Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе 19 страница

5. Некий одноглазый великан разрешил Диармайду охотиться в его лесах при условии, что он не тронет плодов волшебного дерева. Но Грайне, которая к тому времени уже была беременна, захотела попробовать этих плодов, и Диармайду пришлось убить великана. Вместе с Грайне он взобрался на дерево, и они стали есть плоды, растущие у самой вершины, и те плоды, что они ели прежде, показались им горькими. Когда они спали среди ветвей этого дерева на ложе великана, их опять окружили воины Финна. Однако влюбленным снова удалось бежать, Грайне — благодаря чудесному вмешательству Энгуса, а Диармайду — при помощи все того же героического прыжка.

6. После длительных переговоров Энгус помирил Финна с Диармайдом. Диармайд и Грайне получили земли в Коннахте, и там родились у них четыре сына и дочь.

7. «В последний день года» Диармайд отправляется вместе с Финном и другими воинами охотиться на дикого кабана Бен Гулбана (на самом деле кабан этот был названым братом Диармайда, от которого тому и суждено было погибнуть). Диармайд убивает кабана, но и сам оказывается ранен одной из ядовитых его щетинок. Только вода из ладони самого Финна может спасти его. Исполненный жалости к умирающему, Финн спешит к источнику и зачерпывает воду, но тут он вспоминает о Грайне, и вода вытекает из его ладони. Он вновь идет к источнику, и вновь повторяется то же самое, движимый жалостью к Диармайду, он зачерпывает воду, но, исполнившись ненависти и ревности, выплескивает ее на землю. Когда он возвращается к Диармайду, то застает его уже мертвым. Появляется Энгус и уносит тело Диармайда в Бругна Бойне.

8. Финал повести варьируется. Согласно одним версиям, Финн и Грайне окончательно примиряются, согласно другим — Грайне до конца своих дней оплакивает Диармайда.

Наиболее древние версии «Тристана и Эсиллт» сохранились не в кельтских источниках, а в средневековых немецких и французских романах. Однако сходство между ними и ирландскими повестями настолько велико, что ученые давно пришли к выводу, что «Тристан и Эсиллт» восходит к ирландским образцам. Относительно недавно проф. Дж. Карни выдвинул гипотезу о существовании некоего «первоначального Тристана», который послужил сюжетнымисточником для «Преследования Диармайда и Грайне» и даже для «Изгнания сыновей Уснеха». Однако мы не ставим себе цели определить, какой именно сюжет возник раньше — «первоначальный Тристан», «первоначальный Диармайд» или «первоначальное Изгнание». Нам важнее сюжет как таковой.

В аномальной валлийской версии «Тристана», зафиксированной в рукописи XVI в., отчетливо просматривается сезонный символизм. Тристан бежит вместе с Эсиллт, женой Марка ап Мейрхиона, в Келидонский лес. Пажа Тристана зовут Бах Бикан («малый маленький»), служанку Эсиллт — Голуг Хавдид («облик летнего дня»). Они берут с собой лепешки и вино, и слуги устраивают для них ложе из листьев. Марк жалуется королю Артуру, который вместе с ним пускается на поиски обидчика. Отправившись на битву с Марком, Тристан невредимым проходит через три войска, и некто Кай Хир приносит эту добрую весть Эсиллт, которая обещает ему в жены любимую им Голуг, если только новость эта окажется правдивой. Марк вновь жалуется королю Артуру, и тот советует ему, во-первых, послать к Тристану певцов и музыкантов, чтобы смягчить его, во-вторых, спеть ему хвалебные песни, а затем отрядить к нему миротворца Гуалхмея (Гуалхмей — «майский ястреб»). В итоге Тристан приходит к Артуру и обещает ему повиновение. Артур предлагает соперникам компромисс: обладатьЭсиллт по очереди, один из них будет с нею, когда деревья стоят в зеленой листве, другой — когда ветви их будут голы. Выбор Артур предоставляет Марку. Марк выбирает безлистную половину года, потому что «в ту пору, когда на ветвях деревьев нет листьев, тогда и ночи длиннее». В ответ на это Эсиллт, исполнившись радости, поет песнь о том, что падуб, тис и плющ никогда не роняют своих листьев. Таким образом, Марк теряет Эсиллт навсегда.

