СОЗНАНИЕ И КОНТРОЛЬ ДЕЙСТВИЯ 2 страница

Складывается впечатление, что эффекты глубокой обработки при наличии внимания и в его отсутствие качественно не равнозначны. На­пример, Д.Дж. Маккай (MacKay, 1973) предъявлял испытуемым в дихо­тических условиях по релевантному каналу предложения, неопределен­ные либо в отношении отдельных лексических единиц (типа русских слов «коса» и «ключ»), либо в отношении глубинной синтаксической структуры (типа предложения «Мужу изменять нельзя»). Оказалось, что

⁶ При возникновении конфликтов между модальностями они обычно решаются в пользу зрения. Доминирование зрения видно из исследований, в которых использова­лась способность некоторых людей к чревовещанию. При этом видимая, хотя и иллюзор­ная локализация источника звука оказывала существенное влияние на характер его обра­ботки. Как можно судить по вызванным потенциалам и по времени реакции, слуховая обработка примерно на 40 мс быстрее зрительной. Это означает, что при разговоре на дистанции 1,5—2 м мы, с точки зрения сенсорной обработки, несколько раньше «слы­шим» речь нашего собеседника, чем «видим» движения его губ. Тем не менее и здесь на-268 блюдаются мошные зрительные эффекты, влияющие на восприятие фонем (см. 7.1.1).

слова, предъявлявшиеся на другое ухо, влияют на понимание много­значных слов, но не снимают синтаксическую неопределенность. В ряде других работ латентность повторения слов по релевантному кана­лу уменьшалась под влиянием семантического контекста независимо от того, предъявлялся ли он по тому же или по иррелевантному каналу. Однако увеличение объема контекста при переходе от отдельных суще­ствительных к целым предложениям не имело никакого дополнительно­го эффекта в случае иррелевантного канала, хотя и вело к дальнейшему ускорению повторения при предъявлении по релевантному каналу. Эти различия лексико-семантических и синтаксических эффектов обычно неосознаваемой иррелевантной информации никак не следуют из тра­диционных структурных моделей фильтрации, требуя их дополнения.

Вопрос о возможности семантической обработки иррелевантной информации был проанализирован с использованием нейрофизиологи­ческих показателей (Bentin, Kutas & Hillyard, 1995). Испытуемым дихо-тически предъявлялись две последовательности слов, одну из которых они должны были вслух повторять. Между некоторыми словами суще­ствовала выраженная семантическая связь. Авторы попытались выяс­нить, насколько эти связи влияют, во-первых, на поздние, чувствитель­ные к семантике компоненты вызванных потенциалов (а именно пик N4) и, во-вторых, на узнавание слов в тесте на память. Оказалось, что семантические ассоциации влияют на вызванные потенциалы и узнава­ние только тогда, когда слово подвергалось внимательной обработке. Можно было бы сделать вывод, что без обращения внимания семанти­ческая обработка невозможна, и, тем самым, вернуться к модели ранней селекции. Но этот вывод был бы преждевременным. Наряду с прямым (или эксплицитным) тестом памяти, авторы использовали также непря­мой (имплицитный — см. 5.1.3), в качестве которого была взята задача лексического решения¹. Скорость лексического решения («слово» — «не­слово») увеличивалась, если тестовое слово предъявлялось ранее в дихо-тических условиях. Такое ускорение имело место даже тогда, когда сло­во предъявлялось по иррелевантному каналу и не воспринималось испытуемым.

Методика синхронного повторения ведет, в силу постоянной селек­ции ответа (как, в частности, показал Невилл Морей), к серьезной цент­ральной интерференции с обработкой иррелевантной информации. Тем значимее являются полученные данные о существовании имплицитных эффектов семантической активации. Эти эффекты примерно соответ­ствуют тому, что можно было бы ожидать от процессов переменной селек­ции. Таким образом, в сочетании с физиологическими данными прове-

⁷ В этой задаче испытуемый должен быстро ответить, является ли показанный набор
букв словом или нет. Задача рассматривается как простейший тест на семантическую па­
мять и широко используется при анализе неосознаваемых, автоматических влияний на
восприятие и понимание (см. 4.3.2). 269

денный анализ скорее подтверждает компромиссную модель Трисман. Если, конечно, вообще придерживаться представления о фильтре.

