III РАСШИРЕНИЕ ГРУППЫ И РАЗВИТИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ 3 страница

В основе этого заблуждения лежит, хотя и плохо понятый, но сам по себе весьма значительный факт. Новый взгляд: человек во всем своем существе и всех его выражениях определяется тем, что он живет во взаимодействии с другими людь­ми, - должен во всяком случае вести к новой точке зрения во всех так называемых науках о духе. Теперь уже невозможно при объяснении исторических фактов в самом широком смысле слова, содержания культуры, форм хозяйства, норм нрав­ственности исходить из отдельной личности, ее рассудка и ее интересов, а где это не удается, сейчас же хвататься за метафизические причины. По отношению к языку, например, мы уже не стоим перед альтернативой, что он или изобретен гениальным человеком, или дан людям богом; в продуктах религиозного творчест­ва уже не приходится делать выбора между выдумкой хитрых жрецов и непосред­ственным откровением и т.п. Теперь, напротив, мы думаем понять исторические явления из взаимного и совместного действия личностей, из суммирования и суб-лимирования бесчисленных единичных вкладов, из воплощения социальных энергий в образованиях, которые существуют и развиваются по ту сторону лично­сти. Социология, в ее отношении к существующим наукам, есть, следовательно, новый метод, средство исследования, нужное для того, чтобы к явлениям всех этих областей подойти по новому пути. Поэтому она в общем играет ту же роль, что в свое время индукция, которая в качестве нового принципа исследования проникла во всевозможные науки, как бы акклиматизировалась в каждой из них и в пределах установленных для них задач помогла добиться новых решений. Но как индукция поэтому вовсе не является особой, а тем более всеобъемлющей наукой, так не является ею, по тем же основаниям, и социология. Поскольку она ссылается на то, что человек должен быть понят как социальное существо и что общество является носителем всякого исторического бывания, она не содержит ни одного объекта, который не изучался бы уже в одной из существующих наук, она указывает лишь новый путь для всех них, метод науки, который именно вследствие своей прило­жимости ко всей совокупности проблем не может быть самостоятельной наукой.

Но где же тот собственный и новый объект, исследование которого делает со­циологию самостоятельной наукой, с определенными границами? Ясно, что для оправдания ее в качестве новой науки не требуется открытия предмета, сущест­вование которого было бы доселе неизвестно. Все, что мы называем объектом вообще, есть комплекс определений и отношений, из которых каждое, вскрытое на множестве предметов, может стать объектом особой науки. Каждая наука покоится на абстракции: цельность любой вещи, которой в ее единстве не может достигнуть ни одна наука, она рассматривает с одной из ее сторон, с точки зрения одного понятия. Поставленная перед цельностью вещи и вещей, каждая наука _вь1растает на основе разделения труда, разлагая их на отдельные качества и функции, после того как уже найдено то понятие, которое позволяет выделить эти последние и уловить их по методическим связям всюду, где они встречаются в реальных вещах. Так, например, лингвистические факты, которые теперь объеди­нены как материал сравнительного языкознания, уже давно существовали в явле­ниях, подвергавшихся научному изучению; но эта отдельная наука возникла с открытием понятия, подчиняясь которому, все они, прежде существовавшие порознь в различных языковых комплексах, теперь относятся как к одному целому _й управляются специальными законами. Так и социология, как особая наука, могла бы найти свой особый объект в том, что она проведет новую линию сквозь факты, которые сами по себе хорошо известны; по отношению к ним только не обна­ружило еще своей действенности то понятие, которое раскрыло бы нечто вообще для всех этих фактов в их стороне, обращенной к ее линии, образовало бы из них методически-научное единство. Для чрезвычайно сложных, вообще не подводимых под одну научную точку зрения фактов исторического общества понятия политики, хозяйства, культуры и т.д. создают такого рода познавательные ряды; они или объединяют некоторые части этих фактов, выделяя другие или допуская только побочное их содействие, в неповторяющиеся исторические процессы, или же отмечают группировки элементов, которые, независимо от всякого отдельного "здесь" или "теперь", содержат вневременную необходимую связь. Если должна быть и социология как особая наука, то понятие общества как такового, помимо внешнего объединения этих явлений, должно подвергнуть новой абстракции и координации общественноисторические данности таким образом, чтобы известные свойства их, до сих пор подмеченные в иных и многообразных сочетаниях, были признаны за однородные и потому за объекты единой науки.

