ЗАРУБЕЖНАЯ КЛАССИКА 4 страница
— Непременно так.
— Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?
— Клянусь Зевсом, я этого не думаю.
— Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.
— Это совершенно неизбежно.
— Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.
Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?
Некоторые философско-художественные открытия Платона предвосхищают Дантов «Ад». Сюда прежде всего следует отнести рассказ, как принято считать, «очевидца» Эра о странствиях его души по загробному миру — один из самых загадочных текстов в истории мировой мысли. Сама история завершает последнюю книгу «Государства», как бы венчая это величественное произведение. Эр был убит в бою, в одном из многочисленных сражений Пелопоннесской войны. Когда по прошествии десяти дней начали собирать разлагавшиеся трупы, дабы предать их погребальному огню, тело Эра оказалось нетронутым тлением. А когда его положили на костер, он ожил и поведал невероятную историю:
Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым — идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели — позади — обозначение всех своих проступков. Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать.
Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам — неба и земли, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души, полные грязи и пыли, а по другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы, ни приходил, казалось, вернулись из долгого странствия: они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба — о том, что там у них. Они, вспоминая, рассказывали друг другу — одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище.
И далее Платон кистью великого мастера рисует сцены воздаяния за прошлую греховную жизнь. Чем больше человек совершил злодеяний при жизни, тем большее наказание ждет его после смерти. Особенно незавидна судьба тиранов: за сотворенные злодейства их не принимает к себе потусторонний мир. Какие-то дикие существа с огненным обличием сдирают с тиранов кожу и волокут их в петле по острым каменьям, чтобы сбросить в Тартар.
Но праведникам дано добраться до конечного пункта, где лучи света соединяют небесный свод и землю. Здесь висит сияющее веретено Ананки-Необходимости — первооснова всего Мироздания. Его вращают три дочери Ананки — Богини Судьбы мойры: Лахесис (Дающая жребий) воспевает прошлое, Клото (Прядущая) — настоящее, Атропос (Неотвратимая) — будущее. Они-то и распоряжаются участью людей — как при жизни, так и после смерти, вручая им заранее уготовленный жребий. Все это Эр увидел собственными глазами. Но ему не суждено было получить свой жребий. Его душа неожиданно вернулась на землю и вновь соединилась с телом…
Таков Платон. Когда-то Ломоносов выразил уверенность, что и в России должен скоро появиться мыслитель подобного ранга, «что может собственных Платонов «…» Российская земля рождать». Русский народ действительно породил немало великих мыслителей и ученых. Но Платон остался Платоном. Его не нужно превосходить. Да и невозможно. В веках и тысячелетиях он всегда останется самим собой.
АРИСТОТЕЛЬ
«МЕТАФИЗИКА»
Самое удивительное, что Аристотель книги под таким названием, обессмертившим великого философа и науку, которую он представлял, никогда не писал и даже не подозревал о существовании подобного слова. Парадокс истории! Более чем через три века после смерти Стагирита (прозвище — по месту рождения — города Стагиры), когда составлялся и канонизировался корпус его произведений, систематизаторы собрали воедино все, что было когда-то написано по «первой философии» _ завершенные и незаконченные трактаты, заметки, наброски, тексты лекций, их конспекты, планы — и поместили их вслед за сочинениями по физике, пометив чисто формально: «ta meta ta physica» (то, что [стоит] после «Физики») Так родился новый термин, который моментально прижился, более того — стал синонимом философии, а самый труд Аристотеля превратился в Библию для бессчетного числа его почитателей и последователей.
Читать «Метафизику» — занятие не из легких, зато — необходимое. Ибо этим сочинением (впрочем, как и многими другими) почти на полтора тысячелетия было определено направление всей европейской науки. Именно здесь были сформулированы основные философские проблемы и во многом сформирован категориальный аппарат, который небезуспешно работает и поныне.
Символична и симптоматична первая же фраза «Метафизики», определяющая тему книги: «Все люди от природы стремятся к знанию». Аристотель как бы задает тон и собственным теоретическим изысканиям, и каждому, кто берется за их освоение. По существу вся книга от начала до конца — о Знании, путях его возникновения, трудностях развития и каналах постижения. Обретение знания, по Аристотелю, начинается с удивления — оно, как искра, зажигает огонь в груди тех, кто устремляется к раскрытию сокровенных тайн Космоса, Природы и Жизни. На этом зиждется и научное и обыденное познание. Путеводная же звезда на этом многотрудном пути — Наука наук философия, то есть «любовь к мудрости».