Дело в том, что иногда модели фильтра оказываются явно неадек­ватными. Так, целый ряд парадоксальных с точки зрения представле­ния о фильтрации феноменов обнаружила в условиях дихотического предъявления информации Диана Дойч (Deutsch & Roll, 1976; Deutsch, 2004). Простейший из них состоит в том, что при дихотическом предъявлении со сдвигом на один звук чередующихся высоких и низ­ких тонов испытуемые (правши) обычно слышат слева низкие звуки, а справа — высокие (рис. 4.3). Иными словами, воспринимаются изме­нения высоты тона и локализации. Это наблюдение противоречит пред­ставлению о фильтре, переключающем слуховое восприятие с одного уха на другое или остающемся настроенным лишь на один из этих ка­налов. В самом деле, фильтр, переключающийся в такт со стимулами, должен был бы менять только воспринимаемую локализацию звуков. Если бы фильтр был жестко настроен на один из каналов, менялась бы высота, но не локализация!

Как объяснить этот неожиданный эффект? Объяснение состоит в хорошо известном, подтверждаемом также нейрофизиологическими ис­следованиями слуха разделении перцептивной обработки на две, час­тично автономные группы механизмов — процессы пространственной локализации и идентификации (они были отнесены нами выше к разным уровням когнитивной организации и контроля поведения, С и D — см. 3.4.2). Эти две группы механизмов опираются на различные сенсорные признаки акустических событий: локализация в пространстве (вопрос «где?») определяется местоположением более высокочастотного сигна-

левое правое

левое правое

Рис. 4.3. Иллюзорные эффекты, возникающие при дихотическом предъявлении звуко­вых тонов (по: Deutsch, 2004): А. Последовательность физических стимулов, Гц; Б. Фе­номенальное восприятие.

L

ла, тогда как восприятие идентичности (вопрос «что?») — характером сигнала, который первым достигает доминантного, левого полушария (и, следовательно, предъявляется на правое ухо). Нам представляется, что этот пример чрезвычайно полезен в качестве иллюстрации того, на­сколько осторожно нужно обращаться с вниманием как с объяснитель­ным понятием, если не рисковать вновь превратить его в своего рода психологический «флогистон». Внимание не заменяет сформировавши­еся в ходе эволюции и индивидуального развития нейрофизиологичес­кие механизмы, а лишь координирует их работу.

4.1.3 Зрительное селективное внимание

Феноменально (как говорили гештальтпсихологи, наивно и некритичес­ки), открывая глаза, мы всякий раз видим безграничное, наполненное светом и цветом предметное окружение. Интроспективно (то есть при известной критической установке) мы осознаем, что это впечатление иллюзорно. Наше поле зрения очевидным образом ограничено, а сет­чатка глаза неоднородна. Ее центральная, наиболее насыщенная рецеп­торами часть, фовеа, имеет размер порядка 2°, что чуть больше углового размера ногтя большого пальца вытянутой руки. Эрнст Мах («Анализ ощущений», 1885/1907) попытался передать эти ограничения с помо­щью знаменитого рисунка зрительного поля (рис. 4.4). Но при длитель-

ном наблюдении и попытках зарисовки объектов удержать глаза на од­ной точке невозможно. Чтобы исключить движения глаз, Гельмгольц ввел методику очень быстрого, порядка нескольких миллисекунд, осве­щения сцены. Это привело к дополнительному сужению восприятия — детальное зрение было возможно лишь в узкой центральной области, окруженной все более размытой периферией. Важным открытием было то, что эта область могла произвольно сдвигаться по отношению к анато­мической фовеа: перед предъявлением можно было подготовиться к де­тальному восприятию и лучше увидеть объекты в стороне от точки фик­сации, но за счет ухудшения восприятия на других местах.

