Нравственность персу искушением ииомирностью

ляющей любить смертные и изменчивые вещи. Главное

— измениться настолько, чтобы перестать быть челове­
ком. Это и есть основной пафос всех ведущих религий и
эзотерики: быть земным человеком не просто мало, быть
в полной мере лишь им — еще и грешно и постыдно.
«...Настоящее свое состояние, каким бы благообразным
оно ни было,— пишет С. С. Аверинцев, характеризуя
ранневизантийскую литературу, — христианин не может
не оценивать как позорное, ибо обязывается измерять его
меркой абсолютного: любые его заслуги конечны, между
тем как вина — бесконечна. Христианство учит человека
воспринимать свое тело как храм бога — весьма веская
причина скорбеть о том, что храм этот «весь осквернен».
Христианство внушает человеку, что он есть носитель
образа божия — каких же слез хватит, чтобы оплакать
унижение этого образа?»

Погрязнуть в делах житейских, даже если ты добр, кро­ток и терпелив,— это идти по пути гибели. Отречение от своего земного естества — единственный путь к успеху. Лишь тот, кто презрел пагубные радости и соблазны обыч­ной жизни (схимник, мученик, аскет, йогин) может ска­зать, что действительно стал на путь, ведущий от челове­ческого к божественному, от пошлой смертности и греха

— к бессмертию и блаженству. Его лицо в полной мере
обращено к потустороннему, к духу, а сердце не скучает
о земной мишуре.

Хочу подчеркнуть, что здесь я стремлюсь выявить именно ведущую нить религиозного и эзотерического сознания, не вдаваясь в дискуссии о мере признания мирских благ. А дискуссии такие, конечно, были как между отцами цер­кви, так и между религиозными философами. Главными, постоянно действующими источниками грешности этого мира, его скверны религия и эзотеризм полагают:

• земное самозамкнутое человеческое «я»,

• проистекающие из его партикулярности желания и
воля к их удовлетворению.

Лекция 8

Именно наличие «я», осознание человеком своей осо-бости, отдельности, инаковости по отношению к дру­гим существам и сущностям является корнем его онто­логической вины и сопутствующих ей несчастий. С точ­ки зрения индуизма и буддизма, каждый, желающий из­бавления, должен понять, что его «я» — лишь иллюзия и потому все привязанности — тлен. Христианство, при­знающее целостность душевной монады и ее бессмер­тие, тем не менее четко разделяет неистинное земное «я» человека и то высокое «я», которое может дать Хри­стос. Но чтобы Христос дал это новое прекрасное «я» — свою божественную природу — верующий должен добровольно отказаться от собственной земной личнос­ти, раздираемой потребностями и противоречиями. Надо убить повседневное «я», чтобы приобщиться к Абсолю­ту. Стать ничем, открытой возможностью, пустым со­судом, в который Христос вольет трансцендентную ду­ховность. «Верный признак действительного присутствия Бога в вашей жизни — это либо полное забывание себя, либо ощущение себя комком грязи. Лучше совсем за­быть о себе»,— говорит философ и проповедник Клайв Льюис. С партикулярным земным «я» связана способ­ность к свободе, точнее, к своеволию, самоуправству, порождающим богоборческую гордыню, из которой про­истекают все виды зла.

Наличие у человека «я», позволяющего отличать себя от мира, вызывает к жизни желания, могучие силы, за­ставляющие сохранять, беречь, длить неистинное мирс­кое бытие, проявляя упрямую волю. В индуистской тра­диции желания и страдания — две стороны одной меда­ли. Именно мир желаний автоматически создает мир стра­даний. Первого не бывает без второго. Суетные мирс­кие желания и в христианской традиции понимаются как ведущие к страданию и греху, они непременно приобре­тают вид пороков и страстей: властолюбие, корыстолю­бие, сластолюбие, чревоугодие, лень, зависть. Страсти