Итак, Марк, муж, отождествляет себя с безлистной зимой, тогда как Тристан, любовник, — с летней листвой и свободою леса. И существует множество свидетельств тому, что такая трактовка темы далеко не исключение. «Житие св. Гильдаса» (XII в. ) повествует о том, как жена короля Артура, Гвенхуивар, была похищена и заключена в неприступную крепость Гластонбери («стеклянный остров») неким Мелуасом, королем Летнего края (Сомерсета). Целый год Артур искал ее и наконец нашел; он уже готов былвступить с Мелуасом в бой, но св. Гильдас убедил последнего добровольно вернуть королеву ее мужу. В одной средневековой валлийской любовной поэме поэт жалуется, что, хотя ночи долги и холодны, его возлюбленная отказывается разделить их с ним, и добавляет: «Увы! Горько я вздыхаю, что не вправе я обратиться к хитрости Мелуаса, похитчика, который волшебством и заклинаниями унес женщину в дальнюю даль; этот обманщик шел лесами средь ветвистых стен верхушек деревьев, и мне нынче хотелось бы вскарабкаться так же высоко, как сумел он». В другой поэме упоминается «сон Мелуаса под зеленым плащом». Та же версия традиции, что запечатлена в «Житии св. Гильдаса», упомянута и в «Рыцаре телеги» Кретьена де Труа, где некий Мелеагант, властитель земель, откуда нет возврата, выигрывает королеву в майских состязаниях в лесу по случаю праздника Вознесения. Ровно через год происходит решающая схватка — в лощине, где травы зелены круглый год. В книге Томаса Мэлори «Смерть Артура» наряженные в зеленые одежды и украшенные травами, мхом и цветами королева и ее спутники гуляют по лесу и полям, когда на них нападает Мелегант во главе отряда из ста шестидесяти мужей и похищает королеву.

В этой повести связь похищения с маем и с Майским праздником весьма знаменательна, равно как и ежегодная Майская «битва», посвященная похищению Крейдилад дочери Ллюда. Лларейнта Крейдилад была просватана за Гвитира сына Грейдаула (Грейдаул — «пылающий»), но прежде чем он успел возлечь с ней, явился Гвин ап Нуд (в которого Бог вселил дух демонов Аннувна) и похитил ее. Услышав об этом, король Артур отправился на север и приказал Гвину отпустить девушку на свободу. «Так был заключен мир! Девушка должна вернуться в дом отца, и честь ее не должна пострадать ни от того ни от другого. И отныне каждый год в день майских календ между Гвином и Гвитиром будет битва, и будет так до конца времен. И тот, кто победит, получит девушку».

