Гней Помпей Великий 3 страница

За 60 дней Цезарь завладел всей Италией. Так как у него недоставало кораблей, чтобы тотчас же преследовать Помпея, то он приказал построить флот и отправился в Рим. Здесь он успокоил народное собрание и сенат, позаботился о подвозе хлеба и обещал раздать гражданам деньги. Трибун JI. Метелл запретил ему открыть священную казну, сберегавшуюся на случай крайней нужды и оставленную консулами в Риме, и сам, надеясь на неприкосновенность своего сана, стал в дверях храма. Цезарь пригрозил ему смертью, добавив, что ему не так трудно сделать это, как сказать. Прогнав трибуна, Цезарь велел выломать двери и взял из казны 26 тыс. слитков золота и 40 млн. сестерций. В половине апреля он поспешил в Испанию; он говорил, что хочет сначала разбить войско без полководца, а затем пойти на полководца без войска. В Испании, при Илерде, он принудил сдаться войско Помпея, 5 легионов и много вспомогательных отрядов, под начальством легатов Афрания и Петрея, и овладел Испанией; затем, в начале зимы, переправился через Адриатическое море, сражался некоторое время с Помпеем в окрестностях Диррахиума, причем много раз терпел поражение, и, спасаясь от преследования Помпея, поспешными переходами двинулся в Фессалию. Друзья Помпея советовали ему возвратиться в оставленную Цезарем Италию, снова овладеть всем Западом (в то время как Цезарь мог остаться под наблюдением флота в Греции) и затем снова отправиться против неприятеля на Восток. Но Помпей отверг этот план; он надеялся, что будет в состоянии теперь же закончить войну и не хотел оставлять без помощи своего отчима Метелла Сципиона, который, прибыв из Сирии, стоял с двумя легионами в Фессалии. Потому он двинулся в Фессалию, чего Цезарь и хотел, и там 9 августа 48 г., в Фарсальской долине, произошла борьба за господство в государстве.