Так как мы ищем именно эту науку, то следует рассмотреть, каковы те причины и начала, наука о которых есть мудрость. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть может, достигнем здесь больше ясности. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности Во-вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека (ведь воспринимание чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, [в-четвертых], что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенствует, — в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему — тот, кто менее мудр
Как всякий великий философ Аристотель строит и обосновывает собственную концепцию Мироздания, опираясь на идеи предшественников и тщательно их анализируя. Именно из книг Стагирита, в том числе — и «Метафизики», мы по сей день получаем наиболее достоверные сведения о концепциях натурфилософов, труды которых не сохранились. Каждый из античных мыслителей настаивал на каком-то одном первоначале, лежащем в основе природы. Для Фалеса — это вода, для Анаксимандра — беспредельное, для Анаксимена — воздух, для Гераклита — огонь, для Анаксагора — ум (нус), для Левкиппа и Демокрита — атомы и пустота. Аристотелю ближе всего множественный подход Эмпедокла, который в качестве первоначал брал не один, а целых четыре стихии — воду, воздух, землю и огонь. Аристотель дополнил эту четверицу пятой первосущностью — квинтэссенцией («пятым элементом») — нематериальной субстанцией, перводвигателем всего существующего.
Аристотелю приписывается крылатое изречение: «Платон мне друг, но истина дороже». (Любопытно, что в аналогичной ситуации Платон в отношении своего учителя Сократа ничего подобного не заявлял, хотя во многом был с ним не согласен. Афоризм «Сократ мне друг, но истина дороже» на свет так и не появился. Интересно, почему?) Во имя какой же истины отрекся Аристотель от своего учителя Платона, у которого проходил в учениках почти 20 лет? Прежде всего, он дает развернутую критику (и именно в «Метафизике») теории идей своего великого предшественника. Стагириту не нравится слишком большая самостоятельность и определяющая роль, которую отводил идеям Платон. По Аристотелю, идеи не могут образовывать самостоятельный мир, независимый от вещей и тем более им предшествующий. Они — скорее, внутренняя сущность, наличествующая в каждой вещи и отображаемая в процессе познания в виде соответствующего образа.
Правда, если быть последовательным, то и Платон не мыслил столь примитивно, как это иногда пытаются изобразить. Создается впечатление, что и Аристотель не вник (или не захотел вникнуть) как следует в суть Платоновой концепции. Платоновские идеи («эйдосы») — это, прежде всего, своего рода глубинные схемы, образцы, чертежи, на основании которых строится и развивается реальный мир. Они — одновременно и закон (наподобие китайского дао), без которого не может быть никакой гармонии ни в мире вещей, ни в мире людей.
Аристотель настоящий служитель Истины. Он — ее жрец.
Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно из того, что никто не в состоянии достичь ее надлежащим образом, но и не терпит полную неудачу, а каждый говорит что-то о природе и поодиночке, правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда все это складывается, получается заметная величина. Поэтому если дело обстоит примерно так, как у нас говорится в пословице:
«Кто же не попадет в ворота [из лука]?», то в этом отношении исследовать истину легко; однако, что, обладая некоторым целым, можно быть не в состоянии владеть частью, — это показывает трудность исследования истины.
Аристотелю же принадлежит и наиболее известное, точное и работоспособное определение истины как знания, соответствующего действительности. Он же — главный провозвестник целой науки, дающей любому человеку мыслительные инструменты для постижения истины и оперирования знанием, а также достоверные приемы аргументации и способы доказательства. Наука эта получила названия логики. Соответствующие трактаты на данную тему составляют отдельный блок в корпусе Аристотелева канона и получили в истории науки звучное название «Органона». Но и «Метафизика» насквозь пронизана той же проблематикой. Это относится и к формулировке логических законов — противоречия и исключенного третьего, и к анализу апорий — логических затруднений, возникающих при попытке решить некоторые теоретические проблемы.
