ЦАРИЦА ФЕОДОРА. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПРАВОСЛАВИЯ. МИХАИЛ III 3 страница

Оказывается, Михаил не пренебрегал военной честью империи и старался лично вести войска на опасные места на границе с мусульманами. Здесь важным значением пользовались по своим враждебным к империи расположениям занятые павликианами места Сивас и Тефрика (21), откуда почти ежегодно происходили наезды на византийские области. Эмир мелитенский и правитель Тарса руководил павликианскими отрядами, подкрепляя их арабскими конниками. Отношения с арабами составляли в это время самую важную сторону внешней политики; почти постоянно в столице были мусульманские послы, и, с другой стороны, из империи снаряжались посольства к калифу. Вот почему значительной долей и притом важнейших известий мы обязаны за это время арабским писателям. Между прочим, у Табари встречаем такое место, характеризующее влияние Петроны (22). Между представителями империи и калифата шла речь об обмене пленными, обе стороны подтвердили клятвой свои обещания. Т.к. со стороны Византии принес клятву именем императора Петрона, то арабский посол спросил царя, обязательна ли для него данная его дядей клятва, император отвечал на это утвердительно кивком головы. «И не слышал я от него,— говорится далее,— ни одного слова с тех пор, как вступил в греческую землю до моего ухода. Говорил один переводчик, император только слушал и головой говорил, да или нет. Сам же император никогда не говорил, и его делами распоряжался дядя».

Несмотря на перемирие и обмен пленными, произведенный, как было в обычае, на р.Ламус, в 860 г. между империей и калифатом снова происходили военные дела. Поход этого года, предпринятый также лично царем Михаилом, падает на то время, когда под Константинополем появилась русь, которая произвела опустошение окрестностей и начала угрожать самому городу, очевидно, лишенному в то время своего гарнизона. Никита Орифа, адмирал, или друнгарий флота, не имел в своем распоряжении достаточных средств для отражения русских и поспешно дал знать царю, находившемуся тогда у Черной реки, чтобы он возвратился в столицу. Когда русские были прогнаны от столицы, Михаил вновь отправился в поход на восточную границу. На границе калифата и империи в округе Сивас, у Дазимона, произошло сражение, окончившееся поражением Михаила, после которого он едва спасся от плена. Для характеристики положения, в котором находилась столица летом 860 г., т. е. во время русского нашествия, важно еще отметить, что критские арабы тогда же сделали набег на Киклады и доходили до Проконниса.

В 863 г. снова возобновились военные действия. На этот раз мелитинский эмир Омар сделал поход на север в фему Армениак, где взял важный приморский город Амис, ныне Самсун. Этот город издавна имел большое торговое значение на южном побережье Черного моря, и, кроме того, появление арабского войска внутри византийских владений должно было немало обеспокоить правительство. Не полагаясь на местные войска фем, император послал против Омара стратига Фракисийской фемы Петрову, который с помощью вспомогательных отрядов из разных малоазийских округов нанес арабам сильное поражение в местности, положение которой недостаточно определено, между фемами Пафлагония и Армениак. В этой битве погиб эмир, и уничтожено было его войско. После этого дела Петроне было дано звание магистра. Фактически, однако, положение дел на восточной границе нимало не изменилось до самой смерти Михаила III. В общем, это была постоянная война, сопровождавшаяся опустошением незащищенных местностей и захватом пленников и прерывавшаяся на время переговорами о перемирии и разменом пленными, причем с той и другой стороны нередко оказывались отступники от веры отцов. Сильного напряжения не достигали эти столкновения лишь потому, что само положение калифата далеко не было обеспечено от смут и анархии. Арабский элемент встретил сильное соперничество в турецких отрядах, окруживших трон падишаха, и подготовил опасный разрыв между калифом и турками.

