СОЦИОЛОГИ И РЕВОЛЮЦИЯ 1848 ГОДА 6 страница

Наконец, есть третий социальный тип самоубийства ■— ано-мическое. Именно этот тип больше всего интересует Дюркгей-ма, поскольку он наиболее характерен для современного об­щества. Аномическое самоубийство выявляется с помощью статистической корреляции между частотой самоубийств и фазами экономического цикла. Статистика, по-видимому, об­наруживает тенденцию роста частоты самоубийств в периоды экономических кризисов и, кроме того (что самое интересное и неожиданное), в периоды чрезмерного благополучия. Любо­пытен и другой феномен: во время значительных политиче­ских событий обнаруживается тенденция к сокращению час­тоты самоубийств. Так, в годы войны число самоубийств уменьшается.

Рост числа самоубийств в периоды оживления обществен­ной жизни и уменьшение их частоты во время значительных событий подсказывают нашему социологу идею экономиче­ского самоубийства. Это выражение уже использовалось в ра­боте «О разделении общественного труда», и оно служит клю­чевым понятием социальной философии Дюркгейма. Больше всего его интересует и неотвязно преследует кризис совре­менного общества, проявляющийся в общественной дезинтег­рации и ослаблении связей между индивидом и группой.

Аномическое самоубийство относится не только к тем са­моубийствам, число которых возрастает во время экономиче­ских кризисов, но и к тем, частота которых соразмерна числу разводов. И Дюркгейм приводит большой и обстоятельный анализ влияния разводов на частоту самоубийств среди муж­чин и женщин.

Статистика дает в этом отношении результаты, относи­тельно трудно поддающиеся интерпретации. Разведенный мужчина более «подвержен» (выражение Дюркгейма) опас­ности самоубийства, чем женщина. Для понимания этого фе­номена следует рассмотреть то, что мужчина и женщина на­ходят в браке: уравновешенность, удовольствие и дисципли­ну. Мужчина обнаруживает в браке уравновешенность и дисциплину, но при этом благодаря терпимости нравов он сохраняет в браке определенную свободу. Женщина (Дюрк­гейм описывает минувшее время) находит в браке скорее дисциплину, чем свободу. К тому же разведенный мужчина становится недисциплинированным, между его желаниями и их удовлетворением не хватает согласованности, тогда как разведенная женщина пользуется большей свободой, частич­но возмещающей утерю семейной поддержки.

Таким образом, кроме самоубийства из эгоизма и само­убийства из альтруизма, есть третий тип — аномическое само­убийство, на которое обречены индивиды в современных об­ществах вследствие условий своего существования. Жизнь в таких обществах не регламентируется обычаем: индивиды по­стоянно соперничают друг с другом; они многого ждут от жиз­ни, их запросы велики, их постоянно подстерегают страдания, рождающиеся из диспропорции между чаяниями и их удов­летворением. Такая атмосфера тревоги способствует разви­тию «суицидального течения».

Далее Дюркгейм настойчиво стремится показать, что соци­альные типы, выведенные им, примерно соответствуют психо­логическим типам.

К эгоистическому самоубийству люди склонны в состоянии апатии, при отсутствии привязанности к жизни, в альтруисти­ческом сказывается энергия и страсть, наконец, аномическому

самоубийству будет предшествовать раздражительность и от­вращение, связанные с многочисленными случаями разочаро­вания, которые преподносит сегодняшняя жизнь, отвращение как следствие осознания несоразмерности чаяний и их удов­летворений.

Переведя социальные типы на язык психологии, следует объяснить или обозначить с помощью терминов результаты исследования, имеющие важное значение с точки зрения со­циологической теории.

Вкратце теорию Дюркгейма можно изложить так. Само­убийства — это индивидуальные феномены, причины которых в основном социальные. Существуют суицидальные течения, если использовать выражение Дюркгейма, пронизывающие общество. Первопричиной их служат не отдельные индивиды, а коллективы; эти течения являются реальной или определяю­щей причиной самоубийств. Конечно, суицидальные течения не воплощаются в любом, взятом наугад, индивиде. Если те или другие индивиды кончают с собой, значит, возможно, они были предрасположены к этому в силу своего психологиче­ского склада, слабости или заболеваний нервной системы. Но те же самые социальные обстоятельства, создающие суици­дальные течения, порождают эти психологические предраспо­ложенности, потому что индивиды, живущие в современном обществе, отличаются утонченной, а потому уязвимой чувстви­тельностью.

