Гней Помпей Великий 5 страница

Катон с самого начала войны занял Утику. Так как он был осажден Цезарем и считал оборону невозможной, то и решил умереть, чтобы не пережить падения республики, за которую он всегда сражался мужественно и ревностно. Он позаботился о том, чтобы оптиматы, находившиеся вместе с ним, могли сесть на суда и спастись, а сам приготовился к смерти. После ужина, во время которого он живо рассуждал с несколькими своими друзьями о философских предметах (защищал положение стоиков, что только мудрец может считаться свободным), он удалился и, лежа на постели, стал читать сочинение Платона о бессмертии Заметив, что сын унес у него меч, он с бранью стал требовать его назад и в гневе наказал раба, медлившего принести его. Сын и друзья вошли к нему в комнату, обняли его и со слезами просили, чтобы он пощадил себя. Он отвечал им упреками и настаивал на своем; тогда они удалились Затем он продолжил чтение и спокойно заснул до полуночи. Получив от своего отпущенника Бута уведомление, что отосланные им оптиматы уже уплыли, он запер двери и пронзил себя мечом. Рана была не смертельна, друзья, услышав, что он упал, пришли к нему и перевязали рану; но когда они опять ушли, он сорвал повязку и истек кровью. Так умер, 49 лет от роду, этот почтенный, благородный человек, отличавшийся твердостью воли и силой патриотизма; но, несмотря на его основательное философское образование, нельзя не признать за ним некоторой близорукости и недальновидности. Он принял для себя за образец своего предка, Катона Старшего, ревнивого сберегателя нравов доброго старого времени; но ему недоставало силы и здравого, практического ума его предка. Получив известие о смерти Катона, Цезарь пожалел, что не успел простить его при жизни. Друзья Катона похоронили его на берегу моря близ Утики, где впоследствии ему была поставлена статуя. Его обыкновенно называют, в отличие от его предка, Катоном Утическим.

В конце июля 46 г, Цезарь возвратился в Рим. Победа его казалась теперь полной, и сенат с услужливой преданностью поспешил встретить неограниченного властелина, все еще опасаясь, что Цезарь сбросит с себя маску и начнет мстить врагам своим. Сенат устроил в честь его сорокадневное празднество и дал ему четыре триумфа – над Галлией, Египтом, Фарнаком и Юбой, назначил его диктатором на 10 лет и блюстителем нравов (praefectus morum) на три года, причем ему даны были цензорские права исключать, по своему усмотрению, членов сената и всадников из их сословия и дополнять эти сословия. В августе Цезарь праздновал в разные дни свои четыре триумфа с большим великолепием; перед ним шли 72 ликтора. Солдаты, идя за его триумфальной колесницей, позволяли себе петь обычные юмористические куплеты даже в насмешку над диктатором; тут же раздавались возгласы: «Будь справедлив и ты раскаешься; будь несправедлив – и ты сделаешься царем». После триумфа народу было устроено роскошное угощение и розданы подарки; для его увеселения устроены были разнообразные игры в обширных размерах; солдаты получили большие награды и земельный надел. Еще во время этих праздников Цезарь издал различные законы для обеспечения спокойствия и восстановления порядка. Одной из наиболее значительных заслуг его было установление календаря, который, правда, из-за произвола и нерадения понтифексов, находился в весьма запутанном состоянии. Этим трудом установления календаря, названного по его имени юлианским, он занимался сам, так как он обладал довольно значительными познаниями в математике и астрономии; но большая часть дела исполнена александрийским математиком Созигеном и писцом М. Флавием.