В битве при Фарсале Цезарь имел 82 когорты – несколько более 22 тыс. человек и около 1 тыс. галльских и германских всадников; у Помпея же было в два раза с лишком больше войска. Оптиматы в лагере Помпея были так уверены в своей победе, что заранее спорили об имуществе неприятеля и совещались о том, как наказать его. Они уже делили между собой консульство и другие почетные должности на целый год вперед и настаивали на том, чтобы Помпей, рассчитывавший одолеть измором неприятеля, дал сражение и покончил дело. Помпей против воли согласился и построил войска в боевой порядок. Узнав о готовящемся наступлении противника, Цезарь воскликнул: «День, ожидаемый нами, настал; теперь мы будем сражаться уже с людьми, а не с голодом и лишениями!» и приказал развернуть боевое знамя. С громким радостным криком солдаты бросились к оружию, и каждый отряд охотно и без шума занял свое место в строю. Помпей принял начальство над правым крылом, где против него стоял Антоний, в центре командовал отчим Помпея против Домиция Кальвина, на левом крыле – Домиций Меднобородый, которого Цезарь при Корсиниуме взял в плен, но потом отпустил. Помпей на крайнем левом фланге выставил всю свою конницу, 7 тыс. человек, в числе которых было много знатных юношей; эта конница должна была напасть на Цезаря и рассеять его десятый легион, который всегда считался храбрейшим и при котором в сражениях находился обыкновенно сам Цезарь. Когда Цезарь заметил намерение Помпея, он выставил за десятым легионом шесть резервных когорт таким образом, что неприятель не мог их заметить, и приказал им при приближении всадников броситься на них и бить их дротиками. «Эти нежные и красивые оруженосцы, – сказал он, – слишком заботясь о своих физиономиях, не устоят и дрогнут при виде железа, направленного им прямо в глаза». В то время когда Цезарь отдавал эти приказания, Помпей верхом на лошади осматривал стоявшие в боевом порядке войска и заметил, что солдаты Цезаря, старые и привыкшие к бою галльские воины, спокойно ожидали момента атаки, между тем как большая часть его собственного войска, неопытного в военном деле, двигалась туда и сюда в постоянном беспокойстве и беспорядке. Так как он опасался, что боевая линия при начале сражения может быть разорвана, то он приказал, чтобы передовая линия, сомкнувшись в тесные ряды и не уклоняясь, ожидала неприятеля – мера, которую Цезарь порицает в своем сочинении о гражданской войне, говоря, что быстрое нападение, как звук трубы, придает солдатам храбрость, а спокойное стояние на месте при приближении неприятеля уменьшает ее. Цезарь повел свои легионы в атаку; на середине промежутка, отделявшего его от неприятеля, он на некоторое время остановился и затем, видя, что ряды Помпея все еще не двигаются с места, приказал своим быстро двинуться на них. К. Крастин, еще в прошлом году бывший первым центурионом десятого легиона и теперь снова вступивший в него, воскликнул, что он живым или мертвым заслужит благодарность своего полководца, бросился вперед и вместе с другими 120 воинами врубился в неприятельские ряды. Когда он был убит, схватка на этом плане сделалась всеобщей. Тогда вся конница Помпея в сопровождении множества стрелков из лука и пращников бросилась на конницу Цезаря, которая в порядке отступила перед натиском этой массы, затем всадники Помпея атаковали пехоту Цезаря на правом крыле, желая окружить ее. Вдруг шесть когорт, до сих пор скрывавшихся, двинулись на эту конницу, направив свои копья на всадников. Всадники в страхе побежали на самые высокие холмы. Шесть когорт уничтожили большую часть легких войск, которые не могли так скоро бежать, и затем бросились на левое крыло Помпея, которому еще раньше пришлось защищаться против десятого легиона. Когда же Цезарь ввел в дело свежие войска своего третьего отряда, тогда левое крыло Помпея обратилось в дикое бегство. Этим решилось все сражение, так как вслед за тем обратились в бегство и центр и правое крыло Помпея, сражавшиеся до тех пор с переменным успехом.

Когда Помпей по поднявшейся пыли узнал, что его конница, на сильном натиске которой он основывал свою уверенность в победе, была отбита, то он с тяжелым, горестным чувством повернул свою лошадь к лагерю, куда последовала за ним часть его войска. Без слов, как окаменелый, сидел он в своей палатке, когда в полдень солдаты Цезаря, не удовлетворившегося половинной победой, начали штурмовать лагерь. Помпей, пробудившись от своего оцепенения, поспешно переменил платье и, сев на лошадь, бежал с немногими другими по направлению к Лариссе, Солдаты Цезаря с удивлением увидели, что в лагере Помпея все палатки увенчаны миртовыми ветвями и украшены разноцветными коврами; кругом стояли сосуды, полные вина, на столах – кубки; неприятель, очевидно, сделал все приготовления к победе. Утомленные победители надеялись, что им можно будет расположиться на месте врагов и воспользоваться их праздником; но торжествовать было еще рано, следовало еще окружить окопами возвышение, на котором находилась большая часть рассеянного неприятельского войска. На следующее утро осажденные, испытывая недостаток в воде, спустились на равнину и сложили оружие. Цезарь в этой битве, по его собственным показаниям, потерял только 200 солдат и 30 центурионов; другие определяли его потерю в 1 200 человек. Из воинов Помпея пало до 15 тыс., более 24 тыс. сдались. Победитель обошелся с ними весьма мягко. Еще на поле битвы он приказывал воинам щадить граждан; после битвы он отпустил попавших в его руки сенаторов и всадников, не причинив им никакого вреда, а пленных солдат включил в свои войска.

