Гней Помпей Великий 1 страница

Гней Помпей происходил из семейства, принадлежавшего к сословию римских всадников и уже около 60 лет считавшегося консульским. Отец его Кн. Помпей Страбон (Косой), со славой командовавший в Марсийской войне в качестве консула, всеми ненавидим за свой дурной характер, жестокость и корыстолюбие. Сын его Гней родился в 106 г. – в год рождения Цицерона, вместе с которым сделал свои первые походы в Марсийской войне в войске своего отца. Затем вместе с отцом он сражался с Цинной в битве у Коллинских ворот. Когда в 87 г. Риму грозили Цинна и Марий, оптиматы призвали Помпея с войском на защиту города, но он обнаружил двусмысленную, изменническую медлительность. Цинна подкупил товарища молодого Помпея, Л. Теренция, чтобы тот убил обоих Помпеев, молодой человек благоразумной предусмотрительностью предупредил покушение и успокоил мятежных солдат, замышлявших убить ненавистного Страбона. Вскоре после этого он был убит молнией. Во время погребения толпа, нанятая оптиматами, сбросила его труп с носилок крючьями потащила его по улицам. После смерти отца он вынужден был некоторое время скрываться от господствовавших в Риме приверженцев Мария и явился только После смерти последнего, в 86 г., вероятно, полагаясь на уверения преемника Мария, консула Кн. Карбона. Враги обвинили его, как наследника и сообщника Страбона, в сокрытии добычи, взятой из Аскулума. Он спасся тем, что тайно обручился с дочерью П. Антистия, производившего следствие. Это не укрылось от народа, и когда Антистий объявил оправдательный приговор, народ, как бы по данному знаку, воскликнул «Талассио!» – как восклицали, по старому обычаю, встречая новобрачных.

Преследования марианцев заранее указали молодому Помпею его место среди партий. Когда Сулла после войны с Митридатом возвратился в Италию, чтобы свести счеты с марианцами, Помпей навербовал в Пиценуме, где он был самым богатым землевладельцем и потому имел значительное влияние, отряд в три легиона для помощи Сулле. Три марианских полководца окружили его тремя лагерями; но он разбил одного из них, М. Брута, вследствие чего другие отступили, и победоносно пошел навстречу Сулле, который высадился в это время в Брундизии (83 г.). Честолюбивый юноша стремился к отличию и славе; он хотел заслонить собой остальных друзей Суллы, явившихся также со своими войсками. Сулла разгадал его при первой же встрече, когда он вывел нему на смотр свое прекрасно одетое войско в отличном состоянии и с блестящим вооружением; полководец соскочил с лошади и поздравил 23-летнего юношу, честного человека, с титулом императора, т. е. самостоятельного полководца. Таким образом, исполнилось желание честолюбивого юноши; неслыханное отличие сделало его безусловно преданным Сулле. Он весьма усердно сражался за Суллу в Италии и оказал ему важные услуги. Чтобы еще более привязать его к себе, Сулла выдал за него свою падчерицу Эмилию. Эмилия была обручена с Манием Глабрионом и должна была расстаться с ним. Помпей также был уже женат; он послал разводное письмо своей жен Антистии, отец которой за ее брак с ним был убит марианцами; мать ее, Кадьпурния, в отчаянии убила себя. Эмилия вскоре умерла.