В том же году Цезарю снова пришлось идти на войну. После битвы при Тапсе остатки помпеевской партии под начальством Лабиена, Вара и двух сыновей Помпея – Гнея и Секста – бросились в Испанию, где находились мятежные войска Цезаря, и снова заняли там угрожающее положение. Легаты Цезаря просили его явиться лично и ликвидировать опасность. Осенью 46 г. Цезарь в 27 дней прибыл в Испанию; неприятель укрепился в самой южной ее части (Бетика). Целые месяцы прошли в маленьких стычках, пока, наконец, 17 марта 45 г. (по новому календарю) оба войска не сошлись при Мунде, к северу от Гранады. У помпейцев было 13 легионов, у Цезаря – 80 когорт; его легковооруженные воины и конница были сильнее неприятельских; но неприятель имел более выгодную позицию, на крутом холме, перед сильно укрепленной Мундой, что давало ему возможность отступить безопасно, Цезарь, приближаясь к неприятельской боевой линии, остановился; помпейцы смело и отважно бросились вперед на равнину. Произошла весьма ожесточенная схватка. «Смерть! Нет пощады!» – слышалось с обеих сторон; взаимное ожесточение не знало границ. Цезарь печально смотрел на это кровопролитие, в котором дело должно было решиться не искусством, не высшими соображениями, а личной храбростью и стойкостью сражавшихся, и начинал сомневаться в счастливом исходе дела. Его ветераны уже колебались; тогда он оставил свою лошадь и с обнаженной головой , желая быть узнанным, бросился в передние ряды, воскликнув: «Неужели вы отдадите меня мальчишкам?» Многие пали под его ударами; но смерть грозила ему со всех сторон, его щит был пробит более чем сотней дротиков. День уже склонялся к вечеру, а дикая схватка все еще продолжалась с одинаковым успехом. Тогда мавританский царь Богуд, сражавшийся в войске Цезаря, без приказания и несвоевременно повел своих всадников с правого крыла в тыл Гнея Помпея, в его лагерь. Лабиен, увидя это, отвел свои пять когорт назад. Цезарь воскликнул: «Они бегут!» Его победный клич быстро разнесся по всему войску и испугал помпейцев. Они побежали; неприятельский меч производил в их рядах страшное опустошение. 33 тыс. помпейцев пали, в том числе и Лабиен, и Аттий Вар; Гней, старший сын Помпея, раненый оставил поле сражения и несколько недель спустя был убит. Секст Помпей не участвовал в битве. Цезарь, как говорят, потерял только 1 тыс. убитыми и 500 раненными, из всех битв гражданской войны это сражение было самое упорное и самое опасное, так как помпейцы сражались отчаянно, не рассчитывая на милость. Цезарь говорил, что во всех других битвах он сражался из-за победы, а в этой битве – за свою жизнь. Но в этой битве при Мунде помпеевской партии нанесен был смертельный удар.

Еще несколько месяцев Цезарю пришлось действовать в Испании; в сентябре 45 г. он был снова в Риме, где низкая, подлая лесть осыпала его новыми, неслыханными почестями. Еще до его прибытия сенат решил устроить в честь его 50-дневное благодарственное празднество; затем было решено, что на будущее время на игры в цирке будет привозиться в великолепной колеснице статуя Цезаря, сделанная из слоновой кости, вместе со статуями богов; что другая статуя диктатора, с надписью: «Непобедимому богу», будет поставлена в храм Квирина (Ромула), чтобы таким образом почтить Цезаря как второго основателя Рима. Неограниченная власть, которой он пользовался фактически, была законно утверждена за ним особыми титулами: он был назначен пожизненным диктатором и судьей нравственности (praefectus morum), консулом на 10 лет, получил право пользоваться титулом императора, как прозванием, и передать его своим потомкам; вследствие этого он получил законное право распоряжаться всеми вооруженными силами и государственной казной Рима. Особа его была объявлена неприкосновенной, как особа трибуна; публично дано было обещание охранять его безопасность; толпа сенаторов и всадников служила ему прикрытием, всякий сенатор должен был поклясться, что будет защищать его своей жизнью. Все его распоряжения получили силу закона, и чиновники при вступлении в должность должны были давать клятву в том, что не будут действовать против какого бы то ни было из его постановлений. В знак своей высокой должности он носил, по распоряжению сената, при всех торжественных случаях одежду триумфатора; лавровый венок – украшение триумфатора – он носил постоянно, что должно было быть особенно приятно для него, так как он был плешив. Он восседал в сенате и в суде на высоком золотом кресле, одетый в царскую пурпурную одежду. Ему дано было прозвание «Освободитель» и титул «Отец отечества». Он мог выбивать свое изображение на монетах, что прежде не дозволялось ни одному смертному; в честь его было воздвигнуто множество статуй. День его рождения был общим праздником, месяц, в котором он родился, был назван июлем. Дом его был украшен фронтоном, как храмы. В честь потомка Венеры (род Юлиев производили от Юла, сына Энеева), в честь полубога, каждые пять лет должны были праздноваться игры, на которых жрецы и весталки молились за него. Он был назван Jupiter Julius, а за его кроткое обращение построен был храм ему и богине Клеменции (Милости). Жрецом в этом храме сделан был М. Антоний.

