СОЦИОЛОГИ И РЕВОЛЮЦИЯ 1848 ГОДА 5 страница

говорить, ибо как же поддерживать уважение к правосудию, если последнее есть не более чем дань предрассудкам самоуп­равного и иррационального общества.

В реститутивном праве речь идет не столько о наказании, сколько о восстановлении такого состояния вещей, какое дол­жно соответствовать справедливости. Тот, кто не вернул свой долг, должен его уплатить. Но реститутивное право, к которо­му относится, например, коммерческое, не единственная фор­ма права, свойственного обществу с органической солидарно­стью. По крайней мере реститутивное право следует понимать в очень широком значении, в соответствии с которым оно объ­единяет все юридические правила, имея целью организацию кооперации между индивидами. Административное, или кон­ституционное, право на том же основании, что и коммерче­ское, принадлежит к разновидности кооперативного права. Они служат не столько выражением общих для коллектива чувств, сколько организацией регулярного и упорядоченного сосуществования уже дифференцированных индивидов.

Можно считать, что Дюркгейм, таким образом, снова воз­вращается к идее (игравшей основную роль в социологии Спенсера и в теориях классических экономистов), согласно которой современное общество, в сущности, основано на до­говоре, т.е. на свободно заключенных соглашениях между ин­дивидами. В этом случае дюркгеймовский подход как будто соответствует классической формуле «du statut au contrat» (от статута к соглашению) или также «от общества с преобладани­ем коллективных императивов к обществу, в котором общий порядок создается свободным решением индивидов». Но не такова идея Дюркгейма. Современное общество, по его мне­нию, зиждется на договоре не больше, чем разделение труда объясняется рациональными решениями индивидов, направ­ленными на увеличение общей продуктивности через распре­деление заданий. Если бы современное общество было «дого­ворным», оно объяснялось бы индивидуальными поведениями. А ведь Дюркгейм хочет доказать как раз противоположное.

Выступая, таким образом, против «контрактуалистов» типа Спенсера и против экономистов, Дюркгейм не отрицает, что в современных обществах возрастающую роль играют свободно заключаемые между индивидами контракты. Но этот договор­ный элемент в современном обществе производен от обще­ственной организации и даже от состояния коллективного со­знания. Чтобы все больше и больше расширялась область сво­бодного заключения соглашений между индивидами, нужна юридическая структура общества, которая регулировала бы автономные решения индивидов. Иными словами, межиндиви­дуальные контракты заключаются в социальном контексте, не-

посредственно не определяемом индивидами. Исконное усло­вие существования сферы контракта — разделение труда по­средством дифференциации. Здесь мы вновь сталкиваемся с принципом приоритета социальной структуры перед индивида­ми, или с приоритетом общественного типа перед индивиду­альными феноменами.

Контракты заключаются между индивидами, но условия, в которых они заключаются, устанавливаются законодательст­вом, отражающим понимание того, что в глобальном обществе считается справедливым, а что — несправедливым, что терпи­мым и что — нетерпимым.

Общество, где господствует органический тип солидарно­сти, стало быть, не определяется заменой общности контрак­том. Тем более не определяется современное общество заме­ной военного строя индустриальным, если пользоваться анти­тезой Спенсера. Оно обусловлено приоритетом феномена об­щественной дифференциации, контрактуализм же выступает ее следствием и выражением.

Когда экономисты или социологи считают основой совре­менного общества контракт, они сразу переворачивают исто­рический и логический порядок вещей. Именно отталкиваясь от глобального общества, можно разом понять, что собой представляют индивиды, как и почему они могут спокойно до­говариваться.

Какова же причина органической солидарности, или обще­ственной дифференциации, рассматриваемой в качестве ос­новной характеристики современных обществ?

Сначала отметим небесспорность постановки Дюркгеимом этой проблемы таким образом: какова причина развития орга­нической солидарности, или общественной дифференциации? Априори недостоверно и, пожалуй, даже невероятно, что можно обнаружить причину некоего сложного феномена, су­ществующего не изолированно, а в качестве одной из стррон общественной системы. Но Дюркгейм хочет выявить причину развития разделения труда в современных обществах.