Со стороны моря империи наносили много вреда арабы, занявшие Крит и развившие у себя морское дело и пиратство. В 866 г. снаряжен был флот против критских корсаров, но в это время произошли неожиданные обстоятельства, вследствие которых поход был отменен. Именно: в апреле месяце у берегов Малой Азии главный вдохновитель этого похода кесарь Варда был убит на глазах императора Василием Македонянином, который около того времени вошел уже в расположение императора и с тех пор сделался первым после царя человеком в империи.

Нам остается еще коснуться церковных отношений времени Михаила. Это тем более следует отметить, что как Михаил, так и кесарь Варда в религиозных убеждениях скорей придерживались отрицательных взглядов, император по крайней индифферентности, а дядя его — по рационалистическим воззрениям. Известно выражение императора, передаваемое в жизнеописании патриарха Игнатия: «Мой патриарх—это Феофил, кесарев — Фотий, а у народа патриарх Игнатий» (23). Кесарь Варда с первых же лет самостоятельного правления Михаила получил громадное влияние на политические и церковные дела. Придворные интриги и борьба мелких честолюбий, увеселения и пьяные пирушки были предоставлены царю и его ближайшим товарищам, Варда же оставил за собой правительственную деятельность. Мы видели, что военное дело вел брат его Петрона, внутренняя же администрация всецело лежала на его ответственности. В особую заслугу ему ставили то, что он лично наблюдал за отправлением правосудия и оживил изучение права. Несомненным подъемом обязаны ему школы, хотя, конечно, нужно признать неправильным мнение, что он впервые открыл совершенно запущенные в эпоху иконоборства учебные заведения. Что касается высшего учебного заведения в Магнаврском дворце, оно обязано Варде своим переустройством, новыми материальными средствами и хорошими профессорами. Во главе этого учебного заведения стоял знаменитый философ Лев, бывший архиепископ солунский. Личным поощрением учеников и вниманием к их нуждам Варда много содействовал поднятию учебного дела в империи и утверждению его на продолжительное время (24). Занимавший после патриарха Мефодия вселенский престол Игнатий (846—857) был иерарх высокого происхождения, сын царя Михаила Рангави, низвергнутого с престола Львом Армянином в 813 г. После несчастия, постигшего семью Рангави, четырнадцатилетний сын Михаила Никита был оскоплен и заключен в монастырь, где под именем Игнатия провел 33 года в строгом монашеском уединении и утратив надежду на возвращение лучших дней. В 846 г. по смерти Мефодия царица Феодора вспомнила об нем и поручила ему управление Церковью, которая далеко еще не нашла себе после восстановления православия твердого водительства.

Легко понять, что добросовестный отшельник, всю жизнь проведший вдали от людей и не могший питать к ним добрых чувств, едва ли был таким духовным вождем, который отвечал бы потребностям времени. Он не обладал ни авторитетом, ни достаточным уменьем, чтобы повлиять на придворные сферы, и не пользовался расположением ни царя, ни кесаря Варды. Благочестивый пастырь ввиду ходивших в городе слухов, что Варда находился в преступной связи с своей невесткой, женой его сына, публично отлучил его от св. причастия, чем возбудил против себя его ненависть. Вследствие этого выступления против всесильного временщика патриарх Игнатий поплатился своим положением вселенского патриарха. На место его был избран и посвящен Фотий, а низверженный Игнатий заключен в монастыре на острове Теревинфе, где и оставался десять лет, до вступления на престол Василия Македонянина, который, желая на время порвать с церковной политикой Фотия, решился в удовлетворение консервативной, по преимуществу монашеской партии снова призвать к управлению Церковью Игнатия (867).