Цезарь стал единовластным правителем, республика обратилась в ничто, в пустое слово, хотя формы ее большей частью еще остались в прежнем виде. Республиканские должности сделались пустыми титулами; Цезарь увеличил число этих должностей, чтобы, раздавая их своим друзьям и бывшим противникам, привязать к себе этих людей. На том же основании, а равно и для того, чтобы уничтожить значение сената, число членов этого учреждения постепенно было увеличено до 900; в том числе были и простые солдаты, и дети отпущенников, и даже иностранцы. Ветеранов и безземельный народ Цезарь привлек к себе раздачей земель и основанием колоний; между прочим он решил вновь построить Карфаген и Коринф. Многими другими распоряжениями и предприятиями монарх также старался увеличить блеск своего правления и дать миру возможность наслаждаться плодами установленного им спокойствия. Воздвигнуты были огромные здания, проведены дороги, высушены Понтинские болота; он приказал собрать и привести в порядок существующее законы, задумал основать большую латинскую и греческую библиотеку под руководством ученого М. Теренция Варрона. Кроме того, Цезарь занимался приготовлениями к войне с парфянами. Эта война должна была быть возмездием за поражение римского войска под начальством Красса, национальной войной, которая должна была соединить и примирить между собой все партии в государстве. После победы над парфянами он хотел завоевать страны, лежащие по берегам Каспийского и Черного морей до пределов Германии и Галлии, Но смерть поразила его среди этих грандиозных планов. Уже сделаны были все приготовления к его отъезду из Рима и Италии, уже отправлено было в Азию войско из 16 легионов и 10 тыс. человек конницы, сам император намеревался ехать вслед за ним через четыре дня, и в это время, в мартовские иды (15 марта) 44 г., напала на него в сенате толпа заговорщиков, и он был убит.

Цезарь навлек на себя подозрение в том, что он стремится к царской власти и задумывает основать наследственную монархию. Победив своих врагов, он позволил поставить свое изображение в ряду царских, позволил своим друзьям в интимном кругу называть себя царем и даже делать попытки доставить ему этот титул при содействии народа. Чтобы узнать настроение народа, они надели лавровый венок и диадему на статую Цезаря, стоявшую на ораторской трибуне. Трибуны Марулл и Цезетий сняли эту диадему и арестовали виновных, «так как диктатор не желает таких беспорядков». Цезарь жалел только о том, что трибуны предупредили его. Когда 26 января 44 г., в день латинского праздника, он торжественно входил в Рим, возвращаясь с Албанской горы, многие приветствовали его как царя; но народ, вместо того чтобы поддержать эти возгласы, безмолвствовал и роптал. Его друзья не успокоились. В праздник Луперкалий, 15 февраля, когда Цезарь в триумфальной одежде сидел на ораторской трибуне, к нему подошел консул М. Антоний, наиболее ревностный из его приверженцев, и хотел возложить на него диадему; но народ не приветствовал его; слышны были только вздохи и жалобные стоны. Тогда Цезарь отклонил этот подарок – и раздался всеобщий крик одобрения. Консул, припав к ногам диктатора, стал просить его исполнить его желание, во имя отечества; но так как народ не заявлял своего согласия на это, то диктатор объявил, что только Юпитер может называться царем в Риме, и отослал диадему в Капитолий. Конечно, нет сомнения, что Цезарь сам давал повод к подобным попыткам; но он убедился, что царский титул был ненавистен народу. Поэтому он обратился к сенату, в котором заседало много его креатур, и хотел пустить в ход религиозные средства. В Сивиллиных книгах нашли предсказание, что римляне только тогда победят парфян, когда будут иметь царя; приверженцы Цезаря потребовали в сенате, чтобы ему дано было право носить царский титул вне Италии. Если бы эта цель была достигнута, то можно было надеяться, что счастливый победитель, возвратившись в Рим, не встретил бы уже отказа в царском титуле. Но на заседании сената 15 марта, на котором этот вопрос должен был решиться, Цезарь был убит.