Действительные причины самоубийств — общественные силы, изменяющиеся от общества к обществу, от группы к группе, от религии к религии. Они исходят от групп, а не от изолированных индивидов. В который раз мы соприкасаемся с основным предметом Дюркгеймовой социологии, а именно: общества в себе — это нечто чужеродное по отношению к ин­дивидам. Существуют феномены или силы, опорой которых служит коллектив, а не просто сумма индивидов. Последние совместно порождают феномены или силы, объясняемые лишь объединением индивидов. Существуют особые социаль­ные феномены, повелевающие индивидуальными феноменами. Наиболее поразительный или наиболее красноречивый при­мер — именно то из социальных течений, которое увлекает индивидов на путь смерти, при этом каждый из них верит, что слушается лишь самого себя, в то время как он лишь игрушка коллективных сил.

Для того чтобы сделать практические выводы из анализа самоубийств, следует задаться вопросом: нормальной или па­тологической является их природа? Дюркгейм рассматривает преступление как феномен социально нормальный; это еще не значит, что преступники не бывают часто психически ненор-

мальными, что преступление не стоит осуждать и наказывать. Но в любом обществе совершается определенное число пре­ступлений, и, следовательно, если они относятся к регулярно совершаемым действиям, то преступление не есть патологиче­ский феномен. Точно так же нормальным фактом может счи­таться и определенный показатель самоубийств.

Тем не менее Дюркгейм утверждает (впрочем, бездоказа­тельно), что рост самоубийств в современном обществе — это патология, или что сегодняшний уровень самоубийств об­наруживает некоторые патологические черты современного общества.

•Как известно, современное общество характеризуется дифференциацией, органической солидарностью, большой плотностью населения, интенсивностью коммуникаций и борь­бы за жизнь. Все эти факты, отражающие сущность современ­ного общества, не следует рассматривать как ненормальные по своей природе.

Но в конце работы «О разделении общественного труда», как и в конце «Самоубийства», Дюркгейм указывает, что у со­временных обществ наблюдаются определенные патологиче­ские симптомы, и прежде всего недостаточная интеграция ин­дивида в коллектив. Типом самоубийства, который в этом от­ношении больше всего привлекает внимание Дюркгейма, ока­зывается тот, что он назвал атомическим. Именно этот тип вызывает рост показателя самоубийств во время экономиче­ских кризисов, а также в периоды процветания, во всех тех случаях, когда имеет место усиление деятельности, расшире­ние обменов и обострение соперничества. Последние феноме­ны неотделимы от обществ, в которых мы живем, но за опре­деленными границами они становятся патологическими.

«Есть основание считать, что это обострение (рост само­убийств) — следствие не сути прогресса, а особых условий его осуществления в наше время, и ничто не убеждает нас в том, что эти условия нормальные. Потому что не надо оболь­щаться блестящим развитием наук, искусств и промышленно­сти, свидетелями чего мы являемся. Слишком очевидно, что оно происходит на, фоне болезненного возбуждения, мучи­тельные следствия которого испытывает каждый из нас. Та­ким образом, вполне возможно и даже правдоподобно, что ис­точником роста самоубийств служит патологическое состоя­ние, сопровождающее ныне развитие цивилизации, не будучи его необходимым условием.

