НА ПОРОГЕ 70-Х ГОДОВ: ПОЛЯРИЗАЦИЯ СИЛ 23 страница

1 Засурский Я. Н. Американская литература XX века: Некоторые аспекты литера­турного процесса. М., 1984, с. 3.

III. НАУКА И КУЛЬТУРА

ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО

В качестве сложившейся школы можно выделить в первую очерет «поэтов Черной горы», которые в 50-е годы на короткое время объедини-лись в единую группу в маленьком колледже того же названия и к ко-торым затем примкнули другие поэты. Членами этой группы, помимо композитора-авангардиста Дж. Кейджа, были поэты Р. Крили, Р. Дункан и Ч. Олсон. Ведущей фигурой был, несомненно, Олсон, который в своем программном труде сформулировал теорию стиха, освобожденного от мет­рических оков и основанного на ритме дыхания. Он также поставил со­здание и восприятие стиха в зависимость от эмоциональных и физиологи­ческих предпосылок. В журнале «Блэк маунтейн ревью» сотрудничал и известнейший представитель поэтов-битников А. Гинсберг. Обосновавшись в Сан-Франциско, уже сложившаяся группировка битников превратила в конце 50-х годов этот город в центр поэтической активности. Поэма Гинсберга «Вопль», произведения Г. Корсо и Л. Ферлингетти вызвали сильный резонанс во всей послевоенной лирике. Помимо Ле Роя Джон­са, начавшего свою карьеру в качестве поэта-битника, эта группа повлия­ла на поэзию негритянских авторов в целом.

В 60-е годы па передний план выдвинулись так называемые «испове­дальные поэты», к числу которых можно отнести Р. Лоуэлла, С. Плат, А. Секстон и В. Д. Снодграсса. Эти поэты с различной степенью субъек­тивизма передавали в форме исповеди психические переживания индиви­дуума в экстремальных ситуациях. Если в стихотворном цикле Снодграс­са «Игла сердца» (1960) автобиографическое еще связано с внешней действительностью — войной в Корее, то акцент на личное «я» в эмоцио­нальных стихотворениях Секстон достигает наивысшей силы и интенсив­ности. Для всех этих групп и школ общим является отказ от рассудоч­ности, формальной сложности и «учености» классической модернистской поэзии. Однако на фоне этих направлений продолжала свое существова­ние и академическая, формалистическая лирика, важнейшими предста­вителями которой являлись Г. Немеров и Р. Уилбер².

Для американского театра послевоенных десятилетий оставался акту­альным давний конфликт между искусством и коммерцией, между Брод­веем и различными формами экспериментальных и более высоких по уровню театральных постановок. В области драматургического искусст­ва наиболее выдающимися фигурами, несомненно, являлись Т. Уильяме, А. Миллер и Э. Олби. Господство театральной системы, сложившейся на Бродвее, стояло, однако, на пути новаторских тенденций и нередко вело к истощению незаурядных талантов. После того как с начала 60-х годов в творчестве Миллера и Уильямса наступила весьма продолжительная пауза, потребовался толчок из Европы, а именно — знакомство с аван­гардистским «театром абсурда». Эту новую фазу ознаменовали собой пьесы Э. Олби и А. Копита.

К концу 60-х годов усилились тенденции к отказу от «традиционных» постановочных принципов, возникло стремление вернуть драме бóльшую непосредственность, более широкое участие аудитории и заинтересовав ность в формальном эксперименте³. Наряду с прежним театром возни-кали бесчисленные маленькие студии и актерские труппы, выступавшиe

2 Подробнее о послевоенной американской поэзии см. вступительную статью

А. М. Зверева к антологии «Поэзия США». М., 1982.

3 Об американской драматургии 40—60-х годов см.: Злобин Г. П. Современная дpa-
матургия США. М., 1968.

против театрального истэблишмента, против коммерческого духа, бес­проблемных произведений. Важнейший вклад в оживление американско­го театра внесла негритянская драматургия. Творчество «самодеятель­ных театров» способствовало заметной политизации драмы. Это возвраще­ние к агитационным пьесам повлекло за собой восстановление связей между современной драмой и демократической традицией «гневного де­сятилетия», что наблюдалось в 60—70-е годы (хотя в гораздо более ши­роком плане) и в ведущем жанре послевоенной литературы Соединенных Штатов — реалистическом романе.