Тем не менее не следует думать, что причиной смерти Цезаря было стремление к царской власти. Хотя убийцы и говорили, что действуют ради спасения свободы и республики, но в сущности к преступлению побуждали их более простые, своекорыстные мотивы. Недовольные находились и среди самых цезарианцев, и среди пощаженных врагов, считавших себя оскорбленными и униженными; несмотря на то, что Цезарь обошелся с ними благосклонно, они хотели удовлетвориться местью за то, что диктатор дал им менее того, на что они, по своему честолюбию, рассчитывали и заявляли претензии; они считали унижением для себя быть обязанными врагу. Главным виновником заговора следует считать Г. Кассия Лонгина. Это был худой, истощенный страстями человек, с бледным лицом и мрачным, решительным характером. Он принадлежал к партии Помпея, был прощен Цезарем, но думал, что Цезарь недостаточно внимательно отнесся к заслугам, оказанным им отечеству в войне с парфянами, после смерти Красса; он гневался на то, что другие посланы были наместниками в провинции, а он получил только должность младшего претора в Риме, между тем как старшим претором был сделан молодой человек М. Брут, которому Кассий завидовал. Он решил отомстить, свергнуть тирана и стал приискивать себе помощников. Кассий нашел много других недовольных людей и привлек их на свою сторону только с тем условием, чтобы М. Брут, товарищ его по претуре, принял участие в этом деле; Брут был человек влиятельный и слыл вторым Катоном; он был женат на дочери последнего, Порции. Кассий решил помириться с Брутом, братом своей жены, и привлечь его на свою сторону, хотя и завидовал ему, как любимцу Цезаря. Брут не был врагом Цезаря, и хотя прежде был сторонником Помпея, но получил от Цезаря много отличий. Потому на него нельзя было подействовать, возбудив в нем обыкновенные страсти. Нужно было внушить ему мысль, что он призван для спасения свободы отечества. И он был, может быть, единственным человеком, в действиях которого можно предполагать такую благородную цель. Чтобы заставить его согласиться на смерть тирана, пущены были в ход различные средства. Ему внушали, что спасение отечества зависит от него; на статуе Брута Старшего, изгнавшего царей, написали: «О, если бы ты был еще жив!»; на трибунал его клали записки со словами: «Ты спишь, Брут!», окружающие его вздохами и тихими жалобами давали ему понять, что в нем одном видят они спасителя государства и что он не может не исполнить своей высокой миссии. Брут был человек слабый и мечтатель; он позволил себя одурачить и увлекся делом спасения отечества. Когда он дал заговору свое имя, тогда легко можно было привлечь и еще многих других к этому делу. Таких было более 60 человек; большинство из них были сенаторы, в том числе цезарианцы Децим Брут, Минуций Базил, Гай Требоний, прежние легаты Цезаря в Галлии, два брата Сервилии Каски, Тиллий Цимбер, помпеец Кв. Лигарий и др.

Заговорщики долго не решались относительно выбора времени и места и, наконец, назначили заседание сената на 15 марта для исполнения своего плана. Они должны были спешить, так как при столь большом числе их среди них легко мог найтись изменник, и так как через несколько дней Цезарь хотел ехать на войну с парфянами, заседание должно было происходить в курии Помпея. В назначенный день утром заговорщики собрались на Марсовом поле близ курии Помпея, чтобы ожидать Цезаря. Но Цезарь не являлся, и они стали уже боязливо переглядываться, думая, не выдал ли кто-нибудь их плана. Один человек взял Каску за руку и сказал: «Хотя ты и скрыл от нас тайну, но Брут рассказал мне все». Каска испугался и едва собрался с духом; но вскоре заметил, что этот человек говорит о своих хлопотах о месте эдила. Один сенатор, Попиллий Лэна, обратился к Бруту и Кассию со словами: «Желаю успеха вашему предприятию; но спешите – не все молчат», – и тотчас же удалился. Затем Брута известили, что его жена умирает. В последнюю ночь Порция выпытала у мужа его тайну; чтобы доказать ему, что она обладает нравственной силой и что он может довериться ей, она подрезала себе жилы на ногах, так что стала истекать кровью. В ожидании исхода дела, сильно возбужденная, она выбежала из дома и на улице упала в обморок, так что думали, что она умирает. Известием об этом случае Брут был сильно потрясен, но остался на месте.