Когда война в Италии закончилась, бежавшие предводители марианцев стали готовиться к новым сражениям за морем, в Сицилии, Африке и Испании. Помпей, по предложению Суллы, взялся их уничтожить. Сначала он стал готовиться к походу на Кн. Карбона, который прибыл в Сицилию из Африки, но при известии о высадке неприятеля бежал на Коссиру, маленький остров между Сицилией и Африкой, Он был схвачен и в цепях привезен в Лилибеум. Здесь Помпей приказал умертвить его товарищей, даже не увидав их; напротив, Карбона, который некогда избавил его от преследований марианцев, человека, трижды бывшего консулом, молодой человек подверг формальному суду и, не тронутый его слезами и просьбами, холодно и торжественно произнес смертный приговор. За этот безжалостный суд современники жестоко порицали его; его называли мальчишкой-палачом (adolescentulus carnifex). Для военных подвигов в Сицилии не представлялось случая; он устроил дела на острове и с большим флотом из 120 военных и 800 транспортных кораблей переправился в Африку. Там он встретил войско Кн. Домиция Меднобородого (Ahenobarbus) в союзе с Парбом, царем нумидийским. Оба эти полководца со своими войсками были не в состоянии бороться с такой силой; Меднобородый пал после храброго сопротивления, Парб убежал, но скоро попал в руки Помпею и был казнен. Его царство отдано было родственнику его Гиемпсалу.

За несколько месяцев Помпей окончил поход; в упомянутом сражении он показал себя, как и всегда, храбрым, способным воином, сражаясь без шлема впереди своих солдат; но с таким войском, какое было в его распоряжении, Самый заурядный полководец мог бы так же хорошо исполнить свою задачу. Его победа вовсе не доказывала его военных талантов; но он все-таки имел притязания на отличие и славу; он помышлял о триумфе, в котором мог бы явиться с блеском как покоритель Африки. Ради этого он занялся охотой на львов и слонов, чтобы показаться в Риме с этими животными. Но в это время он неожиданно получил от Суллы приказ распустить свое войско, оставив только один легион, и ждать в Утике своего преемника; таким образом, ему пришлось возвратиться в Рим уже не полководцем, а частным человеком; его лучшие надежды были разбиты. Сам он не решался на открытое сопротивление; но войско, вероятно, по его побуждениям, воспротивилось приказу и, восстав против тирана Суллы, объявило, что оно не расстанется со своим полководцем. В Италии распространился слух об измене Помпея, и Сулла жаловался на свою судьбу, говоря, что ему на старости лет приходится сражаться с мальчишками – еще недавно он воевал с молодым Марием, теперь должен идти против Помпея. Но вскоре тот получил успокаивающее известие: оставить при себе армию. Таким образом, Помпей возвратился в Италию с войском и был встречен толпой народа как второй Александр; сам Сулла вышел ему навстречу, дружески протянул ему руку и громко поздравил его с титулом «Великий» (Magnus), перешедшим впоследствии и на его род. Но Помпей не удовлетворился этим лестным отличием; он требовал триумфа, вопреки закону и обычаю, так как триумф давался только тому, кто исполнял, прежде или теперь, высшие государственные должности; а Помпей не занимал еще никакой государственной должности, он был только помощником полководца, легатом диктатора Суллы. Но именно необыкновенное, чрезвычайное и привлекало тщеславного юношу, потому что этим доказывалось, что его подвиги были необыкновенны. Сулла противился его желанию, говоря, что у него еще не отросла борода, что он еще слишком молод для сенаторства, и если он, несмотря на то, вступит в город триумфатором, то это сделает ненавистным правление самого Суллы, а против Помпея возбудит всех граждан. Помпей не отступал и даже заметил Сулле, что восходящее солнце имеет больше почитателей, чем заходящее. Диктатор не побоялся такой угрозы «мальчика», но, досадуя на безграничную дерзость, воскликнул: «Ну пусть же будет ему триумф!» Этим закончились между ними все счеты. Таким образом, Помпей получил триумф и 80 г., двадцати шести лет от роду, как простой всадник, не будучи еще квестором. Чтобы сделать шествие более торжественным, он хотел въехать в город на четверке слонов; но, на его беду, ворота оказались слишком узкими, и он должен был довольствоваться простыми лошадьми. Солдаты также не с особенной радостью участвовали в триумфе. Им было досадно, что денежные подарки не соответствовали их ожиданиям, и потому они хотели при его вступлении в город поднять шум и испортить триумф; только тогда, когда он объявил им, что скорее откажется от триумфа, чем потерпит от них дерзость, они успокоились и смирно пошли за триумфальной колесницей.

