Переход от античности к средним векам.

1.1. Изменение образа мира и человека в христианской культуре

Христианство явилось духовной революцией, изменившей образ мира. Античность не знала идеи творения в чистом виде: боги не создали мир, они являются персонификацией природных стихий. Космос представал как живой организм, который расцветает, погибает, снова возникает и так до бесконечности. Античная мысль утверждала: «Из ничего – ничего». Христианский Бог творит мир из ничего. Бог не вмещается в мир, он пребывает вне физического пространства и времени. В античности господствовало представление о том, что, если существует небесный свод, звезды, этот космос существует вечно, сам по себе. Космос и есть абсолютное божество, а боги имманентны миру (т.е. находятся внутри него). В христианстве на смену аристотелевскому взгляду на природу как на самоценную и самозаконную сущность утвердились воззрения на природу как созданную Богом для владения человеком.

Античная философия и наука избегала бесконечности, поскольку ее нельзя было помыслить. Бердяев писал: «Само небо в языческом мире было завершенным, замкнутым куполом, за которым дальше ничего уже не было»[101]. Христианский космос разомкнут, поскольку превыше концентрических сфер, окружающих землю (сферы элементов воды, воздуха, огня, затем планет, включая Солнце, затем звездное небо и сферы небесной иерархии, всего 9 чинов), находится Бог. Если Перводвигатель Аристотеля можно представить как ось, по которой вращается мир, то христианский Бог внемирен, он та сила, которая приводит в движение все в мире, находясь вне его. И для древнегреческой, и для христианской культуры представление о мировом бытии в пространстве и времени связано го с идеей порядка. Само слово «космос» означает «порядок». Но с точки зрения христианского мировоззрения порядок исходит от внемирного Бога, стоящего вне пределов мироздания.

Для античных представлений характерно то, что вселенная и мир представились вечными, если уничтожались, то возрождались вновь. Христианский мир начинается с Божественного акта Творения, о котором говорят первые главы книги Бытия.

Совершенная христианством революция в миропонимании не означала полного разрыва с античной традицией, Так, в период раннего средневековья была известна космологическая доктрина, разработанная Аристотелем, согласно которой космос состоял из концентрических сфер, с землей в центре. Библейская доктрина изображала вселенную как плоскость овальной, круглой или прямоугольной формы, которую накрывает несколько небесных полусфер. Люди высокой культуры Средневековья представляли землю плоской – в виде огромного диска, поддерживающего небесный свод и окруженного океаном. В этом мире центром был Иерусалим.

Задачей греческих и латинских отцов церкви стало сближение двух принципиально отличных космологических доктрин. Представление о пространстве, разработанное Аристотелем, оказались приемлемыми и для следующей эпохи. Господствует представление об иерархии стихий. Земля - самая естественная стихия и наиболее материальная, поэтому она дальше от Бога, нежели вода – стихия более чистая и тонкая. Чем чище стихия, тем она ближе к Богу. Многообразно материальное небо, включающее воздушное, эфирное, олимпийское, огненное, звездное, хрустальное и эмпирей. Есть также небо умное и сверхсущее[102]. Модель мира, согласно которой земля составляет низ, над которым располагаются небесные сферы, будет существовать до конца средневековья. Мир устроен иерархично, по степеням приближения к Богу. По иерархическому принципу построены отношения как физического, так и социального мира. О благородстве можно говорить в том смысле, что воздух благороднее воды, а вода - земли. В мире животных есть знатные и незнатные собаки. Недвижимое имущество почетнее движимого, латинский язык благороднее народных наречий, свободные искусства (риторика, диалектика, грамматика, музыка, астрономия, геометрия) благороднее механических искусств. В человеке душа благороднее тела, из органов чувств наиболее благородным является зрение. Все общество состоит из иерархически расположенных групп, человек приписан к своей группе не только в этом мире, но и в потустороннем. Небесная иерархия присуща и Царству Небесному. Ангелы разделяются на девять чинов. Таким образом, иерархиям присущ всем сферам бытия средневекового христианского мира.

Руководящей тенденцией культуры средневековья, было тяготение к универсальности, - писал Бицилли. Стремление охватить мир в целом присуще науке, литературе, художественной культуре средневековья. Так, готический собор сотнями статуй, барельефов и витражей воспроизводит всю земную жизнь и историю человечества от грехопадения до Страшного суда. Только универсальное знание почиталось как истинное. Еще одна черта христианской культуры средневековья - символизм. Опытный, чувственно воспринимаемый мир в своей совокупности представал символом сверхопытного мира, каждый элемент служит символом совершеннейшей реальности. Символический характер определяет не только искусства и поэзию, но и характер отношений между людьми. Средневековая символика начиналась на уровне слов. Так в медицине поставленнный диагноз означал исцеление, а название человека «еретиком» означало его «разоблачение». Символичным было все в природе: минералы, растения, животные. При этом символы общезначимы и понятны и клирику и мирянину, и представителю духовной элиты и низовой культуры. Средневековье создало символическое искусство и поэзию, сложно разработанный символический религиозный культ и философию. Символы были устойчивы и общезначимы. Лилия или роза были символом девы Марии, поэтому над порталами соборов помещались окна в виде розы. А лилию изображали на плате Богородицы. Виноградная лоза или кисть были символами пролитой крови Христа, олень, пьющий из чаши – символ душа праведника, припавшей к источнику вечной жизни. Гроздь винограда в символическом изображении означала Христа, пролившего кровь за людей. Василек, с его четырехугольным стебельком, лечил четырехдневную лихорадку, желтыми камнями лечили желтуху, а красными -- кровотечения[103].

