Генетики: исследователи нового поколения

В наступающем столетии генетические технологии превзойдут по своей значимости все прочие технологии, включая информационные. Со времен расщепления атома мы не сталкивались с технологиями, чреватыми столь серьезными последствиями. Ядерная энергия сделала нас способными уничтожить человечество. Новые генетические технологии сделают нас способными созидать жизнь из смерти, создавать межродовые, а не только межвидо [165] вые гибриды, обновлять зрелые клетки, превращая их в стволовые, и, возможно, направить эволюцию по иному руслу.

Потенциально эти новые технологии вполне могут в будущем до неузнаваемости изменить наш облик. «Мы распутываем план нашего собственного строения и начинаем исправлять его, что само по себе необычно», – говорит биофизик Грегори Сток, директор центра по изучению эволюции и происхождения жизни Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

Положение дел в генной инженерии можно уподобить состоянию космической программы или положению в географии в те дни, когда люди полагали, что Земля плоская. «Начало путешествия Христофора Колумба. Примерно в таком же положении мы находимся теперь в генетике, – говорит выдающийся специалист по биоэтике Артур Каплан, ее первопроходец, работающий в университете штата Пенсильвания. – Мы только начинаем открывать новые земли и не имеем ни малейшего понятия, кто эти земли населяет, как живут их обитатели, что они делают, каковы их источники существования и что мы можем там получить. Мы знаем, что существуют новые места, куда можно добраться, в общих чертах мы представляем себе, чего можем достичь с помощью картирования генома. Но как он в действительности работает, что в нем интересного, где в нем наилучшие места, какова конечная цель нашего пути, мы не знаем. В ближайшие двадцать, тридцать, сорок лет, начиная со следующего столетия, мы не раз споткнемся о подводные камни. Мы находимся в раннем детстве, в младенчестве. Это опасно, но неизбежно».

Научное любопытство ненасытно ищет большего знания. «Воплощается в жизнь идея о терапии стволовыми клетками. Проблема заключается в том, насколько она безопасна и насколько этически обоснованно ее применение», – говорит У. Френч Андерсон, директор лабора [166] тории генной терапии в университете Южной Каролины, которого некоторые называют отцом генной терапии. Микробиолог Сильвер считает, что «те, кто думает, будто дело будет продвигаться очень медленно, проявляют большую наивность».

«Джинн выпущен из бутылки, – полагает Рональд Мансон, специалист по медицинской этике из университета штата Миссури в Сент-Луисе. – Эта технология стала в принципе неуправляемой».

Мы столкнулись с технологией, которая представляется неизбежной, столь же мощной, как использование ядерной энергии, возможно, неуправляемой, и такой важной, что она изменяет наш образ мыслей, даже будучи еще в пеленках. Хорошая новость состоит в том, что мы, кажется, ощущаем нравственную потребность предсказать последствия, поскольку осознали потенциальную мощь этих технологий до того, как они стали научной действительностью и вошли в повседневную практику. Учитывая историю наших отношений с технологиями, сегодня люди имеют уникальную возможность предвосхитить социальные, экономические и этические последствия этих повергающих в трепет технологий – предвосхитить, а не запоздало реагировать. Это неслыханная возможность.

В прошлом между внедрением технологических инноваций и пониманием их этических и социальных последствий проходил некоторый лаг-период. «Вы знаете, вся наша недавняя история снова и снова демонстрирует, что мы сталкиваемся с технологической реальностью задолго до того, как задумываемся над ее этическими и моральными последствиями, – говорит популярный деятель движения «Нью Эйдж» доктор Эндрю Вейль. – В этом вопросе история мало утешительна». Промышленная революция совершенно непредвиденно нанесла урон окружающей среде. Ошеломляющая разрушительная сила атомной бомбы привела к тому, что многие физики раскаялись в своем участии в ее создании. В самом начале [167] мы не отдавали себе полного отчета в том, насколько сложна проблема утилизации радиоактивных отходов. До последнего времени технология как таковая считалась нейтральной. Многие высказывают мнение о том, что технология сама по себе не может быть ни плохой, ни хорошей. Все зависит от того, как именно люди ею пользуются. (Как не вспомнить здесь заклинание, которое стало чуть ли не девизом Национальной стрелковой ассоциации, – «Людей убивают не ружья, а другие люди».) Только теперь мы начинаем понимать, что технология – это не просто синоним машин или научных инструментов, нет, это термин, воплощающий их последствия – хорошие и плохие. К счастью, имеются признаки того, что этот провал начинает сужаться, особенно в науках о жизни. Биологическая этика стала первым полем, с которого прозвучал сигнал понимания того, что у технологических новшеств есть человеческие последствия. (У нас нет этики для физиков или инженерной этики, что указывает на огромную важность технологий, основанных на биологической науке.)

