ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПРАВОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

Информация, содержащаяся в нормах советского пра­ва, как отмечалось, есть разновидность социальной ин­формации, специфическое проявление информации во­обще. Она, следовательно, имеет свойства и черты, объединяющие ее с любым другим видом информации (в природе, технике) и в этом смысле независимые от специфики права как особого социального явления. Но поскольку общее всегда присутствует в отдельном, оно должно быть учтено при характеристике этого отдель­ного, в данном случае—правовой информации. Други­ми словами, раскрытие черт права как информации слу­жит, в конечном итоге, более углубленному пониманию и самого права.

Право как вид информации имеет в то же время ряд особенностей, связанных прежде всего с «уровнем» поз­нания информации, который имеет здесь место при пе­реходе от общефилософского понимания информации к выделению особенного — собственно юридического.

Для подхода к нормам права с информационной точки зрения представляется важным положение о не­разрывной связи информации и отражения³⁵. Социаль­ная информация, т. е. информация о социальной дей­ствительности, всегда выступает как результат отраже­ния этой действительности в сознании людей. Именно - идеальный образ действительности, сложившийся в го­лове человека в результате ее познания,— это и есть информация о ней. Эта характеристика описывает на­чальный этап образования социальной информации, от­ношение объекта познания и познающего субъекта.

Вполне понятно, что «жизнь» информации в социаль-

ной сфере не кончается ее пассивным восприятием субъектом. Человеческая деятельность предполагает использование информации человеком в своих целях. Полученная информация подвергается переработке в

сознании людей, и лишь в таком переработанном виде способна служить обществу.

Нас интересует информация лишь в связи с со­циальным управлением, с регулированием обществен­ных отношений, поэтому попытаемся осветить ее лишь в этой плоскости.

Для осуществления управления нужно, чтобы управ­ляющий субъект получал информацию об объекте и среде его существования, перерабатывал ее и, принимая решение, «выдавал» непосредственно управляющую информацию³⁶. Чтобы управлять объектом, необходимо иметь сведения о его состоянии, природе, тенденциях развития. Такие сведения, оцененные и переработанные на основе уже имеющихся знаний субъекта управле­ния, позволяют в нынешнем состоянии объекта увидеть, выявить закономерности и тенденции его развития, предугадать возможное его поведение. В результате складывается научное предвидение, которое представ­ляет собой информацию о будущем³⁷ (конечно, эта ин­формация о будущем может быть и искаженной). В оп­ределенном смысле это идеальный образ будущего по­ведения объекта управления. Этот образ и есть та не­обходимая основа, «сырье», которое и превращается в управляющую информацию. В большинстве случаев этот образ преобразуется в императив, веление, адресо­ванное объекту управления, как указание на то, чего необходимо достичь, как действовать и т, д.

Таким образом, в целом в процессе управления су­ществуют как бы два уровня отражения и переработки информации. Первоначально информацию получает субъект управления и, переработав ее, принимает реше­ние. Затем это решение «материализуется» в управ­ляющей информации, адресованной подвластному ему объекту, облекается в соответствующую правовую фор­му³⁸. В свою очередь объект получает эту информацию, т. е. также «отражает» действительность, перерабаты­вает полученную информацию, принимает решение и реализует его в своих поступках (или воплощает вновь в управляющую информацию, адресованную своему объекту, если таковой имеется, и т. д.).

Если в различных ситуациях поведение не обяза­тельно и не всегда выступает как прямое следствие от­ражения действительности (т. е. решение может прини­маться как бы «вдруг», вне прямой зависимости от об­стоятельств) , то в процессах управления существует или должна существовать более тесная причинная связь уп­равляющего воздействия и последующего поведения.

Все сказанное имеет существенное значение для ха­рактеристики норм права как управляющей информа­ции. Нормы права — это в известном смысле образы, модели реального поведения людей, предназначенные для их будущей реализации. Это — важнейшая черта правовых норм, взятых в информационном аспекте, и все другие их черты (гносеологическая сторона права, нормы как «описание» уже имеющихся отношений и институтов и т. д.) так или иначе служат ей.