Важнейшая веха мировой истории — рубеж 30—40-х годов ознамено­вал собой в США одну из кульминаций развития художественной прозы, опирающейся на социальный анализ противоречий буржуазной действи­тельности и внимательно прислушивающейся к прогрессивным идеям нашего времени. Художественная зоркость блестящей плеяды прозаиков США, включавшая требование защиты социальных прав и достоинства простого американца, опиралась на отстоявшиеся и представляющие ныне классическими формы реалистического изображения.

Обретение американским социальным романом эпической широты, ядейно-эстетические поиски, базирующиеся на новых, почерпнутых из бурной и динамичной действительности конфликтах, попытки создания образа положительного героя с программой действий, отвечающих обще­ственно значимому идеалу, отодвигали на второй план прозу, тяготею­щую к преимущественно психологическому анализу, к рассмотрению «вечных вопросов» человеческого существования в сравнительно узких, камерных рамках повседневного, заурядного быта. Эта модификация реа­листической литературы была представлена на рубеже 30—40-х годов рядом произведений, истинный масштаб которых обнаружился лишь впо­следствии. В них преобладала постановка обобщенных, едва ли не мета­физических проблем смысла бытия, природы чувства, назначения творче­ства применительно к обстоятельствам отдельно взятой личности, зача­стую по тем или иным причинам оторванной от устремлений и интересов широкого мира.

Традиция субъективизированного, подчеркнуто психологического пись­ма, вскрывающего тонкие нюансы человеческих переживаний, обуслов­ленных в конечном счете взаимодействием с социальной средой, иначе говоря, «традиция Генри Джеймса» столь же важна для понимания мно­гообразия современной литературы США, как и во многом отличная от нее «традиция Теодора Драйзера». Соотношение этих, до известной сте­пени условно выделяемых типологических общностей было различным на разных этапах литературного развития. В высших своих проявлениях реализм в американской прозе и драматургии не раз демонстрировал гар­моническое слияние художественного анализа человеческого духа с по­ниманием существенных социально-исторических связей. В первые же послевоенные годы в литературе США преобладали тенденции, вытекаю­щие из идейно-эстетического наследия «гневного десятилетия». Именно это наследие способствовало сохранению в литературе США социалисти­ческих традиций и служило опорой для создания произведений, проник­нутых духом борьбы в защиту демократических сторон американской культуры.

Магистральные пути художественной литературы в 40-е годы пролега­ли в первую очередь через творчество крупнейших прозаиков, поэтов и

III. НАУКА И КУЛЬТУРА

ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО

драматургов Соединенных Штатов. Однако определенное единство иx творческой позиции, зафиксированное уникальным историческим момен­том конца предыдущего десятилетия, подверглось вскоре действию раз-рушительных сил, среди которых следует назвать глубокий кризис поли­тических взглядов ряда примыкавших в прошлом к левым течениям писателей, а также обострившееся противоборство художественно-идеоло-гпческих тенденций.

Примером стремительного творческого упадка вследствие утраты веры в передовые общественные идеалы явилась эволюция Дж. Дос Пассоса Автор трилогии «США», новаторски раздвинувший пределы художествен­ных возможностей реалистического метода, в считанные годы превратил­ся в типичного буржуазного беллетриста. По сравнению с идейной несо­стоятельностью Дос Пассоса снижение критического накала в книгах Э. Колдуэлла было обусловлено не столько политическими, сколько эсте­тическими причинами. Испытывая влияние натуралистической традиции писатель в книгах 40-х—начала 50-х годов зачастую отказывался от глу­бокой художественной интерпретации, предпочтя фактографию и порой откровенно фарсовую трактовку социальным обобщениям.