Время античности космологическое – это, как утверждал Платон, - подвижный образ вечности. Для Аристотеля мерой времени является равномерное круговое движение небесной сферы – «круг времени». Время Ветхого завета – «олам», то есть поток временного свершения, несущий в себе все вещи или мир как история. Время в христианстве понимается как линейное и необратимое. У времени есть начало – это сотворение мира Богом. Время принадлежит только Богу. В конце времени грядет Страшный суд, который описал пресвитер Иоанн в Апокалипсисе. Все, что происходит во времени, неповторимо, человек приходит в этот мир один раз, что придает его жизни драматизм и трагичность. Античность рассматривала историю греческого народа или историю Рима, остальные народы и цивилизации служили для нее фоном. Христианство рассматривает историю как единый мировой процесс, имеющий общее начало (сотворение Адама и Евы) и конец, поэтому каждая средневековая хроника представляет собой рассуждение о всемирной истории. Время в христианском мировидении было разделено на шесть эпох, соответствующих шести дням творения и шести возрастам человека: детству, юности, молодости, зрелости, старости и дряхлости. Линейное время было разделено на две качественно неравные части боговоплощением. Время началось грехопадением, первая эпоха истории человечества представала как «время проклятия», после воплощением Господа и искупления греховности человечества смертью Иисуса Христа на кресте и его последующим воскрешением открылась новая историческая эра – «время спасения». Судьба людей представлялась различной в зависимости от того, родились ли они до или после рождества Христова, так как до прихода Спасителя язычники не имели надежды на спасение, праведники же дожидались прихода Христа, который введет их в рай. Средневековье не знало идеи прогресса. Время христианского средневековья понималось как постоянный упадок. Господствовало представление о том, что время приводит к ухудшению нравов, упадка. Население средневековой Европы считало, что люди живут в "последние времена", предшествующие появлению Антихриста, концу света и Второму пришествию Христа, и что этот финал неминуем и близок. Эти эсхатологические настроения налагали отпечаток на все стороны их жизни, как духовной, так и материальной. О Страшном суде проповедывали священники, его изоражали на скульптурных рельефах соборов. Но наряду с официальной «великой эсхатологией» в некоторых жанрах церковной литературы, адресованных народной аудитории в зрелом средневековье начал изображаться индивидуальный суд, который происходит в момент кончины индивида, после чего душа грешника отправляется в ад, а праведника – в рай.

Символика христианского храма основана на аналогии между храмом и телом Христа в соответствии со словами из Евангелия: « Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня его воздвигну. На это сказали Иудеи: Сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня его воздвигнешь. А он говорил о храме тела Своего» (Ин. 2. 19-21). Образ мира воплощал в себе христианский храм, соотношение внутренних объемов которого воспроизводило соединение сил видимых и невидимых, от квадрата – знака земли к кругу, символу духовного неба. Базиликальный романский и готический храм представляет вытянутый по оси восток – запад центральный зал именуемый нефом (от лат navis – корабль). Корабли – означает ковчег Ноя, то есть спасение тех, кто молится в храме. Неф входом обращен на Запад, который связан в сознании христианина с концом времен и Страшным судом. На восток выходи алтарная часть храма, в которой расположен алтарь. Это «святая святых» христианского храма, под полом алтарной ниши располагается подземная крипта с мощами святых или хранимыми священными реликвиями. Арка западного портала своим наименованием (лат. arca – радуга) символизирует соединение Бога и мира, а дверь в Храм символизирует Христа, который говорил о том, что только через него (т.е. через веру в него как мессию) можно войти в царствие небесное. Над порталом помещается витражная роза – символ девы Марии – прекраснейшей из женщин. Пересекающий центральный неф трансепт задает общий план романского и готического собора в виде латинского креста, одного из самых емких христианских символов, выступающим символом распятия Христа, символом веры и власти Христа. Латинский крест представляет образ человека с распростертыми руками и являет образ Страстей Христовых. Это crux imissa, вертикальная ось в котором пересечена горизонтальной линией от одной трети длины[104] Западнохристианский храм был «Библией для неграмотных», поскольку все его художественное убранство было строго организовано и развернуто в повествование на северной стороне от входа до алтаря представали сюжеты и образы Ветхого завета, в апсиде помещалось изображение Спасителя на кресте, распятого «сына человеческого», максимально приближенного к верующим, на южной стороне от алтаря до входа разворачивались сцены и образы, взятые из Евангелий. Само пространство храма было символично: неф означал разум, а святая святых символизирует дух человеческий, Не случайно путь от западного входа к алтарю заканчивался переводом пространства из горизонтали (символа дольнего мира) в вертикальный подъем апсиды (символ мира горнего).

