СОЦИОЛОГИ И РЕВОЛЮЦИЯ 1848 ГОДА 9 страница

5. Социология и социализм

Для изучения политических идей Дюркгеима мы располага­ем тремя сериями курсов лекций, опубликованных после его смерти. Но Дюркгейм имел хорошую привычку записывать свои лекции полностью. Следовательно, тексты точно отража­ют мысль автора.

Эти курсы лекций: «Социализм» (опубликован в 1928 ш., посвящен главным образом Сен-Симону), курс, опубликова(н-ный в 1950 г. под названием «Лекции по социологии. Физика нравов и права», и, наконец, лекции по воспитанию и пробле-, мам педагогики.

Дюркгейм по образованию философ. Студент Высшей нормальной школы в 80-е гг. XIX в., он страстно интересовал­ся, как и его товарищи Леви-Брюль и Жорес, проблемами, ко­торые в то время называли социальными и которые представ­лялись более масштабными, чем простые политические про­блемы.

Начиная свои исследования, он задался вопросом: каковы отношения между индивидуализмом и социализмом? Его лзу-чение приведет его к написанию книги «О разделении обще­ственного труда». Его племянник Марсель Мосс в предисло­вии к курсу лекций о социализме напоминает об этом исход­ном теоретическом пункте исследований Дюркгейма. Отноше­ние между двумя идейными течениями, социализмом и индивидуализмом, говоря философским языком, — социологи­ческая проблема книги «О разделении общественного труда».

Вопрос об отношении между индивидуализмом и социализ­мом, или между индивидом и группой, выводящий Дюркгейма на проблему консенсуса, лежит, впрочем, в русле традиции, начало которой положил Конт. Его верность спонтанной идее основателя позитивизма проявляется по-разному.

Дюркгейм исходит из абсолюта научной мысли. Последняя есть единственная форма мысли, имеющая ценность в наше время. Никакое этическое или религиозное учение, по край­ней мере в интеллектуальном плане, не может быть принято, если оно не выдерживает научной критики. В соответствии с требованием, также лежащим в основе позитивистского уче-. ния, Дюркгейм может, следовательно, найти обоснование об­щественного строя только в научной мысли.

Более того, Дюркгейм критикует экономистов, и в особен­ности либеральных экономистов или теоретиков, методология которых в основном совпадает с Контовой. И Дюркгейм, и Конт рассматривают экономическую деятельность как харак­терную для современных обществ, каковые являются индуст­риальными. Организация экономики должна, следовательно, оказывать решающее влияние на все общество. Но не сопер­ничеством отдельных интересов или их предустановленной гармонией можно вызвать к жизни состязание воль, это необ­ходимое условие стабильности общества. Столь же затрудни­тельно объяснить общество так называемым рациональным по­ведением экономических субъектов.

Общественная проблема не есть прежде всего экономиче­ская; это главным образом проблема консенсуса, т.е. свойст­венных индивидам общих чувств, благодаря которым смягча­ются конфликты, подавляется эгоизм и поддерживается мир. Общественная проблема — это проблема социализации. Речь идет о том, чтобы сделать индивида членом коллектива, вну­шить ему уважение к императивам, запретам и долгу, без чего невозможна коллективная жизнь.

Книга о разделении труда представляет собой главный от­вет Дюркгейма на вопрос об отношениях между индивидуа­лизмом и социализмом, и" этот ответ совпадает с открытием социологии как науки. Общественная проблема, проблема от­ношений индивида к группе, должна решаться не отвлеченно, спекулятивным путем, а научно. Наука же показывает нам, что существует не один-единственный тип отношений между ин­дивидом и группой, а разные типы интеграции, изменяющиеся от эпохи к эпохе, olj общества к обществу.

В частности, существует два основных типа интеграции: ме­ханическая солидарность вследствие сходства и органическая солидарность вследствие дифференциации. Последняя, при которой каждый член общества выполняет свойственные ему функции, вытекающие из необходимого состязания между разными индивидами, оказывается фактически научно дока­занным решением проблемы отношений между индивидуализ­мом и социализмом. По Дюркгейму, именно наука объясняет нам, почему один социальный тип с необходимостью порожда-

ет индивидуализм. Характерными чертами органической соли­дарности выступают автономия воли и поле индивидуального решения.

