Захватнические действия Италии и Германии 29 страница

Прогрессивные представители финского общества призывали правительство принять меры к обеспечению безопасности Финляндии, одобрить коллективные гарантии СССР, Англии и Франции, в которых народы Финляндии, Эстонии и Латвии «особенно заинтересованы в целях обеспечения своей независимости, что может быть достигнуто на основе принципа коллективной безопасности...»{908}.

Трезво мыслящие финские политики делали правильный вывод: для Финляндии создавалась непосредственная угроза потери независимости. Но для финской реакции это представлялось «меньшим злом» по сравнению с мнимой «угрозой с Востока». Усилия СССР, направленные на предоставление Финляндии коллективной гарантии против фашистской агрессии, не увенчались успехом. И в этом повинна не только финская реакция, но и правящие круги Англии и Франции, действовавшие заодно с ней против советских предложений.

Своеобразной формой борьбы за отпор фашистской агрессии на севере Европы была борьба СССР за строгое проведение Швецией политики нейтралитета. Советское правительство учитывало, что Германия планировала [274] поработить и шведский народ. Советские представители убеждали шведских политических лидеров в необходимости укреплять Лигу наций как инструмент мира, повышать ее эффективность. Но их убедительные доводы, выражавшие озабоченность Советского Союза судьбой Швеции (как и других северных стран), влияли лишь частично. Правительство Швеции возлагало свои надежды сначала на Англию, затем на Германию.

Когда же летом 1939 г. в Москве начались переговоры военных миссий трех стран — СССР, Англии и Франции, — в шведской внешней политике усилились антисоветские тенденции. Правящие круги Швеции с враждебных позиций рассматривали вопросы о предоставлении гарантий против гитлеровской агрессии прибалтийским странам, особенно Финляндии, называя такие предложения «смертью для нейтралитета» северных стран.

Ключевой проблемой в обеспечении безопасности Центральной и Восточной Европы являлось приобщение Польши к организации коллективного отпора агрессору. В своих взаимоотношениях с Польшей СССР руководствовался основополагающим указанием В. И. Ленина беречь свободу и независимость Польши, быть постоянно в мире с ней{909}. Советское государство стремилось к созданию сильной, демократической, миролюбивой и процветающей Польши.

Польская реакция, вступившая в преступный союз с гитлеровской Германией, стала неизменным противником коллективной безопасности. Она утверждала, что Германия — друг Польши, а СССР — ее враг, что коллективная безопасность чужда интересам Польши.

В апреле 1939 г. правительство Польши заявило: «Идея многосторонних конференций потерпела уже в Европе неудачу»{910}.

18 апреля советник польского посольства в Лондоне заявил временному поверенному в делах Германии в Англии Т. Кордту, что Польша вместе с Румынией «постоянно отказываются принять любое предложение Советской России об оказании помощи. Германия... может быть уверена в том, что Польша никогда не позволит вступить на свою территорию ни одному солдату Советской России...». «Польша тем самым, — констатировал гитлеровский дипломат, — вновь доказывает, что она является европейским барьером против большевизма»{911}.

В кульминационный момент борьбы СССР за спасение Европы (в том числе и Польши) от гитлеровской агрессии — во время тройственных московских переговоров — польское правительство, нарочито тенденциозно освещая их ход, не переставало твердить о своем постоянном возражении против «фактического военного сотрудничества с СССР». 20 августа 1939 г. министр иностранных дел Бек телеграфировал польскому послу во Франции Лукасевичу, что в связи с постановкой вопроса о предоставлении возможности прохода советским войскам через территорию Польши для обеспечения ее безопасности от германской агрессии, он заявил: «Польшу с Советами не связывают никакие военные договоры, и польское правительство такой договор заключать не намеревается»{912}.

Советский Союз большое значение придавал политике Румынии, тесно связанной с Польшей союзными узами. Правящие круги Румынии вопреки национальным интересам страны все предвоенные годы придерживались антисоветского курса. [275]

Прогерманские круги румынской буржуазии резко протестовали против самой идеи пакта о взаимопомощи с Советской Россией, который, по их словам, «превратит Румынию в авангард большевистских армий со всеми вытекающими последствиями»{913}.

Отказ румынских правящих кругов от сотрудничества с Советским Союзом и участия в создании системы коллективной безопасности имел своим логическим следствием последующее включение Румынии в гитлеровский блок.