Дело тут идет о феномене в высшей степени обществен­ном. Когда же требующий объяснения феномен отличается та­ким характером, то, по принципу однородности причины и следствия, причина также должна быть общественной. Поэто­му индивидуалистское объяснение должно быть исключено. Любопытно, что Дюркгейм отбрасывает и объяснение, уже рассмотренное и исключенное Контом, согласно которому ос­новным фактором общественного развития была тоска, или поиск счастья. Ибо, как говорит Дюркгейм, ничто не свиде­тельствует о том, будто члены современного общества более счастливы, чем члены архаических обществ. Наверное, здесь

он прав. Единственное, что удивляет: он считает необходимым (впрочем, возможно, в то время это было действительно необ­ходимо) посвятить столько страниц доказательству того факта, что социальная дифференциация не объясняется поиском ра­достей или счастья.

Верно, утверждает он, современное общество предоставля­ет человеку более тонкие и многочисленные удовольствия, но эта дифференциация удовольствий есть следствие обществен­ной дифференциации, а не ее причина. Что же касается сча­стья, никто не может сказать, что мы более счастливы, чем те, кто жил до нас. С этого момента Дюркгейм очень интересует­ся феноменом самоубийства. Лучшее доказательство того, пи­шет он, что с прогрессом современного общества счастья не становится больше, это частота самоубийств. И он намекает, что в современных обществах самоубийств больше, чем в об­ществах прошлого. Но за неимением статистики самоубийств в прошлых обществах на этот счет нет уверенности.

Разделение труда, следовательно, не может объясняться ни тоской, ни поисками счастья, ни ростом удовольствий, ни жела­нием повысить производительность коллективного труда. Раз­деление труда, общественный феномен, может быть объяснен лишь с помощью другого общественного феномена, и этот дру­гой общественный феномен представляет собой сочетание объема общества и его материальной и моральной плотности.

Объем общества — это просто число индивидов, составляю­щих данный коллектив. Но один объем не является причиной общественной дифференциации. В многолюдном обществе, сформировавшемся на обширной площади, но организованном путем рядоположенности сегментов и сближения огромного числа племен с сохранением в каждом из них прошлой структу­ры, один лишь объем не вызовет дифференциации. Чтобы объ­ем, т.е. рост численности, стал причиной дифференциации, сле­дует добавить плотность в двух смыслах — моральном и мате­риальном. .Плотность в материальном смысле — это число инди­видов на данной площади. Моральная плотность — это интенсивность коммуникаций и обменов между индивидами. Чем больше связей между индивидами, чем больше они работа­ют вместе, тем больше между ними торговых отношений или отношений конкуренции, тем выше плотность. Общественная дифференциация — это результат сочетания двух феноменов: объема общества и его материальной и моральной плотности.

Для объяснения данного механизма Дюркгейм прибегает к понятию борьбы за существование, введенному в оборот Дар­виным во второй половине XIX в. Чем больше индивидов про­буют жить вместе, тем сильнее борьба за существование. Об­щественная дифференциация есть мирное разрешение борьбы

за существование. Вместо уничтожения одних ради выживания других, как это происходит в животном мире, общественная дифференциация позволяет уцелеть большему числу индиви­дов. Каждый перестает соперничать со всеми и оказывается в состоянии играть свою роль и выполнять определенную функ­цию. Нет необходимости уничтожения большинства индивидов с тех пор, как они стали не похожи друг на друга, а различ­ны, — каждый вносит свой вклад в жизнь всех остальных².

Это объяснение соответствует тому, что Дюркгейм рас­сматривает в качестве правила социологического метода: объ­яснение одного социального феномена другим социальным фе­номеном и объяснение одного глобального феномена другим глобальным феноменом.

Начиная с этой первой значительной работы, мысль Дюрк-гейма сосредоточена на нескольких важнейших идеях.