Таким образом,анализ органической солидарности служит, по Дюркгейму, ответом на собственно философский вопрос об отношениях между индивидуализмом и социализмом. Об⁴-щество, в котором доминирует органическая солидарность, со­здает условия для расцвета индивидуализма в соответствии с коллективной потребностью и моральным императивом. Сама мораль здесь предписывает каждому проявлять себя. Тем не менее органическая солидарность порождает две проблемы.

В современном обществе индивиды больше не взаимозаме­няемы, каждый может реализовать собственное призвание. И все-таки в обществе, где безусловно уважается личность, для поддержания мирного сосуществования дифференцированных индивидов необходимы общие верования. Значит, в обществе, высшим законом которого оказывается индивидуализм, важно придать коллективному сознанию достаточный авторитет и до­статочно широкое содержание.

Любое современное общество, в котором господствует ор­ганическая солидарность, чревато опасностью разъединения и аномалии. В самом деле, чем больше современное общество содействует индивидам в отстаивании их прав на самореализа­цию и в удовлетворении их желаний, тем больше следует опа­саться ^того, что индивиды забудут о требованиях дисциплины и в конце концов постоянно будут неудовлетворенными. Сколь бы ни была велика ставка на индивидуализм в совре­менном обществе, нет общества без дисциплины, без ограни­чения желаний, без диспропорции между запросами каждого и доступными удовольствиями.

Именно в этом месте анализа социолог вновь сталкивается с проблемой социализма, и мы получаем возможность понять, в каком смысле Дюркгейм социалист, а в каком — нет, а так­же в каком смысле социология в его понимании заменяет со­циализм, Исторически мысль Дюркгейма тесно связана с идея­ми французских социалистов конца XIX в. По мнению Марсе­ля Мосса, именно Дюркгейм склонил Жореса к социализму и показал ему убожество радикальных идей, которым тот был в то время привержен. Возможно, обращение Жореса в социа­лизм было вызвано влиянием не только Дюркгейма. Люсьен Эрр, библиотекарь Нормальной школы, принял в этом непос­редственное и весьма заметное участие. Не менее верно и то, что примерно в 1885—1895 гг. дюркгеймовская концепция социализма была важным слагаемым политического сознания интеллектуальных кругов левых сил во Франции.

Курс, который Дюркгейм посвятил проблемам социализма, составляет ч'асть более обширного замысла, который ему не удалось завершить так, как он мечтал. Он хотел провести ис­торическое исследование всех социалистических учений, но прочитал только курс, посвященный началам социализма, а в сущности, одному Сен-Симону.

К этому исследованию Дюркгейм приступает, исходя из нескольких идей, озаряющих его толкование социализма. Хо­тя в определенном смысле он социалист (я бы охотно сказал, что он истинный социалист, согласно его определению этого Понятия), но он не марксист. Он даже противодействует марк­систскому учению в том виде, как оно обыкновенно интерпре­тируется, по двум основным пунктам. Прежде всего он не ве­рит в плодотворность насильственных мер и отказывается рас­сматривать классовую борьбу, в особенности конфликты меж­ду рабочими и предпринимателями, как существенную черту современного общества, тем более — как движущую силу ис­торического процесса. Для Дюркгейма — верного последова­теля Конта — конфликты между рабочими и предпринимате­лями служат доказательством плохой организации или частич­ной аномалии современного общества, которая должна быть исправлена. Эти «конфликты отнюдь не предвещают перехода к совершенно иному общественному или экономическому строю. Если же, как полагают сегодня, классовая борьба и на­силие в марксизме выступают на первый план и из этого сле­дует (что, впрочем, неправильно) приравнивание социализма к марксизму, то в таком случае нужно считать Дюркгейма про­тивником социализма.