Венгерская реакция также встала на путь союза с Германией. Это был губительный путь. Об этом предупреждала компартия Венгрии, выражавшая коренные интересы своего народа. Она призывала к созданию оборонительного союза государств Европы против германского империализма и его захватнических вожделений, к заключению договора о взаимопомощи или о ненападении с Советским Союзом. Компартия заявляла, что «самым лучшим средством защиты страны является заключение пакта о ненападении с Советским Союзом, который готов заключить такой пакт с любой страной, не выдвигая при этом никаких особых условий. В противоположность нацистской Германии, Советский Союз еще никогда не нарушал взятых на себя обязательств!»{914}.

Нарком иностранных дел СССР убеждал венгерского посланника в Москве, что потворство политике Германии будет иметь для Венгрии пагубные последствия. В сообщении посланника своему правительству от 26 марта 1938 г. предостережения Литвинова передавались следующим образом: «Политическая и экономическая самостоятельность Венгрии и других стран Дунайского бассейна будет ущемлена в результате натиска германского рейха и колоссального перевеса сил на его стороне. Если они не смогут оказать должного сопротивления, то, по мнению Литвинова, лишатся своей независимости. Большим странам, добавил он, следовало бы при сложившихся новых обстоятельствах оказать этим государствам материальную и политическую помощь в целях обеспечения их независимости. Говоря о венгеро-совегских отношениях, он заявил: «Происшедшие изменения не отразятся на наших отношениях с Венгрией, даже наоборот, мы еще в большей степени заинтересованы в сохранении независимости Венгрии». В ходе беседы он дважды повторил это заявление»{915}.

Венгерский посланник в Москве сообщал в Будапешт о том внимании, которое Москва уделяет Венгрии, стараясь не допустить и «избежать всего, что может вызвать неудовольствие Венгрии и тем самым окончательно толкнуть ее в объятия Германии». Посланник говорил о том, что в Москве «внимание Венгрии неоднократно обращалось на необходимость соглашения и сплочения с соседними государствами» и выдвигалась идея «о том, что Малая Антанта, и в первую очередь Чехословакия, должна заручиться дружбой Венгрии»{916}.

Из этих документов видно, с каким упорством и огромной доброй волей Советский Союз старался не допустить сближения Венгрии с гитлеровской Германией, приобщить ее к совместным усилиям миролюбивых сил против агрессии, за мир в Европе.

Венгерская реакция, пренебрегая предупреждениями Советского Союза, присоединилась к немецким фашистам. [276] Правительство СССР предостерегало царское правительство Болгарии от втягивания страны в агрессивную политику Германии, доказывая, что единственное спасение Болгарии — в организации сопротивления фашистской агрессии на Балканах, в дружбе с СССР.

Народ Болгарии душой и сердцем был с Советским Союзом. Это не являлось секретом даже для зарубежных деятелей. Один из английских реакционных журналистов был вынужден признать: «... известно, что политика, направленная на дружбу с Советами, встретит сердечную поддержку подавляющего большинства болгарского народа. Полагают, что 75 процентов болгарского населения проголосовало бы за Советы, если потребуется выбирать между ними и державами оси»{917}. Однако тогдашнее болгарское правительство не считалось с волей народа.

Безопасность южных границ СССР во многом зависела от позиции Турции. Ей отводилось видное место в планах как англо-французского блока, так и гитлеровской Германии. Обе империалистические коалиции стремились использовать выгодное стратегическое положение Турции и ее географическую близость к Советскому Союзу.

Турецкие правящие круги балансировали между обеими враждебными группировками, придерживаясь на первых порах англо-французской ориентации.

Советское правительство учитывало, что Турция может превратиться в антисоветский военный плацдарм, и принимало меры против такого развития событий. Важным шагом в этом направлении была телеграмма главы Советского правительства от 15 апреля 1939 г. советскому представителю в Анкаре, обязывавшая его передать лично президенту Иненю следующее: «Мы думаем, что в связи со складывающейся новой ситуацией в районах Балкан и Черного моря было бы целесообразно устроить взаимную консультацию представителей Турции и СССР и наметить возможные меры защиты от агрессии. Если турецкое правительство также находит целесообразной эту акцию, следовало бы установить место и срок встречи представителей. Мы со своей стороны предложили бы Тбилиси или Батуми»{918}.