Дифференциация, отличительный феномен современных обществ, служит созидательным условием личной свободы. Только в обществе, где коллективное сознание частично утра­тило свою навязчивую непреклонность, индивид может обла­дать определенной самостоятельностью суждения и действия. В этом индивидуалистическом обществе основная проблема состоит в поддержании минимума коллективного сознания, при отсутствии которого органическая солидарность повлечет за собой общественную дезинтеграцию.

Индивид есть проявление коллективности, в условиях ме­ханической солидарности индивиды взаимозаменяемы. В арха­ическом обществе индивида нельзя было считать «самым неза­менимым существом», согласно формуле Жида. Но когда мы доходим до общества, в котором каждый может и хочет быть самым незаменимым существом, индивид по-прежнему остает­ся проявлением коллективности. Структура коллектива пред­писывает каждому личную ответственность. Но даже и в этом обществе, позволяющем каждому быть самим собой, в инди­видуальных сознаниях есть более значительная, чем мы дума­ем, доля коллективного сознания. Общество органической дифференциации не могло бы сохраняться, если бы вне или сверх господства договора не существовали императивы и за­преты, коллективные ценности и объекты поклонения, привя­зывающие личность к социальному целому.

2. «Самоубийство» (1897)

Книга, которую Дюркгейм посвятил проблеме самоубийст­ва, тесно связана с исследованием разделения труда. Дюрк­гейм в целом принимает феномен естественного разделения

труда. В нем он усматривает признак нормального и в конеч­ном счете благоприятного развития общества. В порядке ве­щей для него дифференциация занятий и индивидов, ослабле­ние авторитета традиций, усиление власти разума, развитие личной инициативы. Однако он отмечает также, что в совре­менном обществе человек не обязательно более удовлетворен своим положением, чем в прежних обществах, и попутно при­влекает внимание к росту самоубийств как проявлению и до­казательству определенных, может быть, патологических черт нынешней организации совместной жизни.

Последняя часть книги, посвященной разделению труда, со­держит в себе анализ этих патологических черт. Уже здесь Дюркгейм говорит об аномии, отсутствии или дезинтеграции, норм, т.е. о понятии, которое станет преобладающим при анали­зе самоубийств. Он обращает внимание и на некоторые фено­мены: экономические кризисы, плохое приспособление трудя­щихся к условиям работы, необузданность требований индиви­дов по отношению к коллективу. Все эти феномены — патоло­гические. В самом деле, в соответствии с тем, что современные общества основаны на дифференциации, необходимо, чтобы каждый делал то, что отвечает его склонностям и желаниям. Сверх того, общество, все более учитывающее индивидуализм, оказывается по своей сущности вынужденным уважать право­судие. В обществах, где господствуют традиции, место каждого индивида определяется происхождением или коллективными императивами. В таких обществах требование индивидом поло­жения, соответствующего его пристрастиям или соразмерного его достоинствам, было бы нарушением нормы. Ведущий же принцип современного общества — индивидуализм. Люди здесь отличаются друг от друга и осознают это, каждый стре­мится добиться того, на что" он, по его мнению, имеет право. Ин­дивидуалистический принцип справедливости становится прин­ципом коллективным, необходимым, соответствующим нынеш­нему строю. Современные общества могут сохранять устойчи­вость, лишь уважая правосудие.

Даже в обществах, основанных на дифференциации инди­видов, продолжает '_; существовать эквивалент коллективного сознания обществ с механической солидарностью, т.е. господ­ством общих для всех верований ценностей. Если эти общие ценности ослабевают, если сфера этих верований чрезмерно сокращается, то обществу грозит дезинтеграция.

Главная проблема обществ — современных, как и всех, — это, следовательно, отношение индивидов и группы. Это отно­шение .изменилось вследствие того, что человек стал слишком сознательным, чтобы слепо соглашаться с социальными импе­ративами. Но с другой стороны, индивидуализм, желательный

сам по себе, чреват опасностями, т.к. индивид может требо­вать от общества гораздо большего, чем оно в состоянии ему дать. Поэтому необходима дисциплина, которую может навя­зать лишь общество.

В книге «О разделении общественного труда» и особенно в предисловии ко 2-му изданию Дюркгейм намекает на возмож­ный, по его мнению, способ излечения от эндемического зла современных обществ: организацию профессиональных групп, содействующих интеграции индивидов в коллективы.

