Комплексные системы родства в современных обществах: брачные союзы и запрет инцеста

Смысл комплексности.Если нуклеарную семью можно рассматривать как ступень на воображаемой шкале семейных отношений, то эти последние представляют собой обширный ансамбль, принадлежащий к антропологическим категориям; комплексные системы родственных отношений, базирующиеся на универсальном обмене, при котором потенциальный супруг не определен заранее и в котором отсутствует строгая схема заключения любого брачного союза. Как мы уже видели, универсальный обмен способствует проявлению в полной мере социальных, политических и экономических различий, так как он в принципе позволяет индивидуумам перемещаться в любом пространстве, в то время как ограниченный обмен распространяется только между определен-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 253

ными группами по цепи поколений. Вот почему современное позитивное право освящает комплексные системы с их всеобщим обменом: с юридической точки зрения, вне круга родственников, подпадающих под определение близких, индивид пользуется полной свободой выбора супруга. Этот принцип позитивного права полностью соответствует мифу индивидуализма, присущему современному либеральному государству, который гласит, что индивид должен обладать неограниченной свободой. Но это соответствие не надо смешивать с идентификацией, так как в традиционных обществах также встречаются, хотя и значительно реже, комплексные системы с универсальным обменом. Речь идет, таким образом, о типе системы родственных отношений, используемом современным либеральным государством и правом, который, однако, создан не ими.

Однако свобода выбора, освященная правом, лишь кажущаяся: на самом деле, сделав выбор в пользу комплексных систем универсального обмена, общество расплачивается за это социальным разделением, поскольку наши брачные отношения регулируются квазиимперативным принципом социально-экономической гомогамии (однородности).

Социально-экономическая гомогамия.Семья является основным инструментом социального воспроизводства, которое конкретно реализуется с момента заключения брака. Стрелы Купидона, как правило, отлетают недалеко: иными словами, в большинстве случаев супруги происходят из одной и той же среды: этот феномен и получил название социально-экономической гомогамии[141].

Согласно данным опроса 1969 г. (в качестве объекта использовались семьи, сложившиеся после 1960 г.), было установлено, что 65% сыновей земледельцев выбрали в супруги дочерей земледельцев же, и только 2% – дочерей высших служащих, хозяев или представителей свободных профессий; 54% сыновей рабочих женились на дочерях рабочих, и только 1% – на девушках, происходивших из более высоких слоев общества. Более позднее анкетирование (результаты опубликованы в 1987 г.)[142] подтвердило существование феномена: в браке соединяются, как правило, люди, имеющие общее социальное и географическое происхождение. Это хорошо известно брачным агентствам, так как они основываются именно на таких совпадениях, вводя кандидатуры потенциальных супругов в свой банк данных.

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 254

Таким образом, наличие феномена налицо, остается лишь объяснить его. Первое наблюдение показывает, что позитивное право игнорирует гомогамию, так как оно ставит индивидуума на первое место по отношению к группе, а республиканский девиз ассоциирует свободу с равенством и братством. Тем самым создается основа для мифа. Второе замечание: обмен является не более чем фикцией, так как, и отдавая, и получая, в большинстве случаев группы не выходят за пределы своего круга. Третье соображение: с антропологической точки зрения, в процессе заключения брачных союзов на смену семейным, родственным группам пришли группы социальные.

Здесь у некоторых антропологов возникают вопросы. Ф. Эритье предполагает, что социальная гомогамия сочетается с такими отношениями в родственных структурах, которые могут быть определены следующим образом: «Не надо исключать того, что анализ процесса выбора, осуществляемого в действительности достаточно обширными группами людей, может выявить существование критериев, находящихся вне подразумеваемой системы родственных отношений и иерархической классификации различных типов родства»[143]. Ф. Зонабенд формулирует положение, созвучное мыслям Ф. Эритье: «Этнологи показали, что в так называемых архаических обществах умели скрывать социальные или политические маневры под маской родственных отношений; отсюда можно задаться вопросом: не стремится ли наше современное общество скрыть под маской политики или экономики генеалогические мотивы?»[144]

Подобные гипотезы интересны, но ждут пока своего подтверждения.

Наконец, следует отметить, что приверженность к гомогамии, демонстрируемая современным обществом, усиливает аргументацию Леви-Строса, направленную против «естественных» оправданий кровосмешения: когда индивиды приобретают право избирать супруга свободно, выбор осуществляется в пользу подобного, а не отличающегося. Этому выбору позитивное право противопоставляет компромисс: разрешается выбирать супруга из своей среды, но не очень близкого родственника.

Постоянство угрозы инцеста и запрета на него.Среди народов мира запрет на браки между более или менее близкими родственниками имеет варианты: частота браков между двоюродными братьями и сестрами колеблется от 0 до 60% от общего числа браков. Принцип кровосмешения осуждается сегодня всеми фран-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 255

цузами, хотя отношение к нему у многих зависит от степени родства потенциальных супругов. Чем слабее это родство, тем меньше отрицательное отношение к такого рода бракам.

Анкетирование 1986 г.[145] показало, что интимные связи между родителями и детьми (даже по взаимному согласию) осуждают 80% опрошенных; 68% опрошенных отвергают возможность кровосмешения между братьями и сестрами, и только 28% – между двоюродными братьями и сестрами. Степень отрицательного отношения к инцесту увеличивается в зависимости от возраста опрошенных: люди до 25 лет, как правило, считают его нарушением «нежелательным, но же слишком тяжким», может быть, потому, что молодые люди воспитаны в меньшем уважении к принципу иерархии, чем предшествующие поколения.