Аристотелю подчас казалось, что он нашел единственно возможное и правильное решение вопросов, стоявших перед человечеством. На самом деле он больше поставил новых вопросов, чем дал однозначных ответов. Но, может быть, в этом и есть смысл и ценность настоящей науки, когда при решении какой-то одной проблемы возникает множество других, требующих все новых и новых усилий в продвижении к истине. И процесс этот не прервется никогда!
ЕВКЛИД
«НАЧАЛА»
Евклид, пожалуй, единственный великий ученый, который ни при жизни, ни после смерти не подвергался критике, травле или инсинуациям. Он одинаково чтился представителями любых, даже самых непримиримых между собой направлений — ив математике, и в естествознании, и в философии. Написанная им книга с весьма распространенным в античные времена названием — «Начала» — настолько проста, стройна и убедительна, что с ходу обезоруживает любого противника. Сказанное вовсе не означает, что знакомство с великим творением александрийского математика напоминает чтение апулеевского «Золотого осла». Известен даже анекдот: когда царь Птолемей поинтересовался у своего ученого, нельзя ли ему как царю освоить премудрости математики побыстрее и без лишних усилий, Евклид ответил, что в геометрии «царского пути» не существует.
Общепризнанно, что в истории мирового научного книгопечатания — особенно на первых его порах — «Начала» Евклида занимают первое место. Известно более тысячи изданий знаменитого трактата, переведенного на разные языки, а до изобретения книгопечатания он распространялся в бесчисленных списках и долгое время служил самым распространенным и популярным учебником математики. Современные школьные учебники геометрии почти буквально повторяют первые шесть книг (а всего их — пятнадцать) Евклидовых «Начал». Изложение в них строится по безупречной логической схеме: из минимального набора определений, постулатов и аксиом по строго определенным правилам последовательно выводится ряд теорем. Знаменитые аксиомы Евклида, как они сформулированы в 1-й книге «Начал», даны в такой последовательности:
1. Равные тому же суть и взаимно равны.
2. Если к равным приложены равные, то и остатки равны.
3. Если от равных отнять равные, то и остатки равны.
4. Если к неравным приложены равные, то и целые неравны.
5. Если от неравных отнять равные, то и остатки неравны.
6. Двукратные того же суть взаимно равны.
7. Половины того же суть взаимно равны.
8. Совмещающиеся взаимно суть взаимно равны.
9. Целое больше своей части.
10. Все прямые углы взаимно равны.
11. Если на две прямые падает третья прямая и делает углы внутренние и по ту же сторону меньше двух прямых, то оные две прямые линии, продолженные беспредельно, взаимно встретятся по ту сторону, по которую углы меньше двух прямых.
12. Две прямые не заключают пространства.
(Перевод Ф. Петрушевского)
Большинство исходных дефиниций современной математики также заимствовано из книги Евклида. Так, прямая линия определяется как «та, которая равно расположена по отношению к точкам на ней», а плоская поверхность как «та, которая равно расположена по отношению к прямым на ней». В свою очередь, соответствующее отношение плоскостей (или линий) образует трехмерный евклидовский объем.
В далеком прошлом, на заре математики практические потребности пастушества и земледелия вывели на первое место измерение длин и расстояний (а не, скажем, объемов и емкостей). Развитие строительной и землемерной практики обусловило переход к измерению углов и поверхностей. Абстрактная геометрическая наука, отражая логику развития практики и производства, двигалась от изучения линии через поверхность — к объему. Одно измерение прибавлялось к другому, в результате в классической евклидовой геометрии объем оказался трехмерным (и соответственно плоскость — двухмерной, а линия — одномерной).
Однако в повседневной практике долго еще оставались измерения с помощью реальных объемных тел. Так, у древних индийцев одной из наиболее употребительных мелких единиц измерения (причем одновременно — веса и длины) выступала величина ячменного зерна (привлекались и еще более мелкие, по существу мельчайшие из видимых частицы — например, пылинка в солнечном луче). Длины измерялись в следующих единицах: восемь ячменных зернышек приравнивались к толщина пальца, четыре пальца — к объему кулака, а двадцать четыре составляли «локоть», четыре локтя — величину индийского лука и т. д. — вплоть до мили, содержавшей четыре тысячи локтей. Современные каменщики, как еще строители в Древнем Египте, измеряют толщину кладки в кирпичах (так, толщина стен оценивается в полкирпича, в кирпич, полтора, два и т. д.). И кирпич, и ячменное зерно используются в обоих приведенных случаях как одномерные (т. е. недифференцированные по измерениям) объемы для измерения одномерной же длины, ширины, толщины. Понятно, что в тех же «одномерных единицах» можно измерить площадь или емкость (например, кувшина, мешка — с помощью ячменя, а вагона, кузова — с помощью кирпичей).