Исследование самоубийств касается патологического ас­пекта жизни современных обществ и направлено на феномен, в котором наиболее разительно обнаруживается связь индиви­да с коллективом. Дюркгейм хочет показать, до какой степени коллектив влияет на индивидов. С этой точки зрения феномен самоубийства представляет исключительный интерес, ибо, по-видимому, нет ничего более сугубо индивидуального, чем факт лишения себя жизни. Если обнаружится, что этот феномен спровоцирован обществом, то Дюркгейм на самом невыгодном для своей диссертации факте докажет верность своих поло­жений. Когда индивид одинок и отчаялся до такой степени, что готов на самоубийство, то опять же общество определяет сознание несчастного и в большей мере, чем его индивидуаль­ная история, диктует ему этот акт.

Дюркгеймово исследование самоубийства неукоснительно вытекает из его диссертации выпускника Высшей нормальной школы. Оно начинается с определения феномена, затем следу­ют опровержение предшествующих интерпретаций, определе­ние типов самоубийств, и, наконец, на основе этой типологии развивается общая теория рассматриваемого феномена.

Самоубийством называется «всякий смертный случай, пря­мо или косвенно являющийся результатом позитивного или негативного деяния, совершенного самой жертвой, которая знала о возможности этого результата» (Le Suicide, p. 5.).

Позитивное деяние: выстрелить себе в висок из пистолета. Негативное деяние: не покидать горящего дома или отказы­ваться от какой бы то ни было пищи до наступления смерти. Голодовка, приводящая к смерти, есть пример самоубийства.

Выражение «прямо или косвенно» отсылает к различию, сравнимому с различием между позитивным и негативным. Вы­стрел из пистолета в висок прямо вызывает смерть; но если не покидать горящего дома или отказываться от пищи, то желае­мый результат, т.е. смерть, может стать косвенным или отда­ленным во времени. Согласно этой дефиниции, понятие охваты­вает не только случаи самоубийств, обычно признаваемые в ка­честве таковых, но и действия офицера, решившего лучше зато­пить свой корабль, чем сдаться; действия самурая, который

убивает себя, потому что считает себя обесчещенным; действия женщин, которые в Индии по обычаю должны следовать за мужьями «дорогой смерти». Другими словами, самоубийствами также следует считать случаи добровольной смерти, окружен­ной ореолом героизма и славы. Их первоначально не уподобля­ли так называемым обычным самоубийствам отчаявшегося лю­бовника, разорившегося банкира, арестованного преступника, о которых в газетах сообщается в рубрике «Разное».

Статистика сразу же показывает, что процентное отноше­ние самоубийств, т.е. частота для данного населения, относи­тельно постоянно. Этот факт Дюркгейм рассматривает как су­щественный. Определенный процент самоубийств отличает глобальное общество, область или район. Он меняется не про­извольно, а в зависимости от многих обстоятельств. Задача социолога — выявить корреляции между обстоятельствами и колебаниями уровня самоубийств, колебаниями, являющимися социальными феноменами. В самом деле, следует различать самоубийство как индивидуальный феномен (такой-то человек при таких-то обстоятельствах покончил с собой) от уровня са­моубийств как социального феномена, который и стремится объяснить Дюркгейм. С теоретической точки зрения самое важное — зависимость между индивидуальным (самоубийст­во) и общественным (уровень самоубийств) феноменом.

Определив суть явления, Дюркгейм отбрасывает разного рода психологические объяснения. Многие врачи или психоло­ги, исследовавшие индивидуальные самоубийства, пытались дать им объяснения психологического или психопатологиче­ского порядка. Они утверждали, что многие из тех, кто поку­шался на свою жизнь, в момент свершения самого акта нахо­дились в патологическом-состоянии и были предрасположены к самоубийству благодаря своей восприимчивости или состоя­нию психики. Подобным объяснениям Дюркгейм противопо­ставляет следующую аргументацию.