С тех пор использование метафоры ясного центра и размытой пе­риферии стало одинаково типичным для нескольких поколений иссле­дователей зрительного внимания, от Вундта и Фрейда до современных авторов. Интересно, что понятие фильтра практически не используется в этих исследованиях⁸. Чаще всего зрительное внимание сравнивается с лучом фонаря, иногда снабженного объективом с переменным фокусным расстоянием: если пятно света оказывается шире, то детали видны ме­нее ясно, если уже, то более четко — они как бы находятся тогда «в фо­кусе» феноменального сознания. Мы рассмотрим эксперименты, вы­текающие из подобной трактовки внимания, несколько позднее, остановившись вначале на работах, продолжающих, на материале зре­ния, выяснение отношений ранней и поздней селекции.

По сегодняшний день важным приемом определения объема и ха­рактера воспринимаемой зрительной информации является кратковре­менное предъявление. Классический вопрос, возникающий в связи с подобными, тахистоскопическими экспериментами состоит в том, что же на самом деле увидел (идентифицировал) испытуемый и что смог потом сообщить. Для уменьшения роли собственно ответа Сперлинг предложил методику частичного отчета, результаты применения кото­рой подробно обсуждались нами выше, в связи с понятием иконической памяти (см. 3.2.1 и 4.1.2). Связанное с этим понятием представление о возможности идентификации «всех или почти всех» элементов предъяв­ляемых на доли секунды многоэлементных матриц вызывает серьезные сомнения. Согласно данным современных экспериментов по восприя­тию и кратковременному удержанию зрительных конфигураций, типа наборов буквенно-цифровых матриц или бессмысленных форм, мы спо­собны воспринять меньше информации (от 1 до 4 элементов) и на бо­лее короткое время, чем думал Сперлинг. Возможно, впрочем, что эта

⁸ В обширной технической и нейрофизиологической литературе, посвященной зре­нию и его моделированию, используются понятия «фильтр» и «ворота», так что на пер­вый взгляд может показаться, что аналогия с исследованиями слуха может быть более полной. Но эти термины имеют иное значение, связанное с цифровой обработкой изоб-272 ражений, например, выделением спектра их пространственных частот (см. 3.1.1).

информация перерабатывается глубже, например, вплоть до выделения различной категориальной принадлежности букв и цифр (см. 3.3.3).

Споры о доступности семантической информации, как основы для процессов селекции, продолжаются и в других областях изучения зри­тельного восприятия. Довольно противоречивыми оказываются данные о зрительном восприятии вербального материала. В экспериментах по зрительной маскировке А. Олпорт (Allport, 1977) определял асинхрон-ность включения маскирующего стимула, позволяющую воспроизводить два или, скажем, четыре коротких слова. Темп обработки — число слов, воспроизводимых при данной асинхронности, — оказался зависящим не от количества букв или слогов, а от общей частотности соответствующих слов в языке. Это означает, что отбор материала для осознания и воспро­изведения может осуществляться уже после «контакта» с семантической памятью (точнее, внутренним лексиконом — см. 7.2.2). Этим и аналогич­ным результатам, полученным при маскировке слов (см. 4.3.3), проти­востоят данные по семантическим эффектам при чтении. В частности, одна из популярных сегодня методик анализа чтения состоит в регист­рации движений глаз и подмене некоторого слова еще в процессе «полета» глаза в его направлении. Оказалось, что только зрительное и фонологическое, но не семантическое сходство нового слова с подме­ненным сокращают при прочих равных условиях длительность фикса­ции. Таким образом, по-видимому, в периферическом зрении, то есть без непосредственной фиксации, обработка слова не достигает уровня семантического анализа (Rayner & Sereno, 1994).

