III РАСШИРЕНИЕ ГРУППЫ И РАЗВИТИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ 4 страница

¹ Посмотрите на бесконечную сложность социальной жизни, на только что вырастающие из первобытной грубости понятия и методы, которые должны духовно преодолеть ее: было бы безумием надеяться сейчас на совершенную ясность вопросов и правильность ответов. Мне кажется, достойнее признать это с первых же слов (этим, по крайней мере, будет положено решительно начало), чем притязаниями на законченность делать даже это значение подобных попыток проблематичным. И главы этой книги по методу задуманы как примеры, по содержанию - как отрывки того, что я считаю за науку об обществе. В обоих отношениях казалось полезным выбирать темы по возможности разнородные, смешивать самое общее и специальное. Чем менее предлагаемый здесь материал округляется в систематическое целое, чем дальше друг от друга его части, тем шире намечается круг. который очертит будущая, усовершенствовавшаяся социология, соединяя установленные уже здесь отдельные пункты. Если я таким образом сам подчеркиваю совершенно отрывочный и неполный характер этой книги, то я не хочу прикрыться дешевым предупреждением от возможных в этом смысле упреков. Если ее несомненная с точки зрения идеала объективной законченности случайность в выборе частных проблем и примеров может показаться ошибкой, то это доказывало бы только, что я не сумел сделать достаточно ясной ее основную часть. Для меня здесь может идти речь лишь о начале и установке вех для бесконечно длинного пути, и всякая систематически законченная полнота была бы по меньшей мере самообманом. Полноты каждый может достигнуть здесь только в субъективном смысле, - сообщая все, что ему лично удалось видеть.

