ЛАТИНСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЛАТИНСКИЕ ГОСУДАРСТВА РОМАНИИ. ГРЕКИ В XIII в. 4 страница

Жемчужиной Греции были Ионические острова. Из них Корфу еще в 1191 г. внес в царскую казну 1500 фунтов золо­та, или 9 миллионов нынешних драхм, больше, чем дают со­временному королевству все острова. Ко времени четверто­го крестового похода Ионические острова уже не принадле­жали империи. Корфу было захвачено генуэзцем Ветрано; в Кефаллонии в 1204 г. правил граф Маттео Орсини, вассал си­цилийского короля и зять адмирала Маргаритоне.

На материке Греции внешняя торговля находилась в ве­нецианских руках, хотя мы имеем сведения о кораблях из Монемвасии и с острова Евбеи. Торговому и экономичес­кому господству Венеции в греческих гаванях положили начала привилегии, данные еще Алексеем I Комнином; его второй преемник Мануил, в противовес Венеции, покро­вительствовал генуэзским купцам. Но Венеция умела бороться за свои рынки, ив 1199 г. Алексей Ангел (со стран­ствованиями которого мы познакомились выше) даровал венецианцам право свободной торговли и жительства не только на островах и в портах, но и в ряде городов внутри Морей, Средней и Северной Греции. По договору между участниками похода 1204 г. Греция должна была достаться Венеции. В экономическом отношении переход Морей к Венеции был вполне подготовлен; но в настоящий момент республика не имела достаточно вооруженных сил, чтобы осуществить завоевание полуострова.

Бонифаций не имел перед собою равносильного врага. Его шествие по Северной и Средней Греции было победо­носно. Его придворный трубадур воспевал рать рыцарей, переходившую реки, горы, бравшую города и крепости. Скромные вассалы становились полунезависимыми госу­дарями с гордыми титулами исторических, издревле слав­ных городов. Сын простого бургундского рыцаря Оттон де ла Рош, оказавший Бонифацию личные услуги в перегово­рах с императорами Балдуином и Генрихом, стал «как бы чудом» герцогом афинян и фиванцев; греки звали его Μεγας κυρ, «великий господин». На первых порах афиняне пробовали передаться венецианцам, но вскоре примири­лись с владычеством франкских государей. Бургундский государь Афин пересаживал на почву Аттики феодальные порядки. Но в то время как в Морее князь был сначала лишь первым между равными среди нескольких крупных вассалов, при дворе Оттона мог претендовать на самосто­ятельное положение один лишь Сент-Омер, а прочие бургундцы были рядовые рыцари и выходцы простого звания. Ни в Виотии, ни в Аттике нет великолепных замков силь­ных баннеретов. Род самого де ла Роша разросся и пустил корни в Греции; в Афинах образовался многочисленный двор. Не осталось в Аттике и сильной греческой знати, об архонтах не слышно и ранее Оттона. Владения его обни­мали и Мегариду и часть Локриды, Аргос и Навплию; с се­вера его владения граничили с маркизатом Водоницы. Со стороны эпирских греков владения Оттона бьши безопас­ны, но на море по-прежнему господствовали пирагы, и поездка в Коринф считалась путешествием в Ахеронт, загробное царсгво.

У подножия Парнасса рыцарь Сгромонкур, пожалованный г. Салоною, выстроил гордый замок — его развалины еще существуют — и, присоединив г. Галаксиди, положил начало династии сеньоров, чеканивших собственную монету. Фландрский рыцарь д'Авен получил Евбею, которая, впро­чем, скоро перешла в руки грех веронских рыцарей, а потом одного из них, Равано Далле Карчери, владевшего и Эгиной.

Успехи Бонифация в Средней Греции были остановле­ны осадой Коринфа, где Сгур успешно отбивался ог Оттона де ла Рош Афинского и д'Авена Евбейского и в одной вылазке даже последнего ранил. Сам король Бонифаций осадил Навплию, и здесь при его благосклонном участии было решено самое блестящее предприятие франков — завоевание Пелопонниса, или Мореи, как он стал называться. Термин прилагался первоначально к Элиде, сосе­дившей с поселениями славян, и если его не выводигь от славянского Поморья, он остается загадочным.