Не менее противоречивые результаты получены и с использованием невербального материала. Здесь особое положение занимает сложный, естественный материал типа видовых слайдов и фотографий лиц (см. подробнее 4.3.3 и 5.2.1). Так, Р. Келлог (Kellog, 1980) в тщательно спла­нированных экспериментах получил данные о том, что испытуемые спо­собны при неожиданном тестировании узнавать фотографии лиц, пока­зывавшихся им во время выполнения в уме сложных арифметических вычислений. По мнению автора, отсутствие внимания не препятствует долговременному запоминанию сложного, предметно организованного зрительного материала. Аналогичные результаты получены и в ряде по­следующих исследований с видовыми слайдами предметных сцен и лан­дшафтов, так что сегодня вывод об успешной и чрезвычайно быстрой обработке сложных осмысленных изображений в условиях неполного внимания не вызывает особых сомнений. Более того, отвлечение внима­ния может даже способствовать имплицитной обработке, особенно в случае эмоциогенных стимулов

Другие данные, однако, свидетельствуют о том, что уже восприятие особенностей формы объектов оказывается нарушенным при отвлече­нии внимания. Соответствующий феномен получил название слепоты невнимания. Ариен Мэк и Ирвин Рок (Mack & Rock, 1998) обобщили ре­зультаты большого числа экспериментов, где специально создавались условия, при которых испытуемые смотрели на фигуру, но не обращали на нее внимание (рис. 4.5). Следствием отвлечения внимания было практически полное отсутствие запоминания, а по мнению авторов, и 273

Рис. 4.5. Типичные объекты из экспериментов на «слепоту невнимания» работа с одной из двух отличающихся цветом фигур ведет к тому, что последующее узнавание другой фигуры оказывается невозможным

восприятия особенностей формы В непосредственно следовавших тес­тах на узнавание испытуемые сообщали, что видят эти фигуры в первый раз. Данный результат в целом подтверждает жесткий вариант модели ранней селекции. Поэтому были предприняты попытки перепроверить результаты исследований слепоты невнимания Трисман некоторое вре­мя назад повторила эти опыты и полагает, что обнаружила в непрямых тестах на запоминание небольшие эффекты имплицитного запоминания (см 5.1.1), свидетельствующие о том, что обработка общих особеннос­тей формы игнорировавшихся абстрактных конфигураций все-таки имела место Иными словами, невнимание, как и в дихотических экс­периментах, резко ослабляет, но не прерывает полностью процессы, ве­дущие к идентификации.

Подводя итоги обсуждению вопроса об уровне селекции, можно сказать, что ответ зависит от характера задачи и, конечно же, от воспри­нимаемого материала. Эффекты поздней, семантической селекции воз­можны лишь тогда, когда сам материал допускает осмысленную интер­претацию. Иными словами, эти эффекты скорее можно ожидать в случае слов и предметных сцен, чем в случае абстрактных форм и спер-линговских буквенно-цифровых матриц. Присутствие поздней селек­ции подтверждается анализом вызванных потенциалов и данными мик­роэлектродного отведения активности нейронов нижней височной борозды (вероятный субстрат зрительной обработки, ответственной за детальное восприятие формы и идентификацию предметов — см. 3.4.2). Актива­ция этих нейронов в ответ на предъявление осмысленной информации в несколько ослабленной степени сохраняется даже при полной анесте­зии. При таких условиях ни о сознании, ни о внимании — в традицион­ной, основанной на интроспекции трактовке этих понятий — не может быть и речи. Мы вернемся к обсуждению вопроса о глубине автомати­ческой обработки информации при непроизвольном внимании в по­следнем разделе главы (см. 4.4.1).

Если сравнивать внимание с лучом фонаря или проектора, то что можно сказать о движении этого пятна света? Перемещается ли оно от точки А к точке В зрительного поля градуально, так что в процессе дви­жения происходит последовательное улучшение обработки информа­ции в промежуточной зоне, либо скачком, как это сделал бы глаз? Да­лее, движется ли оно в двумерном отображении окружения, подобном ретинальному изображению, или же, скорее, в воспринимаемой трех­мерной модели пространства? Наконец, имеет ли зрительное внимание фиксированную или переменную зону охвата, с соответствующим изме­нением возможности обработки (оптического разрешения) деталей? Каждый из этих вопросов вызвал к жизни десятки исследований, в кото­рых с помощью различных методических ухищрений было показано, что перемещение фокуса зрительного внимания, безусловно, должно интер­претироваться как движение в трехмерном пространстве (Hoffman, 1999)⁹.