Идея ежегодного поединка, вероятно, объясняет и годичные промежутки между событиями в ряде других повестей. Так, Пуйлл, который временно принимает облик Арауна в серых одеждах, короля Аннувна, через год после встречи с Арауном должен встретиться в поединке с Хавганом (букв.: «яркость лета»); победив его, он получает имя Властитель Аннувна, в чем, несомненно, проявляется ритуальный характер данного поединка. Посвататься к Рианнон Пуйлл может опятьтаки лишь через год после встречи с ней. Во время брачного пира среди гостей вдруг появляется великан Гуаул («свет») и обманом вынуждает Пуйлла уступить Рианнон ему. Рианнон добивается от Гуаула годичной отсрочки, и ровно через год сам Пуйлл появляется на брачном пиру, хитростью побеждает Гуаула и получает свою невесту обратно. Сходным образом, когда Брандуб («черный ворон»), король Лейнстера, хитростью заполучает себе жену Монгана, та просит у своего нового господина годичной отсрочки, а через год Монган возвращает ее при помощи другой хитрой уловки. Курои Мак Ларе, «муж в сером плаще» из Корко Дивне, выигрывает у уладов Блатнат («цветочек») и уводит ее с собой, посрамив Кухулина. Но через год Кухулин похищает Блатнат и с ее же помощью убивает Курои. Правда, в данном случае поединок происходит на Самайн. Согласно той версии, о которой мы ведем речь, Блатнат становится женой Курои, как Персефона — женой Аида, но по другой версии она вначале была женой самого Кухулина, и, прежде чем получить ее, Курои трижды приходил к Кухулину с просьбой отдать ее ему, причем каждый раз в конце года. Имя Блатнат соотносится с именем валлийской Блодуэд («цветы»), неверной жены, которая магически создана для Ллю Ллау Гифеса из цветов дуба, ракиты и таволги.

Все названные повести, безусловно, соотносятся с распространенными календарными ритуалами, в ходе которых происходит шутовское сражение между персонификацией лета, украшенной венками из первых цветов и одетой в зеленое или белое, и персонификацией зимы, одетой в меха и украшенной ветками падуба. Как ни странно, почему-то весьма мало внимания обращают на то, что мотив нарушения брачных уз в «Похищениях» также находит прямое отражение в народной обрядности, где прослеживается корреляция эротической свободы с летом, а именно с маем, первым месяцем лета, и конкретно с первым днем мая. Май — «веселый месяц», месяц-праздник, месяц танцев и любви, когда «веселые парни забавляются со своими милыми». Для валлийских поэтов XIII — XIV вв. май — прежде всего месяц любви и внебрачных связей. Один из поэтов прямо связывает это время с возвращением к первобытной свободе.

Прежде чем повсюду утвердился закон папы

И прежде чем наложил он на нас свои запреты,

Каждый мог заниматься любовью

С милой своей, не чувствуя вины.

Было это радостью, а не грехом,

Когда май строил дома из листьев,

И никто не входил в те дома под деревьями,

Кроме двух влюбленных.

Любовные стихи, приписываемые известнейшему поэту той эпохи, Давиду ап Гвилиму, пронизаны восхвалениями мая, летних месяцев, лесов, листвы, птичьих песен и зеленых приютов.

Обращаясь к монахине, в которую он был влюблен, Давид ап Гвилим (или кто-то из более поздних поэтов) восклицает:

Неужели вправду, моя милая,

Не по сердцу тебе ветви березы, пышные летом?

Не будь монахиней хотя бы весной,

Разве безбрачие лучше зеленого листьев убора?

Не перстень и ряса скрепляют обет,

Но одежды зеленого цвета,

Приди под сень березы,

Преклони колена пред деревами и кукушкой

Стихи прямо-таки пестрят строчками о березе как символе любви. Так называемые «шалаши любви» принято было устраивать под березой или в березовой роще, венки из березовых ветвей дарили в знак любви, а в Уэльсе знаменитый майский шест был обыкновенно сделан из ствола березы.

Самая знаменитая возлюбленная Давида ап Гвилима, Морвуд («божественная дочь мая»), была женщиной замужней («Я люблю лишь ту, у которой есть муж», — говорит другой поэт). Давид строит шалаш и посылает птиц и зверей как «посланцев любви», приглашая в этот шалаш, «дом любви», девушек и даже замужних женщин. В стихах постоянно звучит презрение к целомудрию и намек, чтобы они откликнулись на зов Мая и Лета. Обманутый муж, называемый в валлийских стихах Yr Eiddig («ревнивец»), лето не любит:

Слышать пение птиц в мае и шелест свежей листвы

Для него не радость, а мучение...

Людям его лет милее зима,

Лето же принадлежит влюбленным.