Знаменитая Морейская хроника, дошедшая на разных языках, передает краски, но путает события и хронологию. История Вилльгардуэна, переписка Иннокенгия, венецианские докуменгы позволяют восстановить действитель­ную нить событий.

Племянник маршала Романии и историка, носивший то же имя Годефруа Вилльгардуэна, отправился в Палести­ну и там услышал о взятии Константинополя. Поспешив туда за славой и добычей, молодой Вилльгардуэн был при­бит бурею к берегам Пелопонниса, к гавани Модону (древ­няя Мефона в Мессении). Там пришлось ему перезимовать. Сами греки побудили предприимчивого рыцаря основать­ся на полуострове. Некий знатный архонт, в когором Гопф угадал Иоанна Кантакузина, зятя царя Исаака Ангела, заме­шанного в интригах около царского престола, явился к Вилльгардуэну и предложил ему вместе завоевать себе зем­ли в Морее. Не первый и не последний из греческих арис­тократов призывал чужестранных воинов из личной ко­рысти; анархия по падении столицы казалась законной.

Хитрый старый архонт рассчитывал нанять себе рыцарей на счет чужих земель, других архонтов и императорских, но оказалось, что он положил начало чужеземному гос­подству в своей стране.

Первые успехи союзников были быстры в Элиде и Ахее; богатая Андравида и Патры достались почти без сопротив­ления. Но в начале 1205 г. старый Кантакузин умер, и его сын Михаил, увидя опасность, отказался от договора, так что Вилльгардуэн остался один с горстью рыцарей. Страна восстала; Михаил Кантакузин вошел в сношения и со Сгуром, и с Михаилом Эпирским (о нем см. ниже); угрожала национальная лига доселе враждовавших архонтов. Но Вилльгардуэн разобрался в политических условиях стра­ны, увидел ее богатство и военную слабость греков и, буду­чи по природе храбрым рыцарем, не задумался проехать через вражескую страну к Бонифацию, стоявшему лагерем у Навплии. Король звал его в свою дружину, но Вилльгарду­эн уклонился: у него было свое крупное дело. Он пришел к вассалу Бонифация Гильому Шамплитту (Le Champenois), внуку графа Шампани. Его Вилльгардуэн считал своим сю­зереном, будучи родом из Шампани.

«Государь! — сказал Вилльгардуэн Шамплитту. — Я пришел из страны весьма богатой по имени Морея, и если вы желаете взять с собою всех людей, которыми распола­гаете, и покинуть лагерь, то отправимся сБожией помо­щью добывать в ней земли: и ту часть, которую вам бу­дет угодно дать, я буду держать в качестве вассала и слу­жилого человека».

Так началось завоевание Пелопонниса. Шамплитт не замедлил согласиться, и король Бонифаций охотно отпус­тил своего вассала на подвиг, обещавший франкам новую славу. Шамплитт и Вилльгардуэн выехали из лагеря с сот­ней рыцарей и многими воинами простого звания, конны­ми и пешими. Теперь греческие архонты Морей и Месареи (Элиды и Аркадии) должны были заплатить за свою изме­ну, не будучи в состоянии справиться с рыцарями в откры­том поле. Открытая Элида была вновь завоевана; в Аркадии горные крепости еще оказывали упорное сопротивление. В руках греков еще оставалась юго-восточная часть полуострова. Все они теперь поднялись против франков из Лакедемонии, Никли, Велигости; в помощь к ним спустились с гор независимые славяне-мелинги и прибыл с северного берега Коринфского залива эпирский деспот Михаил. Ры­царей вместе с конными сержантами было 500 — 700 че­ловек, против них собралась масса в 4000 — 5000 конного и пешего ополчения. Но искусство и храбрость победили число и на этот раз. Оставив обоз в Модоне, рыцари напа­ли на врагов в маслинной роще у Кундура и разбили их на­голову; сам деспот позорно спасся бегством в Эпир. После этой битвы греки уже не выступали против франков в от­крытом поле. Их города сдавались на капитуляцию один за другим, и рыцари держали слово, оставляя за туземцами их имущество. Они не разоряли страну, как хозяева не унич­тожают свое достояние. Пала крепость Скорта в Аркадских горах, гнездо героя Доксопатра, оставшегося легендарным богатырем в памяти латинян: его кираса весила четыре пу­да, передает арагонская редакция Хроники. И дочь его ос­талась в памяти как героиня, убившая себя, чтобы избежать бесчестия. Держались еще укрепленные города Никли (Амиклы), Велигости, Лакедемония, Акрокоринф, гнездо Сгура, и неприступная Монемвасия. Но страна была уже во власти франков. Король Бонифаций был отозван на север известиями о вторжении болгар, и господином положения в Пелопоннисе остался Шамплитт, которого папа уже на­зывает князем Ахеи (1205 — 1209).