Звезда Помпея потухла. Оставив свое рассеянное войско, он бежал через Лариссу в Темпейскую долину. Здесь, умирая от жажды, он бросился на землю и напился из реки Пенея; затем снова встал и побежал через долину к морскому берегу. Проведя остаток ночи в рыбачьей хижине, он поехал в лодке вдоль берега по морю, пока не встретил римское торговое судно, которое перевезло его на остров Лесбос. Его сопровождали только немногие, в том числе и царь Дейотар; Фавоний, бывший претор, услуживал ему во время этого переезда, как раб своему господину, так как Помпей, прежде чем взойти на корабль, отпустил своих рабов. На Лесбосе находилась жена Помпея, Корнелия, со своим младшим сыном; он отослал ее сюда раньше, заботясь о ее безопасности. Так как он не решился пристать к Митидене, то послал к Корнелии вестника, который пригласил ее к нему на корабль. Несчастная женщина грезила о победах своего мужа, а теперь он являлся к ней беглецом, неуверенным даже в своей жизни. Когда вестник более слезами, чем словами познакомил ее с несчастной судьбой ее мужа, она упала на землю и долго лежала без слов и без движения. Снова придя в себя, она поспешила отправиться из города на берег моря. Там, жалуясь на себя и на несчастный жребий своего мужа, она бросилась в объятия вышедшего ей навстречу Помпея. Он утешал ее, указывая на будущее, которое при новом счастливом повороте судьбы может возвратить им все ими утраченное. Взяв жену и друзей своих на корабль, он отправился на юг, к азиатскому берегу, не зная, куда ему ехать. В Атгаде, в Памфилии, он нашел несколько трирем из Киликии, вокруг него стали собираться солдаты, и он снова увидел себя окруженным 60 сенаторами. Он мог надеяться найти себе еще где-нибудь убежище, где бы ему можно было собрать своих друзей и войско для продолжения борьбы. Когда он со своими друзьями совещался на Кипре, куда направиться, митиленец Феофан указал на Египет, где царствовал тогда молодой птоломеец Дионис, отец которого, Птоломей Авдет, был обязан своим престолом Помпею. Это предложение было принято, и Помпей со своей женой направился в море, другие последовали за ним на военных и торговых судах. Молодой царь вел войну со своей сестрой Клеопатрой и в это время находился в Пелузиуме; туда направился Помпей, выслав одного из своих вперед, чтобы возвестить Птоломея о своем прибытии и просить его о приеме. Но в это время вместо малолетнего царя в Египте управляли камергер Потин, ритор Теодот и полководец Ахилл. Они стали советоваться между собою, как поступить с Помпеем. Они не осмеливались высказаться ни за, ни против него и, наконец, решили убить его. «В таком случае, – заключил Теодот, – будет доставлено удовольствие Цезарю, да и Помпея нечего уже будет бояться, потому, что мертвый не укусит», – прибавил он с усмешкой.

Ахилл принял на себя исполнение этого вероломного решения. Вместе с неким Септимием, бывшим прежде у Помпея военным трибуном, центурионом Сальвием и тремя или четырьмя слугами он отправился в рыбачьей лодке в открытое море, к стоявшему на якоре кораблю Помпея, на котором находились и наиболее знатные лица из сопровождавших его. Последние, увидя неказистое судно, на котором приехали встречать Помпея, усомнились и советовались, не уйти ли снова в море, но в это время лодка подъехала, и Септимий встал и обратился к Помпею как к императору. Ахилл приветствовал его на греческом языке и пригласил его войти в лодку, говоря, что море в этом месте слишком мелко для триремы, В то же время показалось несколько царских трирем, а на берегу появились тяжеловооруженные воины, так что удалиться было немыслимо. Потому Помпей скрыл свое недоверие, чтобы не дать повода оправдать насилие. Он простился со своей плачущей женой и приказал двум центурионам, вольноотпущеннику Филиппу и рабу Скифу войти в лодку прежде него; в ту минуту когда Ахилл протянул ему из лодки свою руку, Помпей еще раз обернулся к своей жене и сыну и произнес стихи Софокла:

Кто переступит через

порог тирана, Тот раб его, хотя бы

и свободным пришел.