В целом, однако, можно говорить об определенной устойчивости соци­ально-критических тенденций в первые послевоенные годы. Так, нападки реакционной критики на посмертно изданные романы Т. Драйзера «Оплот» (1946) и «Стоик» (1947) не смогли поколебать престиж этого ведущего представителя реалистической литературы США. Новая амери­канская действительность оставалась средоточием острейших социальных и идейных конфликтов. Проявление важнейшего свойства литературы критического реализма — сосредоточенности на «болевых точках» нацио­нального сознания и социальных отношений — можно было обнаружить в романах С. Льюиса «Кингсблад, потомок королей» (1947), Дж. Г. Коз-зенса «Страж чести» (1948), У. Фолкнера «Осквернитель праха» (1948). Последняя книга особенно важна в контексте общей эволюции писателя, новые произведения которого, ведя счет потрясениям, бесповоротно унич­тожившим социально-психологическое равновесие в буржуазном обществе, в то же время раскрывали и ресурсы человеческого духа, все дальше раз­двигая границы его возможностей к сопротивлению.

Склонность к морализированию, зачастую ощутимому у Фолкнера, равно как и подчеркнутая публицистичность, подчас плакатность рома­на С. Льюиса указывали на известную дифференциацию с конца 30-х го­дов идейно-эстетических принципов критического реализма. Вместе с тем продолжала существовать и его основная форма — масштабный социаль-но-пспхологический роман, претендующий на философское осмысление широкой совокупности современных общественных отношений. Черты этой типологической общности особенно зримы в романах Дж. Стейнбека «Заблудившийся автобус» (1947) и Р. П. Уоррена «Вся королевская рать» (1946).

В отличие от потрясших всю Америку «Гроздьев гнева» книга Стейн-бека не строилась вокруг публицистически острой социальной коллизии. Однако объект социальной сатиры в «Заблудившемся автобусе» был дo-стоин критики. Едва ли не первым из писателей США автор романa усмотрел возникновение на горизонтах нации «массифицированного об-щества», распространение обезличивающего стандарта. Альтернативoй ему, по мнению Стейнбека, являлось возвышенное мировосприятие рабo-

«его человека Хуана Чикоя. Преемственность основных черт социально-критического подхода сочеталась у Стейнбека с обогащением реализма некоторыми дополнительными оттенками, продиктованными меняющейся социально-психологической действительностью.

Еще более рельефное отражение этот процесс получил в романе Уоррена. Многослойность, многозначимость поступка, ситуации, общего хода событий — таков стержень уорреновского мироощущения, получаю­щего конкретное выражение в попытках центрального героя романа «Вся королевская рать» журналиста Вердена яснее представить себе жизнен­ный путь губернатора Вилли Старка и значение его карьеры для пости­жения смысла современной истории. Философская насыщенность романа Уоррена свидетельствовала о дальнейшем развитии в США литературы критического реализма. Сердцевину ее по-прежнему составлял социаль­ный анализ человеческих судеб в контексте доминирующих общественно-политических тенденций. Вместе с тем проявившийся во «Всей королев­ской рати» тезис известной относительности добра и зла, настойчивая перекличка политического конфликта с конфликтом в сфере морали, скептицизм в отношении жестких, нормативных оценок — все это указы­вало на возникновение в послевоенной литературе новых веяний.

В 40-е годы борьба между реализмом и натурализмом отличалась особым упорством, а их взаимодействие принимало сложные формы. При воспроизведении совокупности жизненных явлений художник-реа­лист рисует картину сцепления основных сил, формирующих облик дей­ствительности, с учетом важной роли личностного начала. Натурализм же, напротив, полностью равняется на философию жесткого социально-биологического детерминизма. В этом ключе были выдержаны некоторые ранние драмы Т. Уильямса, романы Н. Олгрена «Человек с золотой ру­кой» (1949), «Прогулка по джунглям» (1956), где нашла отражение одна из особенностей позитивистского канона — неверие в возможность пере­стройки человеческой психологии под воздействием передовых обществен­ных идеалов, конкретного положительного примера.