С этих пор Сулла стал относиться к Помпею весьма холодно. Он увидел неразумность его стремлений и понял, что он, имея в виду только ближайшее, действует необдуманно, без плана, руководствуется единственно честолюбием и расходится с партией оптиматов, на которую ему следовало бы опираться. Когда в 79 г. Сулла помогал Кв. Катулу добиться консульства, Помпей употребил все усилия, чтобы доставить эту должность его недостойному сопернику М. Эмилию Лепиду; его тщеславие было польщено тем, что он, простой всадник, еще не бывший квестором, может дать государству консула против воли могущественного Суллы. С помощью народа, любимцем которого он уже успел сделаться, он добился того, что Лепид назначен был консулом на первом месте, между тем как Катул, кандидат, выдвинутый Суллой, получил только второе место. Когда Сулла увидел его, гордо идущего по форуму домой в сопровождении толпы народа, он воскликнул, обращаясь к нему: «Я вижу, молодой человек, что ты радуешься своей победе. Прекрасно и достойно похвалы, что Лепид избран в консулы прежде Катула, негодяй прежде честного человека, чего ты добился у народа; но я посоветую тебе быть настороже, не спать, потому что ты дал меч в руки своему врагу».

Эти слова скоро исполнились. Лепид еще при жизни старался унизить Суллу перед народом, а после смерти его в 78 г. старался воспрепятствовать его погребению на Марсовом поле и предложил народу проекты законов, имевших целью уничтожить учреждения Суллы и господство знати над массой. При этом он рассчитывал на поддержку Помпея, бывшего до сих пор его союзником, тем более что Сулла не упомянул о нем в своем завещании и опекуном своего сына назначил не его, а Лукулла; но Помпей, в действиях которого не было никакой обдуманности и последовательности, обратился теперь в другую сторону и вместе с консулом Катулом стал во главе знати с целью противодействовать Лепиду и отстаивать законы Суллы. Лепид собрал в Этрурии войско против Рима, но был побежден Помпеем и Катулом и бежал в Сардинию, где вскоре и умер от сухотки. Союзник его М. Брут, отец убийцы Цезаря, укрепился в Мутине; Помпей предоставил ему возможность свободно удалиться туда; но на следующий день он был убит подосланным от Помпея убийцей. Сын Лепида, Корнелий Сципион Эмилиан, попал в плен и был казнен по приказанию Помпея.

После победы над Лепидом Катул потребовал, чтобы Помпей распустил свое войско; но тот под разными предлогами оставался с войском недалеко от Рима, ожидая, что ему будет поручено вести войну с Серторием в Испании. Серторий один из всех марианцев оставался еще непобежденным и причинял господствующей в Риме партии немало хлопот. Метелл Пий ничего не мог с ним сделать, и в Риме начали уже опасаться, как бы он не явился со своим победоносным войском в Италию и не начал здесь новую междоусобную войну. Сенат затруднялся относительно выбора полководца, который мог бы потягаться с Серторием; кроме Помпея, из всей партии никто не мог или не хотел идти на помощь Метеллу, не исключая и консулов, а Помпея не хотели снова сделать главнокомандующим, боясь диктатуры. Наконец, Л. Филипп с обычным прямодушием заявил в сенате, что нет другого средства, как послать в Испанию Помпея, но что он едва ли может и хочет действовать в другой должности, кроме должности проконсула. «Проконсула? – спросил один сенатор. – Частное лицо, всадник?» – «Да, – отвечал Филипп с горькой усмешкой, – ведь он пойдет не за одного, а за двух консулов». Предложение было принято.