Вот эту именно точку зрения дает анализ понятия общества, который мы можем охарактеризовать как различение формы и содержания общества, подчеркивая, что это, собственно говоря, только сравнение, удобное для того, чтобы приблизи­тельно обозначить противоположность разделяемых элементов; необходимо непосредственно схватить эту противоположность в ее единственном по своеобра­зию смысле, не предопределяя ее обычным значением этих предварительных наименований. Я исхожу при этом из самого широкого представления об обществе, по возможности избегая спорных определений: общество существует там, где несколько индивидуумов вступают во взаимодействие. Это взаимодействие всегда возникает из определенных влечений или ради определенных целей. Эротические, религиозные или чисто общественные влечения, цели защиты и нападения, игры и промысла, помощь и поучения обусловливают то, что человек вступает в общение, Действует друг для друга, друг с другом и друг против друга, вступает в корреляцию состояний с другими, т.е. оказывает воздействия на них и получает воздействия от них. Эти взаимодействия означают, что из индивидуальных носителей этих опре­деляющих влечений и целей создается единство, словом, создается "общество". Ибо единство в эмпирическом смысле есть не что иное, как взаимодействие элементов: органическое тело образует единство, потому что его органы связаны между собою более тесным обменом своих энергий, чем со всяким внешним бы­тием; государство едино, потому что между его гражданами существует соот­ветствующее отношение взаимных воздействий; даже вселенную мы не могли бы называть единой, если бы каждая из ее частей не влияла как-нибудь на остальные, если бы где-нибудь обрывалась хотя бы опосредственная взаимность влияний. Это единство или обобществление, смотря по роду и узости взаимодействия, может иметь весьма различные степени, начиная от эфемерного соединения для про­гулки — до семьи, от всех отношений, расторгаемых, как наем квартиры, до сопри­надлежности к одному государству, от мимолетной встречи гостей в отеле до внут­ренней связанности средневековой гильдии. Все то, что проявляется в личностях в этих непосредственно конкретных пунктах всякой исторической действительности как влечение, интерес, цель, склонность, психическое состояние и движение такого рода, что из них или в связи с ними возникает воздействие на других или восприя­тие их воздействий, - все это я называю содержанием, как бы материей обобщест­вления. Сами по себе эти материалы, наполняющие жизнь, эти мотивации, движущие ее, не социальны по своей природе. Ни голод или любовь, ни труд или религиозность, ни техника или функции и продукты ума, как они даны непосред­ственно в своем чистом смысле, не означают еще обобществления; они только создают его, преобразовывая изолированное соседство индивидуумов в определен­ные формы сожительства и содружества, которые относятся к общему понятию взаимодействия. Обобществление, следовательно, есть в бесконечно разнообраз­ных видах осуществляющая форма, в которой на основе этих - чувственных или идеальных, мгновенных или длительных, сознательных или бессознательных, причинно движущих или телеологических влекущих - интересов личности сраста­ются в некоторое целое и внутри которого эти интересы находят свое осущест­вление.

Во всяком наличном социальном явлении содержание и общественная форма образуют цельную реальность; социальная форма так же не может приобрести существования, отрешенного от всякого содержания, как пространственная форма не может существовать без материи, формой которой она является. В действи­тельности, все это неразрывные элементы всякого социального бытия и бывания; интерес, цель, мотив и форма или характер взаимодействия между личностями, через посредство которых или в образе которых это содержание становится общественной действительностью.