В самом деле, с наступлением зимы муж вступает в свои права. Январь — «черный месяц», когда «всем запрещено любить». Поэт горько сетует, что, стоя на морозе под окном возлюбленной, он чувствует себя одиноким и всеми забытым. Теперь она под крышей «ревнивца», а когда поэт идет к березе, которую они так любили, его встречают лишь холодные голые ветки.

Мы вовсе не первооткрыватели связи идей эротической свободы и повестей о похищениях — за нас это уже сделали поэзия и традиция. Описывая свои страдания под окном возлюбленной в холодную зимнюю ночь, Давид ап Гвилим сопоставляет себя с Мелуасом. И хотя, воспевая в стихах свою возлюбленную, он сравнивает ее с многими прекрасными женщинами валлийской традиции, именно повесть о любви Тристана и Эсиллт целиком отражает его собственное положение. Он сравнивает себя с Тристаном, возлюбленную же свою называет «племянницей Эсиллт» или «второй Эсиллт», а одно из стихотворений, иногда приписываемых ему, говорит, что «ревнивец», муж Эсиллт, не любит ни игр, ни соловьев, ни кукушек, ни лис, ни собак, ни рощ, ни песен, ни орехов, ни листьев.

Углубления на валунах и мегалитах в Ирландии народ называет ложами Диармайда и Грайне, такой валун, на котором, по преданию, влюбленные провели ночь, когда спасались от преследования Финна и его воинов, есть почти в каждой местности. «Путешественники отмечают, что, услышав просьбу отвести их к такому достопримечательному месту, деревенские девушки нередко приходят в странное замешательство. Дальнейшие расспросы помогли выяснить, что по местному обычаю, если девушка идет к одному из таких "лож" с представителем противоположного пола, он вправе требовать от нее всего, что пожелает». «Ложа» Диармайда и Грайне, как принято считать, способствуют плодовитости. Так, в отдельных районах женщины, не имеющие детей, идут со своими мужьями к одному из таких «лож» и, проведя там ночь, исцеляются. Возвращаясь к нашей интерпретации чудесных рождений, мы можем сказать, что и здесь присутствие «третьего фактора» обеспечивает зачатие.

Богохульство и разнузданность майской обрядности вызывали протест со стороны официальной церкви в Британии, и ряд реформаторов XVI и XVII вв. выступил с резким их осуждением. По обычаю в Канун мая большие группы молодежи обоего пола уходили вечером в лес и проводили всю ночь за играми, возвращаясь лишь наутро, с ворохом цветов и веток березы и других деревьев. По этому поводу Стаббс (Stubbes), заклеймивший майский шест как «смердящий идол», заявляет, что «из сорока, шестидесяти или даже сотни девушек, которые в Канун мая уходят в лес на всю ночь, едва ли треть возвращается домой, сохранив девственность». О майской обрядности во Франции К. Б. Льюис пишет: «Все свидетельствует о том, что майские празднества изначально были праздниками любви, но я бы добавил, любви за пределами уз брака. В такие дни буквально все, как женатые и замужние, так и холостые, погружались в атмосферу свободной любви, а многие "майские песни" и "песни несчастной в замужестве" воспевают свободу любви и презрительно насмехаются над браком». Льюис связал эти обряды с идеализацией внебрачной любви в лирике трубадуров. Особенно интересна, с нашей точки зрения, его ссылка на пассаж из провансальской поэмы «Фламенка», где описываются майские празднества и делается вывод, что в этот день, если супруг осмеливается высказать свое возмущение происходящим, жена его имеет право сказать: «Как некстати пришли вы портить нам досуг! Сейчас в моих объятьях друг, уйдет он, как календы Мая!»