Соблазн подчинить поведение героя незамысловатым социологическим формулам и вульгарно биологическим концепциям, отрицающим наличие У «простого человека» развитого аналитического сознания и восстающей против «пресса обстоятельств» воли, существовал и для многих писате­лей, откликнувшихся на только что завершившуюся вторую мировую войну. Однако в лучших произведениях писателей этой группы — рома­нах «Нагие и мертвые» Н. Мейлера (1948) и «Отныне и во веки веков» Дж. Джонса (1951) — рудименты натуралистических воззрений отступа­ли далеко на задний план перед глубоко дифференцированной картиной существенных жизненных связей. Убежденный антифашизм сочетался здесь со стремлением к социально-классовому анализу противоречий американского общества, и это особенно тесно сближало книги Мейлера и Джонса с ведущей тональностью «гневного десятилетия».

Не только антивоенный, но и, по сути, антибуржуазный пафос про­изведений Мейлера и Джонса был сродни позиции многих прозаиков, выступивших с произведениями, пронизанными антимаккартистским протестом. Речь идет о романах весьма разнохарактерных в плане идей­ных воззрений их авторов. Среди них были и несгибаемые поборники со­циалистических взглядов, и типичные либералы, и люди колеблющиеся, лишь на время примкнувшие к прогрессивному лагерю.

Рубеж 40—50-х годов зафиксировал известный подъем литератуpы

вдохновлявшейся передовыми идеалами, посвященной, по выражению критика-марксиста Ч. Гумбольдта, «делу рабочего класса и его грядущей победе» 4. Большинство произведений этого направления было обращено к изображению действительности недавнего прошлого, отмеченного осо-бьш накалом классовых битв («Большая Среднезападная» А. Сакстона «Железный город» Л. Брауна, «Долина в огне» Ф. Боноски и др.). Вскоре ведущей темой писателей этой ориентации сделался протест против подавления маккартистами гражданских прав личности, который они разделяли со многими представителями демократической интеллигенции Значительное число произведений, выполненных в этом ключе, составляли романы о политических преследованиях, стилизованные под фактографическую литературу («Вашингтонская история» Дж. Дайса, «Да поможет мне бог» Ф. Джексона, «Уцелевший» К. Марзани). Более сложную структуру имели книги, продолжавшие традиции «романа воспитания» («Исступление Оуэна Мюира» Р. Ларднера-младшего, «Антиамериканцы» А. Бесси); в своеобразный жанр социального «романа об ученых» сложились произведения М. Уилсона..

Активная борьба с реакцией способствовала достижению определенной внутренней близости писателей, придерживавшихся в целом различных философских и политических убеждений. В то же время крутой идеологический водораздел пролегал между ранними работами Mi. Маккарти и романом Л. Триллинга «Середина путешествия» (1947), с одной стороны, и произведениями тех прозаиков и драматургов критического реализма, которые при всей порой непоследовательности своих убеждений мужественно отвергли посягательства на свободомыслие, широко практиковавшиеся реакционерами под флагом антикоммунизма.

В романе М. Маккарти «Рощи Академии» (1952) изгнание объявленного «красным» Генри Малколи из колледжа, где тот преподавал, отнюдь не вызывало у писательницы чувства негодования; объектами ее сверх-утонченной иронии служили выразители всех политических верований. Совершенно иную трактовку получал аналогичный конфликт в романе М. Додд «Под лучом прожектора» (1954). Увольнение из университета профессора Майнота, поборника идеалов просвещения и гуманности, не оставляет его коллег равнодушными. С отказом подчиниться процедуре «проверок на лояльность» выступают люди разных поколений, принадлежащие к различным социальным слоям. Совместный отпор вылазкам реакции делает прочнее, по мысли Додд, связь интеллигенции с народом, с «глубокими корнями» демократической традиции в Соединенных Штатах.

Готовность к выступлению против «фантомов маккартизма» соxраня-, лась в американской литературе и после бесславного ухода сенатора от штата Висконсин с политической арены. На протяжении всех 50-х годов антимаккартистский пафос способствовал известной внутренней близости писателей, подчас весьма чуждых друг другу по своим эстетический принципам и философским убеждениям. Так, в написанном целиком в колеблющихся тонах, характерных для стилистики «субъективном прoзы», и пронизанном философией стоицизма романе Б. Маламуда «Новая

4Masses and Mainstreem, 1953, Dec, p. 53.