"Общество", в каком бы смысле теперь ни употреблялось это слово, становится обществом, очевидно, только благодаря указанным видам взаимодействия. Из­вестное число людей образуют общество не потому, что в каждом из них живет какое-либо конкретно определенное или индивидуально движущее им жизненное содержание; лишь в том случае, если жизненность этих содержаний приобретает форму взаимных влияний, если происходит воздействие одного из них на другого -непосредственно или через посредство третьего, - из чисто пространственного соседства или временной смены людей рождается общество. И если есть наука, предметом которой является общество и ничто другое, ее единственной целью может быть только исследование этих взаимодействий, видов и форм обобщест­вления. Все прочее, что еще находится внутри "общества" и реализуется благодаря ему или в его рамках, это не само общество, а только содержание, которое вырабатывает себе такую форму сосуществования (или которое вырабатывается этой формой), хотя, конечно, оно лишь с нею вместе создает реальное образо­вание, называемое "обществом" в широком и обычном смысле слова. Что оба эти элемента, в действительности неразрывно соединенные, разделяются в научной абстракции, что формы взаимодействия или обобществления объединяются между собой в логической отрешенности от содержаний, которые лишь через них ста­новятся общественными, что эти формы методически подчиняются цельной науч­ной точке зрения, - в этом обстоятельстве, кажется, и заключается единственная и притом полная возможность обоснования специальной науки об обществе, как таковой. Благодаря ей только факты, которые мы называем общественноисто-рической реальностью, действительно, проецируются на плоскость чисто общест­венного бытия.

Но пусть такого рода абстракции, которые одни из смешанной или же цельной действительности создают науку, вызываются повелительно внутренними потреб­ностями познания: какое-нибудь оправдание для них должно же заключаться в структуре самой объективности; только какое-либо функциональное отношение к конкретности может служить гарантией против постановки бесплодных вопросов, против случайного характера научного образования понятий. Как бы ни заблуж­дался наивный реализм, усматривая в самой данности те аналитические или син­тетические координации, благодаря которым она становится содержанием науки, -все же качества, которыми она фактически обладает, более или менее податливы, восприимчивы к этим координациям, подобно тому, например, как портрет прин­ципиально преобразует естественное человеческое лицо и однако же одно лицо имеет больше шансов, чем другое, для этого в корне чуждого ему образования; и этим измеряется правомерность научных проблем и методов. И вот право под­вергать историко-социальные явления анализу, разлагающему их на формы и со­держания, и объединять первые в некотором синтезе, покоится на двух условиях, которые могут быть оправданы только фактами. Прежде всего, должно оказаться, что одна и та же форма обобществления появляется при совершенно различном содержании, для совершенно различных целей и, обратно, что тот же самый по содержанию интерес облекается в совершенно различные формы обобществления, являющиеся его носителями или типами его реализации: так, одинаковые геомет­рические формы встречаются на различных телах и одно тело представляется в самых разнообразных пространственных формах, и так же обстоит дело между логическими формами и материальными содержаниями знания.

Но и то, и другое как факт бесспорно. В общественных группах, самых не­сходных по целям и по всему их значению, мы находим все же одинаковые формы отношений личностей друг к другу. Главенство и подчинение, конкуренция, под­ражание, разделение труда, образование партий, представительство, одновре­менное развитие сомкнутости внутри и замкнутости во вне и бессчетное множество других явлений встречаются в государственном общежитии и в религиозной общине, в шайке заговорщиков и в экономическом товариществе, в художествен­ной школе и в семье. Как бы ни были многообразны интересы, которые вообще приводят к этим обобществлениям, формы, в которых они совершаются, могут быть одинаковы. И с другой стороны: одинаковый по содержанию интерес может представиться в весьма разнообразно оформленных обобществлениях, например, экономический интерес реализуется через посредство конкуренции, и точно так же, как и планомерные организации производителей, то замыкаясь перед другими хозяйственными группами, то примыкая к ним; религиозные жизненные содер­жания, оставаясь тождественными по существу, требуют где свободной, где цент­ралистической формы общежития; интересы, заложенные в основе отношений полов, находят удовлетворение в почти необозримом многообразии семейных форм; педагогический интерес приводит то к либеральной, то к деспотической форме отношения учителя к ученикам, то к индивидуалистическим взаимодей­ствиям между учителем и отдельным учеником, то к более коллективистской -между ним и совокупностью учеников. Итак, как форма, в которой осуществ­ляются самые далекие содержания, может быть тождественной, так может быть устойчивой и материя, в то время как совместность личностей, являющаяся ее носительницей, движется в самых многообразных формах; и тем самым факты, хотя в их данности материя и форма составляют неразрывное единство социальной Жизни, дают нам необходимое оправдание социологической проблемы, которая требует констатирования, систематического построения, психологического обоснования и исторического развития чистых форм обобществления.