С устранением Игнатия в положении церковных дел наступила значительная перемена, приведшая к разрыву отношений между Восточной и Западной Церковью. Кесарь Варда, которому легко было бы оценить мировое значение подготовлявшихся событий, более, по-видимому, занят был мерами к укреплению своего личного положения, чем задачами мировой политики. Когда с падением Феодоры и убийством Феоктиста все влияние перешло к нему, он несознательно допустил, что около царя образовались такие влияния, которые могли быть для него вредны. Уже и то обстоятельство, что с именем Варды стала соединяться идея о судебном правосудии, школьном образовании, церковном строительстве и т. п., могло подать повод к подозрительности царя Михаила. В ближайшем к нему кружке стали говорить о замыслах Варды и об опасных для царя планах, его занимающих. Около 862 г. приближенным к царю лицом становится Василий, которому мало-помалу удалось занять из небольшого чина царской конюшни высшее звание в империи. Это был любимец счастья, вышедший из самой скромной доли и давший империи самую славную династию, какая только бывала во главе Византийской империи. Сделавшись первым человеком при Михаиле, Василий должен был возбудить к себе соревнование со стороны Варды, и между ними возникли недоразумения. Василий успел уверить императора, что Варда замышляет заговор и имеет в виду царский трон, и убедил его в необходимости принять средства к защите. Во время упомянутого похода, когда флот остановился у берегов Малой Азии, Варда был убит на глазах царя, и предпринятый поход отменен. Это было причиной сильного недовольства против царя, который подвергался укоризнам и порицанию за то, что погубил лучшего государственного человека и не исполнил популярного предприятия. Затем события, сопровождавшиеся насильственной смертью царя, следовали весьма быстро. Мая 26 867 г. Василий был объявлен кесарем и императором, а 23 сентября того же года Михаил был умерщвлен по приказанию Василия.

Как ни ничтожен характер Михаила и как ни глубоко пали при нем нравственные требования и общественные запросы, мы должны признать, что краткий период его царствования открывает в истории империи совершенно новые перспективы и в десятилетие от 856 до 867 г. появляются на исторической сцене новые, хорошо подготовленные для деятельности люди, которые оказываются совершенно приспособленными и воспитанием, и обучением к предстоявшим широким задачам как в политической и церковной сфере, так и в культурно-просветительной деятельности. В этом отношении новый период истории следовало бы открывать не с Василия Македонянина, который является исполнителем уже намеченного и приготовленного ранее, а именно со времени Михаила III, при котором историка встречают вполне «новые люди и новые песни». Мне кажется, что эти новые явления в жизни византийского общества составляют вывод из пройденной эпохи и должны быть поставлены в связь с иконоборческим движением. Ни патриарх Фотий, ни Константин и Мефодий, ни сам Василий Македонянин не могут быть рассматриваемы вне условий среды, которая их воспитала, а эта среда, несомненно, была иконоборческая. Царствование Михаила III, таким образом, следует рассматривать с двоякой точки зрения: с одной стороны, в это время доживают и заявляют право на существование старые представители иконоборческой эпохи, с другой — начинают действовать новые люди, воспитавшиеся под влиянием политических и церковных событий нового времени, т. е. начала IX в. С одной стороны, византинизм сдерживал государство и Церковь в цепях узкого филетизма и отвлеченного принципа, в котором преобладающим элементом было послушание букве, а не духу и требованиям жизни, с другой — возникшая на Западе Каролингская империя и усилившаяся столько же вследствие образования церковной области в Риме, как и просветительной деятельности св. Бонифация между германцами, Римская Церковь поставила перед гордым своим старым и теперь падающим могуществом восточным византинизмом новые задачи, побудив его к обеспечению своего пошатнувшегося положения. Случилось так, что с началом второй половины IX в. для государственных деятелей Восточной империи представлялась полная возможность наверстать потерянное и дать империи новый блеск, несмотря на сделанные уступки в пользу Каролингской империи.

Не подлежит сомнению, что иконоборческий период характеризуется борьбой за идеи, и что эпоха процветания византинизма, как называют македонский период, во многом ему обязана.