Быстрота, с какой возросло число самоубийств, не допу­скает иной гипотезы. Менее чем за 5 0 лет оно, в разных стра­нах, увеличилось втрое, вчетверо и даже впятеро. Вместе с тем мы знаем, что оно определяется тем, что есть самое закос-

нелое в организации обществ, поскольку показывает настрое­ние общества, и что настроение народов, как и отдельных ин­дивидов, отражает самое основное в состоянии организма. Значит, организация нашего общества должна была глубоко измениться за этот век, чтобы стать причиной такого роста по­казателя самоубийств. А ведь невозможно, чтобы одновремен­но столь же серьезное, сколь и быстрое изменение не было извращенным, ибо общество не в состоянии так внезапно из­менить свою структуру. Значит, только в ходе медленных и почти незаметных модификаций оно способно приобрести иные черты. К тому же ограниченны и возможные преобразо­вания. Раз некий социальный тип определился, он утрачивает способность к бесконечной пластичности; скоро достигается тот предел, какой нельзя превзойти. Изменения, которые со­держатся в статистике современных самоубийств, следова­тельно, не могут быть нормальными. Даже не зная в точности, к чему они сводятся, можно заранее утверждать, что они — результат не равномерной эволюции, а болезненного потрясе­ния, которое смогло искоренить институты прошлого, ничем не заменив их, т.к. работу веков нельзя сделать за несколько лет. Но если анормальна причина, то не может быть иным'и результат. Прилив добровольных смертей свидетельствует, следовательно, не об усиливающемся блеске нашей цивилиза­ции, а о состоянии кризиса и расстройства, которое не может продолжаться, не порождая опасности» (ibid., р. 422—423).

Какими же средствами можно укрепить процесс вовлече­ния индивида в коллектив? Дюркгейм останавливается после­довательно на семье, религиозной и политической группах, в особенности на государстве, и пытается доказать, что ни одна из этих трех групп не представляет собой близкого к индиви­ду социального окружения, которое обеспечивало бы ему без­опасность, целиком подчиняя его требованиям солидарности.

Он не считает возможным возвращение индивида в* се­мейную группу по двум причинам. С одной стороны, пока­затель анемических самоубийств среди тех, кто состоит в браке, возрастает не меньше, чем среди одиноких, и это указывает на то, что семейная группа больше не обеспечи­вает эффективной защиты от суицидального течения. Было бы напрасно рассчитывать лишь на одну семью как на сред­ство создания для индивида среды, одновременно близкой ему и способной принудить его к дисциплине. С другой сто­роны, функции семьи в современном обществе убывают. Все более уменьшаясь, семья играет все менее заметную эконо­мическую роль. Она не может служить посредником между индивидом и коллективом.

Государство, или политическая группировка, находится слишком далеко от индивида, и оно слишком абстрактно, слиш­ком властно, чтобы создать нужный для интеграции контекст.

Тем более не может положить конец аномии религия — путем устранения глубоких причин зла. Дюркгейм ожидает дисциплины от группы, которая должна быть органом реинтег­рации. Надо, чтобы индивиды согласились ограничить свои же­лания и подчиняться императивам, одновременно определяю­щим цели, способным привязывать к себе индивидов и обозна­чающим средства, которые эти индивиды вправе употребить. Однако религии в современных обществах все чаще и чаще приобретают абстрактный и интеллектуальный характер. В оп­ределенном отношении они очищаются, но частично теряют функцию специального принуждения. Они призывают индиви­дов переступить через свои страсти и жить по духовному за­кону, но они не в состоянии более точно определить обязан­ности или правила, которым должен подчиняться человек в своей мирской жизни. Короче говоря, они больше не занима­ют того положения, какое занимали в прошлом, — это уже не школа дисциплины. Итак, то, что ищет Дюркгейм и что может исцелить современное общество от зол, есть не абстрактные идеи и не теории, а действенная мораль.

Единственная общественная группа, которая может способ­ствовать вовлечению индивидов в коллектив, — это професси­ональная группа, или, говоря языком Дюркгейма, корпорация.

В предисловии ко второму изданию «О разделении обще­ственного труда» Дюркгейм пространно рассуждает о корпо­рациях как институтах, считающихся ныне анахронизмом, но в действительности отвечающих требованиям сегодняшнего дня. В большинстве случаев он называет корпорациями профессио­нальные организации, которые, сплачивая нанимателей и нани­маемых, стоят достаточно близко к индивидам, чтобы быть школой дисциплины и для каждого довольно высоким нача­лом, пользующимся престижем и властью. Сверх того, корпо­рации соответствуют характеру современных обществ, где преобладает экономическая деятельность.