Принципиально допустимо, опираясь на понятие одномерного объема, построить сколько угодно-мерную воображаемую геометрию, где площади и длины будут определяться в порядке, обратном логике геометрии Евклида. Фундаментальным, основополагающим понятием геометрической науки могли стать не линии и плоскости, а объем как непосредственное отражение реальной пространственности.
Например, говорят, какая-то комната (зал, дом, резервуар и т. п.) больше, чем другая; или: новый прибор (машина) более компактен и занимает меньше места (меньшее пространство), чем прежняя модель. При всей приблизительности приведенных сравнений реальная пространственная объемность выражена здесь в одном измерении — в отношении «больше — меньше». Разве при измерении линейкой поверхности стола одномерная линия получается не при помощи операций с двумя объемами (поскольку объемны и линейка, и стол, поверхность которого как сторона реальной объемности подвергается измерению)? Полученная линия и измеренная длина, а так же их численные величины и являются результатом определенного сопоставления реальных объемных предметов.
Если бы в результате аналогичных сравнений были выработаны единицы измерений одномерных объемов, а само понятие одномерного объема было положено в основание геометрии, — то в этом случае понятие линии естественно могло бы быть представлено в виде научной абстракции, вытекающей из одномерного объема, а именно: как кубический корень из единицы одномерного объема. Гипотетическая геометрия, построенная на таком основании, была бы отнюдь не менее полной, чем традиционная евклидова, и также бы отражала объективные свойства пространства.
Однако представлять одномерность в этом случае в качестве сущности реальной пространственной объемности было бы так же недопустимо, как и отождествлять с пространственностью трехмерность и четырехмерность.
Пример того, как одни и те же математические понятия выражаются в различном числе измерений, можно найти, сравнивая традиционную геометрию с аналитической. В аналитической геометрии точка описывается в системе координат на плоскости — двумя числами (абсциссой и ординатой), а в пространстве — тремя числами (абсциссой, ординатой и аппликатой), — в результате чего точка может выступать и как двухмерная, и как трехмерная точка. Дополнив три координаты четвертой (временем), Герман Минковский сформулировал понятие Провой точки, выразив ее в четырех измерениях. При этом она не просто стала четырехмерной, но и обрела движение, превратившись в мировую линию. Открытие Минковского, сыгравшее значительную роль в развитии физики, вовсе не явилось открытием четырехмерной сущности материального мира, но выступило одним из возможных опытов построения четырехмерной геометрии и описания в понятиях такой геометрии пространственности реальных вещей.
Здравый смысл и космистско-целостное понимание бесконечности и неисчерпаемости Вселенной предполагают совершенно иной подход: не математическая модель предписывает, какой должна быть Вселенная, а сам объективный мир и законы его развития являются критерием правильности любых теоретических предположений, объяснений и выводов. В этом смысле и вопрос: «В каком пространстве мы живем — евклидовом или неевклидовом?» — вообще говоря, некорректен. Мы живем в мире космического всеединства (в том числе и пространственно-временного). А в каком соотношении выразить объективно-реальную протяженность материальных вещей и процессов и в какой степени сложности окажется переплетение таких отношений (то есть в понятии пространства какого типа и скольких измерений отобразятся, в конечном счете, конкретные отношения), — во-первых, диктуется потребностями практики, а во-вторых, не является запретительным для целостной и неисчерпаемой Вселенной.