Правовые нормы — результат тщательной перера­ботки в сознании законодателя социальной информации о прошлом и настоящем. Экономические и иные законо­мерности развития социальной системы познаются людьми, проходят через их сознание, принимают фор­му интересов, целей, мотивов, выражаются, наконец, в воле классов, социальных групп и отдельных людей. Лишь оформившись как воля экономически и политиче­ски-господствующего класса (всего народа в развитом социалистическом обществе), эти требования в соче­тании с познанными законами развития природы и об­щества превращаются в нормы поведения, правила практической деятельности людей в той или иной сфере жизни, а будучи санкционированы или установлены го­сударством — в нормы права. На этом этапе правила поведения и становятся, собственно, программой бу­дущего поведения людей, контролируемого государст­вом.

Формулированию правовых предписаний в условиях развитого социализма предшествует, как правило, глу­бокое познание природы, закономерностей существова­ния и развития разнообразных не только общественных явлений и процессов, но и человеческого сознания и по-" ведения, взаимоотношений людей. Прежде чем вопло­титься в нормы права, информация о социальной дей­ствительности, об обществе приобретает форму право­вой идеологии и психологии, закрепляется в право­сознании законодателя.

Информация об обществе есть не просто результат отражения социальной системы в ее динамике. Это от­ражение разнообразия социальной системы, ее слож< ности, неоднородности и изменчивости. Поэтому в боль­шинстве случаев информация вообще (и социальная

в частности) понимается как отраженное разнообра­зие³⁹.

Но общество не только объект познания, но и объект управления. Причем объект управления во всем -его многообразии, сложности. Отсюда ясно, какими долж­ны быть управляющее воздействие, информация, чтобы субъект управления мог ограничить это разнообразие, упорядочить и организовать социальную систему в со­ответствии с поставленной целью. Разнообразие объек­та управления, как и любой системы,—это не только сложность ее структуры, бесконечность связей и взаимо­отношений ее элементов. Это и разнообразие возмож­ных (в силу ее природы), доступных ей вариантов по­ведения. Такие возможные варианты поведения со­циальной системы выступают как варианты поведения

людей, каждого отдельного человека и многих людей в различных сочетаниях.

Для того чтобы управление осуществлялось, чтобы субъект управления мог воздействовать на управляе­мую систему, направлять ее в нужное русло, он должен обладать еще большим разнообразием, чем управляе­мая система. «Только разнообразие может уничтожить разнообразие»,—писал У. Росс Эшби⁴⁰. Это значит, что субъект управления должен «подчинить» себе разнооб­разие объекта, познать его и перевести в свой внутрен­ний информационный «багаж», во внутреннее разнооб­разие. Если объект управления сложен, обладает боль­шим (в принципе, бесконечным) числом труднопред­сказуемых вариантов поведения, то субъект должен быть организован еще сложнее и предвидеть еще боль­шее число вариантов. Образно говоря, субъект должен быть «умнее» объекта.

Такое «внутреннее разнообразие» субъекта социаль­ного управления проявляет себя как в его структуре и функциях, так и в характере управляющей информации. Разнообразие, высокая организация структуры субъек­та управления (например, государственного аппарата) не обязательно означает его громоздкость — здесь важ­на функциональная сторона, способность при относи-

тельной простоте структуры выполнять большое коли­чество разнообразных функций.

В этом смысле необходима оптимальная организация субъекта управления, его гибкость и способность реаги­ровать на любые изменения в управляемой системе. Это позволяет ему выявлять, блокировать или уничто­жать отклонения, «возмущения» в управляемой систе­ме, имеющие различную природу и «мощность».

«Внутреннее разнообразие» субъекта управления воплощается в сложной системе правовых норм — важ­нейшем инструменте воздействия на объект управления. Правовая информация «вбирает» в себя сложность со­циальной системы во всем ее многообразии. Она содер­жит модели всех имеющихся и возможных в обозримом будущем вариантов поведения людей (имеется в виду, естественно, сфера, урегулированная правом) и, не­смотря на это, сравнительно проста по структуре.

Такая структурная простота и оптимальность систе­мы правовых норм обусловлена не только функцио­нальной «гибкостью» — специализацией и кооперацией отраслей, институтов, принципов, норм и т. д., но и весь­ма важным обстоятельством, а именно — особой при­родой нормы. Одна-единственная норма в информа­ционном плане содержательна, многообразна потому, что является обобщенной моделью бесконечного коли­чества конкретных, однотипных отношений. Она выде­ляет типичное, основное, сущность целой серии конкрет­ных, персонифицированных отношений и в этом смысле содержит обо всех, так сказать, концентрированную, сжа­тую информацию. Сохраняя типичное, повторяющееся, отбрасывая индивидуальные «наслоения» реальных от­ношений, норма содержит как бы опознавательный знак каждого из них, делая их тем самым «узнаваемыми» и подвластными внешнему контролю.