Правда, господство над побережьем пришлось разде­лить с венецианцами, к которым полуостров должен был отойти по договору между участниками крестового похо­да. Гавани Пелопонниса были решительно необходимы для Венеции не только ради местного значительного вы­воза, но и как морские станции для торговли со всем Ле­вантом. Тогда корабли плавали месяцами, придерживались берега и часто имели остановки для снабжения провиан­том и водою. Поэтому в 1206 г. республика послала флот под начальством Премарини и Реньера Дандоло. Модон был взят, и стены были срыты венецианцами; а Корон, также отнятый ими у слабого франкскою гарнизона, был за­нят венецианским отрядом и стал цветущею важною коло­нией республики.

Успехи франков объясняются отчасти их военной доблестью и искусством, хотя личная храбрость была и у греков, выставивших Сгура и Доксопатра и других на­циональных героев. Возможность утвердиться в стране для немногочисленных франков объясняется прежде все­го равнодушием масс к перемене режима. Архонты и чи­новники слишком угнетали народ, чтобы он жалел о них, по крайней мере на первых порах. Была одна большая битва, в которой масса не устояла, были защиты крепос­тей, где гнездились архонты, но не было упорной народ­ной войны. Жители не жгли своих домов и не уходили в горы. И Шамплитт со своим маршалом Вилльгардуэном могли начать устраивать новое государство.

Организация франков в Морее была чисто военная: они должны были держаться постоянно наготове. Раздача ленов и определение сроков службы, равно как выставляе­мого каждым вассалом контингента, были первыми забо­тами правительства. Все это было урегулировано не сразу, и Морейская хроника опять смешивает события, сообщая притом ценные реальные детали. Мы уже знаем, что фран­ки не лишали архонтов их земель, но взяли себе импера­торские, казенные территории как «излишек»; и архонтам, и сдававшимся жителям городов, и крестьянам-парикам оставлены их земли и последним — прежние повинности. Уезжая во Францию в 1209 г. для принятия бургундского наследства после брата, первый князь Ахеи Шамплитт ос­тавил своим наместником племянника Гюи де Шам, но предварительно составил для распределения ленов комис­сию под руководством маршала Ахеи, инициатора занятия Морей, Вилльгардуэна. Комиссия была составлена из двух bannerets (вассалов с правом отдельного знамени), двух латинских епископов и 4—5 греческих архонтов. Вырабо­танный комиссией акт был утвержден Шамплиттом, при­чем Вилльгардуэн получил Аркадию и Каламату взамен Ко­рона, отошедшего к Венеции. Наместник (баил) Гюи де Шам скоро умер, и его место занял Вилльгардуэн. Его пление окружено в Морейской хронике легендой, как он перехитрил посланного из Франции баила, и Иеруса­лимские ассизы подтверждают, что Вилльгардуэн овладел престолом хитростью и обманом. Но он был способен править, и новое государство нуждалось в его опыте и дарованиях. В 1209 г. Вилльгардуэн созвал парламент в Андравиде, на котором был прочтен и утвержден реестр, или книга ленов. Крупнейшие лены находились не в городах, но в стратегических пунктах горных областей, на славян­ском рубеже. Там были выстроены заново замки, предназ­наченные держать в страхе окрестную страну. Первым в книге ленов был записан мисер Готье де Розьер, барон Аковы в Аркадии, и его замок назывался Мата-грифон, или «Грекобор». Ему были даны 24 рыцарских лена. Второй ба­рон построил себе замок Каритену в «дронге» Скорты, бывшей твердыне героя Доксопатра, с 22 рыцарскими ле­нами, и сеньоры Каритены играли большую роль в исто­рии франков. Эти два замка господствовали в долине р. Ал­фея. Прочие вассалы были значительно менее крупными, от 4 до 8 рыцарских ленов, и они защищали преимущест­венно ущелья и дороги с гор. Вместе с двумя ленами само­го Вилльгардуэна получилось 12 крупных вассалов, по числу баронов Карла Великого. Сверх того, получили лены духовные вассалы: архиепископ Патр и примас Ахеи Антельм де Клюни — по 8 рыцарских ленов и 6 латинских епископов по 4; три рыцарских ордена получили также по 4 рыцарских лена, расположенных отчасти на землях кня­зя ахейского в Элиде и Вилльгардуэна под Каламатой. На­конец, большое число рыцарей и сержантов (sergeants de la conqueste) получили по одному лену.