К сожалению, иконоборческий период остается во многих подробностях маловыясненным и по основным его выводам довольно спорным. Руководившая движением и задававшая тон партия не осталась у дел, а была насильственно отстранена, и все основания, которыми она руководилась в жизни (акты, записи, сочинения), подверглись или уничтожению, или порче, так что цели и стремления иконоборческих императоров и их сотрудников в сущности для нас неизвестны. Торжество православия сопровождалось не только восстановлением почитания святых икон и вообще церковной реакцией, но и отменой многих других новшеств, которые рассматривались как результат той же системы. Известно, что самые законы, изданные иконоборцами, признаны были в X в. негодными и отменены. Конечно, нужно считать увлечением мысль, что иконоборческий период заслуживает сравнения с освободительным движением XVI в., но и в VIII в. в Византии подвергнуты были колебанию многие из устоев жизни. Борьба шла не из-за икон только, икона служила лишь символическим выражением противоположных воззрений на предметы поклонения; икона как вещественный предмет послужила материалом для проверки мировоззрения враждовавших партий. То обстоятельство, что была выяснена разность между λατρεία и τιμητική προσκύνησις, не могло занимать массу верующих, это было дело богословов и образованных классов. Но вместе с тем христианству нужно было отстоять свои принципы и поклонение иконам против мусульманства и иудейства и против бросаемых ему упреков в идолопоклонстве. С богословской и философской точки зрения выяснен принцип поклонения иконам в сочинениях Ф. Студита, т. е. уже в IX в.

Идейные завоевания совершаются весьма медленно. В течение ста с лишком лет теоретический вопрос церковности приковывает к себе напряженное внимание всех классов общества, возбуждает страсти и поглощает материальные и духовные силы страны. А между тем в это время на отдаленных окраинах происходят, не останавливая на себе должного внимания, события первостепенной важности. Не будем здесь приводить на память возрастающие успехи мусульман и болгар, с которыми Византия еще могла справиться и движение которых вперед угрожало самому существованию Византийского государства. Но то, что произошло в IX и X вв. в Италии,— образование Папской области и великая узурпация Каролингов — наносило невознаградимый ущерб престижу и мировой политике Византийской империи. Вместе с началом действия иконоборческого эдикта совпадает отлучение от общения с Западной Церковью Востока; с тех пор Запад эмансипируется и начинает самостоятельное развитие. Римская Церковь, порвав с империей, ищет себе защиты и покровительства в возрастающем Франкском государстве, которое создает и смело ставит в это время свои мировые притязания. Каролинги выработали и привели к осуществлению идею перенесения императорской власти на короля франков и нашли церковное освящение этой революционной мысли в авторитете папы. Мировластительные притязания Рима находили поддержку у самих греков; крупнейший писатель IX в. Феодор Студит признавал за Римской Церковью верховный авторитет в делах веры. Немаловажным ударом для империи было и то, что в течение иконоборческого периода гонимые православные, в большинстве из черного духовенства, во множестве колонизовали Южную Италию, придав на долгое время стране наименование Греции.

После восстановления православия Византия должна была вернуться к тем устоям, на которых покоилось ее существование в начале VIII в. Но вернуться к старому было нельзя, да это и не могло соответствовать ее интересам. Принципы иконоборчества, несомненно, были навязаны с Востока, в основе их лежат мусульманские и иудейские воззрения, торжество иконоборческих идей необходимо приводило к преобразованию Византии в особое государство с преобладанием восточных этнографических и культурных элементов. Между тем, не только по значению эллинского этнографического состава в империи, но и по господствующим культурным особенностям и по историческим тенденциям Византия не могла мириться со скромной ролью восточного государства в средневековой Европе. Уже в конце VIII в. с достаточной ясностью можно было видеть, что европейские народы начинают давать европейской истории совершенно новое значение, что местные истории франков, саксов, лангобардов, баварцев и др. начинают придавать истории Западной империи особый блеск, силу и величие. Разве не ясно было для государственных деятелей Византии, что болгаре, мораване, русские, вообще восточные и южные славяне должны были и до известной степени уже приготовлены были войти в подчинение Константинопольского патриархата и вместе с тем содействовать воскрешению имени империи, блеск которого потускнел вследствие новых завоеваний Каролингов и увеличения пределов Римской Церкви присоединением к ней вновь обращенных германских народов. По-видимому, намечаемый здесь исторический момент хорошо был сознан при переходе власти от Михаила III к Василию Македонянину, т. к. при новой династии империя вступает на новый путь, на котором развивает громадные духовные и материальные силы.