Если одна норма содержит в себе информацию о всех конкретных отношениях одного вида, типа, то си­стема норм — о различных видах отношений во всех их сочетаниях. Следовательно, правовая информация не только охватывает все существующее разнообразие ва­риантов поведения, но и обладает еще большим разно­образием — она как бы предсказывает, предусматри­вает и те варианты, которых еще нет в наличности, но которые так или иначе возникнут, а возникнув, попа­дут под ее контроль.

Система правовых норм, таким образом,— это ин­формация, прошедшая сложный, многоступенчатый путь от отражения разнообразия социальной системы, через переработку и оптимизацию (и приращение к ней на­копленных знаний) до воплощения в правовых нормах в завершенном виде, т. е. в виде «программы действий».

Понятна в этой связи важность совершенствования системы советского права, гибкого сочетания экстен­сивного (по количеству норм) и интенсивного (по оп­тимизации каждой нормы) ее развития. Совершенство­вание права предполагает и укрепление научной основы правового регулирования, создание норм права лишь в результате глубокого и всестороннего изучения законо­мерностей и тенденций развития социалистического об­щества во всех их проявлениях.

Как отмечалось в начале главы, правовая информа­ция «обслуживает» процесс социального управления во многих аспектах. Не характеризуя всего диапазона слу­чаев воздействия права на поведение людей, вспомним хотя бы две крайние его точки — с одной стороны, уста­новление границы, «барьера» активному, разнообразно­му поведению граждан в различных сферах жизни (на­пример, уголовно-правовые запреты), с другой стороны, побуждение к деятельности, изложение программы по­ведения, вызывающей (как следствие) соответствующую деятельность, скажем, должностного лица, которая без норм и не началась бы, ибо подобные варианты пове­дения не содержались и не могли содержаться в созна­нии человека (например, закон — план, нормативные акты—директивы министерств и т. д.). В первом случае поведение могло бы формироваться и без этой инфор­мации, во втором — нет; поведение лишь потому и воз­никает, что получена соответствующая информация. В первом случае норма рассчитана «на тот случай, ес­ли...», т. е. на случаи, когда адресат попадет в ее сферу действия, возникнет юридический факт и т. д. Отношение здесь мо^кет возникнуть, а может и не возникнуть. Во втором -- сама деятельность адресата (например, долж­ностного лица) уже есть своеобразный юридический факт, и правовая информация (облеченная в норма­тивную форму) не может не быть использована, иначе сама деятельность потеряет смысл.

Наконец, если в первом случае важна именно норма­тивная форма правила поведения, регулирующая «из-

вестные» и без правовой информации отношения, то во втором — нормативная оболочка — это лишь вспомо­гательная форма, а главенствующая роль принадлежит содержательной стороне директивы — постановке це­лей, указанию средств и методов их достижения, т. е. конкретных действий.

Конечно, обе эти крайние точки так или иначе при­сутствуют и в обыденной жизни, и в сфере профессио­нальной деятельности людей, в сфере государственного управления. Однако такое различие не только важно само по себе, но и влечет за собой некоторые другие различия (или сочетается с ними). Одно из них—спо­соб ее восприятия адресатами.

Известно, что главным источником правовых пред­писаний является в Советском государстве законода­тельство — законы и все иные нормативные акты, вплоть до самых «узкоспециализированных», конкрети­зированных актов, директив и т. д. в различных обла­стях жизни и профессиональной деятельности лю­дей*.

Другими словами, норма лишь в таком виде «появ­ляется на свет», узнается, понимается и толкуется, в ка­ком она воплощена в тексте нормативного акта. Сказан­ное, однако, не означает, что адресаты во многих слу­чаях «имеют перед глазами» законодательство, текст нормативного акта. Вполне понятно, например, что мно­гие представления о праве, сами правила поведения (не говоря уже о принципах права) люди черпают из опосредствующих источников, так сказать, передаточ­ных пунктов — разъяснений должностных лиц, юристов, из печати, в результате общения со знакомыми, наблю­дения за поведением людей и, таким образом, логически выводят существующие якобы правила поведения и т. д. Информация в этих случаях доходит до адресата нередко в отрывочной, искаженной форме, подвергшись многократному преобразованию в «передаточных звеньях».