1.2. Образ человека в христианской культуре

Основное представление о мире у грека сводилось к тому, что мир - это театральная сцена, на которой люди – актеры, которые появляются, чтобы сыграть свою роль и уйти. Приходят они с неба, уходят туда же. Понятие личность часто по-гречески выражается термином «сома», что означает «тело». Античный человек космологичен, то есть структурно подобен космосу, состоит из тех же стихий, определяющих его темперамент. В христианстве человек вырвался из природной жизни. Бог «поставил владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его…» (Псалтырь, Псалом 6). Человек находится в центре мироздания. Позитивное отношение к телу в христианстве предопределило осудительное отношение в христианстве к членовредительству и особенно к самоубийству, которое считается тягчайшим грехом и преступлением еще и потому, что исключает возможность предсмертного покаяния, ибо отягощает посмертную судьбу человека. Вот почему в средние века боялись не столько смерти как таковой, сколько внезапной смерти.

В античности человек понимался как тело, движимое душой. При этом душу человек получал по слепому жребию судьбы, он не мог не спасти, не потерять ее, не улучшить, ни ухудшить. Платон считал, что души отличаются по степени благородства того металла, из которого они созданы: золотые, серебряные, медные и достаются людям из любого сословия. Демокрит полагал, что несовершенство душ вызвано неправильной формой атомов, из которых душа состоит. Человек не имеет внутреннего развития, он проявляет при возможных обстоятельствах от рождения присущие ему качества. Душа понималась Аристотелем как движитель тела. Ее нельзя изменить. Она дается человеку в готовом виде. Поэтому, такой античный автор как Тацит, описывая процесс ломки Тиберия под бременем императорской власти, описывает это как проявление тех черт, которые до этого времени Тиберий лицемерно скрывал. Идея развития характера человека Тациту не известна. Хороший человек не может стать плохим, и наоборот.

Христианин получает душу как дар Бога, которой он может распорядиться свободно. Душа обладает недостижимой для разума глубиной. Самоуглубленность, самопознание является необходимой составной частью жизни человека. Человек античности овнешнен. Христианская личность открывает и исследует потаенный мир своей души.

Античные мыслители считали разум мерилом человечности. Так Сократ полагал достаточным знание того, что есть Благо, чтобы душа тут же к нему устремилась. Для христианского понимания человека характерно переживание мучительной раздвоенности личности. Не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому еже не я делаю то, но живущий во мне грех. Человеческая природа, - пишет С. С. Аверинцев, - простерта между ослепительной бездной благодати и черной бездной погибели, и ей предстоит некогда с неизбежностью устремиться либо в одну, либо другую из этих бездн.

Античное отношение к телу в античности сводится к идее о том, что человеческое тело – это скульптура. Для грека, - пишет А. Ф. Лосев, - быть свободным впрямь значит иметь свободное тело, не оскверненное пыткой и побоями, не обезображенное «рабским», то есть подневольным трудом. С точки зрения христианства до грехопадения тело было так же бессмертно, как и душа. Более того, грех поразил сначала душу человека, а только потом от него пострадало тело. Христианство зиждется не на пренебрежении телом, а на его преображении. Позитивное отношение к телу предопределило осудительное отношение в христианстве к членовредительству и особенно к самоубийству, в то время, как в позднеримский период ведущие философские течения разработали учение о возможности добровольного ухода человека из жизни. Римский историк Тацит в своих исторических хрониках приводит многочисленные примеры достойного расставания с жизнью. Так, известный поэт Петроний, перерезав себе вены, то перевязывал раны, то вновь их открывал, беседуя при этом с друзьями и домочадцами, которые пели ему шутливые песни и читали легкомысленные стихи «величие духа» у древнего грека предполагало презрение к страху и надежде. Герой, зная о своей грядущей гибели, не скорбит о своей участи, не надеясь на спасение. Герой – сын бога или богини и смертного, но его божественный родитель не может изменить его участи. Над богами властвует безличная сила Рока, фатума, Глупо надеяться тому, кто значит, что никто и ничто не отменит приговор судьбы. В христианстве надежда предстает как дна из трех «теологических» добродетелей, наряду с любовью и верой: Бог есть надежда, и жизнь перед его лицом есть надежда. Идеал античного мудреца – полное спокойствие души, невозмутимость (атараксия, апатия). Христианин погружен в мир тонких душевных переживаний, он не может закрыться от мира, даже уйдя от него. Христианский святой переживает все скорби мира. В основании познавательной активности христианина лежит любовь. Если человек познает многое, но любви не имеет, он по словам апостола Павел лишь «медь звенящая» (1 Кор. 134, 1).