По просьбе турецкого правительства такая консультация состоялась в Анкаре, куда 28 апреля прибыл заместитель наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкин. В ходе переговоров с президентом Турции И. Иненю и министром иностранных дел Ш. Сараджоглу Потемкин предложил заключить советско-турецкий пакт о взаимной помощи в рамках общего фронта против фашистской агрессии.

Однако турецкие правящие круги, следуя англо-франко-американской политике саботажа соглашений с СССР, не дали тогда определенного ответа на советские предложения. Поездка Потемкина в Анкару с информационными целями все же имела важное значение. Она помогла противодействовать усилившимся в то время проискам гитлеровцев в Турции.

Таким образом, Советский Союз сделал все возможное, чтобы спасти европейские страны от агрессии фашистских государств, от мировой войны. Заключение системы соответствующих договоров о взаимной помощи было важной частью генерального плана советской внешней политики. И только преднамеренный и совершенно определенный отказ правительств Англии и Франции от коллективного спасения мира, их навязчивое стремление направить немецко-фашистскую агрессию против СССР заставили Советское правительство вопреки своему генеральному внешнеполитическому плану искать другие возможности, чтобы выиграть время. [277]

2. Срыв Советским Союзом коварных планов империалистов

Затягивание переговоров с СССР о тройственном пакте взаимной помощи входило в планы правительств Англии и Франции как прямое продолжение их мюнхенской политики. Они даже считали себя победителями, полагая, что их расчеты на создание единого антисоветского фронта близки к осуществлению. Сочетание в их политике традиционной самоуверенности с антисоветской ослепленностью вело к тому, что они не хотели принять во внимание ни роли мероприятий советской внешней политики, ни устремлений германских империалистов.

Вопреки утверждениям некоторых буржуазных авторов политика «умиротворения» была не досужим изобретением Чемберлена и Даладье, а системой внешнеполитических воззрений правящих кругов Англии и Франции. «Английское правительство, — вынужден признать английский историк А. Тейлор, — даже не стремилось сдерживать Гитлера путем демонстрации превосходящей силы»{919}.

Наперекор здравому смыслу английское правительство не пошло на создание в Европе блока реальной силы, способного противодействовать фашистской Германии. Вместо этого оно организовало систему давления на гитлеровское руководство с целью достижения соглашения за счет Советского Союза. Военное столкновение СССР с Германией по-прежнему являлось заветной целью английских дипломатов, что, впрочем, вполне соответствовало классическим канонам внешней политики Великобритании. Просчет Чемберлена заключался в том, что осуществление задуманной схемы основывалось на ложном предположении, будто Гитлера запугают маневры британской дипломатии.

Линия Советского Союза на практическое осуществление коллективной безопасности вызывала растущую тревогу среди гитлеровских главарей и военщины, которых страшила перспектива войны на два фронта. Политика правящих кругов Англии, Франции и США подбадривала германских милитаристов, считавших, что сама судьба подсказывает им, в каком направлении следует нанести свои первые военные удары. Чем больше уступок делали эти правительства фашистской Германии, тем больше возрастали ее аппетиты: германский империализм добивался мирового господства и полного устранения своих конкурентов.

С принятием в апреле 1939 г. плана войны против Польши (план «Вайс») германское правительство было особенно заинтересовано в том, чтобы тройственный пакт о взаимной помощи (СССР, Англии и Франции) не был заключен. Вести из Лондона, Вашингтона и Парижа радовали фашистских заправил. Они все более утверждались в мысли, прочное основание для которой дал Мюнхен, что помощь Польше со стороны ее союзниц исключена.

От немецко-фашистского вторжения Польшу могло бы спасти только предложенное Советским Союзом совместное выступление трех держав (СССР, Англии, Франции) против агрессора. Но западные державы не пошли на это.

Несмотря на утверждения руководителей Англии и Франции, что Польша не желает предоставления ей помощи, Советское правительство предприняло важный шаг: предложило правительству Польши в двустороннем порядке договориться о взаимной помощи против агрессии. Озабоченность правительства СССР судьбой своего ближайшего соседа была вполне обоснованной, ибо оно располагало важной и точной информацией о готовящемся нападении Германии на Польшу. Сотрудник Риббентропа Клейст в беседе с германским журналистом сказал буквально [278] следующее: «... он (Гитлер. — Ред.) решил, что необходимо силой поставить Польшу на колени... в июле — августе она подвергнется военному нападению... Действуя внезапно, мы надеемся смять Польшу и добиться быстрого успеха. Больших масштабов стратегическое сопротивление польской армии должно быть сломлено в течение 8 — 14 дней... Мы считаем, что конфликт с Польшей можно локализовать. Англия и Франция по-прежнему не готовы биться за Польшу»{920}.