Эта проблема прямо противоположна тому принципу, по которому были созданы все наши отдельные социальные науки. Разделение труда между ними определялось исключительно различием содержания. Политическая экономия и систематика церковных организаций, история школьного дела и нравов, политика теории половой жизни и т.д. поделили между собой область социальных явлений, так что социология, которая желала бы обнять совокупность этих явлений с их слитностью формы и содержания, не могла бы быть ни чем иным, как суммиро­ванием этих наук. Пока линии, которые мы проводим сквозь историческую дейст­вительность, чтобы разложить ее на отдельные области исследования, связывают только те пункты, которые обнаруживают общие содержания интересов, до тех пор в этой действительности нет места для социологии; необходима новая линия, которая, пересекая все прежде проведенные, отрешает от всякой связи с разнородными интересами чистый факт обобществления, в многообразии его образований, и конституирует его как отдельную область науки. Социология будет специальной наукой в том смысле - при всех само собою понятных различиях методов и результатов, - в каком сделалась таковой теория познания, которая абстрагировала категории или функции познания сами по себе от множества знаний об отдельных вещах. Она принадлежит к тому типу наук, специальный характер которых состоит не в том, что их предмет вместе с другими подходит под одно высшее, общее понятие (как классическая филология и германистика, оптика и акустика), а в том, что они ставят всю совокупность предметов под особый угол зрения. Не объект, а точка зрения, особенная, совершаемая ею абстракция диф­ференцирует ее от остальных историко-социальных наук.

Понятие общества покрывает два значения, строго различающихся для научно­го исследования. Во-первых, это - комплекс обобществленных личностей, общест­венно-оформленный человеческий материал, как его представляет вся истори­ческая действительность. А во-вторых, "общество" есть сумма тех форм отноше­ний, благодаря которым из личностей и образуется общество в первом смысле слова. Так, "шаром" называют, во-первых, определенным образом оформленную материю, а затем, в математическом смысле, чистую фигуру или форму, по­средством которой простая материя становится шаром в первом значении слова. Когда говорят об общественных науках в первом значении, то их объектом яв­ляется все, что происходит в обществе и с обществом; общественная наука в пос­леднем смысле имеет своим предметом силы, отношения и формы, через посред­ство которых люди обобществляют себя, которые, следовательно, в чистом виде составляют "общество" sensu strictissimo, и это, разумеется, нисколько не умаляется тем обстоятельством, что содержание обобществления, специальные модификации его материальной цели и интереса часто или даже всегда обусловливают его специальную форму. Совершенно неправильно было бы здесь возражение, что все эти формы: иерархии и корпорации, конкуренции и брачные формы, дру­жественные связи и общественные нравы, единодержавие и господство многих -являются будто бы только событиями в уже существующих обществах, что, не будь уже в наличности общества, отсутствовала бы предпосылка и возможность возникновения таких форм. Это представление рождается оттого, что в каждом из известных нам обществ действует большое число таких форм союзности, т.е. обобществления. Поэтому, если бы даже отпала одна из них, "общество" все-таки осталось бы, так что о каждой из них в отдельности можно было бы подумать, что она привходит к уже готовому обществу или возникает внутри его. Но если осмыслить все эти отдельные формы, то не останется уже никакого общества. Лишь там, где становятся действенны такого рода взаимоотношения, вызванные известными мотивами и интересами, там возникает общество; и хотя, конечно, история и законы вырастающих таким образом общих образований являются делом общественной науки в ее широком смысле, но так как оно уже разобрано отдельными специальными науками, то для социологии в тесном смысле слова, в том, который ставит для нее особую задачу, остается только изучение абстра-рированных форм, которые не столько обусловливают обобществление, сколько являются им; общество в том смысле, какой может вкладывать в это слово социология, есть или абстрактное общее понятие для этих форм, род, видами кото­рого они являются, или же оно есть действующая в данное время совокупность этих форм. Из этого понятия следует далее, что данное число личностей может быть обществом в большей или меньшей степени: со всяким новым нарастанием синтетических образований, всяким зарождением партийных групп, всяким объеди­нением для общего дела или в общем чувстве и мысли, с более решительным разделением службы и господства, со всякой совместной трапезой, с нарядами, которые надеваются для других, та же самая группа становится в большей степени "обществом", чем она была раньше. Не существует нигде общества вообще, которое было бы предпосылкой для образования отдельных явлений союзности; ибо нет взаимодействия вообще, но лишь особые виды его, с появлением которых общество уже существует, и которые не служат его причиной или следствием, потому что они и общество - одно и то же. Одно лишь необозримое богатство их и разнообразие, с которым они оказываются действенными в любой момент, дало общему понятию общества, по-видимому, самостоятельную историческую реаль­ность. Быть может, в этом гипостазировании простой абстракции скрыва­ется причина своеобразной бледности и неуверенности, присущей этому поня­тию и всем рассуждениям общей социологии, - подобно тому, как наука долго топталась на месте с понятием жизни, пока она рассматривала ее как цельное явление, обладающее непосредственной реальностью. Лишь тогда, когда были исследованы отдельные процессы внутри организмов, сумма или сплетение которых и есть жизнь, когда было признано, что жизнь существует только в этих особенных процессах внутри органов и клеток, наука о жизни приобрела новую почву.