Наше общество придает значение главным образом факту «порождения» в биологическом смысле этого слова. Отсюда и неодинаковая оценка кровосмешения между родственниками по нисходящей и по боковой линиям. Более значимыми представляются отношения между родственниками в первом случае, так как они связаны с понятием «порождение», а во втором случае – нет. Нельзя одновременно порождать потомство и вступать с ним в брачные отношения: это означало бы абсолютное отрицание закона обмена, нарушение самым грубым образом запрета на кровосмешение. По мере того как уменьшается степень родства по боковой линии, с этим родством перестает связываться понятие порождения, и табу на инцест перестает действовать.

Трудно оценить реальную частоту фактов инцеста в сегодняшней Франции, принимая во внимание то чувство стыда, которое испытывают, как правило, совершающие кровосмешение. Официальные источники, в 1977 г. отметившие 6 таких фактов, не дают правдоподобной картины. В целом кровосмешение порождает стыд, так как считается «противоречащим природе».

В языческом обществе Древнего Рима биологическому фактору не придавалось такого значения: необходимость запрета на кровосмешение диктовалась законом обмена[146]. В более близкое к нам время необходимость запрета на кровосмешение основывалась на реальности такого соблазна для членов одной семьи. Однако, если «промежуточное» право (имеется в виду совокупность юридических реформ в период от Революции до Гражданского кодекса 1804 г.) смягчило этот запрет, сузив круг ограничений для заключения брака по сравнению с прежними, первые кодексы упомина-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 256

ют о нем лишь в самой лаконичной форме: ни Гражданский кодекс 1804 г., ни Уголовный кодекс 1810 г. не определяют его. Доктрина впервые обращается к определению этого запрета в 1899 г. в «Трактате по гражданскому праву» Планьола. И тем не менее, хотя о самом понятии инцеста ничего не говорится, но, судя по оценке его последствий, отрицательное отношение к нему наполеоновских законодателей не оставляет ни малейшего сомнения. Статья 331 Гражданского кодекса лишала прав детей, рожденных от кровосмесительных браков, а также незаконнорожденных, так как последующий брак их родителей признавался невозможным; ст. 335 запрещала добровольное признание таких детей их родителями; ст. 342 возбраняла любые попытки установления при этом материнства или отцовства. Только ст. 762 признавала за такими детьми право на получение алиментов, в том случае, если их родители умерли. Эта возможность была весьма спорной, так как такие дети не имели права пытаться установить свое происхождение. Во всяком случае, на практике такие факты не встречались[147].

Со времени Гражданского кодекса 1804 г. до наших дней эволюция в этой области отмечена двумя особенностями: ограничение запрета в гражданском праве (он касается, в первую очередь, родителей и детей, так как для законодателя родительский авторитет и половые отношения исключают друг друга) и более сильная репрессия в уголовном праве. Но в целом этот вопрос по-прежнему остается в тени. Уголовный кодекс рассматривает инцест только как отягчающее обстоятельство при изнасиловании (ст. 331), а Гражданский кодекс, не определяя его, перечисляет тех родственников, брак между которыми невозможен (ст. 161–164). В отношении таких родственников запрет носит безоговорочный характер по прямой линии и выборочный (частичный) по боковой. Надо также отметить, что подобный запрет распространяется также на браки между усыновителями и усыновленными, и это наглядно доказывает, что не одни только мотивы евгеники являются основанием запрета на инцест.

Итак, постоянное существование запрета на инцест в нашем обществе ставит два вопроса. Первый касается того лаконизма, который присущ праву в этом отношении, заставляющего думать, что запрет этот был изобретен именно правом. В то же время мы знаем, что корни этого запрета лежат в культуре. Игнорирование этого факта законодателем объясняется, без сомнения, тем, что на своем уровне он может решить проблему простым перечислением степеней родства: так или иначе, но каждый индивид уверен, что знает, почему он не может вступить в брак с близким родственником, а от права требуется только обозначить границы этого

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 257

родства. С другой стороны, на более глубоком уровне, государство, устами которого гласит кодекс, должно хранить в этом вопросе молчание: ибо законодательствовать в отношении запрета на кровосмешение, значило бы придавать значение закону обмена и как следствие – тем родственным группам, наличие которых связано для государства с потенциальной опасностью.

Но почему этот запрет продолжает существовать в наше время, тогда как в целом в современном обществе эти группы, кажется, играют гораздо менее значительную роль, чем в традиционных обществах? Мы хорошо знаем, что у нас – по крайней мере, мы так считаем – любой брачный союз основывается не только на соображениях генеалогического порядка, а руководствуется и иными критериями, прежде всего экономическими, политическими и социальными. Ответ на поставленный вопрос будет тем более полон, чем менее конкретен, если предположить, что запрет на инцест основан не только на генетической опасности последнего. Согласно Ф. Эритье и Ф. Зонабенду, запрет на инцест остается актуальным, так как даже в нашем современном обществе существуют определенные правила в создании брачных союзов. Леви-Строс не исключает, что в один прекрасный день этот запрет исчезнет, но не ранее чем появятся иные способы обеспечить прочность социальных связей[148]. Наконец, в нашем понимании, устойчивость запрета на инцест может быть истолкована как некий противовес. В самом деле, утвердившаяся тенденция к социальной гомогамии скрыто отрицает правило обмена. Устойчивость запрета на инцест противостоит в данном случае кажущемуся отрицанию социальных групп, служит своего рода призывом к действию закона обмена.

Как бы то ни было, устойчивое наличие запрета на инцест доказывает, что семья всегда балансирует между данными природы и социальными императивами. Традиционные общества придают особое значение последним, тогда как в нашем обществе семью, скорее, относят к первым. По крайней мере, это демонстрируют наши современные концепции, касающиеся понятия преемственности.