В свете сказанного становятся понятны и поверья, связанные с майской обрядностью: не к добру было приносить в дом цветы майника, не к добру — играть свадьбу в мае и надевать на свадьбу зеленое, не к добру — увидеть бездомного кота, ведь он может занести в дом змею. Май — время свежего воздуха и любви, и потому все, что с ним связано, таит угрозу для домашнего очага и супружеской верности. В некоторых странах Центральной Европы считают, что нельзя венчаться в мае, когда в церковь ходят шлюхи, и мошенники, и даже ослы-влюбленные. Говорят также, что браки, заключенные в мае, длятся всего одно лето, и это вполне согласуется с ирландскими законами, в которых Бельтан именуется обычным временем разводов. Халлоуин, напротив, как нельзя лучше подходил для гадания о женихе. На Шетландских островах и в Северной Шотландии вплоть до недавнего времени свадьбы обычно играли зимой. В Ирландии, как и в других странах, самым благоприятным временем для сватовства, помолвки и заключения брака считался период от Рождества до начала Великого поста, а на масленицу те, кто так и не сумел найти себе невесты, становились мишенью насмешек. Однако в мае мишенью насмешек были уже не холостые, а нелюбящие. В Уэльсе молодые парни прикрепляли к домам своих любимых украшенные лентами букеты цветов, а той, которая обманула своего возлюбленного, прибивали к воротам лошадиный череп или соломенную куклу (напомним, что мужа Эсиллт звали Марк, т.е. «конь»).

Сходный обычай существовал в древнем Китае. Там сезон заключения браков начинался сразу после осеннего равноденствия и заканчивался вскоре после равноденствия весеннего, и к концу этого периода молодым мужчинам и женщинам, которые слишком долго не вступали в брак, предлагалось сделать это незамедлительно. С другой стороны, идея любви была связана с весной, и с наступлением этого времени года молодые парни и девушки собирались вместе и пели любовные песни. Они уходили в леса (к югу или к востоку от селения), где собирали цветы, при этом отдельные пары уединялись в рощах и занимались любовью. Но подобные союзы, как и индийские браки по обряду гандхарвов, т е. «союз влюбленных без благословения отца и матери», были признаны не всюду, по крайней мере, не для всех классов.

Противопоставление летних и зимних, а также весенних и осенних праздников, отмечающих начало и конец двух основных времен года, коррелировало с общей системой оппозиций, характерной для традиционного китайского мышления. Весенний праздник — праздник юности и помолвок, тогда как осенний праздник соотносится со старостью, с временем, когда приходит пора обзавестись своим домом. В весенних ритуалах главную роль играли женщины (как и в европейской майской обрядности), а в осенних — мужчины. «Когда китайские философы хотели создать теорию любви, они говорили, что весной юноши увлекают за собой девушек, а осенью девушки — юношей, как если бы они поочередно, ощущая неполноту своей натуры, были охвачены неодолимым желанием достичь совершенства».

Рассказы о «похищениях» и о «сватовствах» в кельтской традиции как будто бы укладываются в ту же системную дихотомию. В повестях о «героическом сватовстве» активным началом предстает жених, тогда как роль невесты, скорее, пассивна. В повестях о «бегствах» и «похищениях», напротив, женщина, как правило, сама выбирает себе партнера и подчиняет его своей воле. Это противопоставление коренится в двух системах трудных задач и разгадывания загадок — иными словами, системах своего рода брачных тестов. В первом случае препятствие создается женщиной или тем, кто охраняет ее, во втором — самим мужчиной. Полярность муж — любовник в данных сюжетах есть еще и полярность зрелости и юности, ревности и любви. Изначальный брак изображается как брак неравный. Муж обычно стар и имеет взрослых сыновей от первой жены (или жен). Вспомним, что Финн хотел просто обзавестись достойной супругой и не он сам, а его подданные решили, что для этой цели подойдет именно Грайне. К тому времени она уже успела отказать всем королям и героям Ирландии, а на вопрос отца, примет ли она предложение Финна, ответила весьма небрежно. «Если он подходит тебе как зять, почему бы не подойти ему для меня?» Мы уже упоминали, что в архаической версии этой саги Грайне пыталась отвадить Финна, поставив перед ним «невыполнимую задачу». «В недобрый час была отдана Грайне Финну, потому что не было мира между ними, пока они не расстались. Финн вызывал у девушки отвращение, да такое, что заболела она от этого» Сходным образом в средневековой немецкой повести о Тристане король Марк вовсе не намерен жениться, но вассалы убеждают его это сделать. Подобно Грайне, он пытается уйти от судьбы. Когда два воробья в потасовке обронили длинный золотой волос, он объявил, что женится лишь на той, кому этот волос принадлежит. По иронии судьбы, обладательницу волоса, Изольду, находит для короля именно Тристан, и именно с этого начинается соперничество двух мужчин из-за одной женщины. Желание Конхобара сохранить жизнь Дейрдре, чтобы затем жениться на ней, опять-таки нельзя назвать проявлением его любви, более того, в усложненных версиях саги его грубая похоть невыгодно контрастирует с беззаветной преданностью Найси. Поистине мужья в таких повестях больше похожи на ревнивых собственников-отцов из повестей о «героическом сватовстве», чем на молодых женихов.