Я еще вернусь к этой концепции корпораций, Дюркгеймо-вой версии социализма, которая имела несчастье быть совер­шенно отброшенной не только социалистами, но и либералами; она была обречена на неблагодарную судьбу профессорской доктрины.

Однако в этой дискуссии о патологическом характере се­годняшних показателей самоубийств и поиске терапевтиче­ских средств обнаруживается главная идея философии Дюрк­гейма. Человек, предоставленный самому себе, движим без­граничными желаниями. Индивид всегда хочет иметь больше

того, что у него есть, и он всегда разочарован в тех удовольст­виях, которые находит в суровой жизни.

«Как же определить то количество благосостояния, ком­форта, роскоши, к какому может законно стремиться чело­век? Ни в телосложении, ни в организации психики мы не на­ходим ничего, свидетельствующего о пределе подобных склонностей. Жизнь индивида не требует, чтобы склонности исчерпывались скорее одним, чем другим; доказательство в том, что они развивались с самого начала истории, все более полно удовлетворяясь, и все-таки здоровье в среднем не сни­жалось. Прежде всего, как установить способ, каким должны видоизменяться склонности в зависимости от условий, про­фессий, относительной значимости служб и т.п.? Нет обще­ства, где они удовлетворялись бы в равной степени на разных ступенях общественной иерархии. Но в своих сущностных мо­ментах человеческая природа в значительной мере одинакова у всех граждан. Стало быть, она не может ставить столь необ­ходимый потребностям изменчивый предел. А поскольку по­требности зависят только от индивида, они безграничны. Сама по себе наша восприимчивость, если не считать всякой внеш­ней силы, умеряющей ее, являет собой бездонную пропасть, которую ничто не может заполнить» (ibid., р. 27 3). '

Отдельный человек — это человек желаний, и поэтому первейшая потребность морали и общества — дисциплина. Че­ловека нужно дисциплинировать с помощью высшей, автори­тетной и приятной силы, т.е. достойной любви. Такой силой, которая одновременно неотвратимо внедряется и притягивает, может быть только само общество.

Обсуждение Дюркгеймовых положений о самоубийстве шло по нескольким направлениям.

Первое, которого придерживался в особенности доктор А. Дельма, касается ценности статистических данных⁴. Стати­стика самоубийств неизбежно оперирует небольшими числа­ми, потому что, к счастью, немного людей добровольно кладут конец своим дням. Следовательно, статистические корреляции установлены на основании относительно мелких различий в показателях самоубийств. Так что врач, придерживающийся психологической интерпретации самоубийства, сможет дока­зать, что на колебания показателей самоубийств в большинст­ве случаев полагаться нельзя из-за ошибок, имеющихся в ста­тистических данных.

Не вызывают сомнений два источника ошибок. Первый — чаще всего о самоубийствах узнают из заявлений членов семьи. Отдельные случаи становятся известны благодаря тому,

что сами обстоятельства этого акта отчаяния оказались видны другим, но многие самоубийства происходят в таких условиях, что общественные органы регистрируют добровольные смерти только на основании семейных источников. Процент замаски­рованных самоубийств может, таким образом, меняться в за­висимости от социальной среды, эпохи и самих обстоятельств.

Второй источник ошибок — частота неудавшихся само­убийств или попыток самоубийства. Дюркгейм не изучал этой проблемы, которая к тому же встала лишь недавно. По правде говоря, она очень непростая, т.к. в каждом случае поистине необходимо психосоциальное исследование, чтобы узнать, бы­ло ли это действительно намерением самоубийства или нет.

Второе направление обсуждений касается действенности корреляций, выявленных Дюркгеймом. Морис Хальбвакс за­нимался усовершенствованным анализом этих корреляций⁵.

Для того чтобы это направление дискуссии изложить про­сто и ясно, достаточно вспомнить классический тезис Дюркгей-ма: протестанты кончают жизнь самоубийством чаще, чем като­лики, потому что католицизм обладает высшей интегративной силой по сравнению с протестантизмом. Этот тезис был сфор­мулирован на основе немногих немецких статистических дан­ных по районам со смешанным населением и казался убеди­тельным до тех пор, пока не задались вопросом о том, случайно ли католики не живут в сельскохозяйственных зонах, а проте­станты в городах. Стоит лишь обеим религиозным группам стать также группами населения с разным образом жизни, как тео­рия интегративной ценности религий утрачивает надежность.