* Представляется дискуссионным вопрос о «нижней границе» права, т. е. когда сфера адресатов настолько суживается (скажем, приказ министра нескольким директорам заводов какого-то типа), а форма изложения настолько необычна для права — приказ, коман­да, что, казалось бы, предписания здесь теряют признаки норм права.

В качестве иллюстрации приведем результаты ис­следования, проведенного в 1977 году автором. В числе источников информации о праве были названы; тексты законов и иных нормативных актов—4,7% опрошенных;

газеты, журналы, радио, телевидение—94%; лекции о праве—10,6%; беседы с родственниками и знакомы­ми—27,8%; обращения в государственные органы, к юристам—9,7% (сумма превышает 100%, так как ука­зывались несколько источников). Наиболее важными из источников информации были названы газеты, журна­лы, радио, телевидение.

В ряде случаев правовая информация «извлекается» из нормативного акта непосредственно. Это характерно больше всего для сферы государственного управления.

Наконец, правовая информация неоднородна и по своим адресатам. Здесь можно условно выделить две основные группы. Первая — «просто» граждане, т. е. действующие в повседневной жизни (сферы граждан­ского, уголовного, семейного права, область культуры, образования, медицинского обслуживания, трудовой деятельности в определенной части и т. д.). Вторая —• граждане, но выступающие уже в особых социальных ролях (имеется в виду их профессиональная деятель­ность, где каждой профессии, отрасли хозяйства и т. п. свойственна своя специфика). Это сферы, где наблюда­ется «информационная причинность» — деятельность является прямым результатом директивной информации «сверху».

Анализ правовых предписаний предполагает учет указанных различий, разнообразие подходов. Эти фак­тические различия во многом, на наш взгляд, предо' пределяют особенности построения и язык той или иной отрасли законодательства, тенденции к образованию отрасли права или отсутствие таковых. От указанных выше различий во многом зависят информационная «насыщенность» норм права, недостаток или избыточ­ность правовой информации и т. д.

И все же в общей массе разнообразных случаев дей­ствия права возможно выделение некоторых тенденций, которые должны быть учтены при изучении правовых явлений.-Например, для сферы государственного и хо­зяйственного управления характерно обилие норматив­ных актов, призванных содействовать складыванию но­вых общественных отношений, побуждать адресатов к

3 Заказ 209133

деятельности*. Должностные лица — это большей частью юридически подготовленные адресаты, что в не­малой степени предопределяет характер восприятия правовой информации. Ознакомление с новыми норма­ми здесь большей частью не опосредовано промежуточ­ными звеньями.

В обыденной жизни картина значительно более раз­нообразна. Характерно, например, усвоение правовых норм из неофициальных (нередко недостоверных) ис­точников, отсутствие достаточной правовой культурн, «опыта» в делах юридического характера.

Правовая информация — разновидность управляю­щей информации. Это информация, исходящая от вла­ствующего субъекта в адрес подвластного, подчиненного, призванная оказывать именно воздействие на послед­него, причем воздействие целенаправленное.

Однако поведение человека во многом определяет­ся и иной по характеру информацией, которая не обя­зательно должна быть прескриптивной. Огромная мас­са социальной информации, окружающей человека, не носит прескриптивного характера, является, так ска­зать, «фактической», констатирующей. Тем не менее она оказывает влияние на поведение, так как в любом случае содержание ее соотносится человеком со своими целями, интересами, ценностями и т. д. Но можно ли обнаружить здесь управление? Представляется, что об управлении в строгом смысле слова можно говорить применительно к ситуации, когда субъект управления в силу своего положения способен заставить объект под­чиниться его воздействию, способен обеспечить выпол­нение требований какими-либо мерами. Причем воздей­ствие на объект управления является целенаправлен­ным, т. е. поведение объекта ориентирует субъект на выполнение своей цели. Признание управлением детер­минации поведения людей объективными обстоятельства­ми, как кажется, размывает границы понятия управ­ления, лишает его строгости и необходимых признаков, в частности целенаправленности.

Право способно выполнять роль регулятора поведе­ния человека именно потому, что «вбирает» в себя все

* Не всегда четко может быть проведена здесь граница между нормативным актом и актом применения права, а также персо­нифицированным предписанием.

указанные признаки управления. Издание правовой нор­мы — это в той или иной степени формулирование же­лаемой государством цели поведения. Правомерное по­ведение должно либо прямо и непосредственно, либо косвенно вести к реализации целей, поставленных в пра­вовых актах государством.