Он также не социалист, поскольку многие социалисты склонны считать, будто решение проблем современного обще­ства проистекает из реорганизации экономики. Итак, социаль­ная проблема для него — не столько экономическая, сколько моральная, и в этом вопросе он очень далек от марксизма. Сущность социалистического проекта Дюркгейм усматривает не в положении собственности и даже не в планировании.

Социализм Дюркгейма — это, по сути дела, «социализм» Конта, резюмируемый в двух ключевых словах: организация и морализация. Социализм представляет собой лучшую, т.е. бо­лее осознанную организацию коллективной жизни, цель и следствие которой — интеграция индивидов в социальных рамках или в общностях, наделённых моральным авторитетом и потому способных выполнять воспитательную функцию.

Курс лекций по социализму имеет подзаголовок: «Опреде­ление. Возникновение. Учение Сен-Симона». Дюркгейм четко не различает того, что принадлежит самому Сен-Симону, Тьерри или Конту. Лично я считаю, что он наделяет учение

* Сен-Симона множеством достоинств и самобытностью, кото­рые скорее свойственны его соратникам. Но в данном случае важно не это.

Самое основное — определение социализма и сопоставле­ние Дюркгеймом сен-симонизма и состояния социализма в на­чале XIX в. Он по-прежнему стремится объективно опреде­лить социальную реальность. Он не приписывает себе право, которого домогался Макс Вебер, — обозначить свое опреде­ление социального феномена. Он старается определить извне, что представляет собой социальный феномен, закрепляя за ним его видимые черты. В данном случае он обосновывает оп­ределение социализма, исходя из признаков, общих для уче­ний, называемых обычно социалистическими. И он пишет: «Социалистическим называют всякое учение, которое требует воссоединения всех экономических функций или некоторых из них, ныне рассеянных в руководящих, сознательных цент­рах общества» (Le socialisme, p. 25). И еще: «Социализм не сводится к проблеме заработной платы, или, как говорится, желудка. Прежде всего это стремление к перестройке обще­ственного организма с той целью, чтобы по-другому разме­стить промышленный аппарат, извлечь его из тени, где он дей­ствует автоматически, и выставить его на свет и под контроль сознания. Но уже сейчас можно заметить, что это стремление ощущается не только нижними классами, но и самим государ­ством, которое по мере того, как экономическая деятельность становится все более и более важным фактором повседнев­ной жизни, вынуждено самим ходом вещей, самыми насущны­ми жизненными потребностями присматривать за ней и все больше упорядочивать ее проявления» (ibid., р. 34).

В обоих отрывках довольно хорошо резюмируется пред­ставление Дюркгейма о социализме. Он четко отличает уче­ния, именуемые им коммунистическими, от тех, что он называ­ет социалистическими. Во все исторические эпохи со времен античности были коммунистические учения. Они рождаются из протеста против общественного неравенства и несправед­ливости. В них заключена мечта о мире, в котором положение всех будет одинаковым. Эти учения не отражают особенно­стей данного исторического периода, что характерно для соци­алистических учений начала XIX в., возникших сразу после Великой французской революции. Слишком далекие от того, чтобы рассматривать историческую деятельность в качестве основной, эти учения стремятся свести к минимуму роль бо- ; гатств. Многие из них навеяны аскетическими представления­ми о жизни. Напротив, социалистические учения подчеркива­ют первостепенное значение экономической деятельности. Очень далекие от желаний возврата к простой, непритязатель-

ной жизни, от требований принятия законов против роскоши, они ищут пути разрешения общественных трудностей в изоби­лии и в росте производительности труда.

Социалистические учения, по Дюркгейму, не определяются ни отрицанием частной собственности, ни требованиями рабо­чих, ни желанием высших классов или руководителей государ­ства улучшить жизнь наиболее обездоленных. Отказ от частной собственности отнюдь не есть отличительный признак социа­лизма. В учении Сен-Симона критикуется институт наследства, но Дюркгеим видит в этой критике нечто вроде подтверждения самого принципа частной собственности. В самом деле, если мы называем частной собственностью индивидуальную собствен­ность, то последняя оправданна, если она принадлежит тому, кто ее приобрел. Передача по наследству становится, таким об­разом, противоположностью принципа частной собственности, поскольку по наследству некто получает собственность, кото­рую сам он приобрести не в состоянии. В этом смысле, считает Дюркгеим, критика наследования может рассматриваться как логичное проведение принципа, согласно которому частной считается только законная собственность, такая, которой инди­вид владеет в результате того, что он сам ее приобрел.