В общем при установлении корреляции между показателя­ми самоубийств и таким фактором, как религиозный, требуют­ся доказательства того,.что иных дифференциальных факто­ров в сравниваемых случаях нет. Однако часто мы не прихо­дим к бесспорному результату. Религиозный фактор трудно вычленить. Близкие друг другу группы населения, исповедую­щие разные религии, вообще различаются образом жизни и профессиональными занятиями.

Третье направление обсуждения, с теоретической точки зрения самое интересное, — связь между социологической и психологической интерпретациями. Психологи и социологи со­гласны в следующем: большинство тех, кто кончает жизнь са­моубийством, отличаются не обязательно анормальной, но уяз­вимой нервной системой или психикой. Они располагаются на крайних полюсах нормального состояния. Проще говоря, мно­гие из тех, кто убивает себя, в той или иной мере неврастеники, принадлежащие к тревожному или циклотимическому типам. Сам Дюркгейм без труда соглашался с этими наблюдениями. Но он немедленно добавлял, что не все неврастеники убивают

себя и что такой природный склад представляет собой исклю­чительное основание или обстоятельство, благоприятное для действия суицидального течения, отбирающего свои жертвы.

«В той или иной социальной группе ежегодно насчитывает­ся столько-то самоубийц не потому, что в ней столько-то не­врастеников. Неврастения только способствует тому, что к са­моубийству склонны преимущественно неврастеники. Вот от­куда огромная разница точек зрения клинициста и социолога. Первый всегда наблюдает лишь отдельные случаи, изолиро­ванные один от другого. Поэтому он констатирует, что очень часто жертвой был или неврастеник, или алкоголик, и объяс­няет случившееся тем или другим из этих психопатических со­стояний. В определенном смысле он прав, т.к. если с собой по­кончил этот субъект, а не его сосед, то часто именно по дан­ной причине. Но, как правило, не ею объясняется то, что есть люди, убивающие себя, а также то, что в каждом обществе кончает с собой определенное число людей в течение опреде­ленного периода» (ibid., р. 379).

Двусмысленность в этом тексте порождается выражением «суицидальное течение». Это понятие, кажется, намекает на существование, собственно говоря, общественной или коллек­тивной силы как эманации всей группы, толкающей индивидов на самоубийство. Но ни отдельные, непосредственно наблюда­емые факты, ни статистика не подтверждают такого представ­ления. Показатели самоубийств могут объясняться и процент­ным соотношением нервных или тоскующих людей в данном обществе, и подстрекательством к самоубийству, воздейству­ющему на них. Не все тоскующие люди — самоубийцы, и можно представить себе, что в зависимости от профессио­нального положения, политических обстоятельств или граж­данского состояния среди них больше или меньше тех, кто го­тов положить конец своим дням.

Иными словами, ничто не заставляет считать суицидальное течение объективной реальностью или определяющей причи­ной. Статистические данные могут быть результатом совмест­ных действий психологических или психопатологических дан­ных с социальными обстоятельствами. Последние способству­ют росту либо числа психически неуравновешенных, либо чис­ла самоубийц среди психически неуравновешенных.

Опасность интерпретации Дюркгейма (в том числе его терминологии) состоит в том, что позитивная интерпретация, которая легко сочетает личные и коллективные факторы, мо­жет оказаться подмененной мифической конкретизацией со­циальных факторов, преобразованных в сверхиндивидуаль­ную силу — новый Молох, отбирающий свои жертвы среди индивидов.

3. «Элементарные формы религиозной жизни» (1912)

Третья большая книга Дюркгейма, «Элементарные формы религиозной жизни», несомненно, самая важная, самая глубо­кая, самая оригинальная, а кроме того, по моему мнению, в этой книге наиболее четко отражено вдохновение автора.