С этими словами он вошел в лодку. Так как в продолжение довольно длинного пути до берега никто не сказал ему приветливого слова, то он посмотрел на Септимия и, желая нарушить тяжелое молчание, сказал: «Я думаю, что не ошибусь, если узнаю в тебе старого боевого товарища?» Септимий кивнул головой, не сказав ни слова, и снова наступила глубокая тишина. Когда, наконец, они подъехали к берегу и Помпей взял за руку Филиппа, чтобы легче выйти из лодки, Септимий нанес ему сзади первый удар мечом, а за ним сделали то же Сальвий и Ахилл. Помпей обеими руками натянул свою тогу на голову и лицо, со стонами, но в спокойной позе, не говоря и не делая ничего недостойного, переносил удары своих убийц. Его жена, сын и друзья с жалобными криками смотрели издалека, как он погибал. Он умер в 58 лет, за день до дня своего рождения, 29 сентября 48 г. В этот самый день в 61 г. он праздновал свой третий триумф.

В то время когда остававшиеся на судах поспешили обратиться в бегство, убийцы отрубили Помпею голову, а туловище выбросили из лодки на берег. Филипп оставался возле него до тех пор, пока собравшаяся толпа вдоволь Насмотрелась на него; затем обмыл его морской водой, обернул в одну из своих одежд и устроил костер из остатков рыбачьей лодки. Пока он был занят этим, к нему подошел уже пожилой римлянин, который в молодости участвовал в походах под начальством Помпея, и попросил допустить его отдать последний долг полководцу. Так был погребен Помпей.

Луций Лентул, консул предыдущего года, товарищ Помпея в борьбе против Цезаря, явился день спустя с Кипра на египетский берег, не зная о случившемся. Его также схватили и убили.

Немного позже в Египет приехал Цезарь, и ему принесли голову Помпея. Он отвернулся с болью и ужасом; а когда ему подали перстень Помпея с печатью, на которой был изображен лев, вооруженный мечом, то он не мог удержаться от слез. Ахилла и Потина он велел казнить; Теодот бежал из Египта и долгое время блуждал, презираемый всеми, в тяжкой нужде; М. Брут, убийца Цезаря, встретил его после в Азии и велел убить. Царь Птолемей, начав войну с Цезарем, нашел свою смерть в Ниле. Прах Помпея был передан Корнелии, которая приказала поставить его в своем имении в Альбе.

Помпей был красивый человек, с благородной осанкой; черты его лица, полные серьезности и величественности, но не суровые, внушали уважение и доверие. Его живой взгляд свидетельствовал о гордом чувстве собственного достоинства. Волосы на голове его были всклокочены и поднимались над его прекрасным лбом. По мягкости выражения глаз его сравнивали с Александром Великим, хотя его наружность вообще не оправдывала такого сравнения. Как человек Помпей имел много почтенных качеств: он отличался от большинства своих товарищей по положению необычной для тогдашнего времени нравственной чистотой; он был умерен и прост, воздержан и несвоекорыстен. Но это была натура гордая, холодная, самолюбивая и вследствие этого ненадежная и склонная к притворству, равнодушно относящаяся к правам и желаниям других.

Гай Юлий Цезарь

Г. Юлий Цезарь родился в 100 г. до P. X., 12-го числа месяца квинктилия, который впоследствии, по имени его, назван юлем; стало быть, он был на 6 лет моложе Помпея и Цицерона. Его отец, того же имени, дослужившийся только до претуры, умер, когда сыну был 16-й год. Мать его Аврелия, происходившая, как и муж ее, из весьма знатного рода, уделяла большое внимание воспитанию сына, который относился к ней с благодарной любовью до самой ее смерти (54). Под наблюдением этой прекрасной женщины богатые способности мальчика получили превосходное развитие; при необыкновенной восприимчивости и сильном прилежании, он развился быстро и усвоил все те познания, которые дали ему право на влиятельное участие в общественных делах как в мирное, так и в военное время. Одним из его учителей был ученый грамматик М. Антоний Гнифон, под руководством которого, конечно, и развилось то стремление к правильности и красоте слога, которое проявляется в речах и сочинениях Цезаря. Его юношеские годы прошли во время Марсийской войны и при начале междоусобицы между Марием и Суллой. Марий, женатый на сестре отца Цезаря, сделал его, еще 13-летнего мальчика, в 87 г., после своей победы над Суллой, жрецом Юпитера (flamen Dialis). Таким образом, Цезарь вступил в общественную жизнь; но расположение, оказываемое ему главой народной партии, еще не побудило его решительно стать на эту сторону. Так же мало сочувствовал он и партии оптиматов, к которой принадлежали знатнейшие из его родственников, Он уже в то время начинал чувствовать свое призвание к господству над миром и стал строить свои планы.