Биоэтика выделилась в отдельную дисциплину в шестидесятых годах в ответ на беспрецедентный вызов, порожденный прогрессом технологии поддержания жизни и технологии искусственной репродукции человека. В 1992 году в штатное расписание больниц была официально, в общенациональном масштабе, введена должность специалиста по биоэтике или были приняты специальные подзаконные акты по этике. Корни медицинской этики можно проследить до древней клятвы Гиппократа и профессионального этического кодекса, написанного в девятнадцатом веке Томасом Персивелем, который стал основой этического кодекса, принятого американской медицинской ассоциацией в 1847 году. В конце Второй мировой войны был принят Нюрнбергский исследовательский кодекс, составленный в ответ на отвратительные опыты на людях, которые проводились в нацистской Германии. [168]

«Двадцать лет назад биоэтика начиналась, как нечто маргинальное, чисто периферийное, – утверждает специалист по биоэтике Каплан, описывая данную дисциплину. – Сегодня трудно найти такое медицинское учебное заведение, где в той или иной форме не преподавали бы биоэтику. Возможно, в этих заведениях нет цельной программы или специальной кафедры, но сама дисциплина все же преподается». Сегодня в двадцати трех университетах Соединенных Штатов выпускают дипломированных специалистов по биоэтике, а в тринадцати присваивается докторская степень по философии или религии с упором на биоэтику.

В наши дни специалисты по биоэтике занимаются не только насущными проблемами медицинской практики, но и предвосхищают воздействие новых технологий. Они обсуждают такие отрасли, как евгеника, генетическая приватность, генетическое патентоведение и допустимые пределы вторжения технологии в законы природы и религию, – такой путь развития обещает сделать медицинскую и биологическую этику существенной составной частью принятия социально важных решений.

Быстрый рост значения биоэтики в университетах и больницах является добротным предиктором того типа предвосхищающего мышления, с которым мы станем относиться в будущем к новым генетическим технологиям. Другой предиктор – это озабоченность ученых, на что указывает беспрецедентный публичный диалог, проведенный в марте 1998 года в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе в рамках симпозиума на тему «Инженерия человеческой наследственности».

Оживлять и углублять общественные публичные дебаты

«Мощная техника всегда, как медаль, имеет свою оборотную сторону, – заявил биолог У. Френч Андерсон, член президиума этого первого значительного форума (проведенного впервые в мире), посвященного исключи [169] тельно вопросам инженерии человеческой наследственности. На симпозиуме в Калифорнийском университете группа ученых призвала к созыву большого общественного форума для описания новых генетических технологий и их потенциально благоприятных последствий для человечества, равно как и возможных вредных последствий. Поскольку технология может изменить путь развития человечества, она, по мнению этих ученых, заслуживает серьезной публичной дискуссии. Целью симпозиума в Калифорнийском университете было «оживить и углубить публичные дебаты по вопросам инжиниринга человеческой наследственности» и в то же время подготовить солидную научную почву для будущих дискуссий. Как общество мы начинаем понимать, что мощные технологии имеют не менее мощные последствия. Мы должны взять на себя ответственность и вдумчиво их предвосхитить.

Дональд Шрайвер, бывший профессор объединенной богословской семинарии в Нью-Йорке и бывший профессор этики Колумбийского университета, считает, что «поскольку мы не обладаем абсолютной мудростью в вопросах о последствиях, то должны находиться в постоянной готовности встретить эти последствия в тот момент, когда они начнут появляться». Далее он подчеркивает, что «как люди мы будем совершать ошибки. Общества тоже будут ошибаться. Но милосердие Господне заключается в прощении ошибок и в шансах попытаться эти ошибки исправить. Религия может многое сказать относительно второго шанса, который Бог дает нам, людям».

Мудрость в диалоге

Обсуждения и публичное понимание повышают наши шансы действовать мудро и осмотрительно ввиду нарождающихся генетических технологий. То, что требуется, – это открытый диалог между политиками, учеными и эко [170] номистами, к которому обязательно надо привлечь богословов. Даже специалисты по биоэтике рассматривают богословов как ключевые фигуры в этом процессе обсуждения, поскольку они (богословы) имеют дело больше с фундаментальными вопросами нашего человеческого бытия и сущности, нежели с процедурными или юридическими аспектами новых технологий. «Моя повседневная работа заключается в беседах с людьми различных вероисповеданий и богословских воззрений, – сказал нам специалист по биоэтике Каплан, – потому что огромная озабоченность по поводу личной идентичности, по поводу пределов человеческой мудрости, по поводу противоестественности искусственного изменения фауны или скрещивания разных видов, действительно ставит перед нами фундаментальные вопросы».