Так как Цезарь все еще не являлся, то Д. Брут, бывший до сих пор доверенным лицом диктатора, пошел к нему в дом, чтобы разузнать о причине его отсутствия, и, если будет нужно, уговорить его идти. Оказалось, что Цезарь остался дома только вследствие опасений своей жены Кальпурнии, которой снились ночью беспокойные сны; он уже поручил своему товарищу М. Антонию отложить заседание сената до другого дня. Если бы это случилось, то заговорщикам следовало ожидать всего худшего. Потому Брут стал его уговаривать, чтобы он не оскорблял сената, собравшегося по его приказанию, и не откладывал заседания из-за женских снов, и говорил, что если уж он верит предсказаниям и снам, то должен, по крайней мере, лично распустить сенат. Цезарь еще колебался; но Брут почти насильно увлек его с собой. Так как он был не совсем здоров, то приказал отнести себя в носилках, в сопровождении многочисленной свиты и большой толпы народа. Говорят, что на дороге ему представлено было письменное разоблачение заговора; но, при множестве просьб, которые ему подавались, он не обратил на это внимания. Когда он, прибыв в сенат, вышел из носилок, заговорщики в страхе увидели, что Попиллий Лэна подошел к нему и стал говорить с ним весьма настойчиво; они думали, что он выдает их, и уже решились самоубийством избавиться от ареста; но затем, по выражению лица Попиллия, увидали, что он о чем-то просит, и успокоились. В то время как другие пошли вслед за диктатором в курию, Требоний остался, чтобы разговором удержать на улице М. Антония, которого заговорщики опасались вследствие его привязанности к Цезарю, его смелости и силы. Цезарь сел на золотое кресло, и заговорщики окружили его. Тиллий Цимбер выступил вперед и стал просить за своего изгнанного брата; все поддержали его просьбу, схватили Цезаря за руки, стали целовать его в голову и в грудь, чтобы убедиться, что на нем нет панциря или какого-нибудь спрятанного оружия. Когда он, недовольный их навязчивостью, сделал усилие, чтобы встать, Тиллий обеими руками сорвал у него с плеч тогу. Это был условный знак для нападения. Каска, стоявший позади Цезаря, первый обнажил кинжал и дрожащей рукой нанес ему легкую рану в шею. Цезарь обернулся к нему и, схватившись за рукоятку кинжала, воскликнул: «Несчастный Каска, что ты делаешь?» Каска дрожащим голосом позвал своего брата; тогда все заговорщики бросились на свою жертву и стали наносить ей удар за ударом так поспешно, что некоторые ранили друг друга. Цезарь некоторое время защищался; но увидя, что М. Брут также поднял на него кинжал, горестно воскликнул: «И ты, сын мой?» Обернул голову тогой и, пораженный 23 ударами, упал мертвым к подножию статуи Помпея. Еще накануне вечером, ужиная у М. Лепида, на вопрос о лучшем роде смерти он ответил, что самая лучшая смерть – неожиданная.

Гай Юлий Цезарь

Заговорщики решили бросить труп тирана в Тибр, имущество его конфисковать, его законы и учреждения (leges Juliae, acta Caesaris) отменить, но когда они, совершив убийство, увидели, что сенаторы, вместо того чтобы одобрить их, в смущении побежали из курии, и что народ также отступился от них, тогда, испугавшись и не зная, что предпринять, они искали убежища в Капитолии. В это время трое слуг Цезаря вошли в опустевшую курию и отнесли к Кальпурнии окровавленный труп своего господина. Пораженная страхом, она побежала в дом консула М. Антония, верного друга ее мужа, и передала ему частное имущество Цезаря, 25 млн. динариев, вместе с его бумагами. Антоний воспользовался впоследствии всем этим для того, чтобы усилить свое могущество. Он замышлял занять место Цезаря, Чтобы успокоить обе партии, сенат при содействии Антония дал 17 марта амнистию убийцам и вместе с тем утвердил законы и постановления Цезаря. Опасность, по-видимому, миновала; сенат и аристократия надеялись снова забрать в свои руки управление республикой; тогда Антоний начал действовать. Он приказал открыть и прочитать завещание Цезаря, в котором главным наследником назначался его приемный сын К. Октавий, внук его младшей сестры, но и народу делались также значительные подарки. Этим Антоний настроил толпу против убийц, защищаемых аристократией; при погребении Цезаря дело дошло до бурного восстания. По распоряжению Антония тело Цезаря должно было быть предано сожжению и погребено на Марсовом поле, где погребались только заслуженные и высокоуважаемые люди, рядом с могилой его дочери Юлии; но на форуме погребальная процессия остановилась, и консул начал говорить надгробную речь. Тело, принесенное чиновными особами, при воплях громадной толпы и цезаревских ветеранов, было опущено на помост, над которым возвышался позолоченный балдахин; Антоний начал говорить, и в возбуждающей речи изобразил заслуги и подвиги великого человека, отца отечества, благодетеля народа; указал на преступную неблагодарность убийц, потворство сената, поклявшегося защищать Цезаря жизнью; он показал окровавленную, разорванную одежду диктатора и, наконец, велел открыть восковое изображение умершего с 23 ранами и обезображенным лицом. При виде этой фигуры парод, еще прежде прерывавший оратора жалобными возгласами и грозными криками, пришел в буйную ярость; толпа стала искать убийц, чтобы растерзать их, но они спаслись бегством. Двое вооруженных людей зажгли факелами гроб, стоявший на форуме; толпа тотчас же стала бросать все, что можно было найти – хворост, столы и скамьи с трибуналов и из лавок, и устроила костер; мимы, участвовавшие в похоронных играх, стали бросать свои нарядные одежды в пылающий огонь; ветераны побросали туда все свое оружие, женщины и дети – свои украшения, Дом одного ненавистного помпейца, Я. Беллиена, загорелся – и не случайно; народ, схватив пылающие головни, бросился к домам заговорщиков; но Антоний сумел удержать разыгравшиеся страсти, он достиг своей цели. Отпущенники Цезаря взяли его прах и похоронили его в заранее приготовленной могиле на Марсовом поле.

