Нравственность перед искушением иномириостью

мятся быть гуманными и не путать добродетель с поро­ком. Для них могут быть святыми чужая жизнь, процве­тание Родины, благополучие семьи, счастье детей. Ми­ротворчество, жертвенная любовь свойственны неверую­щим, как и верующим разных конфессий.

Тезис «смерть абсолютна» может быть истолкован в смысле прямо противоположном-тому, который вклады­вают в него нигилисты. Неизбежность ухода делает жизнь не абсурдной, а, напротив, исполненной содержания. «Обязывающее значение смерти» — это значение всех жизненных ценностей, перед которыми и за соблюдение которых мы в ответе как перед самими собой, так и перед другими людьми. Перспектива смерти делает особенно острым переживание добра и зла, в то время как бес­смертие как бы уравновешивает их, нивелирует корен­ное различие. Бессмертие, по сути дела, уничтожает и само стремящееся к ценностям «я». Бесконечно суще­ствующая личность размывается временем, меняет свои очертания, разваливается (как и все слишком большое) под своей темпоральной тяжестью. Вот почему авторы-эзотерики подчеркивают в своих работах благодатность заб­вения. Душа не помнит своих прошлых существований. Однако что же есть это забвение, как не та же самая смерть?

Таким образом, нравственное содержание ориентации на жизнь не может быть оценено негативно, если подхо­дить к нему без предвзятости. Стремление полнокровно жить эмпирической человеческой жизнью — не заблуж­дение грешного или невежественного ума, а, возможно, только лишь часть истины.

2. Пути иномирности или метафизический компромисс?

Как мы уже выяснили выше, обычный средний чело­век (средний не в смысле серости, а в смысле типичнос-

Лекция 8

ти своего образа жизни) погружен в эмпирический мир и его события. Даже считая себя верующим, он, как пра­вило, занят повседневной реальностью и отвлекается от нее лишь в моменты жизненных кризисов или во время торжественных религиозных церемоний (если служба хо­рошо организована, а проповедник — достаточно уме­лый психолог и оратор).

Однако издревле существовали духовные течения, ис­кренние поборники которых не просто утверждали на­личие мира иного или его исходность, первичность по отношению к обыденному бытию, но постулировали не­обходимость такого образа жизни, который весь был бы направлен к наилучшему достижению инобытия. Пер­воначально это эзотерические учения, известные уже в Древнем Египте и Древней Греции (таинства святилища Изиды, Элевсинские мистерии и т. д.), затем — миро­вые монотеистические религии, которые при всей сво­ей популярности и широчайшем распространении по ос­новному своему смыслу полностью обращены к поту­стороннему.

Именно монотеизм и эзотеризм древности рождают представление о совсем иной реальности, ничем не схо­жей с обыденным человеческим существованием, с его конечностью, смертностью, вещественностью, с его за­ботами и страстями. Это не человеческая реальность, она предлежит человеку, создает его как свое собственное инобытие и служит источником всех благ и достоинств: самого факта существования высших нравственных и эс­тетических ценностей, добра, красоты. Она ничем не по­хожа на антропоморфных или зооморфных богов полите­изма с их вполне человеческими занятиями, чувствами, интригами. Она абсолютна, тотальна, хотя обладает лич­ностным аспектом, и будучи абсолютной, определяет и судьбу эмпирических существ, и смысл их бытия. Боже­ственный Абсолют и близкие к нему слои бытия оказы­ваются истинной отчизной маленького и суетливого сына