Так, в интерпретациях же различных космологических моделей, построенных на фундаменте разных геометрий, достаточно типичным является неправомерное овеществление (субстанциализация) пространственно-временных отношений. Между тем искать субстратно-атрибутивный аналог для евклидовости или неевклидовости и экстраполировать его на Вселенную — примерно то же самое, что искать отношения родства на лицах людей, отношения собственности — на товарах или недвижимости, а денежные отношения — на монетах или бумажных купюрах. Поэтому пространство, в котором мы живем, является и евклидовым, и неевклидовым, ибо может быть с одинаковым успехом и равноправием описано на языках геометрий и Евклида, и Лобачевского, и Гаусса, и Римана, и в понятиях любой другой геометрии, — уже известной или же которую еще предстоит разработать науке грядущего. Ни двух- ни трех- ни четырехмерность, ни какая-либо другая многомерность не тождественны реальной пространственной протяженности, а отображают лишь строго определенные аспекты объективных отношений, в которых она может находиться.
И все же Евклид бессмертен. Над входом в античную академию была выбита надпись: «Не знающий геометрии — не входи!» Евклида тогда еще и на свете не было. Но с появлением его великой книги можно уже было с полным основанием сказать: «Не читавшему Евклидовых «Начал» в науке делать нечего!»
ПЛИНИЙ
«ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ»
Грандиозный, энциклопедический по сути своей, труд древнеримского ученого Кая Плиния Секунда Старшего (23–79 го4 до н. э.) является вершиной античной культуры. Плиний поставил себе вполне осознанно почти фантастическую задачу: изучить все книги мира, отобрать из них наиболее информативные, сжать до предела имеющиеся в них сведения, и систематически все это компактно изложить для обучения грядущих поколений, чтобы они не теряли времени на повторы и «вторичные» книги. Еще более фантастично то, что замысел удалось осуществить.
Из необозримого океана античных текстов он отобрал примерно две тысячи «томов» (в начале собственного обобщающего труда он приводит список этих книг с указанием авторов и выражением чувства признательности своим предшественникам и «информаторам») Сам Плиний говорит о 100 авторах и 20 тысячах научных фактов, включенных в книгу. Современные исследователи выделяют примерно 35 тысяч «фактов», более 160 римских и 350 греческих и других иноземных авторов — от Гомера до современников Плиния. Современный исследователь творчества Плиния Старшего Г А Таросян настойчиво предлагает в качестве более адекватного перевода названия главного труда Плиния — «Естествознание» (1997 год). По существу и по содержанию такое заглавие более релевантно, но ведь есть и многовековая традиция латинского наименования — «Historia naturalis», ее, наверное, невозможно сломать. Итак — «Естественная история».
Гай Плиний Секунд родился в 23 (или в 24) году н. э. в небольшом городе Коме (Кимы) в северной Италии, в зажиточной семье. Он получил отличное образование (вероятнее всего, в Риме), многое испытал и видел: командовал конницей в Германии, был начальником флота в Мизене, прокуратором в Испании и римской Африке, вместе с императором Титом вел осаду Иерусалима в 70 году. Покровителем и другом Плиния был Публий Помпоний Секунд, государственный военный деятель и сочинитель трагедий. При «врагах и бичах человечества» — Калигуле и Нероне Плиний вел частную жизнь и писал книги. Обширное литературное наследие (6 названий) Плиния до нас не дошло — и это потеря невосполнима для человеческой цивилизации. Например, «История всех германских войн» в 20 книгах, или «История Нерона и его преемников», 31 книга. Благодарение небесам, что сохранился главный труд — «Historia naturalis»
Есть нечто знаменательное в том факте, что из величайших порождений человеческого гения одной только «Естественной истории» до сих пор нет в издании на русском языке. Существуют около 20 частичных изданий по отдельным разделам науки, а полного текста — нет. Вообще-то есть тривиальное объяснение этому пробелу, не нашлось энциклопедиста на Руси, который бы знал латынь и обхватывал все науки. Текст «Естественной истории» занимает в изданиях на современных европейских языках примерно 1000 страниц большого формата (плюс текст латинского оригинала). Но самое трудное — комментарий Иностранные издания в зависимости от пространности комментария занимают от 3 до 10 томов. Изданные по-русски тексты и фрагменты Плиния об искусстве занимают 124 страницы и сопровождаются 800 страницами вспомогательного аппарата (комментарий, указатель и т. п.).
Действительно, комментировать приходится практически каждое значимое слово. Ведь мы отстали от Плиния Старшего без малого на 2000 лет.