Любовник в свою очередь предстает как молодой удалец-воин, превосходящий многих в воинских искусствах. Отвага и доблесть обычно сочетаются у него с такими, казалось бы, женскими качествами, как красота, музыкальный голос, ласковые речи и обаяние. Так, о Диармайде сказано, что на лбу у него была родинка, вид которой вызывал любовь у девушек и женщин, и что «был он лучшим любовником, какие когда-либо рождались на этой земле». Лэ XV в. говорит, что история смерти Диармайда «вызывает слезы у женщин» Кончается это лэ горестными стихами.

Властелин многих женщин,

Сын О'Дивне, познавший сладость скорых побед, —

Не смотрела она ни на одного поклонника,

С той поры как земля покрыла его щеки.

В каждой из трех упомянутых повестей о «бегствах» любовник и обманутый муж связаны родственными отношениями по женской линии: любовник приходится этому мужу племянником. Мы уже отмечали двойственную природу племянника в разных обществах и особые взаимоотношения между ним и братом его матери. Вообще дядя по матери — своего рода матрилинейный отец матрилинейного сына, и племяннику зачастую дозволено весьма бесцеремонно обращаться с дядей и его имуществом

Следует отметить и особую связь любовника с Иным миром. Так, Диармайд «сын Донна» родом из Западного Мунстера, а другом его и покровителем при похищении Грайне был Мак Ок (из Племен богини Дану), приемный сын и посланец сверхъестественного возлюбленного Этайн. Дар чудесного пения, от которого коровы давали на две трети больше молока, Найси также разделял с Племенами богини. В континентальной литературе Тристан считался сыном Бланшефлер, подобно тому как Эрот считался сыном Афродиты, которую на Крите называли «госпожа цветов» (Anthia), а это имя роднит ее с матерью Тристана. Бланшефлер умерла во время родов, на корабле в открытом море, младенец был вырезан из ее чрева. В немецкой поэме XII в. Ланселот, вечный возлюбленный королевы Гвиневеры, был похищен в возрасте одного года и воспитан Дамой Озера в Стране Девушек (meidelant). Итак, можно сделать вывод, мужчина, к которому обращает свои чувства женщина, пережившая разочарование в законном браке, в силу женственной своей природы и связи с Иным миром является персонификацией сверхъестественного любовника — одного из прекрасных ликом гандхарвов, — разрушителя земного брака. Но, говоря о женственности этого персонажа, мы имеем в виду не женоподобного мужчину, в котором мужская сторона естества полностью подавлена, а «мужчину женщины». В этой связи Г. Циммер говорит о Ланселоте, что он «представлял собой нечто весьма отличное от своих спутников — идеальных средневековых героев, нечто куда менее сиюминутное, глубоко человечное и постоянное. Сэр Ланселот есть инкарнация идеала мужчины, который бытует не в мужском мире социальной деятельности, но в надеждах и мечтах женщин». Рассказы о героическом сватовстве являют собой мифологическую инверсию брака с мужской точки зрения, тогда как повести о похищениях и бегствах можно назвать мифологической инверсией брака с точки зрения женщины