Заместитель народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкин 10 мая 1939 г. имел в Варшаве продолжительную беседу с польским министром иностранных дел Веком. Подробный анализ соотношения сил в Европе, сделанный советским представителем, «привел Века к прямому признанию, что без поддержки СССР полякам себя не отстоять»{921}. Однако предложенная Советским Союзом соответствующая поддержка была отвергнута польским реакционным правительством.

В такой сложной международной обстановке гитлеровская дипломатия начала зондировать почву для переговоров с Советским Союзом.

19 мая по распоряжению Гитлера немецкому посольству в Москве была послана инструкция сообщить о готовности Германии возобновить прерванные в феврале 1939 г. экономические переговоры с СССР{922}. Этим шагом руководство рейха стремилось подвести материальную основу под свои предложения о политических переговорах, конкретными мероприятиями убедить Советское правительство в серьезности своих намерений. Кроме того, торговый договор с СССР необходим был Германии из-за нехватки сырьевых ресурсов.

Согласие Советского правительства на экономические переговоры тенденциозно истолковывается реакционной историографией как серьезный шаг СССР к сближению с Германией. Однако подобные утверждения опровергаются откровенно циничным меморандумом руководителя экономического отдела германского МИД Шнуррэ от 7 июня 1939 г. Отмечая трудности в германо-советских экономических переговорах, он писал: «На сегодняшней стадии англо-советских переговоров мы особенно стремимся использовать такой шанс, как наше вмешательство в Москве. Сам факт прямых германо-советских переговоров будет способствовать дальнейшему вбиванию клина в англо-советские переговоры»{923}.

Руководители германского МИД проявляли возрастающее беспокойство. Статс-секретарь Вейцзекер 30 мая 1939 г. заявил советскому поверенному в делах в Берлине, что имеется возможность улучшить советско-германские отношения. При этом он указал, что Германия, отказавшись от Закарпатской Украины (в пользу Венгрии), сняла этим повод для войны. «Если, — продолжал Вейцзекер, — Советское правительство хочет говорить на эту тему (об улучшении отношений. — Ред.), то такая возможность имеется. Если же оно идет по пути «окружения» Германии вместе с Англией и Францией и хочет идти против Германии, то Германия готовится к этому»{924}.

Советское правительство ответило, что решение вопроса об отношениях Германии с СССР зависит в первую очередь от нее самой. Получив такой ответ, гитлеровские дипломаты замолчали на два месяца.

Почему Советский Союз не пошел навстречу германским предложениям? Ответ на этот вопрос совершенно ясен. СССР стремился сохранить [279] мир не только для себя, но и для всех народов Европы, прочно преградить путь германской агрессии на всех направлениях. Вот почему в его планы и входило заключение эффективного, взаимообязывающего, действенного договора с Англией и Францией, в котором нуждались все народы, находившиеся под угрозой немецко-фашистского нашествия. Отрицательное отношение СССР к предложениям Германии было всецело связано с надеждой заключить тройственный договор о взаимной помощи против агрессии.

2 августа 1939 г. по инициативе Риббентропа состоялась его встреча с советским поверенным в делах Г. А. Астаховым. В этой беседе Риббентроп заявил, что между СССР и Германией нет неразрешимых вопросов «на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться, если Советское правительство разделяет эти предпосылки»{925}. Риббентроп не скрывал того, что Германия вела тайные переговоры с Англией и Францией, но заметил, что «немцам было бы легче разговаривать с русскими, несмотря на все различия в идеологии, чем с англичанами и французами». Гитлеровский министр иностранных дел осмелился даже на недвусмысленные угрозы. «Если, — продолжал он, — у вас другие перспективы, если, например, вы считаете, что лучшим способом урегулирования отношений с нами является приглашение в Москву англо-французских военных миссий, то это, конечно, дело ваше. Что касается нас, то мы не обращаем внимания на крики и шум по нашему адресу в лагере так называемых западноевропейских демократий. Мы достаточно сильны и к их угрозам относимся с презрением и насмешкой. Мы уверены в своих силах; нет такой войны, которую мы бы не выиграли»{926}.