В границах того круга проблем, который образуется с выделением из общества как целого форм обобществленного взаимодействия, части предлагаемых здесь исследований уже, так сказать, количественно лежат по ту сторону задач, обычно признаваемых за социологией. Стоит предложить себе вопрос о сложной сети взаимодействий между личностями, сумма которых создает сплоченность общества, как тотчас обнаруживается целый ряд - можно сказать, целый мир -таких форм отношений, которые или вообще не были вовлечены до сих пор в общественную науку, или трактовались без внимания к их принципиальному и жизненному значению. В общем, социология ограничивалась, собственно, теми общественными явлениями, где взаимодействующие силы уже выкристаллизо­вались из их непосредственных носителей, обратившись по крайней мере в идеальные единицы. Государства и промышленные союзы, жречество и формы семьи, хозяйственные организации и военное дело, цехи и общины, образование классов и индустриальное разделение труда - эти и им подобные крупные органы и системы, по-видимому, составляют общество и заполняют область социальной науки. Ясно, что чем крупнее, значительнее и могущественнее данная область социальных интересов и направление деятельности, тем скорее совершится превра­щение непосредственной, междуиндивидуальной жизни и действования в объектив­ные образования, в абстрактное бытие, стоящее по ту сторону отдельных и пер­вичных процессов. Но эта мысль нуждается в двух важных дополнениях. Помимо указанных бросающихся в глаза явлений, повсюду заявляющих о своей широкой распространенности и своем внешнем значении, существует неизмеримое множест­во мелких, в отдельных случаях представляющихся маловажными форм отноше­ний и видов взаимодействий между людьми, которые, однако, из этих отдельных случаев скопляются в необозримые массы и, просачиваясь сквозь более широкие, так сказать, официальные общественные формы, в сущности, впервые и создают общество таким, каким мы его знаем. Господствующая ограниченность социаль­ных форм напоминает старую науку о внутренностях человеческого тела, которая ограничивалась крупными, отчетливо обрисованными органами: сердцем, печенью, легкими, желудком и т.д. и оставляла без внимания бесчисленные, не имеющие популярного имени или неизвестные ткани, без которых первые, более ясные органы не могли бы образовать живого тела. Из образований названного рода, которые составляют традиционные предметы обществоведения, никак невозможно было бы составить действительной, данной в опыте жизни общества; без вмешательства бесчисленных синтезов, не столь обширных в каждом отдельном случае, которым главным образом будут посвящены эти исследования, жизнь распалась бы на множество несвязанных между собою систем. То же самое обстоятельство, которое затрудняет научную фиксацию таких незаметных соци­альных форм, одновременно делает их бесконечно значительными для углублен­ного понимания общества: я имею в виду, что они в общем еще не отлились в твер­дые, сверхиндивидуальные образования и показывают общество как бы in statu nascendi - разумеется, не в самом первом, исторически неуловимом зарождении, но ^в том, которое совершается каждый день и каждый час; постоянно завязывается и Разрывается и снова завязывается обобществление между людьми, вечные волны и биения пульса, сковывающие людей даже там, где дело не доходит до настоящих организаций. Здесь речь идет как бы о микроскопически-молекулярных процессах внутри человеческого материала, которые, однако же, являются действительным бываннем, сплачивающим или гипостазируемым в макроскопические, твердые ^единицы и системы. Люди обмениваются взглядами, люди ревнуют друг к другу; °ни пишут письма или вместе садятся обедать; они относятся друг к другу с симпатией или антипатией, совершенно независимо от всяких явных интересов; благодарность за совершенный альтруистический поступок влечет за собою неразрывную и обязывающую цепь последствий; один человек расспрашивает другого о дороге; они одеваются и наряжаются друг для друга, - целые тысячи перебрасывающихся от личности к личности отношений, мгновенных или длитель­ных, сознательных или бессознательных, мимолетных или чреватых последствия­ми, из которых мы выбрали первые попавшиеся примеры, непрерывно связывают­ся между собою. В каждое мгновение прядутся эти нити, то бросаются, то завязы­ваются снова, заменяются другими, сплетаются с другими. Здесь перед нами доступные только для психологического микроскопа взаимодействия между атома­ми общества, которые несут в себе всю цепкость и упругость, всю пестроту и цельность этой столь ясной и столь загадочной жизни общества. Дело в том, чтобы принцип бесконечно многих и бесконечно малых воздействий был применен и к условиям социального сосуществования после того, как он оказал такие услуги в науках, изучающих временные последовательности: в геологии, биологической теории эволюции и истории. Неизмеримо малые шаги восстанавливают связь исторического целого; точно так же незаметные взаимодействия, идущие от лица к лицу, восстанавливают связь социального целого. Все эти непрерывно текущие физические и душевные прикосновения, взаимное возбуждение удовольствия и страдания, разговоры и молчание - только это и создает удивительную неразрыв­ность общества, приливы и отливы его жизни, в которых его элементы беспрес­танно находят, теряют и перестраивают свое равновесие. Может быть, пониманием этой истины будет достигнуто в обществоведении то же, что дало для науки об органической жизни начало микроскопии. Если прежде исследование ограничива­лось крупными, резко обособленными органами тела, форма и функции которых представляли непосредственно очевидные различия, то теперь жизненный процесс обнаружил свою связанность с мельчайшими носителями, с клетками, и свою тождественность с бесчисленными и непрерывными взаимодействиями между ни­ми. Они смыкаются или разрушают друг друга, ассимилируются или химически реагируют - и только это позволяет нам постепенно понимать способ, которым тело создает свою форму, сохраняет или изменяет ее. Большие органы, в которых эти основные носители жизни и их взаимодействия объединились в макроскопи­чески наблюдаемые отдельные образования и функции, никогда не сделали бы понятным жизненное начало, если бы подлинная, основная жизнь не раскрылась в несчетных процессах, протекающих между мельчайшими элементами, которые, так сказать, только суммируются макроскопическими процессами. Совершенно не­зависимо от всякой социологической или метафизической аналогии между реаль­ностями общества и организма здесь речь идет лишь об аналогии методического изучения и его развития; о вскрытии нежных нитей, минимальных отношений между людьми, непрерывное повторение которых служит основой и поддержкой всех крупных, ставших объективными образований, имеющих свою настоящую историю. И вот эти-то первичные процессы, создающие общество из непосредст­венного, индивидуального материала, наряду с более высокими и усложненными процессами и образованиями необходимо подвергнуть формальному изучению, необходимо исследовать отдельные взаимодействия, представляющиеся в разме­рах, не совсем привычных для теоретического взора, и в них искать социально-творческие формы, части обобществления. Этим столь незначительным снаружи видам отношений будет тем более полезно посвятить подробные изыскания, что социология обычно ими пренебрегает.