Цель данного сочинения заключается в разработке общей теории религии на основании анализа первичных и наиболее простых религиозных институтов. Следующая формула уже намечает одну из ведущих идей Дюркгейма: на основе изуче­ния примитивных форм религии допустимо и возможно созда­вать теорию высших религий. Сущность религии раскрывает тотемизм. Все выводы, сделанные Дюркгеймом в результате изучения тотемизма, исходят из предположения, что можно выявить сущность общественного феномена путем наблюде­ния за самыми элементарными его формами.

Есть и иной довод в пользу того, что исследование тотемиз­ма имеет решающее значение в учении Дюркгейма. В соответ­ствии с ним наука в наших индивидуалистических и рациона­листических обществах обладает сегодня высшим интеллекту­альным и моральным авторитетом. Можно двигаться по ту сто­рону, а не оставаться по эту сторону и отвергать науку. Но общество, которое предопределяет распространение индиви­дуализма и рационализма и содействует им, нуждается, как и всякое общество, в общих верованиях. Однако, по-видимому, эти верования больше не могут поставляться традиционной ре­лигией, не отвечающей научным требованиям.

Есть выход, который представляется Дюркгейму простым и, осмелюсь употребить здесь это слово, чудодейственным: разве сама по себе наука не вскрывает того факта, что религия по су­ществу оказывается лишь преображением общества? Если на протяжении истории, фетишизируя тотем или Бога, люди ни­когда не поклонялись ничему другому, кроме коллективной ре­альности, преображенной верой, то выход из тупика возможен. Наука о религии раскрывает возможность перестройки верова­ний, необходимых для консенсуса, не потому, что она в состоя­нии породить коллективную веру, а потому, что она оставляет надежду на то, что общество будущего будет еще способно по­рождать богов, ведь все боги прошлого никогда не были не чем иным, как преображенным обществом.

В этом смысле «Элементарные формы религиозной жизни» демонстрируют Дюркгеимово решение антитезы науки и рели­гии. Обнаруживая глубокую реальность за всеми религиями, наука не воссоздает религии, а доверяет способности обще-

Й

ства поклоняться в каждую эпоху тем богам, в которых оно нуждается. «Религиозный интересы суть лишь символическая форма общественных и моральных интересов».

Я с удовольствием отмечу, что «Элементарные формы рели­гиозной жизни» представляют в творчестве Дюркгеима эквива­лент «Системы позитивной политики» в творчестве Конта. Дюрк-гейм не описывает религии общества, подобно тому как Конт подробно излагал религию человечества. Он даже недвусмыс­ленно отмечает, что Конт не прав, полагая, будто человек мог по команде выдумать религию. В самом деле, если религия — тво­рение коллективное, возможность создания религии одним социологом противоречила бы теории. Но в той мере, в какой Дюркгейм захотел доказать, что цель религии состоит не в чем ином, кроме как в преображении общества, его демарш срав­ним с демаршем Конта, когда тот, закладывая фундамент рели­гии будущего, утверждал, что человечество, покончив с транс­цендентными богами, возлюбит самое себя или полюбит то, что есть в нем лучшего под именем человечества.

«Элементарные формы религиозной жизни» можно иссле­довать с трех точек зрения, потому что это произведение объ­единяет три вида исследования. Оно включает в себя описание и подробный анализ системы кланов и тотемизма в некоторых австралийских племенах, с намеками на американские племе­на. В нем раскрывается сущность религии, вытекающая из ис­следования австралийского тотемизма. Наконец, в нем намеча­ется социологическое толкование форм мышления, т.е. введе­ние в социологию познания.

Из этих трех тем первая — описание системы кланов и то­темизма — занимает самое значительное место. Но я буду из­лагать ее кратко.

Здесь для меня очень важна вторая тема: общая теория ре­лигий, вытекающая из исследования тотемизма. Метод, ис­пользуемый Дюркгеймом в данной книге, — тот же самый, что и в предыдущих. Сначала определяется феномен. Затем опровергаются теории, отличающиеся от Дюркгеймовой. На­конец, на третьем этапе, демонстрируется социальная по су­ществу природа религий.