Он признает наличие психологической предрасположенно­сти к самоубийству, предрасположенности, которую можно объяснить с точки,зрения психологии или психопатологии. В самом деле, именно у неврастеников наибольшие шансы по­кончить с собой при определенных обстоятельствах. Но, счи­тает он, фактор, предопределяющий самоубийство, имеет не психологический, а социальный характер.

Научная дискуссия сосредоточилась на этих двух терми­нах: психологическая предрасположенность и социальная де­терминация.

Чтобы продемонстрировать различие, Дюркгейм пользуется классическим методом совпадающих изменений. Он исследует изменения уровня самоубийств среди разных групп населения

и пытается доказать отсутствие корреляции между частотой психопатологических состояний и частотой самоубийств. На­пример, он рассматривает разные религии и отмечает, что число душевнобольных среди приверженцев еврейской религии осо­бенно велико, но частота самоубийств среди них очень незна­чительна. Он стремится также показать, что нет корреляции между наследственной склонностью и уровнем самоубийств. Процент самоубийств увеличивается с возрастом, что мало со­вместимо с гипотезой о том, что их причина якобы передается по наследству. Таким образом, он задается целью опровергнуть объяснение, которое могло быть навеяно повторяющимися слу­чаями самоубийств в одной и той же семье.

Французский политический писатель прошлого века, посол Франции в США Прево-Парадоль покончил с собой в Вашинг­тоне через несколько дней после прибытия туда, а также объ­явления войны 1870 г. Приблизительно 3 0 лет спустя, при со­вершенно иных обстоятельствах, покончил с собой его сын. Значит, есть многочисленные примеры самоубийств в одной и той же семье, которые дают основания думать, что предраспо­ложенность к самоубийству может передаваться по наследст­ву. Но Дюркгейм, как правило, отбрасывает такую гипотезу.

В ходе предварительного рассмотрения он аналогичным об­разом отбрасывает объяснение самоубийства феноменом под­ражания. Он пользуется случаем свести счеты со своим совре­менником, известным в то время социологом, с которым он во всем был в разладе, — Габриелем Тардом: последний рассмат­ривал подражание как ключевой феномен общественного строя³. По мнению Дюркгейма, под одним названием «подра­жание» смешаны три явления.

Первое — это явление, которое сегодня назвали бы слия­нием сознаний, т.е. тот факт, что большое число людей испы­тывает в одно и то же время одинаковые чувства. Типичный пример — революционная толпа, о которой пространно« рас­суждает Ж. П. Сартр в своей «Критике диалектического разу­ма». В революционной толпе люди склонны к утрате подлин­ности собственных сознаний; каждый испытывает то же са­мое, что и другие; чувства, подстрекающие людей, — общие чувства. Действия, верования, страсти свойственны каждому потому, что они свойственны всем. Однако опорой этого пси­хосоциологического явления служит сам коллектив, а не один или несколько индивидов.

Второе — приспособление индивида к коллективу, когда он ведет себя так же, как другие, при отсутствии слияния со­знаний. Каждый склоняется перед более или менее рассеян­ными социальными императивами; кроме того, индивид не хо­чет выделяться. Ослабленная форма социального императи-

ва — мода. Женщина определенного круга будет чувствовать, себя оскорбленной, если ее платье отличается от того, носить которое в этом сезоне считается хорошим тоном. В этом слу­чае имеет место не подражание, а подчинение индивида кол­лективному правилу.

В конце концов, подражанием в точном смысле слова мо­жет считаться только «действие, которому непосредственно предшествует воспроизведение сходного действия, осуществ­ленного ранее другим, при отсутствии между воспроизведени­ем и совершением какого-либо явного или неявного интеллек­туального действия, относящегося к признакам, свойственным воспроизведенному действию» (ibid., р. 115). Чтобы понять этот феномен, достаточно вспомнить о заразительном кашле, охватывающем людей во время скучного собрания, и обо всех более или менее механических реакциях, порой наблюдаю­щихся на достаточно многолюдных собраниях.