Только таким путем можно установить, что в обществе действительно является "обществом", как геометрия одна определяет, что в пространственных вещах действительно является их пространственностью. Социология, как учение об общественном бытии человечества, которое и в бесконечно многих других отно­шениях может быть объектом науки, относится таким же образом к остальным специальным наукам, как к физико-химическим наукам о материи относится геометрия: она рассматривает форму, благодаря которой материя вообще превра­щается в эмпирические тела - форму, которая, правда, сама по себе существует только в абстракции, совершенно так же, как и формы обобществления. Как геометрия, так и социология предоставляют другим наукам исследование содержа­ний, которые являются в их формах, или целостных явлений, чистую форму кото­рых они рассматривают. Едва ли нужно упоминать, что эта аналогия с геометрией не идет ни на шаг далее этих положений, которыми мы пытались пояснить принципиальную проблему социологии. Прежде всего преимущество геометрии в том, что она находит в своей области чрезвычайно простые образования, к кото-рьш могут сводиться и более сложные фигуры; поэтому из сравнительно немного­численных основных определений ей удается конструировать круг всех возможных образований. По отношению к формам обобществления нельзя надеяться в близком будущем даже на приблизительное разложение их на простые элементы. Вследствие этого социологические формы, чтобы быть хотя сколько-нибудь опре­деленными, могут иметь значение лишь для относительно узкого круга явлений. Хотя говорят, например, что господство и подчинение есть форма, встречающаяся Почти во всяком человеческом обобществлении, но нам мало дает эта общая Истина. Необходимо присмотреться к отдельным видам господства и подчинения, к специальным формам их осуществления, но с возрастанием их определенности они, естественно, теряют в объеме своей значимости.