Дюркгейм допускает, что требования рабочих и стремления улучшить их жизнь — составная часть сознания, которое инс­пирирует социалистические учения, но он утверждает, что не оно определяет сущность социалистической идеи. Во все вре­мена были люди, обуреваемые духом благотворительности или сострадания, неравнодушные к судьбе несчастных и желавшие ее улучшения. Эта тревога за другого не является отличитель­ным признаком ни социалистических учений, ни данного мо­мента общественной европейской истории. Более того, «обще­ственный вопрос» никогда" не будет решен экономическими ре­формами.

Необходимым предшествующим этапом в развитии социа­листических учений была Великая французская революция, а отдельные события, имевшие место в XVIII в., можно считать их первопричиной. Множатся протесты против неравенства, рождается мысль <>; том, что государство можно наделить бо­лее обширными функциями. Но до революции эти положения остаются в зачаточном состоянии, им недостает главного, ос­новной идеи социализма: концепции сознательной реорганиза­ции экономической жизни.

Эта идея родилась после революции: потому что последняя поколебала общественный строй и расширила ощущение кри­зиса, склонив мыслящих людей к поискам его причин. Разру­шая прежний порядок, Французская революция способствова­ла осознанию возможной роли государства. Наконец, именно

после нее отчетливо проявилось противоречие между возрос­шей производительностью труда и нищетой большинства. Об­наружилась экономическая анархия, и протест против нера­венства, вину за которое прежде сваливали главным образом на неравенство политическое, был перенесен в экономиче­скую сферу. Произошло столкновение уравнительных стрем­лений, усилению которых содействовала революция, с осоз­нанием экономической анархии, вызванной к жизни зарожда­ющейся промышленностью. И это соединение протеста против неравенства и осознания экономической анархии породило социалистические учения, выражающие стремления к реорга­низации общества, начиная с экономики.

Общественный вопрос у Дюркгейма, в соответствии с его определением социализма, оказывается, таким образом, преж­де всего организационным вопросом. Но это также и вопрос морали. В ярком отрывке из своей книги он объясняет, почему реформы, инспирированные одним лишь духом благотворитель­ности, не могут решить общественную проблему: «Если мы не ошибаемся, то этот поток сострадания и сочувствия, суррогат прежнего коммунистического потока, с которым обычно стал­киваются в сегодняшнем социализме, представляет в нем лишь вторичный элемент. Он его дополняет, но не определяет. Сле­довательно, меры, предпринимаемые для того, чтобы его сдер­жать, не затрагивают причин, вызвавших к жизни социализм. Если потребности, выражаемые социализмом, сформированы, то их удовлетворение нельзя будет свести к удовлетворению неопределенных чувств братства. Обратим внимание на то, что происходит во всех странах Европы. Повсюду — озабочен­ность тем, что называют социальным вопросом, и попытки предложить частичные его решения. А между тем почти все ме­роприятия, предпринимаемые в этих целях, направлены исклю­чительно на улучшение положения трудящихся классов, т. е. они созвучны только благородным тенденциям, лежащим в ос­нове коммунизма. По-видимому, считается, что более неотлож­ным и полезным является облегчение страданий рабочих и ком­пенсация того, что есть плачевного в их жизни, с помощью бла­годеяний и законных льгот. Налицо готовность множить число стипендий, разного рода дотаций, расширять, насколько воз­можно, сферу благотворительности, внедрять правила охраны здоровья рабочих и т.д. с целью уменьшения разрыва между двумя классами и неравенства. Не замечают (впрочем, такое случается постоянно вплоть до социализма), что, поступая так, принимают второстепенное за главное. Не благородной снисхо­дительностью к тому, что еще остается от старого коммунизма, можно будет когда-нибудь обуздать социализм или осущест­вить его. Не вникая в ситуацию, типичную для всех времен, мы