Но как раз при этих условиях намеченные здесь исследования обещают сде­латься ни чем иным, как главой из психологии, во всяком случае социальной психологии. Несомненно, что все общественные процессы и инстинкты имеют свое место в душах, что обобществление есть психическое явление и для его основного факта - создание единства из множественности элементов - нет даже аналогии в мире телесного, так как там все остается обреченным на непреодолимую разоб­щенность пространства. Какое бы внешнее бывание мы ни называли общест­венным, оно было бы игрой марионеток, столь же непонятной и незначительной, как течение пронизывающих друг друга облаков или разрастание чащи древесных ветвей; если бы мы не видели как нечто разумеющееся само собою в душевных мотивациях, чувствах, мыслях, потребностях не только носителей всех внешних явлений, но и их существенное содержание, собственно говоря, единственно инте­ресующее нас. Мы достигли бы в самом деле причинного понимания всех со­циальных бываний, если бы психологические данные и их развитие позволяли бы дедуцировать эти события "по психологическим законам" - как ни проблематично для нас это понятие. Несомненно и то, что доступные нам постижения историко-общественной жизни представляют не что иное, как душевные сцепления, которые _мы воспроизводим с помощью инстинктивной или методической психологии и сводим к внутреннему правдоподобию, к чувству душевной необходимости иссле­дуемых фактов эволюции. Всякая история, всякое описание социального быта является постольку приложением психологического знания. Однако в методи­ческом отношении чрезвычайно важно и для принципов наук о духе положительно решающее значение имеет то обстоятельство, что научная разработка душевных фактов вовсе не обязательно является психологией; даже там, где мы на каждом шагу прибегаем к помощи психологических правил и знаний, где объяснение каждого отдельного факта возможно только на психологическом пути - как это бывает в социологии, - смысл и цель этой работы вовсе не обязательно направле­ны на психологию, т.е. не на закон душевного процесса, который, правда, один только и может вмещать определенное содержание, а на само это содержание и его конфигурацию. Здесь только количественное отличие от наук о внешней природе, которые, как факты духовной жизни, в конце концов тоже существуют внутри души: открытие каждой астрономической или химической истины, так же, как и мысли по поводу их, есть событие в сознании, которое совершенная психология могла бы без остатка дедуцировать из чисто душевных условий и эволюции. Одна­ко эти науки существуют лишь постольку, поскольку они вместо душевных процес­сов избирают своим предметом их содержания и их связи, подобно тому как мы видим в картине ее эстетическое и художественно-историческое значение, а не физические колебания, которые вызывают ее краски и которые, конечно, создают и поддерживают все реальное существование картины. Действительность всегда одна. Но мы не можем научно опознать ее в непосредственности и цельности и должны воспринимать ее с целого ряда отдельных точек зрения и таким образом преобразовывать ее во множественность независимых друг от друга объектов знания. Но то же самое требование относится и к тем душевным данностям, содер­жания которых не сгущаются в самостоятельный пространственный мир и не могут быть противопоставлены воззрительно их душевной реальности. Формы и законы языка, например, который, конечно, образован силами души и для целей Души, несмотря на это, изучаются языкознанием, которое совершенно отвлекается от этой единственно данной реализации своего предмета и изображает его, анали­зирует или конструирует исключительно по его содержанию и облекающим это содержание формам. Подобным же образом обстоит дело и с фактами обобщест­вления. Люди влияют друг на друга, один из них что-то делает или испытывает, существует или изменяется потому, что