Генетическое патентование и управляемые рынком технологии

Микроскопический генетический материал, включая полные геномы растений и животных и некоторые генов человека, в настоящее время запатентованы, являются предметами собственности и находятся в свободной продаже. Так же как формула кока-колы или конструкция чипов «Пентиум». ДНК стала товаром.

Университет Дьюка имеет патент номер 5.508.167, выданный за получение гена болезни Альцгеймера. Университет Джонса Гопкинса запатентовал ген рака толстой кишки. Фирма «Герон» обнаружила ген клеточного бессмертия и получила на него исключительную лицензию. Компания «Миллениум фармасьютикалс» имеет патент на ген ожирения и выдала лицензию на свой патент фирме «Хоффман – Ла-Рош». Компании и университеты находят генные локусы, патентуют их, а потом предос [209] тавляют фирмам разрабатывающим терапевтические средства лицензии на свои патенты, обычно оставляя за собой право на процент от продаж. В начале 1999 года патентное бюро Соединенных Штатов выдало патенты приблизительно на 180 последовательностей ДНК растений, животных и на человеческие гены и приняло заявки еще на 7 000 патентов.

Уже обнаружены и секвенированы гены, ответственные за ожирение, эпилепсию, слепоту, высокое артериальное давление, астму, остеопороз, меланому, регуляцию роста, артрит, рак груди и яичников, сердечно-сосудистые заболевания и болезнь Паркинсона.

Специалист по биоэтике Каплан видит в ближайшем будущем управляемый рынком мир генетических технологий. «Геном будет запатентован. Генетика продвигается из университетов в промышленность. «Мон-санто» и такие предприятия, как «Доу» и «Хеке», будут владеть большим числом генов животных и растений. Различные биотехнологические и фармацевтические компании станут обладателями генов человека, да, да, все так и будет. Мы будем иметь сильную промышленность, получающую триллионы долларов от продаж патентованных и лицензированных продуктов генной инженерии генома».

«Здесь мы имеем полную аналогию с компьютерными технологиями, – говорит микробиолог Ли Силь-вер. – Она начиналась с правительственного финансирования военных операций и военных приложений, затем компьютеры переместились в частный сектор, и произошел взрыв. То же самое случится и с биологическими технологиями».

Локализация и патентование генов обещает лучшую и более эффективную в отношении цены-качества терапию и лучшие диагностические методы. Американцы тратят миллиарды долларов на предписываемые врачами лекарства, которые выписываются без учета генотипа боль [210] ного. В ближайшем будущем назначение лекарств станет похожим на точную механику.

Однако многие считают патентование (сведенное к формальному механическому процессу) жизни неприемлемым. Особенно яростно эту точку зрения отстаивает известный критик технологии Джереми Рифкин. В 1995 году Рифкин организовал публичную оппозицию патентованию трансгенных генов животных и человека, заручившись поддержкой приблизительно двухсот религиозных лидеров. «Если вы с самого рождения начинаете свой жизненный путь в обществе, где на жизнь смотрят, как на простые химикаты, которые можно запатентовать, – горячился Рифкин, – то я не вижу в этом уравнении места для богословия или внутренних ценностей. Какая роль отводится религии и богословию в мире, где вся жизнь считается человеческим изобретением?»

«Мы всегда разрешали патентовать терапевтические и диагностические средства, – считает микробиолог Ли Сильвер. – Патент на ген бесценен. Что это означает? Я думаю, что это ничего не означает. Просто мы работаем с этой информацией в рамках понятий развития диагностики и терапии. Единственное, что принесет людям деньги, это возможность найти верное применение гена: разработать диагностический тест и разработать метод лечения какого-либо заболевания».

Прагматичный специалист по биоэтике Каплан соглашается с Сильвером: «Я не очень сильно заинтересован в патентовании, потому что думаю, что этот вопрос уже исчерпан. Я знаю, что люди продолжают спорить по этому поводу, но генетика все равно станет коммерческой и частной. Предметы патентования кажутся спорными, но на самом деле здесь не о чем спорить. Я не могу сказать, что мне это нравится, но дело уже сделано».

Теологи, с которыми мы беседовали в 1999 году, озабочены не столько моральной стороной патентования генов, сколько тем, что и практическое применение, и раз [211] витие новых технологий будет оставлено на волю рынка, в особенности в таком обществе, где большинство людей согласятся с мнением Мэри Лэйк Полан, заведующей отделением гинекологии и акушерства в клинике Станфорд-ского университета. Она высказалась очень откровенно и прямо: «Если для производства и продажи генетических продуктов есть технические возможности и рынок, то кто-нибудь обязательно начнет этим заниматься».

Теолог Дональд Шрайвер смотрит в будущее: «Начиная с настоящего момента, мы должны проявлять большую осторожность в делах, которые могут оказать сильнейшее влияние на нынешнее поколение. Одна из проблем нашей экономики заключается в том, что корпорации всегда планировали свою деятельность в соответствии с квартальными и годовыми отчетами. Так как сейчас они начнут делать вещи, воздействующие на естественные системы, то эффект может проявиться через сотни лет. Очень трудно, особенно в американском обществе, оперировать такими долговременными категориями. Но я бы соблюдал осторожность по отношению к духу нового дела именно по этой причине».

Общее мнение, высказанное теологами, сводится к тому, что в этом деле требуется больше размышлений, чем может позволить себе рыночное общество. «Я хотел бы вернуться назад к исходным вопросам относительно целей, которые ставят перед собой эти фармацевтические фирмы, – говорит иезуит отец Кинан. – Насколько доллар будет диктовать направление пути, по которому они пойдут – быстрый доллар? Косметика всегда будет приносить шальные доходы. Они тратят гораздо больше времени на промоушн, нежели на размышления, но мне почему-то кажется, что будущее человечества оказалось в руках фармацевтических компаний».

Теолог Шрайвер предостерегает: «И в самом деле, сама идея доверить рынку направление применения этой технологии представляется мне весьма рискованной». [212]

Раввин Гринберг, однако, верит в наше демократическое капиталистическое общество. «Это один из парадоксов современной системы: нет сомнений, что свободный капитализм, свободный рынок так сильны, что иногда отметают в сторону моральные соображения, о которых стоит побеспокоиться. Но, знаете, в демократиях есть одна великая вещь – они способны исправлять свои ошибки. Они делают ошибки, но исправляют их. Я не вижу иного пути».