Утвердив раздел земель, парламент в Андравиде занялся организацией военной службы. Морейские франки дали более власти князю, чем в Константинополе вассалы импе­ратору на первых порах. Время созыва на службу опреде­лял в Ахее князь, что было в Константинополе предостав­лено императору лишь в случае вторжения «чужого монар­ха». Все ахейские франки были обязаны служить ежегодно по 4 месяца в походе и по 4 месяца в гарнизоне; лишь до­стигшие известного возраста (60, по другому известию — 40 лет) могли ставить вместо себя сына или другого замес­тителя. Баннереты с 4 рыцарскими ленами ставили по 10 рыцарей и 12 сержантов, а за каждый лен сверх 4 ставили по рыцарю или по 2 сержанта.

Судебная организация была основана на обычном фео­дальном праве. В княжество был доставлен экземпляр зна­менитых Ассизов Иерусалимского королевства; и сохра­нилась позднейшая, XIV в., редакция «Книги обычаев им­перии Романии». При князе было две палаты — высшая и низшая. В высшей, кроме 12 баннеретов (φλαμποιραριοι) и других вассалов, заседали латинские епископы (кроме дел о смертоубийстве) под председательством епископа Оленского, ближайшего к княжеской резиденции Андравиде. Кроме того, не раз упоминаются в Морейской хронике го­рожане (βουργησαιοι), под председательством «виконта»; впрочем, состав и организация этой низшей курии в Ахее менее ясны, и иногда «горожане» являются представителя­ми населения, призываемыми в дополнение к епископам, баннеретам и рыцарям в важнейших случаях. При дворах главнейших вассалов, бесспорно творивших суд в своих владениях, были какие-то старейшины, и у них были пис­цовые книги, или, по-гречески, практики. Так было в баронии Аковы, крупнейшей и отчасти обнимавшей заселен­ные славянами области[14].

Князь, держа в руках скипетр, председательствовал на высшем суде. В случае отсутствия его замещал канцлер, на­чальник делопроизводства княжества. Князя окружали: маршал — первым из них был сам Вилльгардуэн, как его дядя в Константинополе; шамбелян (πρωτοβεστιάρος), казна­чей, коннетабль (κοντόσταυλος), чины феодального двора и начальник крепостей (προβεούρης των κάστρων).