Согласно библейским представлениям, Бог создал первых людей, Адама и Еву, по образу и подобию Своему (Быт. 1, 26, 27), то есть бессмертными существами. Бог создал человека свободным. Первым свободным актом был выбор, которые сделали Адам и Ева Смерть явилась в мир как наказание за грех, совершенный прародителями человечества. Грех заключался в том, что наделенные свободой Адам и Ева, поддавшись искушению, проявили своеволие и преступный интерес к запретному плоду. Наказание за грех оказалось суровым. Адам и Ева утратили духовную телесность (Эдемское тело), они физическое тело, подверженное болезным и старению, они стали тленными и. Они обрекли себя на тяжкие труды на земле и рождение детей, наследующих их участь. Грехопадение Адама и Евы отразилось на всей природе ("проклята земля за тебя"), которая также стала подчиняться законам смерти и тления. Апостол Павел так подытоживает христианское понимание смерти: "Жало же смерти - грех, а сила греха - закон" (1 Кор. 15, 56). Смерть и грех искупаются и преодолеваются Божественным вмешательством, посланием в мир Спасителя - Иисуса Христа. Христианство зиждется не на пренебрежении телом, а на его преображении. В этом заключается суть христианской аскетики. О прославлении и осиянности тела Святым Духом свидетельствуют, по христианскому вероучению, нетленность, мироточение и чудотворность святых Божиих Угодников. В-третьих, главная идея христианства - воскресение, означающее грядущее восстановление целостного человека как духовно-душевно-телесного существа.

Идея воскресения составила оригинальность и новизну христианского учения, в значительной степени способствовала его широкому распространению и популярности в прошлом и настоящем. Воскресение, собственно, есть не что иное, как воссозданная жизнь умершего человека, заново обретшего свою телесность в несколько измененном виде. Согласно Евангельским представлениям, мертвые восстанут из гробов не в своем физическом теле, а в преображенном духовном теле, почти повторяющем очертания физического, в цветущем возрасте и без половых различий: "Ибо в воскресении не женятся, не выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии, на небесах" (Мф. 22, 30). Единство души и тела в христианстве придает человеку особый статус в мировой иерархии. Человек оказывается посредником между царством духа и царством материи.

Античной сугубо умозрительной (созерцательной) философии первые христианские философы противопоставляют философию реального дела – совершенствования и спасения человека на путях религиозного спасения на путях религиозной практики. Мудрость, по определению ранней патристики состоит не в знании о жизни, но в умении правильно жить. Вся позднеантичная мудрость, возвышавшая дух, разум, не принимается христианством. Ей противопоставляется «простая» мудрость нового учения. Признается не философская, но практическая мудрость, которую философская мудрость считает часто за глупость. Под глупым следует, считал Тертуллиан, понимать веру в рождение Христа во плоти от Девы, его поругание, страдание и позорную смерть. Добродетель состоит не в том, чтобы знать зло и добро, но в том, чтобы делать добро и не делать зла. Смысл человеческой жизни по мнению христиан, в трех актах познании, почитании и служении. На их реализацию была направлена вся христианская культура.

Классическая античная культура знает фигуру ритора, оратора, для нее свойственен культ устного слова, красноречия. Эпическую поэму читает рапсод, дифирамбы, пэаны распевают хорами. Для христианства характерен культ писанного текста, Библии как письменно фиксированного «слова божьего».

Греческое православие оказалось подверженным рассуждениям о последствиях грехопадения в значительной меньшей степени, чем латинское: человек сотворен по образу и подобию божию, грех может его запятнать, опорочить, развратить, но не погубить окончательно. Грех подобен болезни, утрате сущности. Восстановление первичной полноты бытия происходит благодаря не столько божьей справедливости, сколько его неисчерпаемой вечной любви. Уверенность в его милосердии и его любви к человеку безгранична; покаяние и раскаяние, богослужения скорее обеспечат с радостью даруемое господом прощение, чем дела. В восточном христианстве человек не оправдан, а очищен, он уподобится ангелам, еще находясь на этой земле. Милость господня позволит ему пройти здесь через второе, духовное рождение, посредством которого продвигаться к самому божеству.

1.3. Культура средневековой цивилизации Запада

Термином «средние века» (medium aevum) гуманисты эпохи Возрождения обозначали период, когда на смену литературному языку Цицерона и Горация пришло преобладание "мужицкого языка". Начало средневековья в Западной Европе связывалось с прекращением императорской власти на Западе в 479 году, а конец с падением Восточно-Римской (Византийской) империи под ударами турок в 1453 году. Концом средневековья одни ученые считают Великие географические открытия или Реформацию, другие (Ж. Ле Гофф) говорят об "очень долгом средневековье", простирающемся вплоть до конца XVIII или даже до первой трети XIX в. Завершение периода западноевропейского средневековья ознаменовало начало всемирной истории как определенной целостности. От множественности локальных цивилизаций, разобщенных одна от другой, начался переход к качественно иному состоянию - к общепланетарному взаимодействию экономических, культурных и иных систем.