существуют другие, что они выявляют себя, действуют или чувствуют, - все это, конечно, душевные явления, и истори­ческое возникновение каждого отдельного случая можно понять только при помо-Щи психологического воссоздания, правдоподобия психологических рядов, интер­претации внешне констатируемых фактов средствами психологических категорий. Однако в определенных научных целях можно оставить совершенно без внимания это душевное бывание как таковое и прослеживать содержания его сами по себе, как они координируются под понятие обобществления, разлагать их, приводить их в различные связи. Пусть, например, мы констатируем, что отношение сильного к слабому, которое облекается в форму primus inter pares, обнаруживает типическую тенденцию превратиться в абсолютное господство первого и постепенно исклю­чить моменты равенства. Хотя в исторической действительности это - душевный процесс, но нас с социологической точки зрения интересует теперь только одно-как здесь сменяют друг друга различные стадии главенства и подчинения, до какого предела главенство в одном определенном отношении совместимо с равен­ством в других отношениях и при каком перевесе могущества последнее гибнет окончательно; в какой из этих стадий, в ранней или последней, благоприятнее складываются условия объединения, возможности кооперации и т.д. Или же мы констатируем, что вражда бывает всего ожесточеннее там, где она возникает на почве старого или еще не совсем угасшего общения, сопринадлежности к одному союзу, - ведь самой пламенной ненавистью считают ту, которая вспыхивает между родственниками по крови. Как факт, это можно понять или даже описать только психологически. Но когда мы рассматриваем это явление как социологическую форму, нас интересует не душевный ряд, протекающий в каждой из обеих лично­стей, но подведение их под категорию единения и раздвоения; мы спрашиваем, в какой мере отношение двух личностей или партий может содержать вражду и сопринадлежность, чтобы сообщать целому окраску первой или последней; какие виды сопринадлежности, проявляющейся как воспоминание или как неискорени­мый инстинкт, дают в руки оружие для более жестокого, глубже ранящего оскор­бления, чем это возможно при отчужденности, господствующей с самого начала; словом, вопрос теперь в том, каким образом представить наше наблюдение как реализацию форм отношений между людьми, какую частную комбинацию социо­логических категорий она представляет, - хотя единичное или типическое описа­ние процесса само может быть только психологическим. Продолжая наш прежний намек, здесь можно сделать сравнение - не забывая и о различиях - с геометричес­кой дедукцией, которая совершается при помощи начерченной на доске фигуры. Единственно данным и доступным взору являются здесь физически написанные мелом штрихи; но смысл нашего геометрического наблюдения не в них, а в их значении для геометрического понятия, которое является совершенно гетероген­ным по сравнению с физической фигурой как наслоением меловых частиц, хотя и она, со своей стороны, также подходит под научные категории и, например, ее физиологическое возникновение или ее химические свойства и оптическое впечатление могут быть предметами особых исследований. Итак, данности социо­логии - душевные процессы, непосредственная действительность которых прежде всего охватывается психологическими категориями; но последние, хотя и необхо­димые для изображения фактов, остаются вне целей социологического изучения, которые заключаются только в воплощаемой психологическими процессами и часто лишь при их помощи изображаемой конкретности обобществления: так, драма, например, с начала до конца содержит только психологические явления, может быть понята только психологически и все-таки ее замысел обращен не на психологическое познание, а на синтезы, преобразующие содержание душевных явлений с точки зрения трагики, художественной формы, жизненных символов¹.