Сущность религии, по Дюркгейму, — в разделении мира на священные и мирские феномены, а не в вере в трансцендент­ного бога: есть религии, даже высшие, без божества. Боль­шинство школ буддизма не исповедуют веры в личного и трансцендентного бога. Тем более не определяется религия понятиями тайны или сверхъестественного, которые могут иметь лишь более позднее происхождение. В самом деле, сверхъестественное существует лишь по отношению к естест­венному, а чтобы обладать четкой идеей естественного, надо

уже уметь мыслить позитивно и научно. Понятие сверхъесте­ственного не может предшествовать понятию естественного, которое самое возникло поздно.

Категория верующего образована в силу разделения мира на две части — мирскую и священную. Священное состоит из совокупности вещей, верований и обрядов. Когда священные вещи находятся в отношениях координации и субординации, так что они образуют систему, которая сама по себе не входит ни в какую иную систему подобного рода, то совокупность ве­рований и соответствующих обрядов составляет религию. Ре­лигия, следовательно, предполагает священное, затем органи­зацию верований в священное, наконец, обряды или практику, более или менее логически вытекающие из верований.

«Религия есть солидарная система верований и практик, от­носящихся к вещам священным, обособленным, запретным, верований и практик, которые объединяют в одну моральную общность, называемою церковью, всех, кто их принимает» (Les Formes élémentaires de la vie religieuse, p. 65).

Понятие церкви дополняет понятия священного и системы верований с целью отграничения религии от магии, не предпо­лагающей обязательно объединения верующих в церковь.

Дав такое определение религии, Дюркгейм на втором этапе исследования отклоняет толкования религии, предшествую­щие тем, которые он хочет предложить. Эти толкования пред­ставлены в первой части книги, посвященной анимизму и нату­рализму — основным существенным концепциям элементар­ной религии. В соответствии с анимистическими представлени­ями религиозная вера — это вера в духов, преображение опыта людей как следствия их двойственной природы: тела и души. Согласно натуралистическим представлениям, люди по­клоняются естественным Преображенным силам. Изложение и опровержение этих двух учений довольно пространны, но в этой двойной критике скрыта идея. Принимается ли анимисти­ческая или натуралистическая интерпретация — в обоих слу­чаях, полагает Дюркгейм, кончают тем, что растворяют объ­ект. Если бы религия сводилась к любви к иррациональным ду­хам или естественным силам, преображенным страхом людей, она была бы тождественна коллективной галлюцинации. Одна­ко что это за наука, непосредственный результат которой — растворение реальности своего предмета?

Дюркгейм, напротив, замышляет спасти реальность религии с помощью своего объяснения. Если человек поклоняется пре­ображенному обществу, он в действительности поклоняется достоверной реальности. Что может быть реальнее силы кол­лектива? Религия — это опыт слишком непрерывный и слиш­ком глубокий, чтобы не соответствовать подлинной реально-

ети. Если эта подлинная реальность не Бог, нужно чтобы она стала реальностью, расположенной, если можно так сказать, непосредственно под Богом, а именно — обществом*.

Цель дюркгеймовской теории религии в создании реально­сти объекта веры без признания интеллектуального содержа­ния традиционных религий. Последние обречены самим разви­тием научного рационализма, но именно он позволяет сохра­нить то, что как будто разрушается, показывая, что в конечном счете люди никогда не обожествляли ничего другого, кроме собственного общества.

Для изучения теории анимизма и натурализма Дюркгейм обращается к модным в то время работам Тайлора и Спенсера. Последние опирались на феномен сновидений. Во сне люди видят себя там, где их нет; они, таким образом, представляют себе собственного двойника, и им легко вообразить себе, как в момент смерти этот двойник отделяется и становится по­движным, добрым или злым духом. Вместе с тем первобытные люди плохо различали одушевленные и неодушевленные вещи. Поэтому они помещали души умерших или подвижных духов в те или иные реальные обстоятельства. Так рождались культ семейных духов и культ предков. Исходя из дуализма тела и души, постигнутого во сне, первобытные религии порождают огромное множество духов, живущих вместе с нами, деятель­ных, полезных или опасных.