Из вышеизложенного уже ясно, что иконоборческих императоров современный историк обязан защищать против многочисленных и разнообразных взведенных на них обвинений. Наиболее несправедливо обвинение в систематическом гонении на школы и на просвещение. Главное обвинение в этом отношении высказано против Константина Копронима как сознательного и злонамеренного гасильника просвещения. Но никаким доказательством нельзя подтвердить этого. Все обстоятельства, касающиеся Феодора Студита и его семьи и распространения в среднем классе грамотности, отмеченные нами в своем месте, свидетельствуют о том, что в конце VIII в. ни школы не были закрыты, ни домашнему обучению не поставлено препятствий. Что касается начальных годов IX в., то появление на исторической сцене таких научно образованных людей, как Иоанн Грамматик, подготовивший иконоборческую реакцию в 814 г., профессор и математик Лев, выдающийся по своим знаниям, знаменитый патриарх Фотий, поражающий своим обширным литературным образованием, свидетельствует о высокой постановке школы. А грандиозная и беспримерная в средневековом эллинском мире личность Константина Философа, имеющая себе двойника разве в Оригене, не менее импозантная фигура паннонского архиепископа Мефодия и многие современники их, родившиеся и получившие воспитание в конце VIII и начале IX в., не обязаны ли своей школьной образованностью и научной подготовкой современной им общественной среде и высшей школе, в которой они получили образование и любовь к научным занятиям? Подобная общественная среда, несомненно, была при иконоборческих царях; об ней, например, говорит следующее прекрасное место из письма Фотия (25). Уже будучи патриархом, он рисует такую картину радостей и наслаждений, какие он получал в скромной доле профессора высшей школы в Константинополе. «Могу ли без слез,— пишет он папе Николаю, — говорить о том времени, когда мои друзья собирались около меня и приводили ко мне других, горевших желанием учиться? Мне доставляло высочайшее наслаждение видеть, с какой ревностью они занимались наукой, с каким вниманием расспрашивали меня, как изощряли свой ум математическими вычислениями и с каким рвением стремились к постижению истины посредством изучения философии и Священного Писания, венца всех знаний. Это было обыкновенное общество, в котором я вращался. Бывало, иду во дворец, меня сопровождает толпа слушателей до самого входа и уговаривает не засиживаться там долго и скорей вернуться. В этой привязанности учеников я видел для себя высшую и невыразимую награду и оставался во дворце не более, как того требовало дело. Возвращаясь домой, я встречаем был у дверей моим ученым обществом. Те из учеников, которые своими превосходными качествами снискали некоторое право на короткое со мною обращение, замечали, что заждались меня, другие просто приветствовали. Отношения наши были просты и искренни, их не нарушали козни, не омрачала зависть. И всего этого я теперь лишен и горько оплакиваю перемену».

Чтобы отстоять предвзятую мысль о густом-мраке невежества, господствовавшего при иконоборцах, указывают на известия о просветительной деятельности кесаря Варды, брата царицы Феодоры, с именем которого соединяют открытие византийского школьного образования. Но в открытых Вардой школах не могли получать образование люди, которым обязан своим подъемом византинизм при Македонской династии, следовательно, ему нужно приписывать реформу в этом важном деле, а отнюдь не открытие школ. Варде принадлежит, по свидетельству летописцев (26), главным образом преобразование и обеспечение материальными средствами школы при дворце Магнаврском, в которой, как можно догадываться по перечислению наук, преподавались известные в средневековой школе trivium и quadrivium (27), где после грамматики и риторики следовали геометрия, астрономия, философия и наука всех наук — богословие.