В ряде специальных, в том числе нейрофизиологических работ было также показано, что сдвиги фокальной зоны зрительного внимания тес­но связаны с программированием движении глаз в соответствующую часть зрительного окружения Как впервые продемонстрировал Гельм-гольц в упоминавшихся опытах (и как каждому известно из повседнев­ных наблюдений), в условиях продолжительной зрительной фиксации объекта или группы объектов мы можем внимательно отслеживать собы­тия, находящиеся несколько в стороне от направления нашего взора При свободном зрительном обследовании окружения связь внимания и движений глаз, однако, становится более прочной. В частности, мы не можем обратить внимание на один обьект и одновременно совершить произвольный саккадический скачок к другому — попытка сделать не­что подобное ведет к выраженному ухудшению выполнения, по крайней мере, одной из этих задач. К аналогичным выводам приводит анализ нейропсихологических синдромов поражения теменных и премоторных зон коры (таких как синдром Балинта и оптическая атаксия — см. 3.4.2), которые одновременно нарушают саккадические движения глаз, целе­вые движения рук и способность пациента обратить внимание на целе­вой объект в его окружении

Обобщив эти факты, итальянский нейропсихолог Дж. Риццолатти и его коллеги (например. Rizzolatti & Craighero. 1998) выдвинули премо-торную теорию зрительного внимания, в которой зрительное внимание и программирование целенаправленных движений рук и глаз рассматри­ваются как один и то же процесс. Эта теория вызывает два уточняющих замечания Во-первых, зрительное внимание не исчерпывается только его пространственными компонентами, включая настройку на форму предметов и на их семантику, по отношению к которым премоторная

⁹ К сожалению, несмотря на множество экспериментов, данные о способе движения
фокуса зрительного внимания — градуально или скачком — до сих пор неоднозначны
Возможно, это связано с качественной неоднородностью задач на внимание, лишь отно­
сительно небольшая часть которых имеет действительно строго пространственный ха­
рактер 275

интерпретация становится затруднительной (см. 7.4.3). Во-вторых, связь пространственного внимания с движениями глаз кажется более непос­редственной и систематичной, чем с движениями рук. Эксперименталь­ные данные подтверждают, что сдвиги внимания действительно могут опережать саккады. Например, при промежуточной фиксации в процес­се чтения мы способны значительно лучше замечать внезапные измене­ния букв в направлении следующего скачка (см. 7.2.3). Если задача пре­дельно проста — при появлении объекта надо быстро перевести взгляд на него с фиксационной точки, то мы считаем, что уже совершили ска­чок и даже более отчетливо видим целевой предмет за 150—200 мс до того, как глаза действительно начинают двигаться к цели. В случае более слож­ных, например коммуникативных, задач движения глаз, впрочем, могут начинать опережать наше осознание их местоположения (см. 9.1.3).

Рассмотрим кратко самую последнюю версию оптической мета­форы, возникшую в 1980-е годы. Внимание трактуется в этом случае как объектив с переменным фокусным расстоянием, или трансфока­тор (zoom lense). Эксперименты подтверждают нашу способность легко настраиваться на восприятие как грубых, так и мелких деталей, но с из­вестными оговорками. Хотя размеры зоны селективного внимания ока­зались подвижными, более естественным, в соответствии с мнением гештальтпсихологов (см. 1.3.1) и с исследованиями микрогенеза воспри­ятия (см. 3.2.3), было движение от глобального к локальному. Сталкиваясь с новой ситуацией или с новым объектом, мы, как правило, сначала смотрим «широким полем» и лишь затем концентрируем наше внима­ние на деталях. Отметим одновременно, что эта закономерность меня­ется под влиянием острых эмоциональных нагрузок и стресса, когда поле зрительного внимания сужается вплоть до возникновения так на­зываемого туннельного зрения, препятствующего восприятию информа­ции в периферии зрения (см. 2.1.2 и 9.4.3). Возможно, здесь исследо­вания баланса глобальной и локальной обработки начинают быть интересны с точки зрения природы межуровневых переходов, связыва­ющих механизмы амбьентного и фокального восприятия, а также более высокие уровни символических координации.