¹ Новый способ изучения фактов при своем возникновении должен защищать те или другие стороны своего метода аналогиями из общепризнанных областей знания; но лишь тот процесс - быть может. бесконечный, - в котором принцип проводится на конкретном исследовании, и это проведение его оправдывает плодотворность принципа, - лишь он может очистить подобные аналогии от всего того, в чем различие материй покрывает интересующие нас равенство форм; этот процесс освобождает их от недоразумений, правда, лишь по мере того, как делает их самих излишними.

ВЕБЕР МАКС (WEBER) (I864-I920) -немецкий ученый, один из наиболее крупных теоретиков общества, основоположник понимающей социологии и теории социального действия; юрист по образованию (Гейдельбергский. берлинский и Геттингенский университеты), историк, экономист, социальный философ, родился в Эрфурте. Вебер преподавал во Фрайбургском, Гейдельбер-гском и Мюнхенском университетах, активно содействовал институциоли-зации социологии в Германии, оставил богатое теоретическое наследие, оказавшее большое влияние на развитие методологии социального познания. Если отвлечься от работ, написанных на "злобу дня", основные труды Вебера можно достаточно условно сгруппировать тематически: труды по социально-экономической истории ("К истории торговых обществ в средние века", 1889; "Римская аграрная история и ее значение для государственного и частного права", 1891; "Социальные причины упадка античной культуры", 1896; "Аграрные отношения в древности", 1897; "Экономическая история", 1919-1920; "Город", 1920-1921); труды по социально-экономическим проблемам Германии (серии публикаций с 1892 по 1912 гг. о положении немецких сельскохозяйственных рабочих, о бирже, о положении немецких рабочих в промышленности); труды по социологии религии ("Протестантская этика и дух капитализма", 1904-1905, 1920; "Протестантские секты и дух капитализма", 1906, 1920; "Хозяйственная этика мировых религий", 1915-1916, 1916-1917, 1918-1919, 1920; "Предваритель­ное замечание", 1920; "Социология религии", 1922); труды по теории хозяйства и общества (предисловие к первому тому "Очерка социальной экономики", 1914; "Хозяйство и общество", 1922; "Рациональные и социологические основы музыки", 1921); труды по методологии науки (серия статей с 1903 по 1905 гг.: "Рошер и Книс и логические проблемы исторической политэкономии", "Объективность социально-научного и социально-политического познания", 1904; "Критические исследования в области логики наук о культуре", 1906; "О некоторых категориях понимающей социологии", 1913; «Смысл "свободы от оценки" в социологической и экономической науке», 1917).

Социологический аспект можно выделить во всех исследованиях Вебера. но собственно социологическая проблематика наиболее полно представлена в по­смертно изданных: фундаментальном труде "Хозяйство и общество" и сборниках статей по методологии науки. Здесь подводятся итоги его исследо­ваний в области индустриальной социологии, этносоциологии, социологии религии, права, политики, музыки, власти, излагаются основы общей социологии, обретают относительно законченный вид основные методологические концепции: понимания, идеальных типов и свободы от ценностей.

В 1910 г. Вебер принимал участие в создании Германского социологического общества. Среди сподвижников Вебера выделялись Георг Зиммель и Георг Лукач. В последние годы жизни Вебер отдал немало сил и времени политической социологии и публицистике. Научный авторитет Вебера. необычайно возвысившийся еще при его жизни, позднее превратил Вебера в общепризнанного классика современной социологии, влияние которого испытали все современные социологи. Умер в Мюнхене.

М. Вебер

О НЕКОТОРЫХ КАТЕГОРИЯХ ПОНИМАЮЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ*

* Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Избранные произведения. М., 1990г.