Проницательность его необыкновенно рано созревшего ума дала ему возможность понять, что республика уже отжила свой век; но предводители той и другой партии не внушали ему доверия, он решил идти своим, отдельным путем и уничтожить одну партию другой, чтобы затем повелевать обеими. Этому плану он следовал с непоколебимой твердостью и ловким расчетом, но вместе с тем так умеренно и осторожно, что не позволял себе никакого увлечения страстью и умел достигать успеха то разумным выжиданием при неблагоприятных обстоятельствах, то быстрым, решительным образом действий в удобную минуту.

После того как Сулла, окончив войну с Митридатом, победил марианцев и сделался властителем Рима (82 г.), молодой Цезарь оказался в опасном положении уже потому, что был родственником Мария; но он еще более раздражил всемогущего диктатора, дерзнув нарушить его волю. М. Пизон, по воли властителя, развелся вдовой Цинны, Аннией, Помпей – с Антистией; Сулла потребовал, чтобы и Цезарь развелся с Корнелией, дочерью Цинны, на которой он женился год тому назад по любви. Но Цезарь отказался исполнить это требование; он охотнее соглашался терпеть преследование, чем недостойным поступком заслужить одобрение. Он был объявлен вне закона, вследствие чего лишился своей должности жреца Юпитера, потерял имение своей жены и свое собственное. Больной лихорадкой и переодетый изгнанник блуждал по сабинской земле, где за два таланта выкупил свою жизнь у сыщика. Наконец, по просьбе весталок и двух родственников он был помилован Суллой, но Сулла сдался неохотно, и когда ему говорили о молодости осужденного и его незначительности, он заметил, что в этом Цезаре сидит не один Марий и что этого мальчика следует остерегаться. Цезарь доказал свою твердость и показал, чего можно ожидать от его характера; этого для него было пока довольно. Чтобы избавиться от опасности, он отправился в Азию, где поступил на военную службу. Он помог пропретору М. Минуцию Терму при осаде Метилены, отошедшей от Рима во время войны с Митридатом, отличился при взятии этого города (80 г.) и был награжден гражданским венцом (corona civilis). Затем он поступил во флот к проконсулу П. Сервилию Исаврийскому, чтобы сражаться с пиратами; но едва только началась кампания, как он получил известие о смерти Суллы и поспешил возвратиться в Рим.