Такая интерпретация объясняет и призыв к верности, присущий тем и другим повестям, и тот факт, что в повестях последнего типа обманутый муж вызывает не больше симпатии, чем отец невесты в рассказах о героическом сватовстве. Симпатия всегда на стороне беглецов, и прилагаются огромные усилия, чтобы оправдать героя. Он — жертва судьбы, которая проявляет свою власть над ним, заставляя его ненароком выпить любовный напиток, открыв чудесную родинку у него на лбу или явив краски его облика на фоне зимнего пейзажа. Она (женщина) настолько охвачена страстью, что вопросы виновности и невиновности для нее просто не существуют. Она сама принуждает героя бежать с нею, а он разрывается между двумя несоединимыми обязанностями — лояльностью к родичу и любовью, внушенной женою этого родича. Он покроет себя позором, если откажется уйти с этой женщиной и если согласится на это. Вот почему он прибегает к совету друзей, и, подчиняясь скорее их воле, чем своей собственной, очертя голову идет по пути, уготованному ему судьбой. В отдельных фольклорных версиях повести о Диармайде и Грайне говорится, что Диармайд противится гейсам, которые налагает на него Грайне, и с этой целью ставит перед Грайне «невыполнимую задачу». Он велит ей явиться перед ним ни днем, ни ночью, ни одетой, ни голой, ни пешком, ни на лошади, ни в одиночку, ни в обществе кого-либо. Тогда она идет к колдунье, получает от нее в дар чудесную одежду, сотканную из недр горы, и с наступлением сумерек едет к возлюбленному верхом на козле. Существует несколько разработок этого мотива, например: «Я не возьму тебя добром, я не возьму тебя и силой; я не возьму тебя на улице, я не возьму тебя и в доме; я не возьму тебя пешей, я не возьму тебя и сидящей на лошади», — сказалон ей. Однажды утром Грайне крикнула ему: «Эй, Диармайд, ты дома? Смотри! — Она стояла между двумя дверными косяками на спине козла. — Вот я не в доме и не на улице, я не пешая и не на лошади, значит, должен ты взять меня и уйти со мной». Благодаря этому Диармайд ритуально освобожден от своей вины. Ведь если он не увел Грайне ни днем, ни ночью, ни пешком, ни на лошади и т. д. — значит, он вовсе не делал того, что сделал. Здесь мы также видим символическую апологию любви Грайне, любви, которая превыше законов обычного человеческого бытия и сама есть закон.

Некоторые ученые отмечали сходство между майской обрядностью, распространенной в Европе, и весенними ритуалами в средиземноморских культах Великой Матери и ее юного супруга, умирающего и воскресающего бога. Главную роль в этих ритуалах играла женщина. К. Б. Льюис прямо возводит образ «майской королевы» и сексуальные вольности, традиционно практикуемые в этом месяце, к фригийскому культу богини Кибелы, который был известен в Европе в Римскую эпоху. Это была «богиня любви, в особенности свободной любви, не связанной узами брака», и празднества в ее честь (Гиларии) обычно выпадали на Благовещение (25 марта) или — в другие годы — на Майский день. Однако при всем бесспорном сходстве было бы весьма опрометчиво приписывать возникновение материалов, о которых идет речь, лишь культурному влиянию такого рода. А. Краппе с не меньшей убедительностью показал сходства между сагой о Диармайде и Грайне и повестью об Афродите и Адонисе. Афродита, богиня любви и цветущей природы, влюбилась в прекрасного Адониса, и он стал ее любовником, причем, как и в случае с Диармайдом и Грайне, одна из традиций мифа подчеркивает, что ответственность за случившееся целиком ложится на нее. Афродита — жена Ареса, бога войны, как Грайне — жена предводителя фениев. Подозревая жену в неверности, Арес наслал на Адониса дикого вепря, по некоторым версиям он сам принял облик вепря и нанес Адонису смертельную рану, подобно Финну, который использовал охоту на дикого кабана, чтобы в конце года Диармайд был убит. И Адонис, и Диармайд охотятся на кабана (вепря) вопреки воле своих возлюбленных. Диармайда бурно и торжественно оплакивают и уносят на золоченых носилках Мак Ока — все это напоминает ежегодный ритуал погребения Адониса, когда мертвого бога уносили прочь под горестные вопли женщин. Ложа, на которых показывали изображения Адониса и Афродиты, сравнимы с «ложами Диармайда и Грайне». В храмах Афродиты девушки отдавались незнакомцам, как ирландские девушки, видимо, на ложах Диармайда и Грайне.