Не желая идти на такое соглашение с Германией и все еще надеясь на успех переговоров военных миссий, Советское правительство 7 августа сообщило в Берлин, что считает германское предложение неподходящим и отвергает идею соглашения о разграничении интересов{927}. Объясняя позицию Советского правительства, германский посол в СССР Шуленбург сообщал в Берлин: «Советский Союз в настоящее время полон решимости заключить соглашение с Англией и Францией»{928}.

Г. А. Астахов, хорошо разбиравшийся в намерениях гитлеровской клики, счел необходимым сообщить в Москву свои соображения. 8 августа он написал Советскому правительству докладную записку о замыслах гитлеровцев. Он отмечал, что фашистские руководители отнюдь не собираются «всерьез и надолго соблюдать соответствующие эвентуальные обязательства. Я думаю лишь, — продолжал он, — что на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым пойти на известную договоренность в духе вышесказанного, чтобы этой ценой нейтрализовать нас... Что же касается дальнейшего, то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая создалась бы в результате этих перемен и предугадывать которую я сейчас не берусь»{929}.

К середине августа тревога германских руководителей достигла кульминационного пункта. Они завершали подготовку к войне. Подходил срок запланированных актов агрессии, а вопрос о заключении англо-франко-советского договора оставался открытым. Вейцзекер в своих воспоминаниях передает атмосферу тревожного ожидания, которая в тот момент царила в германском министерстве иностранных дел{930}. Немецкое посольство [280] в Москве получало из Берлина одну телеграмму за другой с требованием дать подробный доклад о ходе переговоров военных миссий и позиции Польши в отношении предложений СССР о предоставлении ей помощи против агрессии.

Итальянский посол в Москве Россо по просьбе Шуленбурга встретился с польским послом Гжибовским, которому задал вопрос: «... согласится ли Польша принять вооруженную помощь Советского Союза?» Тщательно записанный ответ польского посла был срочно передан в Берлин: «Отношение Польши к переговорам о пакте остается неизменным. Польша ни при каких обстоятельствах не разрешит советским войскам вступить на ее территорию даже для прохождения... Польша никогда не предоставит своих аэродромов в распоряжение советских воздушных сил»{931}. Это сообщение, не содержавшее ничего нового, было воспринято германским правительством с нескрываемым торжеством. Министерство иностранных дел стало настойчиво предлагать СССР договор о ненападении.

Вейцзекер поручил Шуленбургу сообщить Советскому правительству следующее: «... если Россия предпочтет союз с Англией, она, как в 1914 г., неминуемо останется одна лицом к лицу с Германией. Если Советский Союз предпочтет взаимопонимание с нами, он обретет безопасность, которую так хочет, и получит все гарантии для ее обеспечения»{932}. Таким образом, даже гитлеровский дипломат признавал, что СССР больше всего стремится к миру и безопасности.

Аналогичные предложения были сделаны германской дипломатией и через советского поверенного в делах Астахова, который, оценивая поведение высших чиновников гитлеровского МИД и их хозяев, писал в Москву 12 августа: «Их явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными, и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы предотвратить эвентуальное военное соглашение. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключенными»{933}.

Проявляя все возрастающее нетерпение, германское правительство 14 августа предложило Шуленбургу сделать советским руководителям устное заявление о проблеме советско-германских отношений. Беседа Шуленбурга, состоявшаяся на следующий день, была подкреплена телеграммой германского правительства, в которой правительство СССР призывалось немедленно принять в Москве германского министра иностранных дел. Поясняя эту телеграмму, Шуленбург сказал: «В настоящее время они (Англия и Франция. — Ред.) вновь пытаются... втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 г. эта политика имела для России худые последствия. Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям»{934}.

И вновь Советское правительство сообщило Шуленбургу, что не намерено идти навстречу германским предложениям, а на телеграмму из Берлина ответ был сочтен излишним.