В Риме тотчас после смерти Суллы консул М. Лепид сделал попытку свергнуть учрежденное Суллой правительство и уничтожить силу его партии. Он предложил Цезарю соединиться с ним. Но Цезарь знал, что могущество партии Суллы очень крепко для того, чтобы быть уничтоженным Лепидом, который предпринял это дело без достаточной подготовки; потому он уклонился от участия в этом предприятии. Слишком поспешный план Лепида потерпел полную неудачу. Тогда Цезарь удовлетворился тем, что привлек к суду за притеснение отдельных выдающихся личностей из приверженцев Суллы – Кн. Корнелия Додабеллу и К. Антония – и этим достиг двоякой цели: выказал свой отличный ораторский талант и желание добра народу и возбудил недовольство тогдашним правительством, так как сенаторский суд отказался от осуждения обвиняемых. Чтобы укрыться от ненависти сильных противников, он отправился зимой 76 г. на остров Родос, где хотел усовершенствоваться в ораторском искусстве под руководством знаменитого ритора Молона. Во время своего путешествия недалеко от Милета, близ острова Фармакузы, он был взят в плен морскими разбойниками. Рассказывают, что в продолжение 38 или 40 дней, проведенных им против воли на пиратском корабле, он считал себя вовсе не пленником, а господином пиратов; когда ему хотелось спать, он приказывал им соблюдать тишину; когда они недостаточно хвалили его стихи и речи, которые он читал им для препровождения времени, он шутя бранил их, называя грубыми варварами, и грозил, что велит всех их распять. Они потребовали с него 20 талантов выкупа, а он, говорят, обещал им 50, потому что за такого человека, как он, 20 талантов было бы слишком мало. Когда жители Милета доставили выкуп и Цезарь был высажен на берег, он в следующую же ночь собрал несколько милетских кораблей, захватил пиратов при Фармакузе и велел распять их в Пергаме, как говорил им раньше. На Родосе Цезарь пробыл недолго; когда в 74 г. началась третья война с Митридатом, он поспешил в провинцию Азию, собрал, как частный человек, войско и обратил в бегство неприятеля, явившегося сюда затем, чтобы взбунтовать города против Рима. В это время он был заочно избран понтифексом, на место своего умершего дяди К. Аврелия Котты. Поэтому он поехал опять в Рим, не без страха перед пиратами, от которых он, в крайнем случае, решил избавиться самоубийством.

В последующие годы Цезарь мало участвовал в общественных делах, но зато старался приобрести расположение народа ласковым обращением и щедрой раздачей денег и хлеба. Оптиматы с завистью видели, что влияние их молодого противника с каждым днем возрастает, но утешались надеждой, что с растратой имущества он утратит и свое влияние. Но Цезарь, нисколько не беспокоясь, делал долги за долгами, в твердой уверенности, что расположение народа поможет ему достигнуть должностей, в которых он снова будет в состоянии поправить свои расстроенные дела. Когда Помпей возвратился из Испании после войны с Серторием, Цезарь был уже влиятельнейшим главой народной партии и делал все возможное, чтобы привлечь на сторону народа этого высокопоставленного человека, который был в разладе с сенатской партией, и окончательно поссорить его с оптиматами. Его план состоял в том, чтобы при помощи Помпея уничтожить преобладание сенатской партии, а впоследствии, когда он, благодаря союзу с Помпеем, поднимется высоко, самому пожать плоды этого союза, так как он надеялся, что Помпей, не способный поддерживать свои отношения с народом, никогда не будет иметь в народе твердой почвы. Помпей охотно принял услуги ловкого и умного народного вождя и с гордой уверенностью не опасался, что Цезарь станет работать только для себя самого. Когда он во время своего консульства в 70 г. уничтожил конституцию Суллы, Цезарь, душа всего этого дела, стоял на заднем плане.

В 68 г. Цезарь стал квестором – должность, открывавшая собой путь к курульной карьере. В этом году умерли сестра его отца, старая Юлия, вдова Мария, и его собственная супруга Корнелия, дочь Цинны. Потеря жены была для него прискорбна, но он воспользовался смертью ее, как и Юлии, чтобы воззвать к тени старых вождей народа, Мария и Цинны, и возбудить надежды демократии. Он сказал обеим женщинам надгробные речи на форуме, что было неслыханным делом по отношению к столь молодой женщине, как Корнелия, но эти надгробные речи были скорее похвальными речами Марию и Цинне и их принципам. Кроме того, на похоронах Юлии несли изображение Мария, несмотря на то, что над ним тяготела опала. Оптиматы были раздражены, но народ радостно одобрил Цезаря и признал в нем человека, призванного возвратить старые времена народного господства.

После этого Цезарь в качестве квестора сопровождал претора Антистия Вета в Ближнюю Испанию, где, по почетному предложению своего начальника, весьма правдиво и деятельно отправлял правосудие в одной части страны.