добьемся какого-то смягчения ситуации совсем недавнего про­исхождения. Идя избранным путем, мы не только проходим ми­мо цели, которую следовало бы иметь в виду, но не можем до­стичь и намеченной нами цели. Потому что, какие бы ни созда­вали для трудящихся привилегии, частично нейтрализующие те, которыми пользуются хозяева, сколько бы ни уменьшали про­должительность рабочего дня, увеличивая даже равным обра­зом зарплату, не смогли унять возросшие аппетиты, т.к. по мере их удовлетворения они набирают силу. Их требования беспре­дельны. Их утолять — все равно что стремиться наполнить боч­ку Данаид. Если бы социальный вопрос вставал в таком плане, было бы лучше объявить его неразрешимым» (ibid., с, 78—79).

Это удивительный отрывок, и звучит он сегодня странно. Само собой разумеется, что Дюркгейм не противник обще­ственных реформ, не враждебно относится к уменьшению продолжительности рабочего дня или повышению зарплаты. Но характерно само превращение социолога в моралиста. Ос­новная тема все та же: аппетиты людей неутолимы; при отсут­ствии морального авторитета, умеряющего желания, люди бу­дут вечно неудовлетворены, поскольку всегда будут хотеть получить больше того, что имеют.

В определенном отношении Дюркгейм прав. Но он не задал­ся вопросом, который поднимает Эрик Вейль в своей «Полити­ческой философии»: является ли целью общественной органи­зации сделать людей довольными? Не проникает ли неудовлет­воренность в саму ткань жизни человека и совершенно особым образом в жизнь общества, в котором мы живем? ' °

Может быть, люди остаются столь же неудовлетворенны­ми, как и прежде, по мере увеличения числа общественных реформ? А может быть, менее неудовлетворенными, или они чувствуют себя как-то иначе? А нельзя ли полагать, что чувст­во неудовлетворенности и требования движут историческим процессом? Не нужно быть гегельянцем, чтобы понять: обще­ства трансформируются самим нежеланием людей оставаться в прежнем положении, каким бы оно ни было. В этом смысле неудовлетворенность не обязательно патология. Она, несом­ненно, не является Таковой в обществах, как наши, где осла­бевает власть традиции, а привычный образ жизни больше не кажется навязываемым в качестве нормы или идеала. Если каждое поколение хочет жить лучше предыдущего, то перма­нентная неудовлетворенность, о которой пишет Дюркгейм, не­избежна. Бочка Данаид или скала Сизифа суть репрезентатив­ные мифы современного общества.

Но если социальный вопрос не может быть решен путем реформ или улучшения положения людей, то какова его отли­чительная особенность в сегодняшнем мире?

Когда-то во всех обществах экономическая деятельность была подчинена светским и духовным властям. Светские вла­сти, по существу, были военными или феодальными, а духов­ные власти — религиозными. Сегодня в индустриальном обще­стве экономическая деятельность обособлена, она больше не регулируется, не служит предметом морализирования. Сен-Си­мон, добавляет Дюркгейм, отлично понял, что прежние власти, в сущности военные или феодальные, основанные на принуж­дении человека человеком, в современном обществе могли стать лишь помехой, т. к. они не в состоянии организовать и ре­гулировать индустриальную жизнь. Но первые социалисты ошибочно полагали, что современное общество отличается тем, что экономическая сфера не подчиняется общественной вла­сти. Другими словами, констатируя, что прежние власти были неприспособлены для необходимого регулирования экономиче­ской деятельности, они пришли к выводу, что экономическая деятельность должна быть обособлена, что она не нуждается в подчинении властям. Такова анархическая тенденция некото­рых учений.

Дюркгейм видит в этом основную ошибку. Экономическая деятельность нуждается в подчинении власти, и власть должна быть и политической, и моральной, А социолог обнаруживаем эту политическую и моральную власть, необходимую для регу­лирования экономической жизни, не в государстве или семье, а в профессиональных объединениях.