Судя по «Книге обычаев» XIV в. и по фактам истории латинской Ахеи, власть князя была сильно ограничена феодальными обычаями, хранителями которых являлись могущественные вассалы. Состав последних в XIV в. изменился с расширением границ княжества, и вместо более мелких в состав «коллегии 12 баронов» вошли новые, бо­лее крупные и самостоятельные вассалы. Власть князя была ограничена не только интересами нового военного государства, которому ложный шаг правителя мог стоить до­рого, но и личными, основанными на феодальном праве интересами баронов, товарищей по завоеванию страны. Поэтому по крайней мере не в походе, но в мирных усло­виях полнота государственной власти сосредоточена бы­ла в коллегии 12 перов и в распространенном составе Выс­шей палаты. Как среди своих 12 баронов князь подчас ка­зался лишь первым между равными, хотя и имел скипетр и хотя сановники его двора являлись высшими чинами госу­дарства; но и Высшая палата в имущественных делах явля­лась судьей между князем и вассалами. Вместе с 12 барона­ми (и Высшей палатой) князь мог осудить на смерть фран­ка, не говоря о греке; но без согласия баронов князь мог арестовать вассала только в случае убийства и измены; он не мог лишить вассала лена, не мог срыть пограничной крепости без согласия баннеретов; он не мог облагать по­датями и сборами ни вассалов, ни свободных людей, ни их крепостных без согласия вассалов и свободных. Прерога­тивы князя определялись, в сущности, интересами воен­ной службы. Поэтому без его разрешения никто не смел строить укрепленных замков, кроме 12 баронов; никто, да­же крупнейший вассал, не мог оставить самовольно свой лен и уехать за пределы княжества, но для свадьбы или по­клонения Св. Местам все отпускались князем на 2 года. Ни­кто не мог вообще передавать своего лена, особенно Церк­ви, без разрешения князя — главы военной организации. Несмотря на громадную личную роль Вилльгардуэна в гражданском устройстве княжества и на богатство его и его рода по присоединении владений Шамплитта в Элиде и Лакедемонии, князь как сюзерен и глава дружины конквистадоров заслонял, по крайней мере судя по «Книге обычаев», судью и хозяина, а дела Церкви были вовсе не его делом. На византийскую почву пересаживались иные начала государственного права и устройства. Сила нового княжества была обусловлена верностью князю его васса­лов, согласием решающих факторов государства. Ему уг­рожало столкновение между интересами политическими, воплощаемыми княжеской властью, и интересами фео­дальной собственности, или владения. Таковое имело мес­то при выходе наследниц замуж, что на беду бывало часто в Ахее, так как в семьях вассалов странным образом оста­вались редко наследники мужского пола. Наследницы рас­полагали всеми правами и владениями отцов, а вдовы — половиною земель мужей. И так как они выбирали себе му­жей свободно, то государство оказывалось бессильным помешать переходу важнейших ленов в слабые и ненадеж­ные руки, что было прямо гибельно для военной организа­ции, каковой было Ахейское княжество.

Низшие слои населения Ахеи, свободные и крепостные (парики), состояли в громадном большинстве из греков. Число мелких самостоятельных рыцарей и «сержантов» бы­ло сравнительно невелико. Постоянные войны не давали франкам размножаться. Среди греков пользовались всеми прежними правами архонты Элиды и Аркадии, выговорив­шие себе полноту гражданских прав, неприкосновенность земель их, населенных париками, и имевшие доступ к уп­равлению: они участвовали в лице 6 и 5 представителей в обеих комиссиях для распределения ленов при Шамплитте, и греки являются постоянными советниками Вилльгардуэна при дальнейшем завоевании страны. Перед завоеванием последних греческих городов архонты просили и получили от Вилльгардуэна подтверждение их имущественных прав и свободу религии, несмотря на захват латинским духовенст­вом главнейших епископий и монастырей.

Положение горожан, сдавшихся франкам на условиях, было без существенных изменений, так как франки со­блюдали условия и большинство рыцарей жило не в ста­рых городах, но в замках собственной постройки на своих ленах. Горожане составляли, вероятно, большинство свободных людей, о которых говорит «Книга обычаев».

Ухудшилось положение массы крепостных париков, смотря на обещание Шамплитта. Личные и имущественные права крепостных на рыцарских землях всецело определялись интересами прокормления сеньоров, несших военную службу. Недвижимость крепостного по феодальному праву принадлежала сеньору, который мог отобрать его во всякое время и отдать другому и всегда наследовал крепостному, не имевшему наследников. Браки крепостных разрешаются сеньором, как того требовали интересы хозяйства. Переход из крепостного состояния в свободное не был возможен иначе как по воле князя или при выходе крепостных женщин замуж за свободного; наоборот, свободная женщина при выходе за крепостного теряла прежнее состояние. Показание крепостною грека против рыцаря не принималось во внимание в уголовных делах. Известные имущественные гарантии остались за париками Ахейского княжества и по феодальному праву. Их на практике не сгоняли с их участков, но поощряли их хозяйство. Они могли продавать свой скот, пасти его на горах, рубить лес. К сожалению, мы не знаем, были ли крепостные записаны во франкских практиках, содержавших распределение ленов, вроде тех, которые были в руках «старейшин» баронии Аковы; не знаем, сколько крепостных дворов входило в состав нормального рыцарского лена. По позднейшим документам о церковных ленах Патрской архиепископии видно, что «вилланы» упоминались при уступке рыцарского участка наряду с виноградниками, мельницами и другими доходными статьями недвижимости. Судя по тому, что франками при Шамплитте были захвачены царские и казенные земли, то, поскольку таковые были вообще возделаны, они были заселены париками, записанными в казенных практиках, и Шамплитт подтвердил за ними прежние нормы податей и повинностей. Хотя крупные бароны имели свой суд, но права жизни и смерти над крепостными не получил ни один барон Ахейского княжества; он мог арестовать парика лишь на одну ночь по закону. В гражданских делах принимались показания крепостных против вассалов.

