­щению момента перехода к нормальной речи. При этом высту­пают совершенно особые факторы, обусловливающие тенденции речевого развития и судьбу автономной речи в патологических случаях.

Как в норме, так и в патологии происходит переход автоном­ной речи в нормальную. Но огромная разница заключена в пути, по которому происходит этот переход, в той направленности и тенденциях, которые выявляет автономная речь в обоих случаях.

В норме у ребенка 1—2 лет, стоящего на ступени автоном­ной речи, переход к нормальной речи составляет естествен­ную тенденцию речевого развития, возникающую из процесса взаимодействия с речью окружающих. Переход к нормальной речи происходит бессознательно и выражается в том, что вме­сте с развитием автономной речи (как и во всяком нормаль­ном развитии) нарастает и отрицание ее, возникает перера­ботка автономной речи в нормальную (пример: слово «у», обо­значающее автомобиль, к 2 годам во множественном числе меняет свою форму, приближаясь к взрослой речи,— «уи», «нака» — хороший, во множественном числе — «наки».) Значе­ния слов при этом идут впереди фазической стороны. Появле­ние новой формы слова знаменует здесь созревание и нового понятия.

Далее, ребенок 1—2 лет не осознает неполноценности свое­го общения при помощи автономной речи. Он предполагает, что понятное ему должно быть понятно всем. К тому же среда предъявляет к такому ребенку требования, не превосходящие его возможностей, и, следовательно,-не возникает даже почвы для сознания неполноценности своей речи.

Не то у ребенка, автономная речь которого возникает на по­чве дефекта. Как и во всяком развитии, протекающем при на­личии дефекта, путь к нормальной речи в наших случаях идет сверху через осознание, и это составляет основное отличие пато­логической автономной речи от нормальной. Разумеется, некото­рые процессы развития и здесь идут снизу вверх (это отличает наши случаи от случаев нарушений у взрослых), но они дви­жутся тоже с помощью высших механизмов.

Ребенок-«автономик» приходит к отрицанию автономной речи сверху и приобщается к нормальной речи с помощью сознатель­ного выбора и специального конструирования взрослых слов.

«Динь-динь, тьфу — трамвай»,— говорит один из них, впол­не сознательно замещая автономное «динь-динь» нашим словом «трамвай».

«Каселят, нет — шоколад»,— говорит другой, долго шепча сло­во «шоколад» перед тем, как произнести его.

Произнесением этих слов ребенок тоже овладевает с боль­шими усилиями, чисто произвольно пользуясь вспомогательны­ми логопедическими приемами. Поэтому овладение словом еще не означает овладения понятием.

Основной двигатель речевого развития в норме, а именно общение, взаимодействие с окружающей речью здесь в силу де­фекта нарушен. Отсюда измененными оказываются и законы развития.

Наш ребенок не может не осознавать неполноценности сво­его общения, которое становится главным импульсом его рече­вого развития. Среда предъявляет к нему уже совершенно иные, соответствующие 7—8-летнему возрасту требования.

Приведем отрывки из педагогической характеристики Л. П. Го-лубевой, относящейся к одному из наших детей:

«Своего дефекта — отсутствия речи — он как бы не замеча­ет в обычной обстановке, среди своих. Он все время разговари­вает, рассказывает. Но если что не понимаешь у него или дела­ешь вид, что не понимаешь, он начинает сердиться, вспыхива­ет, лицо краснеет, губы надуваются, он машет рукой — "ну не",— и еще что-то сердито бормочет. При посторонних же момен­тально свертывается, замыкается, голос у него становится очень тихий, оживление, столь ему свойственное, пропадает, и добиться от него чего-либо очень трудно, в особенности речевых реак­ций».

«Шура обидчив. Если его обойдешь, или ему что не дашь, или не выполнишь требования — отворачивается, надувает губы,

лепечет, причем голос становится грубым, а иногда даже пла­чет, но переключить большей частью можно довольно быстро».

«У него очень большой интерес к речи. С большим стара­нием проделывает горловые и артикуляционные упражнения, ои сам подходит и спрашивает, как тот или другой предмет назы­вается, с большим вниманием тогда смотрит на рот и повторяет за мной несколько раз подряд, добиваясь правильности. И как бы много этих повторений ни было, он не отказывается от них».

Данные слова, которые он уже может отраженно и затем один произнести, он повторяет и требует тогда подкрепления. Но, будучи ущемленным неполноценностью общения, «автоно­мик» не понимает сути его, не понимает, что между ними и окружающими стоит различное значение слова.

Наше слово он строит сознательно, стараясь воссоздать его звучание. За таким словом, разумеется, может не стоять движе­ние к соответствующему понятию. Значение такого слова мо­жет лишь постепенно перерастать в понятие.

Путь овладения нормальной речью не совпадает здесь с тен­денциями патологического развития. Последнее стремится идти по пути компенсаторного развития. В наших случаях — это путь развития автономной речи внутри себя. Соответствуя возмож­ностям мышления «автономика», она осуществляет все заложен­ные в ней возможности, творчески исчерпывая себя.

Итак, основное отличие автономной речи, возникающей на почве речевого дефекта центрального происхождения, заключа­ется в том, что она включена в личность, функционирующую по совершенно другим законам. Охватывая период в несколько лет, автономная речь в патологии раскрывается перед нами как свое­образный путь компенсации, при которой развернутыми оказыва­ются все возможности, лежащие в природе автономной речи.

Мы должны учесть то весьма важное обстоятельство, что процесс овладения нормальной речью идет в этом случае со­вершенно по-иному, чем в норме. Поэтому закономерности раз­вития речи ребенка-«автономика» не могут помочь нам устано­вить законы развития, которые мы наблюдаем в норме. Однако все то, что говорилось о развитии автономной речи как о есте­ственной в патологии тенденции, создает, нам кажется, исклю­чительные условия для изучения природы автономной речи. «Па­тология есть ключ к изучению нормы». Углубляясь в генез яв­ления, мы получаем исключительный по яркости и убедительности материал.