Объясняя позицию Советского государства, обескураженный Шуленбург сообщал в Берлин: «Отношение Советского правительства к заключенным им договорам очень серьезно; оно выполняет принятые на себя обязательства и ожидает такого же отношения к договорам от другой стороны»{935}. Следовательно, гитлеровская дипломатия отчетливо понимала, что [281] отказ СССР принять сделанные ему предложения объясняется серьезным отношением к переговорам с Англией и Францией.

Однако в двадцатых числах августа 1939 г. отношение Советского Союза к германским предложениям изменилось из-за того, что московские переговоры были правящими реакционными кругами Англии и Франции заведены в тупик.

Создавшаяся ситуация настоятельно требовала вывести Советское государство из-под нависавшего над ним немецко-фашистского удара, использовав для этого стремление Германии отсрочить на какое-то время столкновение с СССР.

В этот переломный момент германское правительство предприняло еще одну попытку вступить в переговоры с Советским Союзом о заключении договора. В телеграмме, направленной 20 августа 1939 г. правительству СССР, говорилось, что в отношениях Германии и Польши может «каждый день разразиться кризис», в который будет вовлечен и Советский Союз, если он безотлагательно не согласится на заключение с Германией договора о ненападении. Гитлер со свойственной ему грубостью писал: «Поэтому я еще раз предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник 22 августа, самое позднее — в среду 23 августа. Имперский министр будет облечен всеми чрезвычайными полномочиями для составления и подписания пакта о ненападении»{936}.

Советский Союз оказался перед выбором: либо отклонить германское предложение, либо принять его. В первом случае антисоветский блок Англии и Франции с гитлеровской Германией и Японией стал бы реальной возможностью, крайне опасной для СССР. Советскому государству угрожал сговор двух империалистических группировок, стремившихся к разгрому социализма в мировом масштабе. Советскому Союзу пришлось бы вести войну на двух фронтах: против Германии — на западе и против Японии — на востоке, агрессию которых в той или иной форме поддержали бы реакционные правящие круги США, Англии и Франции, стремившиеся натравить своих конкурентов против первой в мире страны социализма.

В августе 1939 г. война с Японией, напавшей на дружественную СССР Монгольскую Народную Республику, достигла наивысшего напряжения. От действий Германии в решающей степени зависело, перерастет конфликт у реки Халхин-Гол в большую войну Японии против СССР и МНР или он будет разрешен соответствующим соглашением.

Во втором случае, то есть принимая предложение Германии, Советский Союз получал выигрыш во времени, который ему был крайне необходим не только для укрепления обороны, но и для раскола лагеря империалистических держав. Коммунистическая партия и Советское правительство, глубоко проанализировав все аспекты международного положения, пришли к выводу, что для предотвращения создания общего империалистического антисоветского фронта и в интересах сохранения и упрочения первого в мире социалистического государства — отечества международного пролетариата, целесообразно пойти на заключение договора о ненападении с Германией.

Во внешнеполитические планы Советского правительства такой договор не входил, хотя оно имело достаточно оснований для принятия германских предложений. Ведь после мюнхенских соглашений СССР оставался единственной из трех держав, не имевшей с Германией соответствующих взаимных обязательств. Англо-германская декларация, [282] подписанная 30 сентября 1938 г. в Мюнхене, и франко-германская декларация от 6 декабря 1938 г., по существу, представляли собой договоры о ненападении.

Выбирая путь договора с Германией, Советское правительство еще могло предотвратить захват ею прибалтийских государств (Эстонии, Латвии, Литвы), но уже не могло оказать помощь Польше, правительство которой столь категорично и высокомерно отвергло любую помощь со стороны СССР. Однако еще было возможно спасти от гитлеровского вторжения Западную Украину и Западную Белоруссию.

Известный английский историк Тойнби признает, что Советское правительство стремилось остановить германскую агрессию как можно ближе к границам рейха, в то время как Гитлер хотел распространить «жизненное пространство» Германии возможно дальше на восток и «вырвать сердце из Советского Союза»{937}.

Советско-германский договор о ненападении был подписан в Москве 23 августа 1939 г. К разработке текста договора советская дипломатия отнеслась с особой тщательностью. Статьи договора с исчерпывающей определенностью и абсолютной ясностью отнимали у агрессора всякую возможность чем-либо оправдать нападение на СССР. Статьи эти были таковы:

«1. Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами.

2. В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу.

3. Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.

4. Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны.

5. В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по вопросам того или иного рода обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссий по урегулированию конфликта»{938}.