Античные традиции были живы в Европе вплоть до конца I тысячелетия. Период от падения западной части Римской империи в V в до формирования основ феодализма в X веке принято называть «темными веками». В этот период произошла варваризация Европы. В варварском обществе социальный и природный миры, как показал Гуревич, не были расчленены. Социальная среда была погружена в природную, в аграрный цикл варваров был включен в мир магико-религиозных ритуалов и обычаев.

Феодализм возник в обществе, в котором письменность была слабо распространена, поэтому не документ, а ритуал регулировал отношения между людьми. Обряд, жест, слово, формула, присяга придавали практическим действиям людей общезначимую и обязательную ценность. Прием послов, посвященbе в рыцари, пожалование феода, обмен подарками, заключение брачного союза, торговая сделка, передача имущества регулировались этикетом. Самые различные поступки, которые должны были повлечь за собой уcтойчивые отношения – торговые сделки и передача имущества, договоры, вступление в вассальную зависимость или ее расторжение, посвящение в рыцарское достоинство, принятие в цех нового мастера, судебные тяжбы и оhдалии, помолвки и вступление в брак – облекались в ритуальные действия, - пишет А. Я. Гуревич. По выражению Ж. Ле Гоффа, Средневековье – это «мир жестов». Так, феодальная клятва не закреплялась договором, а была магическим ритуалом, в ходе которого рыцарь вкладывал свои ладони в раскрытые ладони своего сеньора. Затем сеньор скреплял их союз поцелуем, а его вассалы приносили клятвенное обещание не покушаться на его жизнь и не чинить вреда его телу.

Культура западноевропейского средневековья структурно неоднородна, содержит в себе различные субкультуры. Теоретики складывающегося феодального общества рисовали его в виде трехчленной системы во главе с монархом, выделяя «тех, кто сражается» (рыцарство), «тех, кто молится» (духовенство) и «тех, кто пашет землю»).

1.4. Рыцарская субкультура.

Военные сословия, напоминающие рыцарские, можно обнаружить в средневековом Китае и самурайской Японии. Но только в средневековой Европе сложилась особая рыцарская культура, обладающая огромным ценностным потенциалом. Рыцарство (milites) появляется после 1000 г. В каролингскую эпоху оформляются многие социально-этические нормы, которые позднее войдут в рыцарский этос. По мнению каролингских хронистов, отличительной чертой аристократа является воинская доблесть. При этом, чем более крайние формы она принимает, тем более высокой оценки заслуживает. В принципе рыцарь должен происходить из хорошего рода. Он должен постоянно заботиться о своей славе, подтверждая ее новыми и новыми подвигами. Если нет возможности поучаствовать в сражениях, он (в идеале) отправляется в путь, вызывая на поединок первого встречного всадника. Славу рыцарю приносила не только победа, но то, как она была достигнута. Не заслуживал славы тот рыцарь, который сражался не на равных с противником. «Я никогда не убью рыцаря, который упал с коня! - восклицает Ланселот. – Храни меня бог от такого позора»[105]. Роланд отказывается трубить в рог, призывая на помощь, чтобы никто не решил, что он струсил.

Соперничество из-за престижа, гордость, не превышающая некую меру и не перерастающая в гордыню, обязательны для идеального рыцаря. Мужество необходимо рыцарю, в том числе и для неукоснительного соблюдения клятвы личной верности сеньору. Между вассалом и сеньором существует взаимность обязательств сеньора. Соперничество рыцарей между собой не устраняет сословной солидарности, Поэтому англичане принимали как равных своих побежденных и плененных врагов после битвы при Креси и Пуатье. Непременное качество рыцаря – щедрость. Скупость вела к потере положения, и исключению из рыцарского сообщества. Цену для рыцаря имело лишь мощное тело и сердце, но не ум: научить грамоте – значит повредить душу[106]. «Рыцарский идеал не был интеллектуальным, зато, - пишет Оссовская, - предполагал богатую эмоциональную жизнь»[107]. Идеал рыцарского поведения далек от идеалов, проповедуемых христианством. Месть, гордость, неуважение к чужой жизни – грехи, которые пытались замолить, либо уйдя на склоне лет в монастырь, либо одев убитого рыцаря в монашескую рясу.

Идеальный образ рыцаря, как полагал Ж. Дюби, существовали лишь в сфере воображаемого как средство сословной консолидации milites перед угрозой со стороны незнатных, но богатых выскочек из среды горожан. В действительности "рыцарство попрошайничает, раболепствует, охотится за подарками и жалованьем". Идеал благородного рыцаря оформился прежде всего в рамках куртуазной литературы как своеобразная реакция части культурной элиты на суровые реалии эпохи и мало соответствовал действительности. Важно однако то, что этот идеал сохранился в культурном наследии средневековой Европы.

Основной сферой рыцарской деятельности были феодальные войны, в которых действовал принцип поведения «сам себе право» и сам себе защита этого права. Идеальным атрибутами рыцарского поведения была жажда подвигов, завоеваний, стремление к первенству, славе, удаль, граничащая с безрассудством.