Возражая против слишком широкого понимания уп­равления в обществе, следует в то же время воздержи­ваться от излишнего сужения этого понятия, а глав­ное — против возможной в результате этого упрощенной трактовки действия права по схеме «команда — дейст­вие»⁴¹. Правда, понимание права как средства социаль­ного управления не означает обязательно такую трак­товку. Кроме того, управление можно понимать по-раз­ному. Как отмечалось, мы против крайностей в трактов­ке управления, особенно социального. Социальное уп­равление лишь в ограниченном числе случаев предстает как «командование—исполнение—контроль». Обычно воздействие на людей — активных, целеполагающих, сознательных, волевых субъектов — осуществляется по­средством косвенного воздействия на их сознание через стимулы и антистимулы, гибкую систему правовых и иных социальных норм. И все же из всей массы спосо­бов и форм воздействия права на сознание и поведе­ние, случаев инициативы субъектов, противоправного поведения и т. п. выделяется закономерность: субъект социального управления издает властные предписания, обеспеченные силой принуждения на случай их нару­шения, предписания, оставляющие, безусловно, широ­кую сферу для инициативы и самодеятельности субъек­та. Но в конечном счете дорогу себе прокладывает глав­ная закономерность — в результате действий людей реализуются цели социального управления. Думается, что такое понимание социального управления и трак­товка роли права в этом аспекте не должны вызывать возражений.

Включение в норму наряду с информацией о требуе­мом поведении санкции, т. е. сведений о последствиях неисполнения предписания, есть своеобразное обеспече­ние выполнения предписания. В этом смысле формули­ровка санкции по своему информационному значению не отличается, например, от сведений о возможном вредном воздействии какого-либо вещества на работаю­щего с ним в результате нарушения технологического

процесса, и т. д. (вот в этом и именно в этом плане управление действительно схоже с объективной детер­минацией поведения). В данном случае действия, преж­де чем быть выполнены, также соотносятся с последст­виями. Важная черта правовых предписаний в отличие от многих других видов социальной информации состоит в том, что в праве заранее четко и однозначно эти по­следствия определены.

Центральное место в норме права занимает, как из-,вестно, диспозиция — описание .требуемых* действий. И хотя в процессе правового регулирования действуют как дозволение, так и запрет, особый интерес пред­ставляет формулирование обязанности совершить по­ложительные действия (или всякой иной обязанности к определенному поведению). Возложение обязанности представляется наиболее, так сказать, «юридическим» средством социального управления, хотя бы потому, что за этим стоит принуждение к совершению субъектом нередко нежелаемых действий, что в принципе исклю­чает или ослабляет действие внеправовых стимулов. Стимулы же, приводимые при этом в действие, имеют правовую природу — это санкции за невыполнение обя­занности (все кажущиеся внеправовыми стимулы к вы­полнению обязанности вытекают отсюда). Тот факт, что у оольшинства советских людей обязанность нередко совпадает с собственными стремлениями, сути дела не меняет**.

С другой стороны, формулирование обязанностей, скажем, конкретного должностного лица является важ­ным средством его ориентации в своей деятельности. Имеется в виду то обстоятельство, что в форму обязан­ностей (наряду с дозволением) облекается сложная про-

* Термин «требуемых» здесь понимается в широком смысле. как действий правомерных, позитивных, ненаказуемых и т. д., т. е. действий, признанных государством соответствующими интересам общества.

** В данном контексте речь идет об исторической природе обя­занности и ее «механизме», что и позволяет говорить о принуждении к «нежелаемым действиям» и т. д Очевидно, однако, что в усло­виях развитого социалистического общества обязанность наполня­ется новым социальным содержанием. Здесь — и высокая созна­тельность большинства советских людей, и стремление к добро­вольному исполнению обязанностей. Поэтому связывавие таких, на­пример, обязанностей, как воспитание детей, соблюдение трудовой дисциплины и т. п. с принуждением, конечно, не совсем точно.