Таково было погребение Цезаря, послужившее сигналом для новых междоусобных войн, которые были вызваны преступным делом заговорщиков. Заговорщики убили Цезаря в ту минуту, когда, благодаря богатым талантам Цезаря, после продолжительных раздоров и страстной борьбы партий стали, наконец, появляться признаки мира и порядка, стремление к примирению враждующих. Они заявили, что хотят снова восстановить республику, и не подумали о том, что господство одного лица было для государства благом, так как республика не могла уже дольше удержаться. Тотчас же вслед за этим начались новые распри, которые должны были решить, какому государю достанется власть над Римом, распри, в которых прежде всего погибли сами заговорщики.

Цезарь был высок и строен, имел прекрасную, мужественную наружность, живые черные глаза с выражением доброты и веселости; губы его были несколько толсты. С течением времени он худел и становился бледнее; но падучая болезнь, от которой он страдал в молодости, не оказала никакого дальнейшего влияния на его здоровье. Тело его было крепко и сильно, он мог переносить всякое напряжение и все лишения и делил со своими войсками все труды. Он мог померяться с кем угодно в верховой езде, фехтовании и плавании и часто храбро сражался впереди своих войск. Жизнь он вел умеренную; невоздержность и неутомимая деятельность не мирятся между собой. Самой сильной страстью его было честолюбие, он хотел и умел быть первым. Если его честолюбие встречало препятствие, то мог быть суровым и беспощадным. Но жестокость и мстительность были ему чужды; это была мягкая, открытая добрая натура, благородная и великодушная, охотно прощавшая и снисходительная там, где это было возможно. Его умственное превосходство побуждало его скорее прощать, чем наказывать. Это был человек с выдающейся, неистощимой силой ума, одаренный многосторонними талантами; труднейшие задачи были для него забавой. Не находив себе соперников как государственный человек и полководец, он отличался как оратор, как исторический писатель, как человек, занимавшийся различными отраслями знания – грамматикой, математикой, астрономией. Дошедшие до нас семь книг о Галльской войне и три книги о гражданской войне представляют в простом, естественном изложении произведение ясного, проницательного, образованного ума. Человек, одаренный такими способностями, должен был иметь сильную власть над умами людей; затмевать и отстранять всякого, кто бы ни осмелился соперничать с ним; он должен был чувствовать себя призванным для господства над миром, который был уже недостоин свободы. «Если бы Цезарь родился на троне или жил в то время, когда республика не находилась еще в состоянии полного разложения, как, например, во времена Сципионов, он достиг бы цели своей жизни с величайшей славой; если бы он жил в век республиканский, он никогда не подумал бы стать выше закона; но он жил в такой период, что ему уже не было возможности сделать выбор – он должен был сделаться молотом, чтобы не быть наковальней. Натура Цезаря была не похожа на натуру Цицерона: он не мог поворачиваться по направлению ветра; он чувствовал, что должен управлять событиями, и не мог оставаться на месте или идти назад: поток событий неудержимо увлекал его за собой. Катон мог еще мечтать о возможности оживить республику; но ее время уже прошло». К этим словам Нибура прибавим еще заключение Друманна: «Если бы Цезарь родился властелином, никто не мог бы сравниться с ним по величию и по доблестям».