В 76 г. Помпей отправился в Испанию с войском в 30 тыс. пехоты и 1 тыс. конницы, чтобы вместе с Метеллом вести войну против Сертория. Теперь он впервые имел своим противником способного полководца, и выше мы видели, какую плохую шутку сыграл Серторий с избалованным Помпеем. Серторий был побежден не Помпеем и Метеллом, а мятежом собственного войска; только тогда, когда он пал от кинжала убийцы и когда во главе войска стал неспособный Перперна, победа легко далась Помпею и Испания была снова подчинена римлянам (72 г.). Метелл после смерти Сертория успокоился и предоставил окончание войны Помпею. Когда Метелл ушел от него в Италию, Помпей начал превозноситься своими успехами и стал представлять себя единственным человеком, сумевшим умиротворить Испанию. На монетах, которые он приказал выбить своему легату М. Публицию, Испания подает ему пальмовую ветку, а надпись на трофеях, поставленных им в Пиренеях, на границе между Испанией и Галлией, близ Венериных ворот, гласила, что он покорил 876 городов от Альп до самых крайних пределов Испании. Каким он превозносил себя и считал великим, так думал о нем и римский народ, судивший только по внешности и считавший его непобедимым и незаменимым героем и нетерпеливо ждавший его возвращения, желая, чтобы он освободил Италию от опасного восстания рабов.

В то время когда Помпей и Метелл сражались на западе, а Лукулл – на востоке государства, восстание, вспыхнувшее в 73 г. среди рабов и гладиаторов, привело самую Италию на край погибели. Количество рабов в римских провинциях, особенно в Италии и Сицилии, с течением времени несоразмерно увеличилось, и эта многочисленная толпа, при том отчаянно бедственном положении, в каком находилась большая часть ее, составляла опасный класс общества. Восстания рабов происходили во многих местностях государства, и римлянам приходилось уже два раза вести со своими рабами кровопролитную войну в Сицилии (135-132 гг., 102-100 гг.). В Италии, во время политической неурядицы, в массах рабов накопилось так много неудовольствия, что из-за незначительного повода возникла большая и опасная война. Сильнейшие и храбрейшие из военнопленных назначались обыкновенно для любимых в то время гладиаторских игр, во время которых они должны были биться между собой не на жизнь, а на смерть для потехи толпы; существовало много заведений, в которых они содержались и обучались, например в Капуе и Равенне, В 73 г. в Капуе несколько таких рабов бежало из гладиаторской школы Лентула Батиата; во главе их стали два кельта, Крикс и Эномай, и один фракиец, Спартак. Они бросились к Везувию, где толпа их, состоявшая сначала только из 74 человек, вскоре значительно увеличилась. Они так беспокоили страну своими разбойничьими набегами, что жители не могли защищаться от них и обратились в Рим с просьбой о помощи. Посланный против них отряд в 3 тыс. человек был рассеян и бежал, оставив разбойникам свое оружие. Когда против них выступил претор П. Вариний с двумя легионами, они отступили через Силар в Луканию. Здесь они разбили Вариния и захватили его лагерь вместе с его конем и знаками его должности. После того со всех сторон стали стекаться сюда рабы из Южной Италии, особенно храбрые полудикие пастухи; в количестве 40 тыс. человек, они снова вторглись в Кампанию, и скоро открытая местность всей Южной Италии и немало городов были в их руках. Все дрожало перед рабами, разорвавшими свои оковы; дикие орды страшно мстили своим прежним притеснителям. Чтобы потушить пожар, грозивший распространиться по всей Италии, в следующем году посланы были против бунтовщиков оба консула. Одно полчище их под начальством Крикса было уничтожено при Гаргане в Апулии претором Кв. Аррием, помощником консула Л. Геллия; но Спартак, храбрый воин и способный полководец, сражался весьма удачно в Апеннинах и в Верхней Италии. Один за другим терпели от него поражение консул Кн. Лентул, консул Геллий, претор Аррий и, наконец, при Мутине наместник Ближней Галлии К. Кассий. Спартак был предусмотрителен и знал, что он со своими непокорными разбойничьими шайками не может долго сопротивляться римской республике, и потому хотел перейти через Альпы, чтобы предоставить себе и своим воинам возможность возвратиться на родину – к кельтам и фракийцам; но шайки падкие на добычу, хотели сперва разграбить Италию. Он повел их назад и сначала пошел по дороге к Риму, но затем, по желанию своего войска, свернул в окрестные области для грабежа. Потерпев поражение, римляне поручили главное начальство в походе против рабов претору. М. Крассу, который при Сулле показал себя способным полководцем, и дали ему восемь легионов. Он подчинил распущенных солдат дисциплине, приказав казнить десятого из того отряда, который бежал от разбойников, побросав оружие. В ближайшем сражении он разбил Спартака и принудил его отступить через Луканию в Рециум, откуда он рассчитывал переправиться в Сицилию на кораблях пиратов. Пираты взяли условленную цену, и когда имущество войска рабов было уже частью на их кораблях, вероломно уехали. Тогда Красс заградил Бруттийский полуостров, на котором стоял Спартак, валом в семь немецких миль длиной, от моря до моря; но Спартак в темную зимнюю ночь прорвался сквозь линию укреплений и снова пошел в Луканию. Здесь среди рабов начались разногласия; кельты и германцы, избрав собственного вождя, отделились от Спартака и были поодиночке уничтожены Крассом. Войска принудили Спартака идти в Апулию и вступить в решительное сражение с Крассом. Перед битвой он убил свою лошадь, чтобы разделить опасность со своим войском; в битве он пал геройской смертью. С ним пали храбрейшие из его воинов; остальные рассеялись, и отдельные шайки их были уничтожены или захвачены в плен и умерли смертью рабов – на кресте. По дороге из Капуи в Рим поставлено было 6 тыс. крестов с распятыми рабами.