Возвратившись в Рим, он ближе сошелся с Помпеем, женился на одной его родственнице, Помпейе, дочери Кв. Помпея Руфа, внучке Суллы, и стал поддерживать законопроекты Габиния и Манилия, которыми Помпею поручалось начальство в войне с морскими разбойниками и с Митридатом. Этим он обязал Помпея, получившего полное удовлетворение своему честолюбию, и сам во время семилетнего отсутствия Помпея в Риме получил возможность действовать свободно, чтобы снискать расположение народа. Должность эдила, принятая им в 65 г., представила ему для этого весьма удобный случай, причем он действовал в ущерб своему товарищу, М. Бибулу, ревностному, но ограниченному оптимату, принадлежавшему к числу наиболее сильных его противников. Цезарь всегда был обременен долгами, но, несмотря на это, давал народу очень дорогие игры, на которые должен был давать свое согласие Бибул, не получавший от народа ни малейшей благодарности; вся благодарность выпадала на долю Цезаря, друга народа. Поэтому Бибул сравнивал себя с Поллуксом, который имел на форуме храм, общий со своим братом, но называвшийся всегда храмом Кастора. Во время игр форум, базилики, Капитолий были изукрашены с неумеренной роскошью, а сами игры устраивались с блестящим великолепием, Сенат, из недоверия к Цезарю, ограничил число гладиаторов, которые могли принять участие в играх, но Цезарь все-таки вывел 320 пар в серебряных доспехах. «Если бы позволил сенат, то он, для нашего удовольствия, вывел бы и еще больше» – так думал народ.

Оптиматы еще не перестали гневаться, когда новое событие вызвало новое раздражение. Сулла приказал разрушить находившиеся в Капитолии статую Мария и трофеи, взятые им в Югуртинской и Кимврской войнах. Однажды утром статуя и трофеи снова найдены были на том же месте в целости. Народ массой повалил в Капитолий и радостными криками приветствовал изображение человека, бывшего некогда спасителем Италии; старые солдаты и сторонники Мария проливали слезы и все прославляли Цезаря как достойного преемника своего высокоуважаемого родственника. Всякий знал, что именно Цезарь и был тем человеком, который приказал восстановить статуи и трофеи. Когда сенат, испуганный этим революционным делом, поспешил собраться, Катул, отец которого был убит по приказу Мария, воскликнул, что теперь не только подкапываются под государство, но уже и открыто нападают на него; впрочем, из страха перед народом статуя и трофеи оставлены были в покое.

Не заботясь о злобе сенатской партии, Цезарь продолжал свою борьбу с теми законами Суллы, которые еще продолжали существовать. По одному из этих законов были освобождены от наказания все те, которые во время проскрипций принимали участие в убийствах. Но Цезарь, председательствуя в суде, разбиравшем дела об убийствах, привлек к ответственности и осудил двух лиц, которые во времена Суллы убивали опальных, а именно Л. Лусция и Л. Беллиена. Точно так же в 63 г. он возбудил преследование против Г. Рабирия, убившего 36 лет тому назад народного трибуна, мятежного Л. Апулея Сатурнина, и Рабирий, несмотря на защиту Гортензия и консула Цицерона, вероятно, был бы осужден в народном собрании, если бы претор Метелл не пустился на хитрость и не прервал народного собрания на Яникуле, отняв военное знамя, после чего обвинитель, народный трибун Т. Лабиен, прекратил обвинение. Цезарь, как объясняется из речи Цицерона, возбудил преследование престарелого Рабирия не из личной вражды; осуждением его он хотел возвысить значение трибуната и напугать сенат, а затем при общественных беспорядках объявить отечество в опасности и предоставить консулам неограниченное полномочие для подавления мятежа.