Если альтернатива, перед которой теперь имеют обыкновение ставить всякую науку: стремится ли она к отысканию имеющих вневременную значимость элемен­тов или к изображению и пониманию однажды данных, исторически - реальных процессов - во всяком случае не исключает и бесчисленных промежуточных форм во время действительной научной работы, то установленное здесь понятие пробле­мы социологии ничуть не затрагивается необходимостью этого выбора. Этот отвлеченный от действительности объект можно рассматривать, с одной стороны, в его закономерностях, которые, будучи заложены в чисто фактической структуре элементов, относятся безразлично к их пространственно-временной реализации; они просто имеют значимость, все равно, один ли раз или тысячу раз позволяет им осуществиться историческая действительность. Но, с другой стороны, можно точно так же рассматривать эти формы осуществления, следя за их возникновением в том или другом месте, за их историческим развитием внутри определенных групп. Их констатирование было бы в последнем случае, так сказать, исторической само­целью, в первом - материалом индукции для отыскания вневременных законо­мерностей. О конкуренции, например, мы узнаем в самых различных областях; по­литика, как и народное хозяйство, история религий, как и искусство, рассказывают бесчисленные случаи ее. На основании этих фактов нужно установить, что озна­чает конкуренция как чистая форма человеческих отношений, при каких обстоя­тельствах она возникает, как она развивается, какие модификации вызывает в ней своеобразие ее объекта, какие одновременные, формальные и материальные усло­вия общества усиливают или ослабляют ее, чем отличается конкуренция личностей от конкуренции между группами, - словом, что представляет она как форма отношения людей между собою, которая способна принимать в себя всевозможные содержания, но тождественностью своих проявлений при огромном разнообразии последних доказывает, что она принадлежит к области, управляемой по собствен­ным законам и оправдывающей ее абстракцию. Из смешанных явлений выделяется однородное как бы в разрезе; неоднородное в них - в нашем случае содержание интересов — взаимно парализуется. Соответствующим образом следует поступать и со всеми крупными социально-формующими отношениями и взаимодействиями: с образованием партий, подражанием, образованием классов, кружков, вторичных подразделений, с воплощением социальных взаимодействий в особых образованиях реального, личного, идеального порядка, с возрастанием и ролью иерархий, с "представительством" целых групп отдельными членами, со значением общей вражды для внутренней сплоченности группы к этим главным проблемам примыкают, равным образом влияя на формальную определенность групп, с одной стороны, более специальные, с другой - более сложные факты: примеры первых -значение "беспартийного", значение "бедного", как органического члена общества, численной определенности элементов группы, значение primus inter pares и tertius gaudens. Как пример более сложных процессов можно было бы назвать: скре­щивание разнообразных кругов в отдельных личностях, особое значение "тайны" в образовании кружков, видоизменение характера групп в зависимости от того, принадлежат ли к ним локально соприкасающиеся личности или же разделенные не принадлежащими к ним элементами, и бесконечное множество других вопросов.

Я оставляю при этом, как уже было мельком указано, без ответа вопрос, встре­чается ли абсолютное тождество форм при различии содержаний. Прибли­зительного тождества, которое они обнаруживают при весьма разнородных мате­риальных обстоятельствах, - и обратно - достаточно, чтобы считать это принци­пиально возможным; именно в том, что это тождество никогда не осуществляется без остатка, и сказывается различие между исторически-душевным быванием, с его никогда не допускающими полного рационализирования колебаниями и осложнениями, и способностью геометрии высвобождать с абсолютной чистотой подчиненные ее понятию формы от их реализации в материи. Необходимо помнить также, что это тождество характера взаимодействия при любом различии чело-_в£Ческого и вещественного материала и vice versa служит прежде всего лишь вспомогательным средством для того, чтобы выполнить и оправдать на отдельных целостных явлениях научное разделение формы и содержания. Методически оно было бы неизбежно и тогда, если бы фактические условия вообще исключали воз-_можность применения того индуктивного процесса, который заставляет выкрис­таллизовываться общее из различного, совершенно так же как геометрическая абстракция пространственной формы тела имела бы свое оправдание и в том случае, если бы фактически обладающее такою формой тело встречалось только однажды во всем мире. Нельзя отрицать, что этим создаются трудности для исследования. Представим себе такой, например, факт, что к концу средних веков некоторые цеховые мастера благодаря расширению торговых отношений оказа­лись вынуждены к закупке материалов, найму подмастерьев, новым способам привлечения покупателей, которые не согласовались более со старыми цеховыми принципами, по которым каждый мастер должен был иметь то же "пропитание", что и другие, и что они поэтому старались создать себе положение вне старого, тесного союза. Рассматривая это явление с точки зрения его чисто социоло­гической формы, отвлеченной от специального содержания, мы увидим его смысл в том, что расширение круга, в котором связана личность в своей деятельности, идет рука об руку с большей свободой и взаимной дифференциацией личностей. Но, как мне думается, не существует такого безошибочного метода, который позволял бы из этого смешанного, реализированного в своем содержании факта высвободить его социологический смысл; каково чисто социологическое соотно­шение и каково частное взаимодействие индивидов, заключающееся в историчес­ком процессе, взаимодействие, отвлекаемое от живущих в индивидууме интересов и влечений и от условий чисто конкретного характера, - это не только допускает различное истолкование, но мы и сами исторические факты, доказывающие действительность определенных социологических форм, можем приводить только в их материальной целостности и лишены способа сделать наглядным и всегда осуществимым их распадение на материальный и формально-зоологический момент. Здесь дело обстоит так же, как с доказательством геометрической теоремы при неизбежной случайности и грубости чертежа. Но математик может рассчитывать на то, что понятие идеальной геометрической фигуры общеизвестно и действенно, и внутреннее созерцание в нем одном видит существенный смысл набросанной мелом или чернилами фигуры. Здесь же отсутствует соответст­вующая предпосылка; высвобождение того элемента, который действительно является чистым обобществлением, из смешанного цельного явления не обладает логической принудительностью.