Курс по социализму датируется 1896 г. Годом раньше поя­вились «Правила социологического метода». Курс по социа^ лизму, таким образом — современник первого периода науч­ной карьеры Дюркгейма, периода написания работ «О разде­лении общественного труда» и «Самоубийство». В нем автор вновь обращается к идеям, изложенным в конце первой из этих книг, идеям, которые он представит в более развернутом виде в предисловии ко второму изданию своей диссертации. Решение социальной проблемы сводится к восстановлению профессиональных объединений, некогда именуемых корпо­рациями, для оказания влияния на индивидов и регулирования экономической жизни путем морализации.

Государство не способно выполнять эту функцию, потому что оно слишком удалено от индивидов. Семья стала слишком маленькой и утеряла экономическую функцию. Экономиче­ская деятельность отныне развертывается вне семьи, место работы больше не совпадает с местом жительства. Ни госу­дарство, ни семья не могут контролировать экономическую жизнь. Профессиональные объединения, восстановленные корпорации станут выполнять роль посредника между индиви­дом и государством благодаря их общественному и морально-

му авторитету, необходимому для восстановления дисципли­ны, за отсутствием которой люди дают безудержную волю своим желаниям. ^N

Таким образом, по Дюркгейму, социология может указать на научное решение социальной проблемы. Понятно, что он смог использовать (в качестве отправного пункта своих иссле­дований) философскую проблему, которая определяет полити­ческую, и что в социологии, как он себе ее представлял, он нашел замену социалистического учения.

Представляет интерес заключение курса по социализму. Дюркгейм пишет, что в начале XIX в. почти синхронными были три движения: рождение социологии, борьба за религиозное обновление и становление социалистических учений. Социали­стические учения стремились к реорганизации общества и, кро­ме того, к сознательному регулированию экономической дея­тельности, сегодня еще рассредоточенной в обществе. Религи­озное движение добивалось воссоздания верований, которые заняли бы место традиционных религий с их ослабевающим влиянием. Целью социологии было подвергнуть социальные факты научному анализу, пронизанному духом естествознания.

По Дюркгейму, эти три движения связаны между собой многими нитями. Социология, социализм и религиозное обнов­ление в начале XIX в. сочетались друг с другом, потому что они суть проявления одного и того же кризиса. Развитие науки, ко­торая разрушает или по меньшей мере ослабляет традиционные религиозные верования, неизбежно вызывает применение на­учных принципов к социальным феноменам. Социализм есть осознание кризиса морали и религии, а также необходимости реорганизации общества как следствия того, что прежняя поли­тическая и духовная власть-больше не соответствует самому ха­рактеру индустриального общества. Социализм ставит пробле­му организации общества. Стремление к религиозному обнов­лению есть реакция на ослабление традиционных верований. Социология представляет собой одновременно расцвет научно­го разума и попытку найти решение проблем, поставленных со­циализмом, самим фактом ослабления религиозных верований и стремлением к духовному обновлению.

^ К сожалению, последние строчки курса неразборчивы, но заключение лекций не представляет тайны. Дюркгейм как со­циолог стремится научно объяснить причины социалистиче­ских движений, показать истинное в социалистических учени­ях и научно определить условия, при которых можно найти решение того, что называется социальной проблемой. Что каса­ется религиозного обновления, Дюркгейм как социолог, по-види­мому, не настаивает на своем решающем вкладе в него. Он не пророк социологической религии, как Конт. Но он полагает,

что наука об обществе помогает понять, как религии родились из общественных потребностей и коллективных движений, а также то, что она позволяет нам верить в появление новых ре­лигий — в ответ на аналогичные потребности общества.

«Чтобы господствовал порядок, большинство людей должны быть довольны своей судьбой. Но для того, чтобы они были ею довольны, им нужно быть убежденными в том, что у них нет права иметь больше, а не наличие большего или меньшего. А для этого крайне необходим авторитет, превосходство которо­го они признают и через который как бы говорит право. Ибо ни­когда индивид, уступивший давлению своих потребностей, не признает, что он достиг предела своих прав» (ibid., р. 291).