В области церковной организации латинских госу­дарств в Греции светская власть являлась не менее сущест­венным фактором, чем папская курия. Папа освящал, ут­верждал своей первосвященнической властью основание новых церквей, рассылал архиепископские мантии и изда­вал канонические определения; но князья с баронами рас­поряжались весьма самоуправно церковными имуществами и доходами и даже определяли их на первых порах, да­леко не уступая латинской Церкви все то, чем владела Греческая. Далее, по отношению к покоренному населе­нию новая церковная организация была поверхностной и сразу же безнадежно индифферентной. Если Иннокентий с торжеством заявлял, что Греческая Церковь приведена к поклонению или подчинению Церкви Римской, то захват церквей не означал их соединения и распространялся на церковную иерархию, управление и имущество, но не на паству: население, даже лишенное своих архипастырей, осталось в массе своей вне новых латинских церквей и при своем старом обряде; но в высших классах наблюда­ются конфликты, даже семейные драмы на почве симпа­тии к латинству части родичей, как было в семье героя Хамарета (20). Папа Иннокентий рекомендовал и непосредст­венно, и через доверенного своего легата Бенедикта поступать с греческим духовенством и с греческим обря­дом возможно мягко, довольствуясь внешними формами унии и подчинения; но и в этих скромных рамках католи­ческая миссия в Греции оказалась настолько малосильной, что уже в 1209 г. Вилльгардуэн торжественно, почти в усло­виях договора с греками, подтвердил за ними свободу ве­ры и обряда. Вообще светские мелкие государи и вассалы в Греции даже при личном благочестии были далеки от мис­сионерских тенденций, были не расположены к умноже­нию церковных богатств и даже не боялись отлучения, раз дело шло о государственных интересах. В Греции они бы­ли не крестоносцами, но приобретателями земель; и на новой для них почве Леванта вырастал — может быть, раньше, чем где-либо, — новый тип Principе, опирающегося на свою дружину и далекого от средневекового поклонения Церкви.

Подобно тому как организация Константинопольской латинской Церкви началась с учреждения венецианского капитула святой Софии, так в Ахейском княжестве Шамплитт еще в 1205 г. создал франкский капитул собора св. Андрея в Патрах, и новые каноники избрали архиепископом, главою Церкви княжества, клюнийского монаха Антельма, который впоследствии не оставил своего ордена дарами и пожертвованием земель. Таким образом, Патрасская архиепископия при прямом вмешательстве светской власти ока­залась исключительно во французских руках, и Иннокен­тий не сразу утвердил каноников и примаса Ахеи. Быстро сорганизовались и другие епархии; при разделе земель шесть епископов получили по четыре рыцарских лена. Из них сохранили некоторое значение епископы портовых городов Корона и Модона, хотя и занятых венецианцами, и главным образом епископ Оленский, живший в главной ре­зиденции князя Андравиде (в древней области Элиде) и иг­равший роль в управлении страны. Архиепископ Патрасский зависел в иерархическом отношении от Константино­польского латинского патриарха; но француз Антельм не желал подчиняться ставленнику венецианцев Морозини, вступившему в пределы Романии во главе венецианской эс­кадры. Получение Антельмом архиепископского паллия за­медлилось и потребовало вмешательства Иннокентия.