Так была окончена Крассом война с рабами в 71 г. 5 тыс. рабов, бежавших из последнего сражения, поспешили в верхнюю Италию, чтобы оттуда спастись за Альпами. Их встретил и разбил Помпей, возвращаясь со своим войском из Испании. Затем он объявил сенату, что Красс победил рабов, а он уничтожил войну в корне. Народ поверил ему и охотно стал повторять его хвастливые слова, так как народ был ему предан и охотно платил ему дань уважения; но высокомерие Помпея должно было оскорбить Красса, так как Помпей, пользуясь незначительной удачей, старался лишить его заслуженных лавров. Между Помпеем и оптиматами со времени войны с Серторием начались пререкания. Он упрекал сенат в том, что ему не оказали достаточной поддержки в Испании, а оптиматы завидовали ему и опасались этого человека, так высоко поднявшегося из сословия всадников. Чтобы иметь поддержку против сенатской партии, Помпей оставался во главе своего войска, которое было ему вполне предано, и, стоя перед воротами Рима, требовал для своих солдат надела земли, для себя – триумфа и консульства на следующий год. Сенат не был склонен согласиться на это, так как оба последних требования были противозаконны. Консулом мог сделаться только тот, кто прошел иерархическую градацию почетных должностей, начиная с квестуры, а Помпей не был еще и квестором; триумф также по закону мог быть дан только тому, кто занимал высшую должность в государстве. Чтобы достичь своей цели, Помпей, прежний приверженец Суллы, бывший до сих пор щитом и мечом сенатской партии, вступил в союз с демократами. Точно так же и Красс, который все еще находился во главе своей армии и, подобно Помпею, больше думал о себе, чем о государстве, теперь счел за лучшее подавить свое недовольство Помпеем и перейти на его сторону, вместо того чтобы защищать аристократию против сильного союза Помпея с демократической партией. Такому союзу сенат не мог противиться и согласился назначить обоих возмутившихся полководцев консулами на следующий, 70 г., дать Помпею триумф и наделить его солдат землей. Трибун М. Лоллий Паликан, в угоду Помпею, который в качестве полководца не мог войти в город до триумфа, устроил народное собрание перед городскими воротами, и в этом собрании Помпей открыто признал программу народной партии. При восторженных криках толпы он объявил, что не потерпит долее ограничений трибунской власти, установленных Суллой, и обещал улучшить провинциальную администрацию и суд. Затем, 31 декабря, он получил триумф над Испанией.