К подобным же заключениям, которые пока еще не могут быть так утвердительно выражены, как первые, приводит изучение памятников искусства. Иконоборческая эпоха не влияла так разрушительно на художественную производительность, как это утверждалось до сих пор. Гонение было не на искусство вообще, а на почитание изображений святых и воздавание им божеских почестей. В настоящее время начинают становиться известными такие памятники высокого художественного выполнения, происходящие, по всей вероятности, из эпохи иконоборцев, которые должны совершенно ослабить ту точку зрения, что искусство заглохло в IX в. и неожиданно вновь ожило при Македонской династии. В самое последнее время открыты мозаики в церкви св. Димитрия в древней Солуни, которые подали повод к новым выводам по вопросу о состоянии искусства в эпоху VI — IX вв. (28) Изучение этого памятника не закончено еще, но, по всем вероятиям, он должен пролить новый свет на историю византийского искусства.

Важным также обвинением против царей иконоборческого периода выставляется жестокость, с какой они преследовали своих противников—иконопочитателей. Хотя историку не следовало бы считаться с этим обвинением, которое не может быть рассматриваемо как знамение эпохи, а скорей служит обычным явлением всякой религиозной борьбы и обнаруживается с одинаковой жестокостью во все времена, но и в этом отношении нельзя не обратить внимания на то, что деятельность иконоборческих царей без меры и слишком густо окрашена пристрастными и нетерпимыми писателями. Достаточно напомнить, что жестокость, проявлявшаяся в членовредительстве, в мучениях, в продолжительном заключении и в казнях, засвидетельствована одинаково и в отношении иконопочитателей, и иконоборцев. Если произвести подсчет, то сомнительно, на чьей стороне подымется вверх чаша гуманности и справедливости, на стороне первых или последних. Во всяком случае, жестокость царицы Ирины по отношению к своему сыну или принесение в жертву чистоте православия сотен тысяч павликиан при царице Феодоре может выдержать сравнение с любым преступным распоряжением Константина Копронима или последнего иконоборца Феофила.

В высшей степени любопытно для оценки иконоборческого движения следующее обстоятельство, на которое доселе не было обращено внимания. В первый период движения видим на Востоке, в особенности в военных частях, горячих защитников иконоборческой идеи, которые готовы жертвовать жизнью ради торжества Исаврийской династии и выдвинутого ею религиозного принципа. Во втором периоде одушевление иконоборческой идеей совершенно падает: ни в Анатолике, ни в Фракисийской феме не встречаем более бунтов из-за иконоборческой идеи. Напротив, самозванец Фома привлекает на свою сторону массы народа в Малой Азии, хотя он слыл за славянина по происхождению и хотя выдавал себя защитником иконопочитания.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

ПЕРИОД III

 

Глава I

 

1 Theoph. Chron. 302 — 303; Ramsay. The Hist. Geography of the Asia Minor. 1, 187 и др.

2 Migne. Patrologia graeca. T. LXVI. Col. 1050.

3 Malalas. 429. 16; Theoph. 175, 7; Cedreni. 1, 643, 20.

4 To Αρμενίων δίστατον και πολυπλανές, ар. Zachariae a Lingenthal. lus III. 290.

5 Edict. XIII. C. I.

6 Лучшее об экзархате у Diehl: Etudes sur I'administration byzant. dans 1'exarchat de Ravenne. 568 — 751.

7 Theoph. 287,7.

8 De Thematibus. I. P.

9 Ibid. P. 12.

10 Diehl. L'origine du regime des Themes («Extrait des Etudes d'hist. Dediees a Monod»); Gelzer. Die Genesis der Byzantin. Themenverf. Leipzig, 1899.