грамма действий должностного лица в инструкциях, адресованных ему по характеру его деятельности. Здесь возможность принуждения (о чем шла речь выше) отод­вигается как бы на второй план, а на первый выступает информационно-ориентирующее значение формулировок обязанности. Это отчечливо видно, например, в случаях, когда обязанность словесно выражена в нейтральной форме—«обеспечивает», «организует» и т. п. Все это обусловлено в немалой степени логической природой обязанности, что имеет значение при раскрытии содер­жательного аспекта правовой информации. Обязанность I? позитивному поведению — это указание конкретных вариантов из возможного множества. В отличие от нее запрет—указание нежелательных вариантов и остав­ление «всего остального» множества на усмотрение субъекта. Дозволение — также указание конкретных ва­риантов поведения, но лишь как сторона альтернативы, предполагающей ведущую роль в выборе варианта соб­ственных целей и интересов субъекта.

Наличие в арсенале способов предписания поведения юридической обязанности обусловливает значение проб­лемы соотношения норм и команд. Можно ли рассмат­ривать все правовые предписания как команды, адресо­ванные исполнителям?

Представляется, что правовая норма не носит изна­чально характера команды хотя бы потому, что являет< ся общим (неперсонифицированным) предписанием, рас­считанным, кроме того, на неоднократное исполнение. Более того, требуемое поведение зависит не столько прямо от веления государства, сколько от наличия или отсутствия условий среды, фактов реальной действи­тельности, с которыми связывается поведение. Здесь наблюдается некоторый разрыв (и во времени, и логиче­ский) между «велением» и «действием». Норма — это веление государства действовать каким-либо образом лишь тогда и в -том случае, если возникнут определен­ные обстоятельства, если лицо действительно станет тем субъектом, о котором говорится в норме.

Однако регулирующая «потенция» правовой нормы не может быть раскрыта лишь исходя из ее характери­стики, так сказать, на момент издания. Реальное дей­ствие нормы — это ее персонификация, воплощение в поведении людей или в формировании правоотношения. Представляется, что своеобразное превращение абст-

рактного, общего правила поведения в команду проис­ходит в сознании лица, реализующего предписание в своих действиях (или в подготовке к действиям — при принятии решения и т. д.), строящего или намеренного строить свое поведение с учетом нормы или в соответ­ствии с ней. Норма как бы рассчитана на такое превра­щение, говоря, что «если такие-то условия налицо, дей­ствуйте так-то». Наступили ли указанные условия — ре­шает адресат нормы и никто больше. Если условия на­лицо, диспозиция становится командой «действуйте так-то». По-видимому, лишь на этом этапе возможна борьба мотивов, нередко предшествующая варианту поведения.

В момент такого перехода наблюдается весьма свое­образная картина: от нормы «остается» только диспо­зиция и санкция, гипотеза перестает быть суждением «если», когда обстоятельства налицо. Видимо, только на этом этапе действия нормы на поведение возможно какое-то сравнение норм с командами, имеющими место в самых различных жизненных ситуациях: например, приказ начальника конкретному подчиненному.

Речь идет, конечно, об обязывающих нормах или о любой норме в ее обязывающей части. В случае же доз­воления информация не носит характер команды уже потому, что в этом случае отсутствует внешнее воздей­ствие, принуждение. Другое дело, что уполномочиваю­щая норма приводит в действие целую систему право­вых и внеправовых стимулов. Здесь осознание выгод­ности, удобства и т. д. предполагает, по-видимому, «са­мокомандование» в сознании человека.

В целом, однако, норма права — это не просто ин­формация о поведении, модель поведения. Это «образ», концентрированная информация о механизме воздейст­вия права на поведение, о процессе принятия решения и его реализации в конкретных поступках. Важная зас­луга юридической науки состоит в вычленении и харак­теристике нормы как первичного звена системы права, воплощающего главное в праве — его регулятивную роль, государственно-властные свойства.

Вопрос о соотношении норм и команд имеет и прак­тическое значение, поскольку сами правовые предписа­ния далеко не однородны н важно отыскать критерий отличия норм от индивидуальных предписаний. Хотя наи­более типичным, «традиционным» для права представля-

^: 3§

ется именно предварительное указание условий выполне­ния предписаний (гипотеза), ориентация нормы на само­стоятельное принятие решения адресатом и т. д., все же ; в праве присутствуют и непосредственные, так сказать ' «чистые» команды. Имеется в виду круг ситуаций, где •- наблюдается «информационная причинность», когда им­перативная информация, веление, непосредственно вы­зывает адекватную реакцию, действия. Это наиболее характерно для профессиональной деятельности людей, включенных чаще всего в иерархическую структуру уп­равления.