Рыцарство объединялось в особые сословные светские организации – ордена, прототипом для которых стал воспетый в романах Круглый стол короля Артура. Старейшими из рыцарских союзов были орден Ленты, учрежденный около 1330 г. Альфонсом XI Кастильским, и орден Подвязки, созданный Эдуардом III Английским учрежденный Иоанном Французским орден Звезды. По всей Европе возникли десятки и сотни различных рыцарских союзов. Членами прославленных придворных орденов становились немногочисленные аристократы и особо выдающиеся рыцари, которые могли приобрести приличествующие доспехи и лошадей, содержать оруженосцев и пажей, но и проявлять полагающуюся щедрость. Поведение рыцаря определялось прежде всего центральной категорией феодальной этики, каковой была «честь». В XIV-XV вв. изменились принципы ведения войны и комплектования армий. Рыцарство перестает восприниматься как сословие, на которое возложен основной груз заботы о защите государства и его подданных. Новые войны велись по новым правилам, почти не оставлявшим места для игры в благородство. Сам принцип индивидуализированного отношения к противнику отходил в прошлое. Военная служба сулила представителям всех сословий почет, славу и материальные блага. Цинично-прагматичное отношение к войне неизменно вело к кризису в идеологии рыцарства и к поиску выхода из этого кризиса путем возрождения старинных рыцарских идеалов. «Княжьи зерцала» - памятники средневековой словесности ХIII-XV веков содержат наставления идеальному правителю зерцала классифицируют как пороки, так и нравы. Перечислены случаи, допускающие послабления в исполнении нравственных императивов. Так, во время войны допускались жесткость и обман.

Куртуазная субкультура – это культура, которая расцвела при дворах влиятельных сеньоров. Двор - та сфера, где эстетика фор жизненного уклада могла раскрыться наиболее полно. Ее носитель – придворный, которому присущи обходительность и умение себя вести. Придворный владеет древнегреческим и латынью, играет на разных музыкальных институтах, слагает стихи. Соколиная и псовая охота, травля диких зверей были аристократическими забавами. Формой игры было сражение. Турнир требовал знания всех тонкостей. Турнир был праздником, когда можно было проявить ловкость и силу. А при дворах культивировалась куртуазная любовь, своего рода игра, правила которой включали избрание дамы сердца, ношение ее цветов, завоевание ее сердца. Придворный должен заслужить милость государя, не унижая собственного достоинства. При дворе человека оценивают по тому, что он привносит в придворную культуру своими талантами. Его время – это время турниров, состязаний, охоты, по вечерам – маскарадов и балов. «Все эти стилизованные прекрасные формы придворного поведения, которые призваны были вознести грубую действительность в сферу благородной гармонии, входили в великое искусство жизни...», - писал Й. Хейзинга[108].

1.5. Субкультура клириков

Для средневекового общества очень сильны были личные связи и взаимные связи людей. Трудящиеся полагали. Что их спасение зависит от чистоты и воздержания горстки людей, чьей миссией было сникание милостие Бога аскезой и духовным подвигом. Монашеские ордена были общностью людей, которые брали на себя труд заступничество за остальных людей перед Господом. Монахи-бенедектинцы уединялись от мира под защитой монастырской ограды, образовывали братство. Монахи исполняли opus Dei – работу Божью, суть которой состояла в том, что произносить денно и нощно молитвы от имени всего народа. Молиться в X-XI вв. означало произносить хором звучную молитву Господу, поскольку немой молитвы в это время не было.

Второй Латеранский собор в 1215 году вменил каждому верующему обязанность ежегодно являться на исповедь, с тем, чтобы после нее получить отпущение грехов. Свойственная античности «культура стыда» ориентировала человека на социальное окружение, «культуре вины», свойственная христианскому средневековью требовала от человека осознания своей греховности. Бернар из Клерво основал в Цистерциуме монастырь со строгим уставом, призывая к отказу от земных благ. Цистерианцы проповедовали идеи возврата к прошлому, они сопротивлялись соблазнам прогресса, они вернулись к размеренной жизни, простой пище, скромной одежде и строгой литургии. Они взялись за ручной труд. Во второй половине XII века обнаружился разрыв между проповедью аскетизма и успехами цистерианского хозяйства. Общество отошло от идеала цистерианцев. Требуя, чтобы монашество не бежало от суеты мира, а занималось делами людскими. Поборниками этой переоценки поведенческого идеала стали нищенствующие ордена – меньшие братья (францисканцы) и братья – проповедники (доминиканцы). Св. Доменик и св. Франциск обращались непосредственно к народу. Стремились жить в бедности. Франциск не был ни ученым-теологом, ни священником. Он пел хвалебную песнь Господу, обращаясь с проповедью даже к птицам, призывал к покаянию, к подражанию Христу. Доминик создал орден проповедников. Доминиканцы были интеллектуалами, схоластами, они поставляли в университеты профессуру. И доминиканцы и францисканцы были нищенствующими братьями, они своей проповедью обновили дух христианской церкви.