На следующий день, 1 января 70 г., Помпей и Красс вступили в должность консулов и отправились в Капитолий, чтобы исполнить первую свою обязанность – молитву и жертвоприношение. Впоследствии оба консула один перед другим старались приобрести расположение народа: Помпей – удовлетворяя страсти толпы к зрелищам и предлагая благоприятные для народа законопроекты, Красс – первый богач в Риме – щедро наделяя народ хлебом и съестными припасами. Но Помпей все-таки затмил своего товарища, которому он доставил консульство своим ходатайством, так что тот снова стал склоняться на сторону сената и соперничать с Помпеем. Помпей снискал себе благосклонность народа всего более тем, что действовал в пользу отмены учреждений Суллы и в сущности восстанавливал учреждения, существовавшие до Суллы. Так, законом, который он сам предложил, он восстановил полную власть трибунов и сделал это не только для того, чтобы привлечь народ на свою сторону, но и для того, чтобы иметь в трибунах орудие своего честолюбия; при помощи претора Аврелия Котты он отнял у сената исключительное право суда, так что с тех пор только одна треть судей стала выбираться из сенаторов, а остальные две трети – из сословия всадников. Цензуру, отмененную Суллой, Помпей также восстановил. В цензоры были выбраны Кн. Лентул и Л. Геллий, два человека, которые во время войны с рабами в 72 г. лишены были сенатом начальства над войсками за свои дурные распоряжения. Находясь теперь в полном распоряжении могущественного Помпея, доставившего им такую важную должность, они стали мстить сенату строгой люстрацией и вычеркнули из списка сенаторов не менее 64 человек.

Когда цензоры производили люстрацию и всадники, ведя своих лошадей, проходили перед ними для смотра, то и консул, всадник Помпей, чтобы показать всему миру свое необыкновенное положение, явился со смиренной гордостью на форуме со всеми отличиями своей консульской власти, ведя под уздцы своего коня. Толпа почтительно расступилась перед шедшими впереди ликторами и с изумлением, в глубоком молчании, смотрела, как он подвел своего коня к трибуналу озадаченных цензоров. Старший из них обратился к нему с обычным вопросом: «Я спрашиваю тебя, Помпей Великий, участвовал ли ты во всех походах, предписанных законом?» На что Помпей громким голосом отвечал: «Да, во всех, и во всех под моим собственным начальством». Площадь взорвалась от громких и радостных криков одобрения толпы, которым не было конца; проверка ценза кончилась, цензоры встали и вместе с радостной толпой проводили торжествующего консула до дома.

Помпей обещал после триумфа распустить свое испанское войско, но не сдержал своего слова: войско все еще стояло перед городом, чтобы служить ему поддержкой при государственных реформах. Потому и Красс также не распускал своего войска, стоявшего перед городом. Казалось, что один из двух полководцев, Помпей в союзе с демократией или Красс в союзе с сенатской партией, создаст для себя военную диктатуру, какую создал Сулла; больше шансов на это имел Помпей, на которого толпа смотрела как на будущего повелителя государства. Но ни сенат, ни народная партия не хотели такого оборота дел. Так как Помпей отказывался распустить свое войско, потому что не доверял Крассу, то люди народной партии, среди которых Цезарь играл важнейшую роль, попытались уговорить Красса сделать первый шаг к примирению и таким образом обезоружить Помпея. Устроили такую сцену, что Красс перед всеми должен был протянуть своему товарищу руку в знак примирения и лестью отнять у этого тщеславного и недальновидного человека орудие его силы. Некто Аврелий взошел на ораторскую трибуну в народном собрании и рассказал о том, как явился ему Юпитер и поручил ему передать консулам, что они должны оставить свою должность, не иначе как снова сделавшись друзьями, Помпей при этих словах не двинулся с места; но Красс подошел к нему, взял его за руку и заговорил с ним, а затем сказал народу: «Сограждане, я думаю, что я не сделал ничего бесчестного и унизительного, если первый уступил Помпею, которого вы почтили титулом Великого еще в то время, когда он был безбородым юношей, и который получил два триумфа, еще не будучи членом сената». Помпей не мог отказаться от примирения, а затем, незадолго до окончания своего консульства, распустил и свое войско, которое он уж не имел предлога держать. Хотя он охотно взял бы на себя роль диктатора, но у него не хватало духа переступить границы закона. Сложив с себя консульство, он считал унизительным для себя принять в свое управление провинцию и в 69 и 68 гг. оставался в Риме частным человеком. Он жил уединенно и лишь изредка показывался народу, всегда в сопровождении большой свиты, чем он старался придать себе важный вид знатного человека; говорить с ним или даже видеть его можно было только с трудом, потому что за ним всегда шла большая толпа. Так, с гордой самоуверенностью, выжидал он нового почетного назначения, пока ему снова не представился случай для блестящей деятельности. Это случилось скоро.