жизнь» (1961) критика не без основания распознала «отголоски гневных пролетарских пророков — героев прозы красного десятилетия» ⁵.

B романах «Берег варварства» (1951) и «Олений парк» (1955) H. Мейлеру удалось с. немалым художественным эффектом воплотить антимаккартистскую тему. В первом, поднимаясь над свойственными eмy одно время иллюзиями леваческого радикализма, писатель стремился вникнуть в перемены в интеллектуальной жизни страны, чутко отзы­вался на перепады и парадоксы идейно-политической борьбы. В характе­рах книги Мейлера можно видеть своевременно взятые из действительно­сти типы «раскаявшегося бунтаря», агента правительственной охранки, молодого художника на идеологическом распутье. Подчеркнуто публици­стичная, перенасыщенная политическими диспутами, не чуждая аллего­ричности стилистика «Берега варварства» позволила выделить ряд акту­альных проблем, но в то же время отрицательно сказалась на его худо­жественности. На более прочной реалистической основе зиждился «Оле­ний парк», по праву занявший место среди особенно бескомпромиссных и ярких антимаккартистских произведений.

Непосредственное воздействие социально-критического пафоса 30-х го­дов особенно явно ощущалось на раннем этапе послевоенной духовной истории Соединенных Штатов. Эти традиции играли значительную роль и в 60-е, и в 70-е годы. В промежутке же литература США испытала ряд метаморфоз, пройдя через горнило влияний со стороны различных мод­ных эстетических и философских поветрий. Художественный поиск суще­ственных сторон и связей действительности происходил в это время через преимущественное обращение к внутреннему миру личности, ее мораль­но-психологическим проблемам, неразрывно, хотя и опосредованно свя­занным с общим социально-историческим колоритом и духом эпохи.

Преобладание в литературе 50-х годов субъективных, лирических ин­тонаций, вызвавшее в американской критике далеко идущие выводы о «великом послевоенном сдвиге от социологии к психологии, от общест­венного к частному» ⁶, было не в последнюю очередь связано с наступле­нием политической реакции, с распространением конформистских на- строений. Широко распространившаяся в США апологетика буржуазного общества вызывала, однако, различные формы ее художественного не- , приятия —от увлечения притчеобразными мотивами («Старик и море» Э. Хемингуэя, «К востоку от рая» Дж. Стейнбека, «Пистолет» Дж. Джон-ca) до мизантропической отъединенности от жизни у прозаиков экзистен­циалистского направления («Человек-невидимка» Р. Эллисона).

Влияние конформизма нередко сказывалось и в нечеткости идейной

позиции ряда писателей, что снижало меру реализма их произведений.

Сравнительно с романами 40-х годов ослаблением социально-критическо-

гопотенциала был отмечен роман С. Беллоу «Приключения Оги Марча»

(1953), известная идилличность коснулась страниц «Семейной хроники

Yoпшотов» Дж. Чивера (1957). В то же время —и это необходимо под

чepкнуть — давление конформизма на духовную жизнь США не смогло

cколько-нибудь глубоко проникнуть в собственно эстетические «недра»

pеалистической прозы. Умиротворяющие, эскапистские настроения при-

глушили в ряде случаев разоблачительный, критический пафос творчест-

5 Recent American Fiction. Some Critical Views/Ed, by J. Waldmeir. Boston; Houghton, 1963, p. 212. 6 Lowley M. The Literary Situation. N. Y., 1954, p. 83.

III. НАУКА И КУЛЬТУРА

ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО

ва некоторых крупных писателей, преимущественно старшего поколения однако нормативность взглядов, свойственная правоверным и последовa-тельным конформистам вроде Г. Вука или К. Хаули, была столь банадь ной и маловдохновляющей, что под ее знамена не встал, по сути, ни один из крупных прозаиков-реалистов.