Кроме того, следует различать два феномена: заражение и эпидемию. Это различение типично для метода Дюркгейма. Зе-ражение — феномен, который мы можем назвать межиндиви­дуальным или даже индивидуальным. Тот, кто кашляет вслед за другим, влияет на кашель соседа. На финише число кашля­ющих может быть большим, но каждый приступ строго инди­видуален. Кашель движется от индивида к индивиду, как ска­чущий рикошетом по воде камень. Наоборот, эпидемия, кото­рая может передаваться путем заражения, — феномен кол­лективный, его опорой служит все общество.

Это различие между последовательностью индивидуальных актов и коллективным феноменом позволяет, таким образом, лишний раз постичь суть замысла Дюркгейма — определение социального как такового,

Короче говоря, «нельзя обозначать одним и тем же терми­ном (подражание) процесс, в результате которого в атмосфе­ре объединения людей вырабатывается коллективное чувство; процесс·, следствием которого является наше согласие с общи­ми или традиционными правилами поведения; наконец, про­цесс, побуждающий Панургово стадо броситься в воду из-за того, что это сделал один из баранов. Сообща чувствовать, преклоняться перед авторитетом мнения, наконец, автоматиче­ски повторять то, что сделали другие, — все это совсем раз­ные вещи» (ibid., р. 115).

После таких формальных разборов Дюркгейм с помощью статистики опровергает мысль о том, будто показатель само­убийств определяется подражанием. Если бы самоубийства были следствием подражания, то можно было бы проследить по карте их распространение из центра, где показатель в осо­бенности высок по сравнению с другими районами. Но анализ

географического распределения самоубийств ничего подобно­го не выявляет. С районами, где высокий показатель, соседст­вуют те, где он особенно низок. Распределение показате­лей — беспорядочное и противоречит гипотезе о подражании. В некоторых случаях может наблюдаться подражание: так, на­кануне военного поражения отчаявшиеся индивиды один за другим кончают с собой, но эти феномены подражания не объясняют ни показателя самоубийств, ни их колебаний.

После того как феномен определен и отклонены его объяс­нения подражанием и патологией психики, которые не рас­крывают его социального характера, остается главный этап ис­следования — вычленение типов.

Для этого Дюркгейм обращается к доступной ему статисти­ке самоубийств, т.е. неполным и частичным статистическим данным, где учитываются небольшие числа: показатель само­убийств колеблется между 100 и 300 на один миллион чело­век в год. Некоторые врачи-скептики защитили диссертации, доказывая, что изучение изменений показателей самоубийств почти не имеет значения ввиду небольшого числа случаев и возможных неточностей статистических данных.

Дюркгейм констатирует, что показатель самоубийств варь­ируется в зависимости от определенного числа учитываемых им обстоятельств. Он полагает, что, исходя из статистических корреляций, можно определить социальные типы самоубийст­ва. Но согласно иной социологической теории, можно выявить изменения показателей самоубийств в соответствии с обстоя­тельствами, не имея достаточных оснований для выведения ти­пов из этих ковариаций.

Дюркгейм считает возможным выделить три типа само­убийств: эгоистическое, альтруистическое и аномическое. й Эгоистическое самоубийство рассматривается посредством корреляции между показателями самоубийств и социальными рамками — интеграторами, религией и семьей, причем послед­няя рассматривается в двух аспектах: брак и дети.

Показатели самоубийств варьируются в зависимости от возраста, т.е., как правило, растут вместе с ним. Они меняются в зависимости от пола: у мужчин показатель выше, чем у жен­щин; меняются они и в зависимости от религии: пользуясь не­мецкой статистикой, Дюркгейм устанавливает, что самоубий­ства случаются чаще в районе проживания протестантов, чем среди католиков. Дюркгейм сравнивает вместе с тем данные о мужчинах и женщинах, состоящих в браке, с данными о не состоящих в браке, вдовцах и вдовах. Используемые при этом статистические методы просты. Дюркгейм сравнивает частоту самоубийств среди женатых и неженатых мужчин одного воз­раста, чтобы выявить то, что он именует коэффициентом пре-

дохранения, который показывает уменьшение частоты само­убийств в данном возрасте в зависимости от семейного поло­жения. Дюркгейм выявляет также коэффициенты предохране­ния или, наоборот, коэффициенты обострения для незамуж­них или замужних женщин, для вдовцов и вдов.