В Индии почитание «Божественной жены» также выражалось в идеализации внебрачной любви, и подтверждение тому — кришнаитское направление вишнуизма, широко распространенное в VII — VIII вв. Диспуты на бенгальских Судах любви между поборниками любви к «чужой жене» и приверженцами любви супружеской всегда кончались поражением последних. Проф. М. Элиаде пишет об этом: «Образцом оставались чувства, которые связывали Кришну и Радху, — любовь тайная, противозаконная, антисоциальная, символизирующая прорыв, к которому неизбежно ведет всякий истинно благоговейный опыт. Радха — символ любви бесконечной, составляющей саму сущность Кришны». «Забвение всех социальных и моральных ценностей, внушенное мистической любовью», эхом звучит в жалобе Диармайда: «Я отказался от всех моих родных. Я потерял наследство мое и моих товарищей. Я потерял дружбу и любовь всех мужей Ирландии и всех фениев. Музыка не радует меня больше. Я потерял уважение к самому себе. Вся страна отвергла меня, оттого что подчиняюсь я лишь своей любви». И вновь, как мы видим, самое высокое и жертвенное предстает как самое презренное и порицаемое.

В свете сказанного возвращение Грайне к Финну после смерти Диармаида, как и возвращение Елены к Менелаю после смерти Париса, поневоле воспринимается как неудовлетворительный финал. И все же он вполне согласуется с циклической природой ритуала, о котором мы говорили. В других версиях Граине до конца своих дней остается верна памяти Диармаида. Аналогичным образом Тристана и Изольду хоронят в одной могиле, причем над женщиной вырастает розовый куст, а над мужчиной — виноградная лоза, и ветви их сплетаются так тесно, что разделить их нельзя. В одном из недавно записанных вариантов предания о Дейрдре говорится, что король Конхобар приказал похоронить влюбленных на противоположных берегах озера, чтобы не могли они соединиться после смерти. Тогда на каждой могиле выросло по сосне, и ветви их протянулись через озеро навстречу друг другу. Конхобар велел срубитьсосны, но улады не подчинились ему и до самой смерти короля оберегали эти деревья.

Глава 15. Приключения

Путешествия в чужую страну и приключения среди чужого народа составляют значительный пласт кельтской мифологии, и, как и в современной литературе, обширный класс повестей можно отнести к разряду «приключений». Но если приключения литературные описывают реальные перипетии живых людей в отдаленных странах или даже на других планетах этого мира, то приключения мифологические всегда происходят среди таинственных насельников мира сверхъестественного. И кельты здесь не исключение. Чтобы возбудить воображение современного человека, достаточно чудес Азии, Африки и исконной Америки, но для обитателей этих континентов, как и для древних кельтов, приключения, которые достойны памяти, это в первую очередь приключения в другом «измерении», а настоящие путешествия — это путешествия между мирами, этим и Иным.