В том же году, после смерти Кв. Метелла Пия, оказалась вакантной должность верховного жреца (pontifex maxim us). Цезарь объявил себя соискателем ее вместе с двумя старыми вождями оптиматской партии, Кв. Лутацием Катулом и П. Сервилием Исаврийским, причем заранее позаботился об отмене закона Суллы о должностях жрецов (Lex Cornelia de sacerdotiis) и о восстановлении выбора жрецов в народном собрании. Таким образом, в хлопотах о должности верховного жреца партии сенатская и народная должны были помериться одна с другой своим значением и влиянием; с обеих сторон не жалели денег; Цезарь тратил такие большие суммы, что, отправляясь на выборы и вспоминая о сделанных им долгах, говорил своей озабоченной матери: «Ты увидишь меня или верховным жрецом, или беглецом!» Цезарь был избран огромным большинством голосов; даже в трибах обоих своих противников он получил больше голосов, чем они. Гордый Катул, считавший себя по возрасту, сану и заслугам гораздо выше своего противника, принял это за большое оскорбление и огорчился тем более, что он имел слабость обещать задолжавшему Цезарю денег, чтобы он отказался от соискания должности. Цезарь ответил ему, что он будет занимать еще больше, но не отступится.

Вскоре после этого народ выбрал Цезаря городским претором на 62 г. Его блестящие успехи возбудили против него ожесточенную ненависть оптиматов; больше всех были, с некоторого времени, непримиримыми его врагами Катул и Г. Пизон; первый ненавидел его за свою неудачу на выборах в верховные жрецы, второй – за то, что Цезарь привлек его к суду за притеснения и несправедливую казнь одного транспаданца, принадлежавшего к клиентам Цезаря. Эти два человека хотели теперь воспользоваться обнаружением заговора Катилины для того, чтобы погубить Цезаря. Они стали просить консула Цицерона, имевшего в своих руках улики против заговорщиков, чтобы он при помощи какого-нибудь свидетеля обвинил и Цезаря в участии в заговоре, имевшем целью совершенное разрушение государства. Но Цицерона нельзя было заставить замешать в дурное дело любимца народа и друга Помпея; он даже оказал Цезарю почетное доверие, передав ему одного из заговорщиков, всадника Л. Статилия. Видя это, враги Цезаря вместе со своими единомышленниками сами стали распространять слух о том, что Цезарь принимал участие в заговоре и что свидетели дали против него важные показания. Когда на заседании сената 5 декабря, где решалась судьба заговорщиков, Цезарь стал говорить против смертной казни, предложенной выдающимися людьми из партии оптиматов, и предложил приговорить виновных к пожизненному заключению и конфисковать их имущество, это снисходительное мнение принято было за заступничество, и Катон недвусмысленно упрекнул его в участии в изменническом плане, вследствие чего между Цезарем и Катоном произошел крупный разговор. Когда Цезарь вышел из сената, всадники, которых Цицерон вместе с другими вооруженными людьми поставил на Капитолийском холме, подстрекаемые Пизоном и Катулом, бросились на него с обнаженными мечами; но некоторые из его друзей прикрыли его своими тогами, а Цицерон, опасаясь народа, дал всадникам знак остановиться. С тех пор Цезарь до конца года уже не являлся в сенат; а народ был так раздражен против сенатской партии за ее дурное обращение с Цезарем, что сенат, желая успокоить народ, назначил ежемесячную раздачу хлеба. Все это делалось против Цезаря, который до сих пор при всяком случае старался подкопаться под силу и влияние правительственной партии; но его решительно нельзя обвинять в союзе с заговорщиками, нет ни малейшего следа близких отношений между ним и Катилиной. Более снисходительный взгляд его относительно наказания виновных основывался на верном понимании обстоятельств и служил выражением уже тогда выказавшейся боязни кровавого преследования в гражданских беспорядках; если бы Цицерон присоединился к его мнению, он избавил бы себя от многих огорчений. Кроме того, Цезарь был слишком проницателен и умен для того, чтобы связаться с такой преступной и развращенной шайкой, какую представляли товарищи Катилины, и поддерживать такой сумасшедший план; ведь этот план имел целью уничтожение государства, в котором Цезарь искал себе единовластия и надеялся достичь его, следуя более верным путем и придерживаясь более зрелого плана.