Пиратство на Средиземном море с давних пор было делом обычным; но в первые десятилетия последнего века до P. X. эти беспорядки дошли до ужасающих размеров. Теперь уже не отдельные разбойничьи суда подстерегали в море купцов или грабили по берегам; корсары сделались теперь силой и со времени первой войны с Митридатом образовали нечто вроде государства с особым духом общественности и с прочной организацией; и это-то государство, по-видимому, хотело разделить с римлянами господство над миром. Они называли себя киликийцами, потому что многие из них принадлежали к этому племени; но все племена, жившие на берегах Средиземного моря, имели среди этого общества своих представителей. Преследуемые, притесняемые или разоренные жители римских провинций, особенно из азиатских стран, бежавшие приверженцы различных побежденных партий, искатели приключений всякого рода – все бросались на море, где их не могла достать рука римской республики, морские силы которой находились в упадке, и здесь производили насилие в отместку за свои прежние страдания, мстили гражданским общинам, изгнавшим их из своей среды, вели войну со всем миром.

Римляне неоднократно посылали флот и полководцев для уничтожения пиратов. В 79 г. консул Н. Сервилий Ватия в кровопролитном сражении разбил пиратский флот, разрушил много городов, принадлежавших им на южном берегу Малой Азии, затем в трехлетней кампании (78-76 гг.) в Исаврии, богатой заливами и горами, разрушил множество разбойничьих притонов среди скал, за что и получил прозвание Исаврийского; но этим зло еще не было искоренено. Вскоре после его возвращения в Рим разбой начался снова и с еще большей силой. В 74 г. против пиратов был послан М. Антоний, сын оратора и отец триумвира, с обширными полномочиями; но своим неудачным походом он заслужил только насмешки и позор. Дело становилось час от часу хуже и невыносимее. Римский флот ушел с места битвы; даже легионы ждали только зимы, чтобы перебраться через море, не подвергаясь опасности со стороны пиратов: все государственное управление расстроилось, всякие сношение были затруднены. Денежные посылки наместников и сборщиков податей попадали в руки пиратов, торговый люд лишился барышей, пошлины и другие государственные доходы стали уменьшаться, прибрежные нивы оставались необработанными, подвоз хлеба в Италию и в Рим был отрезан. Такому положению дел необходимо было положить конец; этого требовали нужда и честь римского имени.