В период развитого феодализма появился институт уставных каноников, клириков, сочетавших заботу о душах своей паствы с образом жизни, подобным монашескому.

В 80-е годы XII века происходит официальное признание и догматическое закрепление иди Чистилища как срединного звена между Раем и Адом. Этот «малый Апокалипсис» свидетельствует об изменении отношения к смерти, Человек уже не в силах ждать окончания времен, он хочет знать свою посмертную судьбу. К XII веку наряду с традиционными к тому времени признаками святости все чащи появлялись требования чистоты. Святой XIII века не менее требователен к себе, чем его предшественник, но более открыт не столь напряжен.

1.6. Народная субкультура.

Народная культура средневековья менее всего зафиксирована в письменных памятниках, что позволило А. Я. Гуревичу назвать ее «культурой безмолвствующего большинства». М. М. Бахтин утверждал, что в отличие от пугающе-серьезной культуры образованных слоев средневековая народная культура была преимущественно карнавальной, смеховой. Все организованные на начале смеха обрядово-зрелищные формы, - полагал Бахтин, - отличались от серьезных официальных – церковных и феодально-государственных – культовых форм и церемониалов[109]. Ее представителям шутам и дуракам присуща своеобразная особенность и право – быть чужими в этом мире, ни с одним из существующих жизненных положений этого мира они не солидаризируются, ни одно их не устраивает, они видят изнанку и ложь каждого положения.

Квинтэссенцию народной культуры Бахтин видел в карнавале, праздничном действе, которое на время как бы нарушало и отменяло культуру официальную и переворачивало с ног на голову все устоявшиеся ценности. Бахтин видел к карнавале феномен, присущий культуре народа с незапамятных времен. Кроме карнавалов в обычном смысле справлялись особые «праздники дураков», «праздники осла». Храмовые праздники сопровождались богатой и разнообразной системой увеселений. Во время карнавала отменялись все иерархические отношения, в то время как на официальных праздниках сословные различия всячески подчеркивались. На карнавальной площади же господствовало вольное фамильярное поведение. Карнавальное мироощущение враждебно всему готовому, завершенному, оно зыбко и изменчиво. Для него характерна логика «обратности», непрестанного перемещения верха и низа, лица и зада, различные виды пародий, снижений, профанаций и развенчаний. Природа карнавального смеха, по Бахтину, сложна и включает такие его свойства, как праздничность (это не индивидуальная реакция на «смешное»), всенародность (у карнавала нет зрителей, в нем все - участники), универсальность ( карнавал направлен на всех и вся, в том числе и на самих участников карнавала). Карнавальный смех амбивалентен: он утверждает, отрицая, смеется и высмеивает.

Однако по мнению А. Я. Гуревича карнавал появился в тех формах, как они известны с XIV-XV веков лишь, когда сложился средневековый город. Бахтин ставил знак равенства между народной культурой и «карнавальной смеховой культурой», в то время, как считает Гуревич, существенной стороной культуры народа является чувство страха перед загробным воздаянием.

1.7. Городская субкультура.

Эволюция средневекового общества, связанная с ростом городов, привела к разрушению трехчастной системы общества. Города постоянно враждовал между собой. Они окружались укреплениями, на мостах устраивались бойницы.Большая коммуна города включала в себя множеств цехов, гильдий, университет, приходы, улицы, кварталы. В городскую коммуну были включены все граждане. Так, в середине XII века во Флоренции появилось сообщество купцов, которое образовало цех Калимала, объединившее тех, кто специализировался на ввозе и переработке сукон из Фландрии и Франции. Цех имел статус юридического лица с собственным зданием, гербом, штатом служащих, финансами, полицией и судом, со структурой, включавших мастеров, подмастерьев и учеников. Он объединяет в своем составе представителей одной или нескольких профессий. О повышении роли интеллектуального труда свидетельствует то обстоятельство, что первое место среди старших цехов занимали корпорации судей и нотариусов. Раннее развитие индивидуализма как следствие отсутствия системы подавления и унификации, многовариантность выбора политической позиции вследствие борьбы партий внутри городов, городов и государств друг с другом, локальное своеобразие вариантов культуры. В средневековых городах формировался другой личностный идеал – неунывающий, смышленый, находящий выход из любой ситуации человек. Такой тип личности зафиксирован в жанрах городской литературы – фаблио, шванках, плутовских романах. Горожан отличал трезвый, практический взгляд на мир, житейская мудрость. XIII и первая треть XIV века, пишет в своей работе «Средневековый купец» А.Я. Гуревич, - период расцвета купечества. Во многих городах Европы купеческая верхушка, сконцентрировавшая в своих руках огромные богатства, образует патрицианский слой города, который оказывает решающее влияние на его управление. С купеческой и предпринимательской верхушкой приходится считаться и королевской власти, которая нуждается в ее финансовой и политической поддержке. Нигде в Европе купечество не достигало такого экономического и политического могущества, как в городах Италии, где в торговую деятельность вовлекался широкий слой населния. Проезжавший через Венецию незадолго до Великой чумы 1348 путешественник пришел к заключению: «Весь народ – купцы». О генуэзцах говорили: «Генуэзец – значит купец». Крупный купец воинским доблестям противопоставлял трезвый расчет и предвидение, иррациональности – рациональность. В среде деловых людей вырабатывался новый тип религиозности, парадоксально соединяющий веру в Бога и страх перед загробными карами с коммерческим подходом к «добрым делам», за которые ожидаются пропорциональные возмещения, награды, выражающиеся в материальном преуспеянии. Этот социально-психологический тип, - считает Гуревич, - уникален в мировой истории. Именно благодаря ему Европа начала всемирную экспансию и коренным образом изменила облик мира.