I. СМЫСЛ "ПОНИМАЮЩЕЙ" СОЦИОЛОГИИ

В поведении (Verhalten) людей ("внешнем" и "внутреннем") обнаруживаются, как и в любом процессе, связи и регулярность. Только человеческому поведению присущи, во всяком случае полностью, такие связи и регулярность, которые могут быть понятно истолкованы. Полученное посредством истолкования "понимание" поведения людей содержит специфическую, весьма различную по своей степени качественную "очевидность". Тот факт, что толкование обладает такой "очевид­ностью" в особенно высокой степени, сам по себе отнюдь не свидетельствует о его эмпирической значимости. Ибо одинаковое по своим внешним свойствам и по своему результату поведение может основываться на самых различных констел­ляциях мотивов, наиболее понятная и очевидная из которых отнюдь не всегда является определяющей. "Понимание" связи всегда надлежит - насколько это воз­можно - подвергать контролю с помощью обычных методов каузального сведения, прежде чем принять пусть даже самое очевидное толкование в качестве значимого "понятного объяснения". Наибольшей "очевидностью" отличается целерациональ-ная интерпретация. Целерациональным мы называем поведение, ориентированное только на средства, (субъективно) представляющиеся адекватными для достижения (субъективно) однозначно воспринятой цели. Мы понимаем отнюдь не только целерациональное поведение, мы "понимаем" и типические процессы, основанные на аффектах, и их типические последствия для поведения людей. "Понятное" не имеет четких границ для эмпирических дисциплин. Экстаз и мистическое пережи­вание, так же как известные типы психопатических связей или поведение малень­ких детей (а также не интересующее нас в данной связи поведение животных), не доступны нашему пониманию и основанному на нем объяснению в такой мере, как другие процессы. Дело не в том, что нашему пониманию и объяснению недоступно "отклонение от нормального" как таковое. Напротив, именно постигнуть совер­шенно "понятное" и вместе с тем "простое", полностью соответствующее "правиль­ному типу" (в том смысле, который будет вскоре пояснен)... Надо быть Цезарем, чтобы понимать Цезаря" - как принято говорить. В противном случае заниматься историей вообще не имело бы никакого смысла. И наоборот, существуют явления, рассматриваемые нами как "собственные", а именно "психические", совершенно будничные реакции человека, которые, однако, в своей взаимосвязи вообще не обладают качественно специфической очевидностью, свойственной "понятному • Так, например, процесс тренировки памяти и интеллекта лишь частично "доступен пониманию", ничуть не более, чем ряд психопатических проявлений. Поэтому науки, основанные на понимании, рассматривают устанавливаемую регулярность в подобных психических процессах совершенно так же, как закономерност! физической природы.

Из специфической очевидности целерационального поведения не следует, ко нечно, делать вывод о том, что социологическое объяснение ставит своей цельк именно рациональное толкование. Принимая во внимание роль, которую в поведе нии человека играют "иррациональные по своей цели" аффекты и "эмоциональ ные состояния", и тот факт, что каждое целерационально понимающе< рассмотрение постоянно наталкивается на цели, которые сами по себе уже н< могут быть истолкованы как рациональные "средства" для других целей, а должнь быть просто приняты как целевые направленности, не допускающие дальнейшего рационального толкования, - даже если их возникновение как таковое може: служить предметом дальнейшего "психологически" понятного объяснения, -можно было бы с таким же успехом утверждать прямо противоположное. Правда поведение, доступное рациональному толкованию, в ходе социологическогс анализа понятных связей очень часто позволяет конструировать наиболее подходящий "идеальный тип".