Тогда, в 67 г., трибун Авл Габиний, человек разорившийся, но хороший солдат и ловкий делец, выступил – может быть, по воле Помпея – с предложением, чтобы для усмирения морских разбойников выбран был из бывших консулов главнокомандующий с неограниченной консульской властью, без ответственности, на три года, которому предоставлена была бы верховная власть над всем Средиземным морем и над всеми берегами на протяжении десяти миль от моря внутрь страны; он должен избрать из сената 15 подчиненных ему полководцев с преторской властью, иметь право брать из государственной казны и провинциальных казначейств столько денег, сколько ему будет угодно; ему даются 200 кораблей с полномочием набрать самому требуемое число солдат и матросов. Народ принял это предложение с восторгом, потому что дороговизна довела его почти до голода, и тотчас же было указано на Помпея как на человека, которого следует избрать для выполнения этой задачи. Но сенатская партия была против Помпея; она боялась предоставить такую большую власть человеку, который уже два раза заставлял делать себе уступки, находясь во главе войска.

На другой день, когда началось голосование, Помпей, чтобы казаться беспристрастным, удалился из города в свою деревню Алъбанум. Когда закон был принят народным собранием, Помпей в следующую же ночь возвратился в Рим. На другой день поутру он явился публично, и народ принял его с восторгом. При громадном стечении народа он совершил жертвоприношение и в новом собрании, при помощи Габиния, добился того, что народ, в благодарность за готовность Помпея служить ему, придал своему постановлению еще более широкие размеры. В его распоряжение предоставлено было 500 кораблей, 120 тыс. человек пехоты, 5 тыс. конницы и 24 помощника полководца вместе с двумя квесторами. «В тот же самый день благодаря надежде, пробудившейся при одном имени этого человека, хлеб, после крайнего недостатка, внезапно подешевел до такой степени, как этого можно было ожидать только после богатейшей жатвы во время продолжительного мира».

Помпей блистательно оправдал ожидание народа; ни в одной из своих войн он не обнаруживал таких способностей и такой деятельности, как в войне с морскими разбойниками. Впрочем, он обладал такою властью, которая могла сокрушить все. Его военный план был составлен мастерски. Вся война продолжалась не более трех месяцев и была скорее облавой, чем настоящей войной, так как пираты не решались вступать в сражение и, не имея возможности спасаться бегством, большей частью сдавались вместе со своими кораблями, женами и детьми. Только самые отчаянные и преступные из них спаслись вместе со своими семействами и сокровищами в крепостях Тавра и вышли против Помпея на мысе Коракезион, на западной границе дикой Киликии. Они были разбиты и покорились. Так как Помпей щадил покорившихся и обращался с ними мягко, то они указывали ему разбойничьи притоны в горах, так что он избавился от продолжительной и опасной войны в горах. Таким образом, пиратство было совершенно уничтожено. Пленные пираты были поселены в разных местах: лучшие – в городе Содой, в Киликии, получившем теперь имя Помпейополиса, другие в Адане, Мадле и Эпифании – в Киликии же, немногие из остальных – в Димэ, в Ахаии и в Калабрии. В то время когда Помпей был еще занят наведением порядка в южной части Малой Азии, городские общины острова Крит отправили к нему послов с просьбой принять их под свое покровительство, так как они надеются, что он обойдется с ними лучше, чем проконсул Кв. Метелл, который уже второй год успешно ведет войну на острове, но обращается с покоренными жителями весьма жестоко. По закону Габиния власть Помпея распространялась, конечно, и на Крит; но Метелл еще с прошлого года вел здесь самостоятельную войну, не принадлежал к легатам Помпея и почти уже окончил покорение острова; он мог требовать, чтобы Помпей воздержался от вмешательства в критские дела. Но честолюбие Помпея нашло здесь новый удобный случай пожать там, где он не сеял; он принял критян под свое покровительство и послал на остров своего легата Д. Октавия, чтобы запретить Метеллу вести войну и принять взятые им города. Так как Метелл не послушался приказания Помпея и продолжал осаждать и брать города, то Октавий призвал сюда стоявшего в Ахаии легата Помпея, Л. Корнелия Сизенну, с войском, и таким образом между войсками Метелла и Помпея началась настоящая война. Надо было опасаться междоусобицы; но Помпей прекратил этот раздор, за который его порицали многие из его друзей, так как он уже рассчитывал, что его пошлют на место Лукулла против Митридата.