11 Этому вопросу посвящено нами исследование в «Известиях Русского археологического института». Т. VI: Военное устройство Визант. империи.

12 De Cerim. 657—658. 18.

 

Глава II

1 Nicephori arch. Const. Opuscula hist. Ed. de Boor. P. 24, 10: Έπανέοτη Κοϋβρατος δ ανεψιός Όργανα δ των Ουνογουνδούρων κύριος τω των Άβάρων χαγάνω...

2 Ibid. P. 33, причем назван Κοβράτος в достоинстве1 хана.

3 Chronique de Jean eveque de Nikiou, texte ethiopien. Trad, par Zotenberg. Paris, 1883.

4 Ibid. P. 400: «Koubratos .chef des Huns, neveu d'Organa».

5 Thepphanes. Ed. de Boor. P. 357, 12: Κροβάτου του κυροΰ της λεχδείσης Βουλγαρίας τον βίον μεταλλάξαντος.

6 Acta SS. § 185; Tougard. § 70.

7 ActaSS. § 198; Tougard. § 113.

8 Известия Русского археологического института. Т. X. С. 545.

9 Theophan. 433; 497, 19. Следует принять в соображение и разночтения: Κομέρσιος Cormesus. За указание развалин этого имени приносим благодарность г. К. Шкорпилу.

10 Tougard. § 121: Ό αυτός Μαύρος συν των μετ' αύτοΰ αποφυγών τα του 3εοστέπτου βασιλέως κατέλαβεν ϊχνη, έκεΐσε δεχθείς καϊ αρχών χρηματίσας.

11 Erben. Regesta. I; Migne. Pair. lat. LXXVII. Col. 1092.

12 Niederle. Slovanske Starozitn. II. 1. P. 223—224.

13 Ibid. II. 1. 278.

14 De admin, imperio. C. 29—30. Ed. Bonnae.

15 Ibid., C. 29: Εύρον ε'9νη σκλαβενικά άοπλα οντά, ατινα και αβαροι έκαλοΰντο. И далее σκλάβοι οί και "Αβαροι.

16 В первый раз эта мысль проведена у Racki, см.: Niederle. II. 1. S. 256, 261.

17 Archiv fur Slavische Philol. XVII. S. 56, 85.

18 Бартольд. Зап. Имп. Ак. Наук. I. П. 4 (1897); Туманский. Записки Восточн. отдел. Императ. Русского археол. общества. Т. X. 1897.

19 Этому вопросу посвящена моя статья в «Известиях Русск. археол. института». Т. XIV. 1. С. 44—58.

20 Хроника Фредегара изд. в «Mon. Germ. Hist.». Vol. II, и «Conversio Carantanorum». Ibid., XIII.

21 Krusch. Neues Archiv der Cesellsch. fur altere deutsche Geschichtskunde. VII. 1882; Погодин. Из истории слав, передвижений. С. 152—154.

22 Прокопий. De В. Goth. IV.

 

Глава III

 

1 Gelzer. Leontios v. Neapolis. Leben des heil. Johannes der Barmherz. S. 23.

2 Георгий Писида. Ираклиада. II. 109, 120.

3 Theоph. 303, 9: Κατά τάς λεγομένας Πύλας.

4 Gerland. Die persichen Feldzuge. 28—29//Byzant. Zeitschr. III. 2.

5 Hilprecht. Die ausgrabungen in Assyrien und Babylonien. Leipzig, 1904; I Kapitel.

6 Theoph. 318, 2.

7 Кулаковский и С они и. Аммиан Марцеллин. Кн. XVIII. 7. Киев, 1906—1908. С. 223.

8 Theoph. 322,20.

9 Chron. pasch. I. P. 729, 15.

10 Theoph. 324,20.








Дата добавления: 2016-07-09; просмотров: 662;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.035 сек.