Отношения архиепископа к князю на первых же порах сложились для первого из них неблагоприятно. Вилльгар­дуэн не пожелал предоставить архиепископу большой ро­ли в государстве. В Верхней палате замещал князя Олен­ский епископ или канцлер. В самих Патрах был посажен, не в пример другим старым городам, светский вассал, при­том, по-видимому, немецкого происхождения (Алеман). Последний начал с того, что обратил в крепость старую митрополию и монастырь св. Феодора, заложив в стенах нового замка много византийских колонн и рельефов. Его род лишь во второй половине XIII в. был все-таки выжит духовенством и, продав свой лен архиепископу, удалился в Германию. Вилльгардуэн далее полагал, что для архиепис­копа вполне достаточно восьми рыцарских ленов, предо­ставленных ему парламентом в Андравиде, и никак не до­пускал Антельма овладеть землями и доходами изгнанного греческого архиерея. Хотя латинское завоевание в Морее оказалось сравнительно прочным, положение примаса Ахеи было с самого начала безотрадным. Масса греческо­го населения осталась враждебной латинской Церкви, и в этом отношении прелаты и каноники скоро оставили вся­кие надежды. Будущности у внутренней миссии не было, и со стороны князя нельзя было ожидать поощрения безна­дежному делу. Сам Вилльгардуэн, окруженный советчика­ми греками, не оставлял в этом отношении никакого со­мнения. Уровень интересов среди французского духовен­ства, может быть по этой причине, оказался довольно низменным, оно думало лишь о том, чтобы хорошо по­жить. Между прелатами, канониками и рыцарскими орде­нами из Св. Земли постоянно возникали дрязги из-за вы­годных пребенд.

«Из твоего донесения, — пишет папа Антелъму, — мы усматриваем, что при занятии латинянами Ахейской об­ласти некоторые греческие епископы, твои суффраганы, убежав от страха из своих мест, оставили свои церкви и не желают вернуться, а с некоторыми нельзя и сообгцатъ-ся через верных гонцов вследствие военных опасностей».

Папа приказал поэтому призывать их трижды и лишь в случае упорного отказа отлучать и лишать права священнослужения; полномочия лишать их кафедр предоставле­ны лишь доверенному для всей Романии кардиналу Бене­дикту, но в вопросе о лишении их сана и легат должен по­ступать с возможным милосердием. Тех же латинских клириков, которые являются в Ахею за приходами, папа приказал принимать лишь в том случае, если они распола­гают документами или свидетельством верных людей об их духовном сане.

Князь справедливо полагал, что увеличение церковных земель мало принесло бы пользы его военному государству, так как духовные вассалы не несли гарнизонной службы, особенно тяжелой в Морее, и лишь были обязаны проводить в походе по четыре месяца в году. Церковной десятины франки также не хотели платить. Папа Иннокентий горько жалуется, что франки, т. е. Вилльгардуэн и его бароны, когда выступали под Коринф, то, причастившись Св. Таин, торжественно обещали платить десятину и обязать к тому своих подданных латинян и греков, но потом своего обещания не исполнили. Вместо церковной десятины со­бралась поземельная подать, или акростих, поступавшая княжескую (государственную) казну, как прежде в цар­скую. Эта основная византийская подать была оставлена за париками одним из первых актов князя Шамплитта. Заве­щать недвижимости в пользу Церкви было воспрещено в Ахейском княжестве, дабы земля не выходила из рук воен­ного сословия. Церковного суда в гражданских делах Вилльгардуэн не признавал, хотя бы дело шло об имениях латинской Церкви; в разборе уголовных дел не участвова­ли духовные члены верхней палаты. Ко всем делам, касаю­щимся Греческой Церкви и греческого духовенства, Патрасский примас и его клир ни в коем случае не допуска­лись и напрасно жаловались на это папе. Все греческие церковные дела восходили на суд князя и, вероятно, его ба­ронов. Отношения между князем, опиравшимся на своих баронов, и латинскими епископами обострялись более и более; и в 1213 г. архиепископ отлучил князя от Церкви, на что Вилльгардуэн не обратил особого внимания, и также сын его, будучи лично благочестивым, продолжал полити­ку отца. В Морейской хронике нашли отражение жалобы баронов на духовных вассалов, спокойно проживавших на своих землях, тогда как светские вассалы несли на себе всю тяжесть гарнизонной службы; баннереты даже требовали от князя отнять лены у духовенства. Князь был вынужден обратить все доходы с церковных ленов в течение трех лет на постройку важной крепости. Лишь в 1223 г. был заклю­чен договор, по которому секвестрованные капиталы и движимость церквей латинских оставалась в руках захва­тивших, но государство взамен того обязалось выплачивать епископиям ежегодную денежную субсидию. Так об­стояли церковные дела в Патрасской архиепископии.