Вместе с тем перестройка художествепно-мировоззренческой структу­ры значительной части литературы США оказалась весьма основатель­ной. Критический реализм искал новых путей, новых эстетических реше­ний для своего выражения. Не отказываясь от острой критики, обличая и осуждая жажду наживы, социальное неравенство, эгоизм и душевную слепоту, приверженцы гуманистических воззрений не теряли веры в бу­дущее и не отворачивались от современности. «Долг поэта, писателя... его привилегия состоит в том, чтобы, возвышая человеческие сердца, воз­рождая в них мужество и честь, и надежду, и гордость, и сострадание, и жалость, и жертвенность, которые составляли славу человека в прош­лом, помочь ему выстоять»,— говорил У. Фолкнер в речи при получении Нобелевской премии (1950) ⁷.

Как следствие отмеченных перемен на протяжении 50-х годов худо­жественная проза США во многом изменила свои очертания. На смену последовательности рассказа пришла сдвинутость, разорванность компо­зиции. Четкость точки зрения автора, в социально-эпическом повествова­нии как бы стоящего за кулисами действия, сменялась либо своеобраз­ной многофокусностью изображения, либо его откровенной субъективиза-цией. Сосредоточенность на духовном мире героя не была, однако, тождественна состоянию «асоциальной и аполитичной отрешенности», как об этом поверхностно судили многие буржуазные литературоведы. Не подмена социального сугубо индивидуальным (и, стало быть, поневоле случайным, непоказательным), а стремление подойти к оценке обществен­ных перспектив через детально, с учетом противоречий человеческой пси­хики проанализированные «частные судьбы» белых и черных американ­цев — вот в чем проявился художественный акцент новой фазы развития литературы Соединенных Штатов.

Наиболее активно эту модель художественного отношения к действи­тельности отстаивали калифорнийские битники, которые противопостави­ли себя литературе конформизма. Но вклад битников в художественную прозу практически исчерпывался творчеством Дж. Керуака, включая по­весть «На дороге» (1955) и некоторые другие, менее значительные произ­ведения. Ополчаясь против буржуазного общества, герои Керуака, по сути, объявляли войну всякой морали уже хотя бы потому, что она на­кладывает «оковы обязательств» на «живущих лишь однажды» индиви­дуумов. Анархизм «неприкаянных душ» был прежде всего следствием иx растерянности перед кажущейся монолитностью и неприступностью бa-стионов капиталистического строя. К тому же аналитическое началo y Керуака отличалось крайней неразвитостью; его подменял нервический эмоциональный порыв, апелляция к неразвитому «молодежному» co-

знанию.

Творчество битников, прозаиков и поэтов со свойственными им анap-хичностью, недоверием к разуму и мистифицированным преломлением социально-психологических факторов принадлежит к модернистскомy нa-

7 Писатели США о литературе: В 2-х т. М., 1982, т. 2, с. 192.

правлению в послевоенной литературе Соединенных Штатов. Вместе с тем их «бунт» заострил внимание на весьма схожих по эмоциональной окраске, выдержанных зачастую в том же субъективизированном, лирич­ном, «центростремительном» ключе, но более глубоких и содержательных литературных явлениях.

В противоположность писателям, захваченным поветрием конформиз­ма, многие дебютанты конца 40-х—50-х годов пытались обосновать мо­ральную позицию, оппозиционную нормам и обычаям буржуазного миро- ; порядка. Особенно показательными для данного направления можно считать такие произведения, как повесть Т. Капоте «Голоса травы» (1951), роман Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» (1951). Явная «центростремительность» и даже камерность книги Сэлинджера, рисовавшей отдельные фрагменты современной американской действи­тельности в преломлении через психику неврастеничного подростка, от­нюдь не препятствовала выдвижению общественных проблем весьма ак­туального свойства. Нервический монолог Холдена Колфилда был обра­щен против многих негативных черт американского уклада: самодоволь­ства, лицемерия, душевной черствости. Использование же Сэлинджером таких характерных для «субъективной прозы» изобразительных средств, как лирическая недоговоренность, ирония, эмоциональный подтекст, при­давало исповедальной форме романа особую выразительность.