Начало изучению проблемы соотношения глобальной и локальной
зрительной обработки в когнитивной психологии положили экспери­
менты ученика Нормана Дэвида Навона (Navon, 1977). Он предъявлял
испытуемым большие буквы, состоявшие из маленьких букв (рис. 4.6).
Некоторые из этих составных стимулов были «однородными» — глобаль­
ная форма и локальные элементы представляли собой одну и ту же бук­
ву, например «Е». Другие были «неоднородными» — глобальная и ло­
кальные буквы были разными (скажем, «Е» и «S»). Испытуемые должны
были как можно быстрее идентифицировать глобальную или локальную
букву. Оказалось, что при настройке на глобальную форму она иденти­
фицируется быстро и без всякой интерференции со стороны совпадаю­
щее ших или несовпадающих букв локального уровня. При настройке на

FFFF

F

F

FFFF

F

F

F

F

TTTT

Τ

Τ

TTTT

Τ

Τ

Τ

Τ

Рис. 4.6. Однородные и неоднородные супербуквы из экспериментов Навона.

идентификацию деталей картина была иной. Во-первых, ответы были более медленными. Во-вторых, в случае неоднородных стимулов ответы дополнительно замедлялись и становились менее точными. Очевидно, настраиваясь на детальную обработку, мы не всегда можем игнорировать глобальную информацию. Интересно, что когда в контрольных опытах была предъявлена одна маленькая буква, то ее идентификация осуще­ствлялась столь же быстро и точно, как и идентификация большой.

В целом эти классические данные не очень удобны для концепции внимания как некоторого «ментального органа», аналогичного объекти­ву с переменным фокусным расстоянием. Если объектив расфокусиро­ван, то мы видим лишь глобальные очертания и интерференция со сто­роны локальных элементов должна отсутствовать, что и наблюдается в эксперименте. Но если фокус внимания сконцентрирован на одном из локальных элементов, то почему «прорываются» глобальные влияния? Если это происходит потому, что мы обычно начинаем с глобальной на­стройки, то почему изолированная маленькая буква обрабатывается так же быстро как и большая? Куда исчезает при этом центральная операция изменения фокусного расстояния — zooming! Очевидно, что как только мы покидаем область пространственного восприятия и начинаем рас­сматривать процессы идентификации объектов, основанные на пред­ставлении о перемещениях более или менее сфокусированного пучка света, пространственные метафоры теряют свой объяснительный потен­циал. Более того, фокус зрительного внимания, по-видимому, способен расщепляться, если, например, возникает необходимость одновремен­ного отслеживания движения двух или большего (как правило, до четы­рех — Cavanagh, 2004) числа объектов в пространстве.

В самое последнее время были получены результаты, которые лучше высвечивают отношения глобальной и локальной обработки, тестируе­мые с помощью супербукв Навона. Так, нейропсихологические исследо­вания выявили возможную дифференциальную роль задних отделов ле­вого и правого полушарий. При этом левое полушарие оказалось скорее регулятором настройки на детали, а правое — на глобальные очертания (Derryberry & Reed, 1998). Чрезвычайно интересным оказалось влияние эмоций: отрицательные эмоции, в отличие от положительных, усилива­ли установку на восприятие деталей (см. 9.4.3). Одним из ярких на­правлений социальной психологии становятся эксперименты, в кото-