В Коринфе латинская архиепископия была основана позднее, в 1212 в., по взятии этого города у наследника Сгура, Михаила Эпирского (о чем ниже). Первому латинскому архиепископу апостольской Коринфской Церкви Гвалтеру папа дал целый ряд епархий: Аргос, Монемвасию (бывшую еще в греческих руках), Майну и Велигости на полуславян­ском юге полуострова, а в Ионическом архипелаге — ост­рова Закинф и Кефаллонию. Но и у него дела пошли плохо: с ним ссорился ею капитул, его казну забрали князья ахей­ский и афинский; и на Гвалтера лично сыпались жалобы, пока он не был смещен папой за дурное поведение.

Ученый канонист, каковым был папа Иннокентий, с особенной любовью и торжеством отнесся к новой латин­ской кафедре в Афинах, которые и для него являлись «ма­терью искусств и городом наук», средоточием языческой философии и толкования пророков, где крепость Паллады обращена в кафедру истинного Бога. Посылая архиепис­копу Берарду паллий, Иннокентий подтвердил за архиепископией в составе 11 епархий все ее прежние владения и будущие приобретения, предусматривая дары монархов и верных чад Церкви. Папа перечисляет поименно много­численные церковные имения и более 20 монастырей, разбросанные не только по всей Аттике, но и в Виотии, и на острове Евбее. Все права греческого митрополита были перенесены папою на латинского архиепископа Афин. Для руководства дан ему устав Парижской Церкви, считав­шийся образцовым, но рекомендовано осуществлять его, не вызывая ущерба Церкви и законной обиды (scandalum) местного государя, клира и народа. Число каноников бьшо установлено легатом Бенедиктом. Таким образом, органи­зация Афинской Церкви была осуществлена папой поми­мо местного государя, притом на основаниях иных, чем в Ахейском княжестве: церковное имущество определялось церковным правом, наследованием после греческой мит­рополии, как будто иерархическая и каноническая тради­ции не прерывались захватом кафедры, как будто воспоследовала уния; тогда как в княжестве Ахейском церковное имущество было определено государственным феодальным правом и учреждение капитула явилось делом князя. Размеры церковных земель были иные, в Афинах гораздо большие, тогда как в Патрасе было дано восемь рыцарских ненов на условиях военной службы. Немедленно и начались внутри Афинской Церкви конфликты между канонами и феодальным обычаем. Члены капитула предпочитали рассматривать себя как церковных вассалов и, отказываясь служить в церквах, проживали в своих пребендах. Важнейшая должность казначея капитула с соответственной : пребендой даже действительно стала леном, притом свет­ским: «местный государь» Оттон де ла Рош, оказывается, за­ставил архиепископа предоставить ему эту пребенду. Мало того, он стал взимать с церковных земель акростих, т. е. стал рассматривать бывшие имения митрополии как госу­дарственные, становясь на ту же точку зрения, на которую встал в своем княжестве Вилльгардуэн. Если вслед за тем Оттон предложил папе для большего успеха унии основы­вать латинские приходы во всех местечках, где могло про­кормиться 12 латинских семейств, обязуя содержать их ла­тинский клир и предлагая помощь из своих личных средств, то это предложение было лишь по видимости вы­годно архиепископии, так как Оттон собирался взять уст­ройство Церкви в свои руки на тех же началах, каковые бы­ли применены в Ахейском княжестве. Папа вскоре убедил­ся, что и афинский «мегас кир» стремится секуляризовать церковные земли, чего добивались светские государи по всей Романии, начиная с императора Генриха.// Дафнийский монастырь Оттон огдал брагии бургундского монас­тыря Bellevaux цистерсианского ордена. // Положение Афинского архиепископа усложнялось тем, что его об­ласть, сголь широко определенная Иннокентием, распро­странялась не только на греческую Монемвасию, но и на земли других государей: Равано Евбейского и Паллавичи-ни в Южной Фессалии.