Идея защиты и морального возвышения личности, получившая худо­жественное обоснование в прозе Сэлинджера, владела и другими «моло­дыми прозаиками» — Дж. Болдуином («Иди, вещай с горы», 1953), У. Стайроном («Сникаю во мраке», 1951), Б. Маламудом («Помощник», 1957). Не затушевывая трудностей, сопровождающих жизнь при капита­лизме, эти писатели не имели ничего общего с банальностью утешитель­ной конформистской беллетристики. Мотив сочувствия к человеку прони­кал одно время и в творчество С. Беллоу. Его роман «Герзаг» (1964) не в меньшей степени отвечал принципам «центростремительной» поэти­ки, нежели «Над пропастью во ржи» Сэлинджера.

Перемены в общественно-политической обстановке в США на рубеже 50—60-х годов не прошли бесследно для литературного творчества. Логи­ка его развития была такова, что морально-эмоциональная субъектив­ность все чаще отступала на задний план перед потребностью в более непосредственном отображении социального бытия современных амери­канцев. Показательной явилась эволюция ранних произведений Дж. Ап-дайка. Если его «Ярмарка в богадельне» (1959) содержала многие харак­терные черты «центростремительной» структуры, включая локальность сюжета, тонкий психологизм и стилистическое благозвучие, то в романе «Кролик, беги» (1960) социальная тема проявилась уже гораздо отчетли­вее. Психологическая коллизия центрального персонажа, обыкновенного рабочего парня, умело транспонировалась прозаиком в тему смутного не­довольства и тревоги — состояния, владеющего всей «средней Америкой». Роман Апдайка был примечателен и с точки зрения возникавшего в нем своего рода равновесия между элементами субъективно-романтической поэтики и привлечением более «традиционных», объективизированных форм изображения, насыщением психологической по преимуществу про­зы актуальным общественным содержанием.

«Центростремительная» модель, занявшая столь видное место в рома­не США 50-х — начала 60-х годов и принимавшая порой (например,

III. НАУКА И КУЛЬТУРА

ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО

б «Герзаге» Беллоу) форму своего рода «субъективной эпопеи», не сво­дилась лишь к набору некоторых формообразующих признаков. Лежа­щие в ее основе индивидуализация мировосприятия, тенденция к созда­нию личностных миров, ставка на самораскрытие героя заметно обогаща­ли художественную выразительность американского романа. Но, с другой стороны, ощущалась и угроза отрыва автора и его героев от живой дей­ствительности, их идейной дезориентации под воздействием теорий, фаль­сифицирующих подлинные закономерности общественного развития. В рамках художественного произведения сам феномен «отчуждения» лич­ности от буржуазного общества, находившийся в послевоенные годы в центре оживленных дебатов, поддавался двоякой трактовке. Он мог либо считаться следствием господствующих в странах капиталистического За­пада антигуманных отношений, либо выступать в метафизически зашиф­рованном иррациональном обличье. В последнем случае на роль монопо­листа в его истолковании в течение довольно длительного времени пре­тендовала экзистенциалистская философия.

Необходимо подчеркнуть, что в восприятии литературных кругов США «философия существования» чаще всего не вырисовывалась строго упорядоченной системой, а была равнозначна умонастроению, проник­нутому острым ощущением безысходного трагизма. Чувством безысход­ности в значительной мере определялось идейное звучание написанных еще в 40-е — начале 60-х годов произведений Р. Райта, П. Боулса. ран­них пьес Т. Уильямса и романов С. Беллоу. Соприкасающиеся во мно­гих отношениях с натуралистической доктриной, эти взгляды постепен­но, однако, утрачивали свою популярность по мере накопления амери­канской литературой опыта гуманистической одухотворенности.

На рубеже 50—60-х годов экзистенциализм наложил явный отпечаток на произведения таких крупных прозаиков, как У. Стайрон, Дж. Болду­ин, Н. Мейлер. Вместе с тем реалистическая основа их художественного видения, стремление к отражению жизни в ее целостности и динамике раз­вития, к познанию ее «внутреннего механизма» ограничивали сферу проявления экзистенциалистских концепций. Диалектика диспута между «Бытием» и «Ничто» преломлялась в их книгах в сложном переплетении жизнеподобных и нормативистских мотивов. При том, что эти противо­речия достигали чрезвычайной остроты, «равнодействующая» возникав­шего идейно-эстетического противоборства в конечном счете чаще всего склонялась к возобладанию реализма над умозрительной схематикой.