В заключение он устанавливает, что если брак служит средством хорошей профилактики для мужчин и женщин, то эта профилактика проявляется начиная с определенного воз­раста и в большей степени связана с наличием детей, чем с браком как таковым. В самом деле, статистика показывает, что, начиная с определенного возраста, для замужних жен­щин, не имеющих детей, характерно возрастание коэффици­ента обострения и уменьшение коэффициента предохранения. Таким образом, средством защиты выступает не столько сам брак, сколько семья и дети. Бездетная семья не является до­статочно надежной средой-интегратором. Быть может, женщи­ны без детей страдают от того, что психологи сегодня называ­ют фрустрацией.

Таким образом, индивиды, предоставленные самим себе, испытывают бесконечные желания. Будучи не в состоянии как-либо их удовлетворить, они достигают уравновешенности лишь благодаря внешней силе морального свойства, которая учит их воздержанию и помогает достичь душевного спокой­ствия. Любое состояние, ведущее к возрастанию несогласо­ванности между желаниями и их удовлетворением, выражает­ся коэффициентом обострения.

Этот первый социальный тип самоубийства, выведенный пу­тем изучения статистических корреляций, обозначается терми­ном «эгоизм». Мужчины или женщины более склонны к поку­шению на собственную жизнь, когда они думают о самих себе, когда они не интегрированы в общественную группу, когда дви­гающие ими желания не соотнесены с групповой оценкой этих желаний, впрочем, как и самой жизни, и со значением долга, налагаемого близкой и прочной окружающей средой.

Второй тип самоубийства — альтруистическое. В книге Дюркгейма он представлен двумя основными примерами. Один из них наблюдается во многих архаических обществах: вдова у индийцев, готовая взойти на костер, где должно быть сожжено тело ее мужа. В этом случае речь идет о самоубий­стве отнюдь не от избытка индивидуализма, а, наоборот, вследствие полного растворения индивида в группе. Индивид идет на смерть в соответствии с социальными императивами, даже не думая отстаивать свое право на жизнь. Точно так же командир корабля, не желая пережить его гибель, из альтру­изма кончает жизнь самоубийством. Он жертвует собой во имя интериоризованного социального императива, повинуясь

' тому, что приказывает группа, сознательно подавляя в себе инстинкт самосохранения.

Помимо этих случаев героического или религиозного само­убийства, Дюркгеим обнаруживает в статистике современный пример альтруистического самоубийства: рост частоты само­убийств в армии. Используемая Дюркгеймом статистика (а я полагаю, что сегодняшняя статистика подтверждает это) в са­мом деле обнаруживает коэффициент обострения, характер­ный для военнослужащих определенного возраста, офицеров и унтер-офицеров: военнослужащие кончают жизнь самоубий­ством немного чаще, чем штатские того же возраста и поло­жения. Эти самоубийства не могут интерпретироваться как эгоистические, т.к. военнослужащие — а речь здесь идет о профессионалах и имеющих чин — принадлежат к сильно ин­тегрированной группе. Солдаты-призывники рассматривают свое положение как переходное, и в их оценке системы по­слушание сочетается с очень большой свободой. Профессио­нальные военные, очевидно, принимают систему, в которую они интегрированы, т.к., кроме чрезвычайных случаев, они бы ее не выбрали, если бы не обещали ей минимума лояльности. Они принадлежат к организации, конститутивным признаком которой служит дисциплина. Таким образом, они являют со­бой крайность, противоположную той, что представлена холо­стяками, не признающими дисциплины семейной жизни и не­способными ограничить свои бесконечные желания.

«Суицидальное течение» может, таким образом, увлекать два типа людей — тех, кто слишком оторван от общественных групп, и тех, кто недостаточно оторван от них. Эгоисты конча­ют с собой легче других, но такой же легкостью к самоубий­ству отличаются и те, кто исполнен чрезмерного альтруизма, кто настолько слился с группой, к которой принадлежит, что не в состоянии сопротивляться ударам судьбы.