Вот состав 37 книг труда Плиния Старшего. 1-я: содержание всего труда и перечень использованных источников. 2-я: описание Вселенной; здесь речь идет о небе и подвижных звездах, о том, что между небом и землей: о планетах, затмениях Луны и Солнцах, кометах, метеорах, явлениях природы (ветрах, молниях, радуге, граде, снеге и т. д.); следующий раздел этой книги — учение о Земле: форма Земли, антиподы, воды, ойкумена (населенная часть Земли), климаты, землетрясения, приливы и отливы и т. д.; заключение книги, в которой приводятся данные о расстояниях в ойкумене и о величине всей Земли, служит введением в географию. 3-6-я книги — география (физическая, политическая и экономическая): страны света (Европа, Африка, Азия), народы, моря, острова, города, порты, реки, измерения. Книга 7-я — антропология и физиология человека. Книги 8-11-я — зоология (8-я — млекопитающие; 9-я — рыбы; 10-я — птицы; 11-я — насекомые). Книги 12-27-я — ботаника; 28-32-я — лекарства, добываемые из животных; 33-37-я — минералогия и прикладные ремесла (33-я — золото и серебро; 34-я — медь; 35-я — краски и живопись; 36-я — камни и их обработка; 37-я — драгоценные камни и их применение).
Мировая наука знает много выдающихся ученых-энциклопедистов. Навсегда в первом ряду этой когорты славных останется Плиний Старший — автор первой естественнонаучной энциклопедии Древнего мира.
185. Лишь в окрестностях Мероэ, сообщили преторианцы, появляются более зеленая трава и кое-какие леса, а также следы носорогов и слонов. Сам город Мероэ отстоит от места, где начинается остров, на 70 миль, а поблизости — другой остров, Таду, в правом русле для плывущих вверх, который образует гавань.
186. Зданий в городе немного; царствует [здесь] женщина Кандака164, каковое имя уже многие годы переходит [от цариц] к царицам; [имеется] храм Аммана, который почитается и там, и небольшие святилища по всей области. Что касается прочего, то, когда эфиопы владели здесь верховной властью, это был остров великой славы. Передают, что он обычно поставлял 250 000 вооруженных воинов, 3000 ремесленников165. Как передается другими, царей эфиопов и поныне 45.
187. Весь же народ в целом назывался [вначале] Этерия, потом Атлантия, далее — по Эфиопу, сыну Вулкана. И нисколько не удивительно, что в дальних пределах страны эфиопов [вечно] изменчивым огнем, который искусно создает там формы тел и «чеканит» образы, порождаются диковинного вида животные и люди. Во всяком случае, сообщают, что в самой внутренней части [страны] на востоке существуют племена [люди которых] без носов, все лицо их ровная плоскость, другие якобы лишены верхней губы, третьи без языка.
188. [Имеется] также разновидность [эфиопов] со сросшимся ртом и лишенных ноздрей, которые дышат только через одно отверстие и через него же втягивают влагу при помощи стебля тростника, а семена того же дикорастущего тростника [употребляют] в пищу. У некоторых из [эфиопов] вместо речи знаки и жесты; у некоторых до Птолемея Латира, царя Египта166, было неизвестно употребление огня. Некоторые сообщают о племени пигмеев [живущих] среди болот, из которых берет начало Нил.
ЛУКРЕЦИЙ
«О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ»
Автор наиболее яркой и значительной книги во всей древнеримской литературе жил, по всей видимости, в первой половине I века до н. э. Вот и все, что мы о нем знаем. Полное его имя Тит Лукреций Кар. Недостоверные вести сообщают, что родился он в 98 году до н. э., а кончил жизнь самоубийством в 55 году до н. э. Но зато нам известны историческое время и события этого времени, а кроме того, — есть сама поэма «О природе вещей».
Такой отточенности мысли, прозрачности стиля, глубин идей, поэтичной образности «без завитушек» — по силе впечатления во всей античной литературе поэме Лукреция нет равных. Кажется, что это творение уже эпохи Возрождения.
Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры, С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого, Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны, Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко. Сладко смотреть на войска на поле сраженья в жестокой Битве, когда самому не грозит никакая опасность. Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно Светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно:
Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду, Как они бродят и путь, заблуждался, жизненный ищут;
Дата добавления: 2016-05-05; просмотров: 434;