Здесь приходится взять на себя неблагодарную и щекотливую обязанность -говорить об интуитивном методе, поскольку он отличается от спекулятивно-ме­тафизического, об особой обостренности взгляда, который совершает указанный выше раздел, и пока позднее она не будет закреплена в твердых методах, под­дающихся выражению в понятиях, к ней может подготовить только удачный выбор примеров. И это затруднение усиливается оттого, что не только отсутствует бесспорная техника для применения основного социологического понятия, но и там, где с ним успешно оперируют, все еще для многих моментов событий остается часто произвольным, подводит ли их под это понятие или под понятие матери­альной определенности (по содержанию). Поскольку, например, явление "бед­ности" социологично по своей природе, то есть, представляет результат формальных отношений в пределах группы, обусловленный общими течениями и сдвигами, которые с необходимостью зарождаются в соединении людей, - или же на бедность нужно смотреть, как на материальное условие жизни отдельных лич­ностей, исключительно под углом зрения содержания экономических интересов, -на этот счет возможны противоположные взгляды. Исторические явления в общем можно рассматривать с тех принципиальных точек зрения: как судьбы личностей, являющихся реальными носителями общественного строя; как формальные формы взаимодействия, которые, правда, реализуются только в жизни личностей, но рассматриваются уже с точки зрения не их самих, а их совместности, союзности и содружества; наконец, как логически формулируемые содержания учреждений и событий, причем вопрос идет не о носителях или их отношениях, но о чисто реаль­ном их значении, о хозяйстве и технике, об искусстве и науке, о нормах права и продуктах душевной жизни. Эти три точки зрения вечно сплетаются, методически необходимость, постоянно разделяющая их, парализуется трудностью, с которой сопряжено включение каждого явления в один из независимых друг от друга рядов, и страстным тяготением к единому, обнимающему все точки зрения, цельному образу действительности. Насколько глубоко одни элементы вторгаются в другие, взаимно обосновывая друг друга, этого никогда не удастся установить для всех возможных случаев, а потому, при всей методической ясности и решительности в постановке вопроса, едва ли можно будет избежать двусмысленности: изучение частной проблемы кажется подходящим то под одну, то под другую категорию и даже в пределах одной категории не всегда отчетливо отграничено от методов изу­чения других. Впрочем, я надеюсь, что методика предлагаемой здесь социологии выяснится резче и даже, может быть, отчетливее из анализа ее отдельных проблем, чем из этого абстрактного основоположения. Нередко случается в обла­сти духа, - а в самых общих и глубоких проблемах это случается сплошь и рядом, -что так называемый нами фундамент (это сравнение ведь принадлежит к числу неизбежных) стоит не так прочно, как воздвигаемое на нем здание. И научная практика, особенно в ее неисследованных областях, не может обойтись в своем движении без некоторой помощи инстинкта, мотивы и нормы которого лишь впоследствии получают совершенно ясное сознание и логическую разработку. И хотя научная работа никогда не может искать опоры в одних этих, еще неясных, инстинктивных приемах, непосредственно применяемых лишь в каждом частном изыскании, однако, пред лицом новых задач требовать непогрешимо форму­лируемой методики как условия самых первых шагов этой работы - значит, осу­дить ее на бесплодие¹.