Этот фрагмент ярко раскрывает точку зрения Дюркгейма, которая представляется, таким образом, чем-то вроде синтеза, основанного на понятии коллективного сознания, антрополо­гии Гоббса и Кантовой морали долженствования. Категориче­ский императив коллективного сознания ограничивает беско­нечные желания человека.

Таким образом, по Дюркгейму, социализм как движение ис­торических идей есть в сущности реакция на анархию в эконо­мике. Социализм требует ясного осознания функций, которые сегодня рассеяны в обществе. Он не совпадает со стародавни­ми коммунистическими возражениями против несправедливо­сти и неравенства. Он возник после Французской революции, в_ч момент, когда ее политическое вдохновение коснулось эконо­мической сферы. Современник индустриализации, социализм ставит подлинной целью создание промежуточных организации между индивидом и государством, наделенных одновременно моральным и социальным авторитетом.

Основная задача рассматриваемого Дюркгеймом социализ­ма сводится к организации, а не к классовой борьбе. Его цель — создание профессиональных групп, а не изменение характера собственности.

Толкуемый таким образом, социализм связан с социоло­гией. Не потому, что социология как таковая выражает поли­тические мнения. Но социология, исследуя объективно и науч­но общественную реальность, должна интересоваться социа­листическим движением. Тогда она учтет историческое значе­ние этого движения, а заодно подойдет к мысли о реформах, благодаря которым социалистическое вдохновение воплотится в новых институтах.

Отсюда понятно, почему Дюркгейм почти не интересуется собственно политическими механизмами. Парламентские инс­титуты, выборы, партии представляют, по его мнению, внеш­нюю сторону общественной жизни. В этом отношении он ос­тается последователем Конта. Последний же, будучи привер-

женцем либеральных идей на начальном этапе своей деятель­ности, становился все более безразличным к представитель­ным институтам как таковым по мере развития его идей. По его мнению, парламенты суть институты, сам характер кото­рых соответствует переходному периоду метафизического со­стояния между теологией и позитивизмом. В изображении бу­дущего общества Конт оставил слишком мало места выборам, партиям, парламентам. В этом отношении он зашел столь дале­ко, что во время государственного переворота Наполеона III почти не возмущался ликвидацией метафизических пережит­ков и в то же самое время без колебаний письменно обратил­ся с призывом к русскому царю. Он был готов согласиться с тем, чтобы реформы, необходимые для наступления эры пози­тивизма, были осуществлены абсолютной властью, даже если эта власть сосредоточена в руках человека традиции.

Конечно, в своей неприязни к парламентаризму Дюркгейм зашел не столь далеко. Но, как об этом говорит Марсель Мосс во введении к курсу по социализму, выборы и парла­мент представлялись социологу поверхностными феноменами.

Дюркгейм верил в необходимость глубоких реформ обще­ства и морали. Эти реформы, по его мнению, были не столько облегчены, сколько парализованы партийными спорами и пар­ламентским беспорядком.

Дюркгейм писал о демократии, в частности, в своих «Лек­циях по социологии...», опубликованных в 1950 г. Но здесь он дает ее определение, отличающееся от того, которое сегодня выглядит классическим. В самом деле, в него он не включает ни всеобщее избирательное право, ни плюрализм партий, ни парламент. Истинная характеристика демократического госу­дарства сводится у него jco «все большему распространению управляющего сознания и все более тесным связям между этим сознанием и массой индивидуальных сознаний», или, иначе говоря, между государством и народом.

«С этой точки зрения демократия нам представляется, сле­довательно, политической формой, в которой общество дости­гает наиболее ясного самосознания. Народ тем более привер­жен демократии, чем более значительную роль в обществен­ных делах играют совместные обсуждения, размышления, кри­тика. И тем менее он ею дорожит, чем более преобладают бессознательность, предосудительные привычки, смутные чув­ства, предрассудки — одним словом, все, не подлежащее конт­ролю. Это значит, что демократия — не открытие или ренес­санс нашего века. Это отличительная черта, которую все боль­ше и больше приобретают общества. Если мы сумеем избавить­ся от обычных ярлыков, которые лишь затемняют мысль, мы признаем общество XVII в. более демократичным, чем обще-