Социология, подобно истории, дает сначала "прагматическое" истолкование основываясь на рационально понятных связях действий. Именно так создается в политической экономии рациональная конструкция "экономического человека" Такой же метод применяется и в понимающей социологии. Ведь ее специфически!* объектом мы считаем не любой вид "внутреннего состояния" или внешнего отно­шения, а действие. "Действием" же (включая намеренное бездействие или нейт­ральность) мы всегда называем понятное отношение к "объектам", т.е. такое, которое специфически характеризуется тем, что оно "имело" или предполагало (субъективный) смысл, независимо от степени его выраженности. Буддийское созерцание и христианская аскеза осмысленно соотнесены с "внутренними" для действующих лиц объектами, а рациональная экономическая деятельность ⁱ ;лове-ка, распоряжающегося материальными благами, - с "внешними" объектами. Спе­цифически важным для понимающей социологии является прежде всего поведение, которое, во-первых, по субъективно предполагаемому действующим лицом смыслу соотнесено с поведением других людей, во-вторых, определено также этим его осмысленным соотнесением и, в-третьих, может быть, исходя из того (субъектив­но) предполагаемого смысла, понятно объяснено. Субъективно осмыслено соотнесены с внешним миром, и в частности с действиями других, и такие косвенно релевантные для поведения "эмоциональные состояния", как "чувство собственно­го достоинства", "гордость", "зависть", "ревность". Однако понимающую социоло­гию интересуют здесь не физиологические, ранее называвшиеся "психофизически­ми" явления, например, изменение пульса или быстроты реакции и т.п., и не чисто психические данности, такие, как, например, сочетание напряжения с ощущением удовольствия или неудовольствия, посредством которых эти явления могут быть охарактеризованы. Социология дифференцирует их по типам смысловой (прежде всего внешней) соотнесенности действия, и поэтому целерациональность служит ей - как мы вскоре увидим - идеальным типом именно для того, чтобы оценить степень его иррациональности. Только если определить (субъективно предполагае­мый) смысл этой "соотнесенности" как "внутренние" пласты человеческого поведения (такую терминологию нельзя не считать вызывающей сомнение), можно было бы сказать, что понимающая социология рассматривает названные явления исключительно "изнутри"; но это означало бы: не посредством перечисления их физических или психических черт. Следовательно, различия психологических свойств в поведении не релевантны для нас сами по себе. Тождество смысловой соотнесенности не связано с наличием одинаковых "психических" констелляций, хотя и несомненно, что различия в одной из сторон могут быть обусловлены различиями в другой. Такая категория, как, например, "стремление к наживе", вообще не может быть отнесена к какой-либо "психологии"; ибо при двух сменяющих друг друга владельцах "одного и того же" делового предприятия "одинаковое" стремление к "рентабельности" может быть связано не только с совершенно гетерогенными "качествами характера", но и обусловлено в процессе совершенно одинаковой реализации и в конечном результате прямо противоположными "психическими" констелляциями и чертами характера; при этом и важнейшие (для психологии), решающие "целевые направленности" могут не быть родственны друг другу. События, лишенные смыс­ла, субъективно соотнесенного с поведением других, по этому одному еще не без­различны с социологической точки зрения. Напротив, именно в них могут содер­жаться решающие условия, а следовательно, причины, определяющие поведение. Ведь для понимающей науки человеческие действия в весьма существенной степе­ни осмысленно соотносятся с не ведающим осмысления "внешним миром", с явле­ниями и процессами природа: теоретическая конструкция поведения изолированного экономического человека, например, создана именно на этой основе. Однако значимость процессов, не обладающих субъективной "смысловой соотнесенностью", таких, например, как кривая рождаемости и смертности, формирование посредством естественного отбора антропологических типов, а также чисто психические факторы, принимается понимающей социологией просто в качестве "условий" и "следствий", на которые ориентируются осмысленные действия, подобно тому, как в экономической науке используются климатические данные или данные из области физиологии растений.

Явления наследственности не могут быть поняты на основе субъективно пред­полагаемого смысла и тем меньше, чем точнее становятся естественнонаучные определения их условий. Предположим, например, что когда-либо удастся (мы со­знательно не пользуемся здесь специальной терминологией) приближенно устано­вить связь между наличием определенных социологически релевантных качеств и импульсов, таких, например, которые способствуют либо стремлению к определен­ным типам социального влияния и власти, либо шансам этого достигнуть наличием способности к рациональной ориентации действий вообще или других отдельных интеллектуальных качеств, с одной стороны, и индексом черепа или принадлеж­ностью к обладающей какими-либо признаками группе людей - с другой. Тогда понимающей социологии пришлось бы, без всякого сомнения, принять во внимание эти специальные данные так же, как она принимает во внимание, например, после­довательность типических возрастных стадий или смертность людей. Однако под­линная ее задача состояла бы именно в том, чтобы, интерпретируя, объяснить: 1. посредством каких осмысленно соотнесенных действий (будь то с объектами внешнего или собственного внутреннего мира) люди, обладающие специфически­ми унаследованными качествами, пытались осуществить свое стремление, обусловленное, помимо других причин, и этими качествами; в какой степени и по какой причине им это удавалось или не удавалось? 2. какие понятные нам последствия подобное (обусловленное наследственностью) стремление имело для осмысленно соотнесенного поведения других людей?