В XIII веке и позднее было немало купцов, предпринимавших дальние и рискованные плавания. Энергичный купец, который предпринимает дальние странствия за товарами и подвергает риску свои богатства – персонаж многих фаблио. Отмечая доходность профессии негоцианта, авторы фаблио вместе с тем подчеркивают его оборотистость, энергию, смелость, любовь к опасным приключениям. Но постепенно странствующий торговец превращался в предпринимателя, который вел дела посредством переписки и агентов. Эта трансформация привела к смене психологического склада и субкультуры предпринимателя. Грамотность была непременным условием успешного ведения дел, поэтому дети деловых людей поступали в университеты. Для нужд купцов составлялись словари и разговорники, включая пособия для изучения восточных языков. В доме купца, богатого бюргера появляется книга.

Города становились не только центрами ремесла и торговли. В них возникли университеты – сообщества преподавателей и студентов, различавшиеся тем, что в одних заправляли делами студенты, в других, как в Париже, - преподаватели. Слово «университет» поначалу использовалось исключительно для обозначения корпорации преподавателей и студентов. Затем слово universitas уступило место названию stadium generale – то есть универсального образования, поскольку в университетах преподавали как гуманитарные, так и точные науки. Первое время преподаватели и студенты были лицами духовного звания. Потом преподавание приобрело светский характер, университеты добились автономии от светских и церковных властей. Полноценный университет включал четыре факультета – свободных искусств, гражданского и канонического права, медицинский и богословский во главе с деканами. Располагались факультеты чаще всего в разных церквях и монастырях. Во главе университета стоял ректор, который заведовал финансами. В таких университетах, как Парижский, Болонский и Оксфордский студенты группировались по «нациям». Так, в Парижском университете были «нации» французов, пикардийцев, нормандцев и англичан. Поступали в университет рано, на богословский факультет с восьми лет, на остальные – с четырнадцати. Средняя продолжительность обучения была шесть лет. Курс наук включал подготовку к сдаче экзамена на звание бакалавра. Одним из основных видов занятий было комментирование текстов Аристотеля и Цицерона на факультете свободных искусств, Библии на богословском. Затем ставились в вопросы к тексту, с 13 века вопрошание превратилось в обсуждение - desputatio, когда преподаватель задавал вопрос, а студенты отвечали на него. Диспуты преподавателей привлекали многочисленную аудиторию. Дважды в год проводились словесные состязания на вольную тему, когда любой из присутствующих мог задать какой угодно вопрос. Экзамены происходили в присутствие публики.

Денежное обращение трансформировало традиционную средневековую ментальность, ранее не склонную к меркантильному подходу к человеку. Теперь в Италии и Франции XV веке в ходу были выражения такого типа: «человек, стоящий столько-то тысяч флоринов (франков)». Расчет проник и в сферу потустороннего. XIII век – время, когда наряду с адом и раем появляется чистилище, куда душа умершего попадает на более или менее -продолжительные муки, чтобы затем оказаться на небесах. Для того, чтобы сократить время пребывания в чистилище, люди отправляли многочисленные мессы и щедро одаривали церковь. Утверждается идея пропорциональности «добрых дел» на земле и наград за них на том свете. Новое видение мира включает и овладение пространством – развитие картографии, составление путеводителей и описаний морских путей, составление карты Европы и мира. С перестройкой пространства идут изменения и в восприятии времени «Время купцов» заявляет о своей автономии от «времени церкви». Деловых людей не устраивает церковный календарь с подвижными праздниками и началом года, колеблющимся между 22 марта и 25 апреля. Для более точных расчетов времени устанавливается начало года 1 января – день обрезания Христа. Купцы нуждаются в четком и равномерном измерении малых отрезков времени, то есть в часах. В конце XIII века механические часы устанавливаются на башнях городских ратуш и соборов: в 1300 г. – в Париже, в 1309 г. – в Милане, между 1326–1335 г. – в Лондоне. В XV веке появляются механические часы для личного пользования. На смену сакральному, связанному с литургией неточному, приблизительному времени Средневековья приходит время секуляризованное и делимое на равновеликие отрезки. Время субъективизируется, «очеловечивается».