Приведем в качестве примера такого правового уста-^; новления, о котором трудно сказать, норма это или команда, ст. 2 постановления Совета Министров СССР от 21 июля 1967 г. № 687 «Об учреждении медали , Н. К. Крупской», гласящую: «Поручить Министерству :; просвещения СССР совместно с Центральным комитетом ' профсоюза работников просвещения, высшей школы и научных учреждений разработать и утвердить образец и описание медали Н. К. Крупской и Положение об этой медали»⁴².

Надо ли такие предписания считать нормами и под­вергать систематизации наряду с бесспорно норматив­ными положениями? По-видимому, подвергать система­тизации их надо, исходя из важности данного предписа­ния, его регулятивной роли. Однако нормами такие предписания не являются. Подобная информационная причинность, как отмечалось, присутствует в сфере го­сударственного управления, где управление нижестоя-уь Щими звеньями осуществляется посредством директив-Ц ной информации, облеченной в форму норм. Здесь гра­ница между правовыми и неправовыми предписаниями, на наш взгляд, весьма условна, ибо их отличает лишь один признак—неперсонифицированность, который можно истолковать по-разному.

В случае директивного воздействия на подчиненные звенья гипотеза нормы, строго говоря, отсутствует, ибо юридическим фактом, условиями выполнения предписа­ния является уже сам факт положения и профессио­нальной деятельности адресата в данной сфере и его соотношение с вышестоящи^ звеном (что, в свою оче­редь, зафиксировано в соответствующих нормах, кото­рые в этом случае в субъективном плане играют, по-ви­димому, роль юридического факта-события). В таких

89 "

Ситуациях активность адресата предписаний, строго го­воря, минимальна и направлена лишьна выполнение команд или уклонение от него. В случае же «традицион­ного» действия права активность адресата возникает еще раньше: она проявляется в отнесении предписания к себе и к обстоятельствам, в персонификации нормы и осознании ее хак команды.

Изложенное показывает неоднородность системы права (точнее, совокупности нормативных актов), мно­гообразие регулирующих функций различных правовых предписаний. Очевидно, что в правотворческой деятель­ности как высших органов государства, так и всех ни­жестоящих звеньев, наделенных правотворческой ком­петенцией, должна соблюдаться определенная пропор­ция «чистых норм» и предписаний-команд. Эта пропор­ция зависит от сферы регулирования, от содержания ре­гулируемых отношений, от их характера (прогрессив­ные или отжившие), от положения адресатов — их «свя­занности» или активности.

В частности, чем уже сфера регулирования, находя­щаяся в ведении данного органа, тем быстрее соверша­ются изменения в объекте управления, быстрее дости­гаются его цели, выступающие подцелями более высо­кого звена. Отсюда — первостепенная роль оператив­ности, оптимальности управления, быстроты реакции субъекта управления на изменения в объекте. Поэтому правовые предписания этого уровня могут носить дирек­тивный характер, исключающий необходимость деталь­ной и долгой подготовки нормативного акта, его строго логического построения. Эта информация призвана но­сить характер дополняющей, конкретизирующей в со­ответствии с повседневными требованиями более ста­бильные, общие нормы длительного действия, принятые в высших звеньях.

По-видимому, большая или меньшая «директив-ность» нормативных актов должна зависеть и от харак­тера информации, содержащейся в них. Для сферы уп. равления характерна новизна каждого информацион­ного сообщения, что и позволяет именно направлять поведение на достижение новых целей. В отличие от «повседневной жизни» (скажем, сферы гражданского •права, уголовного, трудового и т. д.) права и обязан­ности адресатов в этой сфере подчинены более непосред­ственно цели этого звена управления, а не самих адре-

сатов. Поэтому ориентирование их на достижение опре­деленных целей, указание средств в нормативном ак­те-директиве—одно из существенных условий вы­полнения правовой информацией своей роли в управле­нии.

«Основные направления экономического и социаль­ного развития СССР на 1981—1985 годы и на период до 1990 года», принятые XXVI съездом КПСС, нацели­вают на создание и использование комплекса правовых средств руководства экономикой с учетом сфер, уровней и звеньев управления. Это — централизованное плани­рование (нормативные акты общесоюзного уровня), включая целевые комплексные программы; территори­альное планирование (акты республиканского и мест­ного уровней); развитие и укрепление хозяйственного расчета, совершенствование организационной структуры управления предприятиями, укрепление законности (ло­кальные нормативные акты и оперативное управление).