рых испытуемые должны «мысленно проиграть», часто за кого-нибудь другого, формы поведения, связанные с приближением или, напротив, избеганием (Foerster et al., 2005 in press). Баланс глобальной и локаль­ной обработки меняется при этом в глобальном или, соответственно, локальном направлении'⁹. Этот баланс оказался подверженным влия­нию не только стресса или эмоций, но, например, и кофеина, даже в том его количестве, которое содержится в чашке кофе. Пластичность настройки внимания, однако, нарушается при патологии. Исследования выявили двойную диссоциацию: пациенты с синдромом Дауна (и, со­гласно некоторым сообщениям, с аутизмом) демонстрируют ригидную установку на глобальную обработку, а пациенты с синдромом Уильямса и навязчиво-компульсивным синдромом — на локальную (Yovel, Reveile & Mineka, 2005). В этом последнем случае пациенты хронически «не ви­дят леса из-за деревьев».

Важной дискуссией в исследованиях зрительного внимания послед­них лет является обсуждение возможного различия внимания, включен­ного в процессы амбьентного зрения, и внимания к предметам. В таком повороте событий нет ничего удивительного. Разделение соответствую­щих уровней имеет фундаментальный характер (см. 3.4.2 и 8.3.3), и коор­динационные структуры самых различных действий должны строиться с учетом не только пространственной локализации, но также фигуратив­ной идентичности и семантики объектов. Многочисленные данные сви­детельствуют о выраженной роли предметной организации в типичных задачах на внимание. Так, в задачах на избирательное внимание к при­знакам было показано, что мы быстрее называем три сенсорных при­знака одного объекта (цвет, величину, ориентацию), чем один и тот же признак (скажем, цвет) трех объектов. Этот результат говорит против настройки некоего фильтра на определенный сенсорный канал, но все еще объясним в рамках внимания к занимаемому предметом месту. Дело в том, что при фиксированной временной координате предмет не может занимать несколько различных положений в пространстве, а в одном и том же месте не могут находиться разные предметы".

¹⁰ Фиксируемые при этом сдвиги не ограничиваются только сферой восприятия, но, похоже, распространяются и на собственно мыслительную активность, меняя характер ассоциаций, которые становятся в контексте положительных эмоций и поведенческих тенденций приближения более широкими, включающими относительно низкочастотные варианты ответов. Здесь, несомненно, проявляются малоизученные закономерности твор­ческой деятельности (см. 9.4.3).

" Если, конечно, один предмет не спрятан внутри другого, как это систематически происходит в случае самой знаменитой (после автомата Калашникова) русской игрушки Как показал в своих исследованиях перцептивно-познавательного развития Томас Бауэр ( 1981 ), учет этого «если» относится к числу наиболее важных интеллектуальных достиже­ний первых полутора лет жизни ребенка (см. 3.4.3). Способность построения «матрешеч-ных репрезентаций», несомненно, связана с развитием РЕКУРСИИ, представляющей 278 собой одну из фундаментальных метапроцедур нашего мышления (см. 1.3 3 и 8 1.3).

A

Рис. 4.7. Зрительный поиск среди конфигураций, напоминающих телесные предметы (А), оказывается проще, чем среди похожих абстрактных конфигурации (Б).

Приведенный на рис. 4.7 пример двух наборов объектов, в которых нужно найти один отличающийся, уже не может быть объясним просто движением фокуса внимания в пространстве и требует введения пред­ставлений, аналогичных представлению о превосходстве объекта в про­цессах восприятия (см. 3.3.3). Авторы одной из работ (Lavie & Driver, 1996) попытались развести эти две возможные формы внимания и про­сили испытуемых оценивать сходство двух признаков, принадлежащих одному и тому же объекту или двум разным объектам. При этом они ме­няли пространственное расстояние между оцениваемыми признаками как внутри объекта, так и между объектами. В соответствии с гипоте­зой объектного внимания задача решалась лучше, если признаки при­надлежали одному объекту. Пространственное расстояние не играло никакой роли. Если, однако, испытуемые получали инструкцию обра­щать внимание на признаки и игнорировать фигуративный контекст, то превосходство объекта исчезало, а влияние расстояния появлялось, как и должно быть при чисто пространственных перемещениях луча «мен­тального прожектора».