Николас Уэйд, научный обозреватель «Нью-Йорк тайме» соглашается с этим взглядом. «Религия имеет способность воплощать в слова наши ценности». Голоса теологов исключительно важны в создании этической формы для понимания и создания новых технологий, однако, как подчеркивает Уэйд, журналисты редко интересуются мнением богословов. Они сообщают о научных фактах, а не о реакции со стороны духовенства или богословов.

Богословы создают повышенное чувство осведомленности о научных допущениях так же, как наука бросает вызов допущениям религии. Сегодня ученые, этики и религиозные лидеры говорят, что настало время сесть за один стол, добраться до основ и найти общую почву – так как эти проблемы слишком сложны и грандиозны, чтобы их могли в одиночку и независимо друг от друга решать представители трех упомянутых секторов общества.

Иезуит отец Джеймс Кинан, член международного комитета шести католических этиков, основанного в 1997 году для того, чтобы оценивать последствия генетичес [171] ких технологий и писать о них, выделяет контекст, в котором богословы могли бы внести свой вклад в обсуждение генной инженерии. «Моя работа касается области добродетели. Мы задаем три основных вопроса: «Кто мы? Кем мы хотим стать? И как нам следует это делать?» Христианские, иудейские и мусульманские духовные лидеры могут предложить научному сообществу контекст, в котором следует размышлять. Этот контекст должен заключаться в следующем: «Каким, по вашему мнению, должен стать тип человека, то есть нас с вами?» Ведь вопрос заключается не только в том, что мы будем делать, но и в том, кем мы станем». Богослов Дональд Шрайвер поддерживает это мнение. «Мощь научного любопытства, технологические амбиции и экономическая доходность – все вместе образуют очень грозную силу. Мое решение заключается не в том, что духовенство или богословы должны быть единственными деятелями на этом поприще или стать специалистами в этих областях, нет, на повестке дня стоит необходимость того, что духовенство, инженеры и исследователи должны сотрудничать друг с другом. Необходимо обрести мудрость, которой нельзя достичь только усилиями одной отдельной из перечисленных специальностей».

Ричард Дерфлингер из Национальной конференции католических епископов является представителем Католической Церкви по вопросам биоэтики. Он выступал в сенате Соединенных Штатов, где выражал мнение Церкви по поводу использования человеческих эмбрионов в научных исследованиях и отстаивал необходимость включения духовенства в политику принятия решений относительно генной инженерии. «Религиозные лидеры так же, как и все другие, играют свою роль, участвуя в дебатах и представляя свои ценности. Речь идет о столь глубоком понимании человеческой природы, что религия в этом вопросе играет даже большую роль, чем философия». [172]

Стремительный бег новых технологий можно замедлить «поддержанием достоинства всех людей, воспитанием почитания и уважения по отношению ко всем типам людей», считает раввин Гринберг. Именно таким путем религия может иметь дело с этими технологиями, а не с «простыми разговорами об их опасности».

Специалист по биоэтике Каплан отстаивает ту точку зрения, что необходимо строить мир, в котором человечество сознательно выбирает, какую технологию следует усваивать. Другими словами, он не считает, что будет сделано все, что может быть сделано. Он отмечает, что популярные фильмы рисуют мир, в котором нашими хозяевами неизбежно становятся наука и технология. Как человек, сыгравший ведущую роль в отрасли, которая изменилась от занятий улучшением поведения врача у постели больного до науки, занимающейся этикой сложных репродуктивных технологий (включая генную инженерию), Каплан твердо верит, что «люди могут контролировать созданные ими самими технологии. Но чтобы делать это, надо пользоваться головой, а не генами».

Раввин Гринберг полагает, что следует руководствоваться как можно большим числом точек отсчета. «У нас нет волшебной пули и нет одной-единственной религии, которая может дать правильный ответ, – говорит Гринберг. – Я думаю, что надо пригласить для обсуждения как можно более широкий круг религиозных деятелей». Лучшей защитой является плюралистическое демократическое окружение, где люди могут ставить острые вопросы и критиковать. Религия может сыграть первостепенную роль в создании такого окружения. «Возбуждение познания и осведомленности, как мне кажется, есть первый шаг к сокращению, а возможно, и уничтожению классического морального лаг-периода, – продолжает он. – Религиозные установления и религиозная инфраструктура должны уделить пристальное внимание этим вопросам. Я не вижу другого способа. Очевидно, что техноло [173] гия в настоящее время является самоподдерживающимся феноменом. Мы должны осознать, что в этом вызове мы должны сотрудничать с каждым возможным партнером. У вас нет такого мудреца или одного религиозного пророка, который может дать ответы на все вопросы».